Geum.ru

Эта книга плод многолетних исследований и размышлений, касающихся одной из самых острых проблем нашего времени

Вид материалаКнига

Содержание


Нэнси: столкновение ожиданий с реальностью
Подобный материал:
1   ...   14   15   16   17   18   19   20   21   ...   32

тревоги. Первая — осуждение со стороны общества и чувство вины, вторая —

соревновательные амбиции и третья — беременность и предстоящее рождение

ребенка. В целом ее тревога была несистематической и непостоянной. Она

была действительно глубока, но Хелен могла быстро справляться с ней. Ее осс

новными методами защиты от страха были интеллектуализация, “отшучиваа

ние”, отрицание и уклончивость11. По тесту Роршаха мы оценили параметры ее

тревоги следующим образом: глубина — 4, широта — 2, способность к защии

те — 2. Хелен была отнесена к категории субъектов с умеренно высокой трее

вогой по сравнению с другими девушками. По результатам опросника тревога

в детском возрасте была оценена как высокая по количеству проявлений. Она

была связана главным образом со сферой амбиций и отношений со сверстнии

ками и родителями.

Предлагаю сначала рассмотреть тревогу Хелен, связанную с беременностью и

предстоящим рождением ребенка. В шести ответах на тест Роршаха, где упоо

минались “Х—лучи” или “иллюстрации из книги по медицине”, проявилась

значительная тревога. Можно сделать вывод, что тревога была вызвана ожидаа

нием родов, потому что при вторичном тестировании после рождения ребенка

подобные ответы практически отсутствуют, да и сама Хелен связывает эти отт

йеретам хинжумазен еинаводелссИ227

веты со своей беременностью. После трех подобных ответов она извинилась:

“Прошу прощения, это, должно быть, иззза моего состояния”. Одна из ассоциаа

ций в виде извергающегося вулкана (очевидно, символа родов) настолько выы

била ее из колеи, что следующий ответ был заметно искажен. Важно отметить,

что эти тревожные ассоциации интеллектуализировались, то есть подавались в

“научном” контексте. Такие ответы обычно сопровождались натянутой, напряя

женной усмешкой и замечаниями, в которых звучали уклонение и отрицание

(“Я не должна об этом знать: я никогда не читала книг по медицине”).

Можно было бы предположить, что “страх” Хелен перед рождением ребенка —

это реальный страх, или нормальная тревога, поскольку ожидаемые роды моо

гут оказаться трудными. Но есть несколько доводов против этого поверхностт

ного вывода. Воопервых, ее мрачные предчувствия были несравнимы с перее

живаниями других девушек в аналогичных ситуациях. Очевидно, что рассказы

девушек, вернувшихся из больниц, где роды принимались с учетом всех достии

жений современной медицины, не давали повода для столь сильных опасений

или заострения внимания на всевозможных родовых муках, как в процитироо

ванном выше монологе12. Воовторых, сознательное отрицание страха. Вспомм

ним фразы, с которых началась ее первая речь: “Нет, у меня нет ни малейшего

страха. Возможность смерти или перспектива заботиться о ребенке вызывают

у меня только одну мысль: “Как драматично!” Сознательное отрицание вычерр

кивает ее страх из категории реальных. Я обозначаю его здесь как невротии

ческий страх. Ниже мы обсудим свидетельства в пользу того, что этот страх

является фокусом невротической тревоги. В чем смысл этого страха и почему

ее тревога сосредоточивалась именно на данном пункте — вот вопросы, к коо

торым мы обратимся ниже, поскольку ответы на них основаны на понимании

других аспектов паттерна тревоги у Хелен.

Следующая область тревоги Хелен — осуждение обществом и чувство вины.

