Николай Фёдорович Фёдоров письма н. Ф. Федорова печатается по

Вид материала

Документы

Содержание 36. А. е. викторову 1884 37. Н. п. петерсону 1887 38. Н. п. петерсону 1888 39. Н. п. петерсону

Подобный материал:

• Николай Фёдорович Фёдоров статьи о разоружении и умиротворении печатается, 1908.43kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров самодержавие печатается, 1286.35kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров (1828 или 1829—1903), 43.95kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров статьи религиозного содержания печатается, 1471.59kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров статьи философского содержания печатается, 3314.73kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров статьи о литературе и искусстве печатается, 2686.61kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров, 222.28kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров библиотеки и музейно-библиотечное образование печатается, 30.42kb.
• В «Приложении» к Т. Iv наст изд помещен целый ряд материалов лиц из окружения Н. Ф. Федорова, 3417.57kb.
• Николай Федорович Федоров: спасение как философия "общего дела" По материалам доклад, 367.54kb.

1882

35. Н. П. ПЕТЕРСОНУ

12 января 1882. Москва

Печатается по: ОР РГБ, ф. 657, к. 6, ед. хр. 66, л. 21—21 об. (копия части письма рукой Н. П. Петерсона — к. 4, ед. хр. 9, л. 9).

¹ Уехать из Москвы зимой Н. Ф. Федорову не удалось, однако 14 апреля 1882 г. он обратился в дирекцию Музеев с просьбой выдать ему свидетельство для проезда «в разные города Российской империи» сроком на два месяца. Свидетельство было выдано 17 апреля (Архив РГБ, оп. 126, ед. хр. 53, л. 40). Все время этого отпуска Федоров провел в Керенске.

² Речь идет о рукописи главного сочинения Н. Ф. Федорова «Вопрос о братстве, или родстве...», начатого как ответ Ф. М. Достоевскому. В 1881 г. Н. П. Петерсон занимался перепиской исправленного текста. Судя по его письму Н. Ф. Федорову от 7 октября 1881 г., осенью 1881 г. Петерсон переписывал текст, составивший основу IV части «Записки». К концу 1881 г. переписка всей рукописи была закончена (см. воспоминания Н. П. Петерсона // ОР РГБ, ф. 657, к. 5, ед. хр. 7, л. 15).

³ Текст письма В. С. Соловьева см.: Т. IV наст. изд., с. 629. О взаимоотношениях В. С. Соловьева и Н. Ф. Федорова см. примеч. 175 к «Статьям и заметкам о Ф. М. Достоевском, Л. Н. Толстом, В. С. Соловьеве».

⁴ Этот эпизод изложен в заметке Н. Ф. Федорова «В конце сентября 1881 познакомился с Толстым...» (см. ее в Т. IV наст. изд., с. 48). По всей видимости, знакомство Н. Н. Страхова с «Предисловием» (текст, составивший основу второй части «Записки», со слов «Находясь чуть не тысячу лет, почти с самого возникновения России, в постоянной борьбе с исламом...») состоялось в ноябре 1881 г.

⁵ Ю. В. Петерсон, О. В. Огаревой.

⁶ Григорий Павлович Петерсон — брат Н. П. Петерсона, врач, краевед. В 1870 х-начале 1880 х гг. — городской врач г. Керенска. Затем служил в Инсарском (до 1888 г.) и Саранском уездах уездным врачом. С начала 1880 х гг. занимался историей Керенского края, переняв эстафету у Н. Ф. Федорова и Н. П. Петерсона. Ряд собранных ими материалов использовал в «Историческом очерке Керенского края» (см. примеч. 4 к письму 4). Периодически печатался в «Пензенских губернских ведомостях», выступая главным образом со статьями краеведческого характера.

⁷ Густав Фридрих Герцберг (1826—1907) — немецкий историк, профессор Галльского университета. В 1881 г. в Санкт-Петербурге в 4 х выпусках вышел русский перевод его «Истории Греции».

⁸ Возможно, Федоров имеет в виду статью «Сказочная сила», появившуюся за подписью «В. П-нъ» в газете «Новое время» 12(24) января 1882 г. (№ 2110). Автор (псевдоним его не расшифрован) указывал на широкие перспективы, которые открывает перед человечеством использование электроэнергии, и призывал к «широкой общечеловеческой постановке» вопросов, связанных с овладением этой формой энергии, к общей работе в этом направлении. «Обладая энергией, — подчеркивал он, — человечество может сызнова организовать труд, сохранив все достигнутое этим трудом совершенство и разнообразие, но сделать его более человечным». Впрочем, речь может идти и о какой-то другой статье, установить которую нам не удалось.

Кстати, 2(14) февраля 1879 г. в № 1053 «Нового времени» была напечатана статья «Вниманию педагогов» за подписью «Н. П-нъ». Автор статьи писал о тенденции, столь распространенной в рядовых школах, когда учителя в основном занимаются только с лучшими учениками, практически не обращая внимания на отстающих. Между тем, подчеркивал он, необходимо «научить прежде всего тех, кто слабее других и больше других нуждается в руководителе, в наставнике». В принципе, можно предположить, что автором этой статьи был Н. П. Петерсон: он часто подписывал свои статьи как раз «Н. П-нъ»; школьный вопрос в полном смысле слова являлся для него «родным»; характерен для убеждений Петерсона был и звучащий в статье мотив о внимании ко всем ученикам, вне зависимости от успешности или неуспешности их занятий. Однако вряд ли именно эту статью имели в виду В. С. Соловьев и Н. Ф. Федоров.

36. А. Е. ВИКТОРОВУ

16 мая 1882. Керенск

Печатается по: ОР РГБ, ф. 51, к. 22, ед. хр. 51.

Алексей Егорович Викторов (1827—1883) — археограф, архивист, библиограф, член-корреспондент Санкт-Петербургской Академии наук. С 1862 г. состоял хранителем отделения рукописей и славянских старопечатных книг Румянцевского музея. Параллельно с 1868 г. заведовал архивом и канцелярией Оружейной палаты.

Письмо Н. Ф. Федорова написано из Керенска, где он находился со второй половины апреля 1882 г. (см. примеч. 1 к письму 35). Вероятно, столь долгое пребывание в Керенске было связано с намерением Н. Ф. Федорова исправить и дополнить изложение учения всеобщего дела: в марте — начале апреля 1882 г. он регулярно общается с В. С. Соловьевым, беседуя с ним на темы, связанные с учением. Возможно, в результате этих бесед Федоров почувствовал необходимость новых разъяснений (сказал же ему Соловьев после возвращения из Петербурга, где читал перед студентами, «что воскрешение не как идея, а как факт не воспринимается ими» (Т. IV наст. изд., с. 48)). А может быть, В. С. Соловьев побуждал мыслителя литографировать текст изложения (ср. в его письме Н. Ф. Федорову от июня-июля 1882: «Собираете ли рукописи? Хорошо бы приготовить к осени в литографию» (там же, с. 631)).

¹ Парафраз слов блудного сына, сказанных им родителю по возвращении в отчий дом (Лк. 15:21).

² Н. Ф. Федоров перечисляет своих сослуживцев: Д. П. Лебедев (в то время — помощник хранителя отделения рукописей и славянских старопечатных книг), Ю. Д. Филимонов (хранитель отделения христианских и русских древностей), Е. Ф. Корш (библиотекарь), Е. В. Барсов (хранитель Дашковского этнографического музея), А. П. Бушера (секретарь, а также исполняющий обязанности смотрителя и казначея Музеев), Е. И. Соколов (в то время — младший чиновник для письма), Н. Н. (Н. И.) Боборыкин (исполняющий обязанности помощника библиотекаря).

1884

37. Н. П. ПЕТЕРСОНУ

После 22 апреля 1884. Москва

Черновое

Печатается по: ОР РГБ, ф. 657, к. 9, ед. хр. 92, л. 32-33 об.

Ответ на письмо Н. П. Петерсона от 20 апреля 1884 г. (см.: Т. IV наст. изд., с. 587-588).

¹ Из писем Н. П. Петерсона к Н. Ф. Федорову от 2 января, не ранее начала февраля и 20 апреля 1884 г. (см.: там же, с. 586-588) следует, что Н. П. Петерсон в это время переписывал большую работу Н. Ф. Федорова. Судя по контексту писем Петерсона и ответа Федорова, это был один из промежуточных вариантов статьи «Музей, его смысл и назначение», в котором вставал и вопрос об изучении местной истории.

² Продолжение фразы не разобрано.

1887

38. Н. П. ПЕТЕРСОНУ

20 августа 1887. Москва

Печатается по: ОР РГБ, ф. 657, к. 6, ед. хр. 66, лл. 22-23 (копия рукой Н. П. Петерсона —к. 4 ед. хр. 6, л. 3).

¹ В Керенске Н. Ф. Федоров провел отпускное время 1887 г. (свидетельство на проезд «во все города Российской империи» было выдано ему в канцелярии Музеев на срок с 13 июня по 15 августа (Архив РГБ, оп. 126, д. 53, л. 54)).