Нас поразила противоречивость ее замечаний по отношению к чувству вины:

ее интервью пестрели как указаниями на сильное чувство вины, так и его слоо

весными отрицаниями. Ей казалось, что прохожие на улице смотрят на нее

так, будто хотят сказать: “Иди домой, смотри не разродись на людях”. Ей хотее

лось “после появления ребенка заползти в нору”. Друггжурналист хотел навее

стить Хелен в “Ореховом доме”, но она не смогла “вынести то, что он увидит

ее позор”. Но одновременно она делала напряженные усилия, чтобы скрыть

чувство вины. Это стало очевидным на первом же интервью, когда Хелен без

малейшего повода заявила о полном отсутствии у нее чувства вины, что предд

полагает действие механизма, описанного еще Шекспиром: “Сдается мне, леди

протестует слишком много”.

Чувство вины в тесте Роршаха проявлялось в связи с сексом: при рассматриваа

нии карты IV, которая часто провоцирует ассоциации из области секса, напряя

228 Смысл тревоги

жение в ее смехе слышалось сильнее обычного, и после каждого ответа она заа

думывалась, бормоча: “Это похоже на чтоото еще, чего я никак не могу поо

нять”. Последний ответ на эту карточку (образ женщины в языческом храме)

показывает, что Хелен была не так уж и свободна от прежней религиозности,

как ей хотелось верить. Но в основном ее чувство вины и сопутствующей трее

воги было связано с мнением о ней других людей: после ответа “две старые

девы сплетничают и показывают пальцем на хорошенькую вдовушку” она выы

дала одну из своих типичных ассоциаций, относящихся к беременности. В опп

роснике детской тревожности тревога по поводу осуждения сверстниками

была второй, а тревога в связи с неодобрением семьи — третьей по количее

ству проявлений. Для смягчения чувства вины она использовала те же мехаа

низмы, что и для избегания тревожности — стратегию отшучивания, прее

уменьшения важности события и попытки интеллектуализации и

деперсонализации источника вины (например, “моя мать и я неморальны, а не

аморальны”).

Тревога Хелен по поводу осуждения обществом и чувство вины объединились

в ее чувстве соперничества. В ее высказываниях прослеживались ассоциации

между неодобрением, виной, потерей завоеванного статуса и власти в семье и

среди друзей. Она твердо решила не сообщать родным о своей беременности,

так как они возлагали на нее большие надежды и будут разочарованы и унии

жены. Следующим шагом она объявила, что не хочет давать им повод для “раа

дости от того, что со мной случилось”; она хотела поддержать у них иллюзию,

будто ведет роскошную жизнь в НьююЙорке, и мечтала о том, как купит “шии

карную одежду”, вернется домой и поразит их (что предполагает наличие соо

ревновательной мотивации). Та же связь между виной и потерей власти и прее

стижа прослеживалась и в ее отношении к друзьям. Отец ребенка не должен

был знать о ее беременности, иначе он бы не удержался от жестокого удовольь

ствия рассказать об этом друзьям Хелен и унизить ее. В опроснике детской

тревожности она отметила сильную тревогу в тех случаях, когда люди издеваа

лись над ней и выставляли ее на посмешище. Под страхом насмешек скрываа

лось убеждение: “Если у людей есть повод осуждать меня, они будут унижать

меня, и я потеряю власть и престиж”.

Похожее слияние вины и соревновательных амбиций наблюдалось в ее многоо

численных самоуничижительных комментариях во время интервью. Перед наа

чалом работы над тестом Роршаха она смущенно предупредила, что никогда

не справлялась с тестами, а затем попыталась показать наилучший результат.

В целом, многие самоуничижительные замечания Хелен были отчасти выражее

нием вины, а отчасти способом обезоружить других и замаскировать соревноо

вательную мотивацию, чтобы ее случайные успехи стали более заметны.