² Крестницей Н. Ф. Федорова была дочь Н. П. Петерсона Наталья (см. примеч. 4 к письму 34). День ее именин приходился на 26 августа (ст. стиль), празднование памяти св. мучеников Адриана и Натальи. 30 августа, в день перенесения мощей благоверного князя Александра Невского, именинником был один из старших сыновей Н. П. Петерсона Александр, родившийся 14 августа 1869 г. (ОР РГБ, ф. 657, к. 5, ед. хр. 27, л. 2).

³ См.: «Списки населенных мест Российской империи». Т. 30. Пензенская губерния. СПб., 1869 (Инсарский уезд — с. 23-34). Н. Ф. Федоров перечисляет следующие названия: Ускляй — село при ручье Ускляйке, в 44 км от г. Инсар. Сиялейка — ручей в южной части Инсарского уезда, вдоль которого был расположен ряд деревень (Петровка, Куриловка и др.). Акшенас (у Федорова: Акшанес — вероятно, описка) — речка в юго-восточной части Инсарского уезда, на которой находился ряд сел и деревень (Акшенас, Нееловка, Кошкарево, Аргамаковка и др.). Широкоис (Шерканс) — ручей в восточной части Инсарского уезда, вдоль которого был расположен ряд населенных пунктов. Костыляй — село при ручье Костыляйке, в 35 км от Инсара (другое название — Богословское). Пелетьма — речка в Инсарском уезде, на которой расположены д. Большая Кисловка, села Еленовка, Бутурлино и др. Вязера — ручей на юго-восток от г. Инсар, по течению которого находились села Верхняя Вязера, Новая Верхняя Вязера и Нижняя Вязера. Патиж (у Федорова: Потишь) — речка в Инсарском уезде, на которой расположены села и деревни Красная Кадомка, Яндовищи, Бордатовка и др.

Г. П. Петерсон (см. примеч. 6 к письму 35) в 1887 г. работал над краеведческим очерком «Исторические сведения об Инсаре и его уезде» (очерк печатался с 14 июня по 15 октября в газете «Пензенские губернские ведомости»: 1887, №№ 125, 126, 128, 129, 142, 147, 148, 154, 156, 158, 160, 162, 188, 189, 190, 213, 214, 216, 219, 221).

1888

39. Н. П. ПЕТЕРСОНУ

19 января 1888. Москва

Печатается по: ОР РГБ, ф. 657, к. 6, ед. хр. 66, лл. 24—25 (копия рукой В. А. Кожевникова — к. 4, ед. хр. 6, лл. 12-13).

¹ Это письмо Н. П. Петерсона к Н. Ф. Федорову не сохранилось.

² По свидетельству И. М. Ивакина, в январе 1888 г. Л. Н. Толстой заходил к Н. Ф. Федорову на квартиру и беседовал с ним об Обществе трезвости (И. М. Ивакин. Воспоминания (фрагменты) // Т. IV наст. изд., с. 540).

³ Речь идет о Юлии Михайловне Огаревой (1805 — ок. 1889, по другим сведениям 1878), урожд. Арсеньевой, бабушке жены Н. П. Петерсона Ю. В. Огаревой. Ю. М. Огарева была женой крапивенского помещика И. М. Огарева, владельца имения Телятинки, в трех верстах от Ясной Поляны. Отец Л. Н. Толстого Н. И. Толстой поддерживал с семьей Огаревых дружеские отношения. В «Воспоминаниях детства» Л. Н. Толстой писал, что при жизни его матери «никто почти, кроме близких людей Огаревых и родственников... не посещал Ясной Поляны» (Толстой. 34, 354). В мемуарах Ю. М. Огаревой, воссоздающих жизнь ее семьи в 1820 е — начале 1830 х гг., целый ряд страниц посвящен истории романтических взаимоотношений Юлии Михайловны с Н. И. Толстым (их копия ныне хранится: ОР РГБ, ф. 657, к. 11, ед. хр. 16).

⁴ См. примеч. 159 к «Статьям и заметкам о Ф. М. Достоевском, Л. Н. Толстом, В. С. Соловьеве».

⁵ Вероятно, речь идет о А. А. Фете. Сюжет с Н. П. Петерсоном и предстоявшей продажей его дома изложен И. М. Ивакиным в его воспоминаниях (Т. IV наст. изд., с. 540), причем сообщается, что Федоров просил Ивакина походатайствовать за Петерсона перед Фетом.

⁶ Николай Христофорович Логвинов (?-1909) — керенский помещик, отставной штаб-ротмистр, предводитель дворянства Керенского уезда, депутат губернского земского собрания. Н. X. Логвинов служил председателем Керенского съезда мировых судей и был непосредственным начальником Н. П. Петерсона, секретаря Съезда. В конечном итоге Н. П. Петерсон принял денежную помощь именно от Н. X. Логвинова.

40. Н. П. ПЕТЕРСОНУ

11 февраля 1888. Москва

Печатается по: ОР РГБ, ф. 657, к. 6, ед. хр. 66, лл. 26-27 об. (копия рукой В. А. Кожевникова — к. 4, ед. хр. 6, лл. 14-15).

¹ См. письмо 39.

² Уйд — псевдоним английской писательницы Луизы де ла Раме (1839—1908). Ее роман «In the Maremma» вышел в 1882 г. и тогда же появился в русском переводе.

Действие романа происходит в Италии, на западном побережье Апеннинского полуострова, где тянется полоса низменных, заболоченных участков почвы («маремма»). Эта плодородная, но гибельная земля с весны до осени «бывает выжжена солнцем», а в октябре «вследствие проливных дождей» обращается «в трясину, из которой поднимаются зловредные испарения». Миазмы, окуривающие мареммы, тысячами сводят в могилу и местных жителей, и земледельцев, спускающихся с гор в равнину каждую осень, когда сырая земля «становится способной к обработке». Изнуренные лихорадкой люди тщетно борются за существование: берутся за нехитрые работы, выращивают хлеб, ловят в море рыбу, но рыба не продается и гниет на песке, заражая и без того отравленный миазмами воздух, а море безжалостно поглощает рыбаков, оставляя без кормильцев их семьи. «Нельзя себе было представить ничего печальнее этого места, казалось, забытого и Богом, и людьми».

Когда-то, много веков назад, мареммы были обиталищем древнего народа — этрусков (см. далее примеч. 4). «Крепости и гробницы этрусские лежали там, где теперь берег покрыт кустарниками лавра, розмарина и священного терна». Дикая, девственная природа скрывала в себе останки давно ушедших эпох, как, впрочем, и по всей земле, где «исчезнувшие города лежат под лесами и нескончаемые кладбища тянутся над песком и торфом».

В небольшом городке Санта-Терсилье жила старуха Джаконда Романелли. Она была родом из альпийской Савойи, из зеленых и солнечных Альп. Много лет назад муж-рыбак увез ее на побережье. Но сам он вскоре погиб в море, а сыновья, дочь и внук умерли от лихорадки. Джаконда осталась одна, живя «воспоминаниями об умерших» и честно добывая свой хлеб.

Однажды она отправилась в Гроссето, главный город маремм, продавать свои нехитрые изделия. Народ в городе волновался и шумел: через главную площадь должны были провезти атамана разбойников из Санта-Фиоры Сатурнино Мастарны. Слава о нем гремела по всем мареммам. В глазах народа он «был героем, окруженным таинственностью, как мифические боги». Сатурнино грабил только богатых, но никогда не нападал на бедняков и «всегда был другом дровосека, крестьянина и пастуха».

«Кто мог сказать, какая кровь текла у него в жилах. Его имя было древнее, этрусское, им некогда назывался Сервий Туллий. Он был сын горного охотника. Чьей крови не могло быть в нем: и самодержавного Лукумона, и этрусского жреца, посвященного в тайны небесных светил, и изнеженного, томного лидийца? Уже много столетий его предки назывались в горах его этрусским именем».

Сатурнино, когда-то много лет назад спасший внука старухи (увы, его потом так и не пощадила «страшная лихорадка, которая, как дух умершей Этрурии, бродит летом по всему берегу»), просит Джаконду разыскать и спасти его малолетнюю дочь, оставшуюся одной после смерти матери и ареста отца. Джаконда обещает исполнить его просьбу. Несмотря на преклонный возраст, она отправляется в горы, находит девочку и возвращается с ней в Санта-Терсилью.

И хотя Джаконду гложут сомнения (ведь девочка, которую она взяла, — дочь преступного отца, убийцы: казалось, что в ее жилах «должен был течь поток лавы и яда»), старуха пересиливает себя и решается воспитать ребенка. Она дает девочке имя Мария, памятуя о евангельской Марии Магдалине, которую называет «редко вспоминаемой восточной святой», смешивая с преп. Марией Египетской, тоже раскаявшейся блудницей.