Теперь мы можем выделить соревновательные амбиции как первичную и во

многих отношениях наиболее ярко выраженную область тревоги Хелен. В отт

йеретам хинжумазен еинаводелссИ229

личие от отрицания чувства вины и опасений по поводу родов, Хелен открыто

признавала, что соревновательные амбиции были для нее источником осоо

знанной тревоги. В опроснике детской тревожности самый высокий балл стоял

в графе успеха и неудачи в школе и на работе. Для оценки тревоги по поводу

“провала на контрольной в школе” или “неспособности достичь успеха” она

не просто поставила значок “часто”, но сделала на этом пункте особое ударее

ние, добавив несколько восклицательных знаков. Ее интеллектуализированн

ные соревновательные амбиции проявлялись при тестировании не только в

оценке “общей компульсивности”, но и в настойчивом стремлении поставить

рекорд, которое она рационализировала путем неточной интерпретации моих

указаний (“Вы ведь сказали, чтобы я давала все ответы, какие только возможж

но”). Наличие высокой соревновательной мотивации подтвердила и соции

альный работник, которую Хелен пыталась поразить своими рассказами об умм

ственных способностях ее новых друзей в НьююЙорке. Хелен осознавала, что

сильная тревога по поводу завоевания статуса уменьшает продуктивность ее

деятельности: “Я все время беспокоюсь об успехе, — заметила она, — и поэтоо

му вчера вечером провалилась на пробах машинисток для газеты”. Хотя ее

чувство соперничества в основном затрагивало интеллектуальные способноо

сти, оно также распространялось и на ее физическую привлекательность. Наа

пряженные отношения на почве соперничества сложились у Хелен только с

Агнес, которая, по общему мнению обитателей приюта, была более миловидна,

чем Хелен. Но Хелен по обыкновению скрывала свое стремление к соперничее

ству под фасадом небрежного самодовольства (которое само по себе было

утонченным способом утверждения своего превосходства).

Нетрудно понять, почему Хелен выбрала сферу интеллекта как главную обб

ласть проявления своих соревновательных амбиций. В детстве она была не по

годам развитым ребенком и за успехи в учебе пользовалась уважением среди

родных. В периоды эмоциональной нестабильности и ссор в семье малолетняя

Хелен могла принять на себя лидерство и осуществлять контроль над конфф

ликтующими родителями, в глазах которых была “яркой личностью”. Очевидд

но, что с самого раннего детства интеллектуальные способности рассматриваа

лись ею не только как способ завоевания высокого статуса, но и как особое

средство контроля и смягчения конфликтных ситуаций.

При такой высокой соревновательной мотивации можно предположить налии

чие сильной потребности в независимости и отчужденности от других людей;

ведь человеку приходится оставаться в стороне, чтобы возвыситься над другии

ми, а вовлеченность в близкие отношения может означать угрозу для безопасс

ности. Есть свидетельства, что Хелен определенно нуждалась в такой незавии

симости. Она сравнивала брак с “гирей на цепочке” и риторически вопрошала:

“Что со мной происходит, отчего я чувствую отвращение к мужчине, как тольь

ко он предлагает мне выйти за него замуж?” Она считала, что приятель расцее

230 Смысл тревоги

нил бы ее беременность как знак того, что она “попалась”, и использовал бы

это как дополнительный аргумент в пользу женитьбы. Ее потребность выгляя

деть независимой и никому не принадлежать проявилась также и в отказе

принять от “Орехового дома” деньги на личные расходы, хотя она и дала поо

нять, что нуждается.

Общая оценка уровня тревожности Хелен была умеренно высокой. Оценка роо

дительского отвержения была также умеренно высокой.

Способы избегания тревоги, наблюдавшиеся в случае Хелен, заслуживают боо

лее подробного обсуждения. Как мы убедились, эти способы включают в себя

интеллектуализацию, отшучивание, уклонение от ответа и полное отрицание,

которое напоминает поведение испуганного страуса. Если они являются осс

новными методами избегания тревоги у Хелен, то нам нужно обсудить два свяя

занных с этим обстоятельства. Воопервых, можно предположить, что в периоо

ды повышенной тревожности эти поведенческие формы избегания

обнаруживаются чаще; и, воовторых, после уменьшения тревоги количество

проявлений механизмов избегания в поведении должно снизиться. Другими

словами, чем более сильную тревогу испытывает человек, тем больше мехаа

низмов избегания вступает в действие, и наоборот.