Проходят годы. «Девочка, рожденная от горного разбойника и названная по имени раскаявшейся грешницы», растет. Она легка, необыкновенно свободолюбива, и «по своей легкости и вере в море» так похожа «на морскую чайку», что жители городка зовут ее «velia» (по-итальянски — чайка), а еще «Муза», «Музончелла», забыв имя Мария. Автор называет ее невежей, но тут же оговаривается: «...невежество не всегда грубость: в ней жил пытливый, хотя и дремлющий ум, вечно в темноте искавший знания. [...] Книжное знание не существовало для нее, но она с жадностью прислушивалась к сказкам и преданиям, которые рассказывали вокруг нее старики и старухи». Мария знала все песни маремм и иногда импровизировала стихами: «В такие минуты, в памяти девочки просыпались тысячи воспоминаний не из ее жизни, казавшиеся ей событиями из ее собственного существования. Ей казалось, что она слышит звон оружия, грохот пушек, крики убитых детей, шипение горячей крови...» Слушая ее, Джаконда всегда думала: «Точно души всех убитых ее отцом плачут в ней». А еще Мария любила животных, часто приходила на болота наблюдать их и не могла видеть, как они страдают: даже рыбу, пойманную рыбаками, освобождала из сетей и бросала назад в море.

Как-то Мария спросила старуху: «Где моя мать?» Джаконда ответила, что она умерла. Об отце старуха также сказала девочке, что он умер, опасаясь, что та узнает правду о разбойнике. Спустя некоторое время старуха и девочка заговорили о смерти. И Мария заметила:

«— Если ты умрешь, я умру.

— Разве ты так любишь меня?

— Это называется любить? — спросила девочка. — Мне не хотелось бы жить без тебя. А называется ли это любить — я не знаю».

Мария часто ходила одна, порой забираясь в густую чащу. В своих странствиях по мареммам она однажды нашла скрытую под землей гробницу этруска. Вошла в подземелье и увидела каменную плиту, на которой в оружии и доспехах лежал мертвый воин. Вокруг во множестве стояли золотые сосуды, глиняная посуда... От ворвавшегося в помещение свежего воздуха мгновенно окислившееся тело рассыпалось в прах, и девочка внезапно почувствовала огромную жалость к умершему, но потом подумала, что теперь он пробудился от солнечного света и ушел.

Вернувшись домой, Мария спросила у Джаконды:

«— [...] Кто эти покойники?

— Не знаю; да не все ли равно? Бедняги — жизнь их кончена.

— Но разве везде в земле есть могилы?

— Да, мы все будем там; и нам очередь наступит непременно. [...]

— Я думала, что эти покойники мне родня», — сказала Мария и, указав на звезды, добавила:

«— Мертвые спят весь день в темноте, а ночью светят там?»

Старуха оборвала девочку:

«— Оставь мертвых в покое. Твоя жизнь только что начинается».

После этого Мария уже ни с кем не говорила о своей находке, но часто приходила к могиле этруска. «Мертвецы, спавшие на каменных постелях и исчезавшие, как только воздух коснется их, постоянно занимали ее ум. Ей хотелось видеть, знать их, уйти вместе с ними. [...] Ее сильное пламенное воображение сделало вымерших этрусков близкими ей, а их гробницы превратило в храм». Она все надеялась, все ожидала, «что мертвые восстанут и вернутся».

Когда Джаконда ласково ей выговаривала:

«— Ты слишком много бываешь с этими мертвецами», — девочка отвечала:

«— Живые меня часто сердят, и я бью их иногда; перед мертвыми мне стыдно быть злою. [...] Мне хорошо с ними».

Да, «эти мертвецы были святыней для нее. Она не могла бы выразить словами свои ощущения, но чувство нежности, родственности, почтения, возбуждаемое в ней одинокими могилами, было сильно в ее душе». Хотя в гробнице было множество золотых вещей, а девочка и Джаконда были очень бедны, Мария ничего не тронула: ей казалось святотатством брать у мертвых.

Чтобы побольше узнать об умерших, Мария стала читать и, возвращаясь в мир умерших, «создавала в своем воображении все, что желала бы найти в книгах». С окружающими она общалась мало — мелочный и пошлый мир маремм «с его погоней за рыбой, бранью из-за медного гроша, с его заботами, плачем, болезнями и людьми, в груди которых каменные сердца», не привлекал ее. «Надземный мир, где росли дубы и спел хлеб, где цвели священный терн и жимолость, потерял для нее почти всякое значение; он превратился только в оболочку настоящего мира, где спали мертвые и ожидали — чего, она не знала».

Однажды, находясь на берегу моря, Мария увидела, как тонет человек. Она бросилась в воду и спасла его. Утопающий оказался ее отцом, беглым каторжником Сатурнино Мастарны. Но девушка не знала об этом, а он также не ведал, что она его дочь. Мария, почувствовавшая к беглецу жалость и симпатию, несмотря на то, что он грозил ей смертью, решила помочь ему: она скрыла Сатурнино в гробнице и отправилась домой принести для него хлеба и нож. Однако каторжник, не веря в ее доброту, сбежал из подземелья, при этом прихватив с собой все этрусское золото; он, «прежде грабивший живых, теперь ограбил мертвых».

Вернувшаяся в подземелье Мария была потрясена. Она испытывала огромное презрение к человеку, обманувшему ее и обокравшему мертвых. Но это был далеко не последний удар. Придя в хижину Джаконды, она узнала, что старуха умерла.

Джаконду похоронили «с эгоистической поспешностью — вследствие местных обычаев и предписаний закона». Могила была засыпана, но Муза не могла успокоиться. «Ей все снилось, что она старается раскопать песок и землю на могиле Джаконды и освободить своего умершего друга из тесной, мрачной тюрьмы. Ей казалось, что было бы легче перенести постигшую ее потерю, если бы мертвое тело было тихонько положено на каменное ложе в этрусской гробнице, и лежало бы там в ожидании лунного света, который взял бы его с собой, как взял этрусского короля. А то как она поднимется из этой узкой могилы, из-под этого тяжелого песка, из этого населенного местечка, где мертвых бросают, как мертвую рыбу, и тотчас же забывают о них!»

Все скопленные за долгую жизнь монеты старуха завещала своей воспитаннице. Узнав об этом, к Марии явились ее соседи и соседки, клевеща на старуху, у которой якобы были долги, и требуя у наследницы заплатить им по счетам. Возмущенная Мария бросила им сосуд с деньгами и ушла из селенья, чтобы никогда больше туда не возвращаться.

Она поселилась в этрусской гробнице, и чем дальше шло время, тем чаще тосковала она по Джаконде, тем глубже чувствовала свою вину перед ней и тем сильнее мучилась, что единственное любимое ею существо теперь в земле, брошено и одиноко. «Ей казалось такой жестокостью, неблагодарностью бросать мертвого в яму только потому, что он мертвый, предоставляя ползучим растениям и сорным травам разрастаться на его могиле и оставлять его в обществе ящериц и червей».

Наконец, она решилась. Ночью отправилась на кладбище, вырыла из земли гроб с телом Джаконды и перенесла его в подземелье, поставив на том самом месте, где раньше лежало тело умершего воина. У гроба Джаконды Мария ежедневно молилась, стоя на коленях и горько оплакивая свою потерю, обвиняя себя в том, что при жизни старухи давала ей мало любви. Девушка все бы отдала, чтобы хоть один час подержать ее руки в своих, увидеть ее лицо.

Шли годы. Мария плела корзины и продавала их в городе. Одиночество ее все усугублялось. Мальчик-пастух, который однажды забрел в ее жилище, а потом часто наведывался на тарелку супа, предал ее, а к тому же украл любимого ею старого мула. Собаку, к которой она была с детства привязана, убили. «У нее уже не было никого на белом свете». И только память об умерших утешала ее, давая силы жить.

Однажды, вернувшись в подземелье из города, Мария обнаружила там человека. Это был молодой каторжник, который бежал вместе с Сатурнино и которому преступник сообщил о жилище девушки. Его звали Луибранд д'Эсте, он происходил из богатой графской семьи и не был виновен в преступлении, за которое понес кару. Бежавший был тяжело ранен, к тому же у него началась лихорадка. Много дней и ночей Мария ходила за ним, отбивая его у смерти. Когда беглец стал поправляться, без устали работала, чтобы его прокормить; делила с ним последний кусок.

Наконец, Эсте встал на ноги. Но уйти из подземелья было невозможно: его повсюду разыскивали. Мария неспособна была утешить Эсте: он привык к беззаботной, шумной, городской жизни «и не мог выносить безмолвия и глуши, столь дорогих для Музы». К тому же его постоянно преследовала тоска, ибо любимая им женщина погибла — была убита. «Он всей душой любил убитую, а между тем знал, что она умерла, умерла — превратилась в гниющее тело, зарытое в топкой земле. Ужас этой мысли и отчаяние завораживали кровь в его жилах».