Наличие всех этих обстоятельств в случае Хелен было очевидным. Ранее мы

уже отмечали, что в напряженные моменты тестирования Хелен натянуто смее

ялась, уклонялась от ответа и прибегала к интеллектуализациям. При повторр

ном тестировании, когда после исчезновения беспокойства по поводу родов

проявлялось меньше тревоги13, поведенческие защитные механизмы также отт

сутствовали. Во втором протоколе число упоминаний об интеллектуализации

и натянутом смехе значительно уменьшилось. Общая компульсивность снизии

лась с 66 до 47%, значительно чаще описывались конкретные детали пятен,

что является показателем уменьшения уклончивости. Снижение общей комм

пульсивности также можно принять как показатель того, что она теперь меньь

ше старалась реализовывать свои интеллектуальные амбиции. Ее интеллектуу

альные амбиции принимали компульсивную форму, когда использовались в

целях избегания тревоги (“Если я смогу достичь успеха с помощью своего инн

теллекта, то перестану тревожиться”), и, соответственно, исчезали вместе с

тревогой.

Интересно отметить, что техники отрицания тревоги и интеллектуализации у

Хелен логически противоречат друг другу. В решительных попытках Хелен изз

бежать тревоги по поводу беременности и родов заметен паттерн, который

можно сформулировать так: “Если я стану отрицать тревогу, ее не будет” и в

то же время: “Если я взмахну волшебной палочкой “научного” знания, тревога

уменьшится”. Последнее было явной попыткой подавления тревоги. Как замее

йеретам хинжумазен еинаводелссИ231

тил Салливан, у индивидуума имеются разные уровни сознания, и верхний

уровень полного осознавания является лишь одним из многих. При изучении

тревожных пациентов часто встречаются подобные явления: личность сознаа

тельно не признает тревогу, но всегда ведет себя так, как будто знает о ней,

что означает процесс ее осознавания на других уровнях. На “глубинном”

уровне Хелен осознавала тревогу, и именно на этом уровне был порожден мее

тод интеллектуализации как способ отражения атак тревоги (например, “научч

ные” ответы на тест Роршаха и псевдонаучные дискуссии с молодыми женщии

нами). Прямое отрицание и интеллектуализация имели одну общую черту —

игнорирование собственного эмоционального мира.

Описанные методы избегания тревоги у Хелен типичны для нашей культуры.

Поомоему, паттерн Хелен совпадает с преобладающим в современной западной

культуре паттерном (см. главу 2), для которого характерны специфический исс

точник тревоги и методы ее избегания. Мы обнаружили у Хелен дихотомию

между эмоциями и интеллектуальными функциями и попытку контролировать

эмоции с помощью интеллекта; когда этот контроль оказывался неэффективв

ным (например, когда Хелен была эмоционально вовлечена в ответы на тест

Роршаха), она чувствовала себя расстроенной. “Быть вовлеченным значит

быть расстроенным” — это интересная формула, которая заучивается в нашей

культуре. Ранее мы обсудили присущую нашему обществу тенденцию отрии

цать тревогу, потому что она кажется “иррациональной”. В этом отношении

очень важно, что Хелен старательно отрицала два важнейших аспекта своей

эмоциональной жизни — тревожность и чувство вины. Отрицание и интеллекк

туализация в нашей культуре являются двумя сторонами одного паттерна, так

было и в случае с Хелен: если тревогу и вину нельзя отрицать, они должны

быть рационализованы; соответственно, если они не могут быть рационализоо

ваны, они должны отрицаться14. Принятие тревоги по поводу родов было для

Хелен как признанием своей неудачи (взмах “волшебной палочки” науки долл

жен рассеивать тревогу), так и серьезной угрозой для механизмов защиты.

Аналогично, признание чувства вины по поводу беременности означало для

Хелен провал попытки стать интеллектуально “независимой”. Мои размышлее

ния, предваряющие это исследование, касались подавления и отрицания тревоо

ги по причине ее кажущейся иррациональности. Теперь я выдвигаю предполоо

жение, что подавление чувства вины попадает в ту же категорию и также

представляет собой особую тенденцию в нашей культуре.