Много дней жили в одной гробнице Мария и Эсте. Она заботилась о нем, он — тосковал. Иногда они вели разговоры. Он рассказывал ей об этрусках, о своем роде, об умершей возлюбленной. Она — слушала. Ни у мужчины, ни у девушки не было грешных мыслей. «Святость могилы наложила на них свой отпечаток; вблизи мертвецов не было места для страсти, ни для того, что могло нарушить торжественность жилища людей, исчезнувших с лица земли».

Но шло время, и Эсте стал смотреть на Марию другими глазами. Сама Мария также полюбила его, однако не могла нарушить клятву, когда-то данную ею Джаконде: не позволять никакому мужчине коснуться ее до алтаря. Она твердо держалась своего слова, хотя Эсте все чаще упрекал ее в нелюбви, а однажды бросил ей с раздражением: «Ты ставишь передо мной мертвую старуху, и еще смеешь говорить, что любишь меня!», и лишь спустя долгие месяцы ее сопротивление было сломлено.

Впрочем, счастье Марии было недолгим. Постепенно Эсте охладевал к ней. Вынужденное заключение в гробнице тяготило и раздражало молодого человека, привыкшего к роскоши. Вскоре Эсте узнал о том, что наконец признан невиновным, и возвратился в Рим, оставив Марию одну. Ребенок, рожденный ею, прожил всего несколько дней. Муза похоронила его в подземелье, неподалеку от гроба Джаконды. И снова осталась в одиночестве. Но теперь ее взгляд на мир и чувства изменились. На первом месте в сердце женщины были уже не умершие — все заполонила любовь к Эсте. Эта любовь стала ее религией. Она не думала ни о чем, кроме возлюбленного, который ее оставил. И когда прослышавший про этрусскую гробницу управляющий местного князя в сопровождении слуг явился к ее жилищу в поисках золота и хотел войти внутрь, она оказала им лишь слабое сопротивление. «В былое время Муза всадила бы нож в сердце всякого, кто посмел бы прикоснуться к ее святилищу, теперь же она стояла, не двигаясь и не говоря ни слова. В сравнении с великой потерей, понесенной ею, эта потеря уже не была тяжела для нее».

Слуги князя обыскали гробницу, разбили древние глиняные сосуды, вырыли трупик младенца, открыли гроб с телом Джаконды... Мария провела много месяцев в городской тюрьме. Ее обвиняли в убийстве ребенка и в осквернении христианской могилы. Наконец Муза была оправдана и вернулась в подземелье, где уже не было ни гроба Джаконды, ни могилы сына. Потекли одинокие дни, наполненные безнадежной тоской и мечтами о возвращении любимого... Неожиданно в подземелье появился Сатурнино, узнавший о том, что Мария его дочь, и жаждавший отмстить ее обидчику. После короткой беседы, во время которой бывший разбойник так и не решился раскрыть Музе тайну ее происхождения, он направился в Рим, разыскивая Эсте, а Мария тайно последовала за ним, решив во что бы то ни стало предотвратить убийство. Она готова была даже «броситься на Сатурнино и пронзить его кинжалом» (убить отца!) — ибо «всякое преступление показалось бы ей священным, если с помощью его она могла спасти Эсте или оказать ему услугу».

Во дворец графа д'Эсте Сатурнино и Мария пришли одновременно. Сатурнино вызвал графа на разговор и, обвинив его в предательстве, занес над ним кинжал. Но Мария помешала отцу. Сатурнино, потрясенный появлением дочери, рухнул на пол, и когда он умер, Муза даже не обратила внимания на его смерть: «Чем был для нее этот каторжник, обокравший ее и собиравшийся убить единственного человека, которого она любила».

Во дворце Эсте Мария не осталась. Узнав об измене любимого, она ушла от него и вновь вернулась к этрусской гробнице. Там, «вынув из-за пояса трехгранный кинжал, который некогда он носил при себе денно и нощно, она воткнула его стоймя в то место, где была могилка ее ребенка, и потом с размаха бросилась на острие».

Музу похоронили на месте ее гибели. Эсте был потрясен. «Но люди забывают — и он забыл». «Со временем дикие олива, мирта и вечно зеленое Божье дерево разрослись вокруг входа в этрусскую могилу и, наконец, образовали такую непроходимую чащу, что даже дикие птицы и заяц, ищущий убежища, не могли проникнуть сквозь нее. Подземелье и в смерти защитило Музу, как приютило ее при жизни. Жаворонок пел в кустах, а мелисса, лаванда и дикая роза цвели над ее могилой» (все цитаты даны по изданию: В Мареммах. Роман Уйда. М., 1882).

В романе Луизы де ла Раме многое должно было вызвать сочувственный отклик Федорова. Во-первых, образы главных героинь: старухи, живущей «воспоминаниями об умерших», и девушки, всем сердцем обращенной к миру предков. Муза — «неученая», но ей дана такая глубина понимания и чувства, которая недоступна «ученым». Во-вторых, —проходящий через весь роман лейтмотив земли, скрывающей в себе могилы предков; панорама текучего, зыбкого настоящего, которое воздвигает свои владенья на тысячелетнем «культурном слое», не думая и не помня об ушедших: «Не может быть грустнее и вместе с тем величественнее [мысли], как мысль о городах и миллионах их жителей, погребенных под ногами вечно суетливой толпы или затерянных среди зеленой, безмолвной пустыни, где цветут орхидеи». В-третьих, — образ маремм, являющихся человеку как бы в двух ликах. С одной стороны, перед нами могучая девственная природа; она величава и прекрасна. С другой — земля, выжженная солнцем или залитая дождем, порождающая губительные испарения (эти испарения исходят как бы из самой толщи земли и неуклонно подтачивают живущих — чем не метафора слепых, смертоносных сил, действующих в природе). В-четвертых, нетрадиционные повороты сюжета: девушка вырывает из земли гроб своей воспитательницы, потому что не может видеть, как люди «боятся своих покойников, стыдятся их или вовсе забывают», как «спешат зарыть их в пыль или грязь, будто вещь, о которой противно и грешно вспоминать».

Однако вторая часть романа не удовлетворила Федорова. Действительно, образ Марии, с того самого момента, как ею овладевает всепоглощающая, слепая, почти маниакальная страсть, отодвигая на задний план любовь к умершим, тускнеет, утрачивая свою самобытность. Сравнения половой любви с весенней природой, расцветающей после зимнего покоя, у Луизы де ла Раме чересчур трафаретны: «Вся земля радовалась наступлению весны. [...] Все живые существа любили, начиная от куропаток, бегавших парами в траве, и кончая маленькими славками, весело возвещавшими свое возвращение в тростники. Людская парочка тоже была счастлива, и даже во мраке подземелья биение ее сердца отзывалось на радость пробуждавшейся природы». Сюжетная линия второй части: любовь простолюдинки и графа, который бросает ее, страдания неразделенного чувства, гордое самопожертвование и финальное самоубийство героини, — также не оригинальна и значительно проигрывает в сравнении с первой частью. По ходу повествования философско-религиозная притча вырождается в пошловатый любовный роман с извечным «любовь и кровь».

³ Об этих статьях В. А. Кожевников писал Н. П. Петерсону 23 августа 1910 г., обсуждая вопрос о предполагаемом составе II тома «Философии общего дела»: «...я очень желал бы, чтобы во 2 й том вошли заметки и статьи литературно-художественного и критического (по произведениям искусства) содержания. [...] Я помню, такие были, например, о пьесах Ибсена, о романе Уйда "В Маремме" и т. п. Они где-то "заложились" среди рукописей: надеюсь, отыщутся. Нет ли чего такого у Вас?..» (Философия бессмертия и воскрешения. Вып. 2, с. 269-270). Однако статьи о романе Луизы де ла Раме так и не были разысканы издателями. Отсутствуют они и в собрании Н. П. Петерсона, и в петербургском собрании бумаг Федорова.

⁴ Этруски — древние племена, которые в I тысячелетии до н. э. населяли северо-западную часть Апеннинского полуострова, носившую имя Этрурия (современная Тоскана). Этрусская цивилизация, имевшая развитую письменность, религиозную и светскую литературу, предшествовала римской и оказала на нее большое влияние в сфере материальной культуры, политической и военной организации, а также мифологии и религии.

⁵ Лукумоны — цари и правители этрусских общин. В VII в. до н. э. образовалась конфедерация этрусских городов-государств, управлявшихся лукумонами.

⁶ Вальденсы — еретическая секта в христианстве, возникшая в последней четверти XII в. и распространившаяся в Южной Франции, Северной Италии, Германии, Чехии, Испании и Швейцарии. Большое влияние секта вальденсов имела в Савойе. Именно оттуда родом была старуха Джаконда.

⁷ В двенадцатой главе романа есть эпизод с завещанием Джаконды: незадолго до смерти старуха составила свою духовную, указав, что отдает все накопленные ею за долгие годы труда деньги своей воспитаннице, «девочке Марии Покаянной».

⁸ Об этом разговоре с Толстым Н. Ф. Федоров упомянул в письме 39. О бабушке Ю. В. Петерсон Ю. М. Огаревой см. примеч. 3 к письму 39.