Хелен является типичным представителем нашей культуры также и в том, что

область успеха и неудачи была единственной областью возникновения тревоо

ги, которую она могла сознательно и свободно признавать. Очевидно, школьь

ный опыт научил ее, что соперничество и признание своего беспокойства об

исходе соревнования считается достойным и естественным.

232 Смысл тревоги

Теперь перед нами встает один интересный вопрос: почему же Хелен так бояя

лась родов? Я утверждаю, что этот невротический страх является фокусом

тревоги, возникшей на основе подавленного чувства вины за беременность.

Разговоры о “прохождении всех кругов ада” во время рождения ребенка и асс

социация родов с “умиранием” свидетельствуют о ее чувстве вины (Хелен счии

тает себя “грешницей”) и ожидании наказания. Видимо, в действие вступает

формула: “Я поступила неправильно, и я буду наказана”. Хорошо известно, что

подавляемое чувство вины провоцирует тревогу. Можно с большой вероятноо

стью предположить, что именно такая тревога проявилась у Хелен в преувелии

ченном страхе перед родами.

Но почему же ее тревога сфокусировалась именно на родах и ни на чем ином?

Я предполагаю, потому, что именно в этом месте ее привычные защитные мее

ханизмы не срабатывали. Несмотря на попытки думать, что она не была берее

менна (“Пока ребенок не родится, я буду считать, что я не беременна”), даже

человек с более серьезными психологическими нарушениями, чем у Хелен, не

мог полностью игнорировать факт округления живота (вспомним ее “домоо

вых”). Для Хелен было очевидно, что ее живот увеличивается независимо от

того, разрешает ли она себе это чувствовать. Роды были той точкой, в которой

интеллектуализация и подавление оказались неэффективными, и защитные

механизмы рассыпались вдребезги в силу того, что рождение ребенка — это

переживание, в котором чувства и эмоции слиты воедино.

НЭНСИ: СТОЛКНОВЕНИЕ ОЖИДАНИЙ С РЕАЛЬНОСТЬЮ

Мать девятнадцатилетней Нэнси развелась с ее отцом, шофером, когда Нэнси

было два года, а еще года через два вышла замуж за музыканта, по словам

Нэнси, “очень интеллигентного, совсем как моя мама”. До двенадцати лет Нэнн

си жила с матерью и отчимом в пригороде, который населяли в основном люди

среднего класса, и со своих теперешних позиций очень высоко ставила их

культурный уровень, “наш замечательный домик и приличное воспитание, коо

торое я получила за это время”. Когда ей исполнилось шестнадцать, мать

разъехалась с отчимом, про неуравновешенное поведение которого Нэнси выы

разилась так: “Это для меня уже слишком”. Тогда же она оставила мать, ушла

из школы после окончания девятого класса и начала работать — сначала

клерком, затем кассиром, а потом модисткой. Друзья Нэнси, ее работа и повлии

явшие на нее моменты прошлого позволяют отнести ее к среднему классу.

Она объяснила, что вступила во взаимоотношения с отцом своего ребенка не

столько иззза “любви” или сексуального влечения, сколько иззза собственного

йеретам хинжумазен еинаводелссИ233

одиночества в НьююЙорке. Через него она познакомилась с другим молодым

человеком, полюбила его и на данный момент была с ним помолвлена. Нэнси

придавала очень большое значение хорошему образованию и родственным

связям своего жениха, отец которого занимал высокую должность на факульь

тете университета. Жених знал о ее беременности, относился к этому с понии

манием и после свадьбы собирался усыновить ее ребенка. Тем не менее, сама

Нэнси решила отдать ребенка на усыновление.

Своей уравновешенностью, ответственностью, добросовестностью, деликатноо

стью и умением избегать конфликтов в отношениях с окружающими Нэнси

произвела в высшей степени благоприятное впечатление на всех обитателей

“Орехового дома”. Социальный работник охарактеризовал ее как “одну из саа

мых милых девушек, какие только бывали в “Ореховом доме”. Она была внешш

не привлекательна, общительна, отличалась манерами хорошо образованной

девушки и во время первых интервью казалась уравновешенной, открытой и

не выказывала ни малейшего признака переполнявшей ее тревоги, которая обб