В. П. Макаренко бюрократия и сталинизм

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 29 30 31 32 33 34 35 36 37

323

стической, механистической, мистической и схоластической буржуазной генетики были разбиты. Все научные журналы, издательства и институты перешли под контроль Лысенко и его сторонников. Долгие годы не могло быть и речи о том, чтобы защитник хромосомной теории наследственности мог где-нибудь выступить публично. Он сразу попадал в разряд фашистов, расистов, евгеников, метафизиков, идеалистов и т. п.

«Творческая мичуринская биология» приобрела абсолютную монополию. В газетах и журналах публиковалось множество статей, прославляющих Лысенко. И пригвождающих к позорному столбу враждебные происки менделистов— морганистов. Научные сессии, конференции и собрания посвящались новому триумфу советской науки.

В эту кампанию моментально включились государственные философы во главе с Митиным. Полосой пошли философские конференции, принимающие резолюции против буржуазной генетики. Философские статьи, книги и диссертации освящали победу прогресса над реакцией. В сатирических журналах публиковались карикатуры на сторонников идеалистической генетики. Свою лепту внесли композиторы, создав песню в честь Лысенко. Который

Мичуринской дорогой твердой поступью идет,

Менделистам — морганистам нас дурачить не дает!

После 1948 г. карьера Лысенко продолжалась еще почти десятилетие. Под его руководством и по его рекомендации в степных районах страны начали сажать лесополосы. В предположении, что они должны предохранить почву от эрозии. Но лесополосы не помешали эрозии, а громадные деньги и человеческий труд были выкинуты на ветер.

После смерти Сталина, в атмосфере идеологической оттепели, Лысенко был снят с поста президента ВАСХНИЛ в 1956 г. Благодаря поддержке Хрущева он снова вернулся на этот пост спустя несколько лет. Однако его триумф на сей раз длился недолго. После отставки Хрущева он окончательно исчез с научной арены, ко всеобщему облегчению. Но потери, которые понесла советская наука под его руководством, до сих пор дают себя знать.

Существует и социально-политический аспект деятельности Лысенко. Его можно определить как меру случайности и произвола в истории борьбы сталинского режима и партийной бюрократии с наукой и культурой. Например, в космологических дискуссиях идеологические проблемы затрагивались в большей степени, нежели в дискуссии о наследственности. Легко доказать, что теория начала Вселенной не согласуется со сталинским марксизмом, но значительно труднее это сделать в отношении теории наследственности. Легко привести пример противоположного рода: для этого достаточно раскрыть сегодняшний учебник по философии. В нем говорится, что теория наследственности не противоречит,

324

а подтверждает диалектический материализм. Имя Сталина исчезло из философских скрижалей, но сути идеологического оппортунизма это не меняет.

Его суть состоит в том, что борьба идеологии с наукой наиболее резко проявилась в генетике. Здесь вмешательство партийной бюрократии приобрело самые грубые формы, не идущие ни в какое сравнение со сферой космологии. Из такого сопоставления можно сделать вывод, что в идеологической борьбе трудно обнаружить какую-то политическую логику. Эта борьба определяется рядом случайных факторов: интересом Сталина к данным проблемам, произволом партийной бюрократии, догматическими установками философов, личными связями Лысенко и т. п.

Но если рассматривать идеологическую агрессию сталинизма в науку в целом, обнаруживается определенная последовательность, а значит и политическая логика. Если огрубить ситуацию, то можно увидеть, что она соответствует классификации наук Конта и Энгельса. Идеологическое давление почти не ощущалось в математике, значительно сильнее проявилось в физике и космологии, еще сильнее — в биологии и достигло апогея в гуманитарных и общественных науках. Можно заметить и определенную хронологию: общественные науки были поставлены под контроль с самого начала, а физика и космология — на последней фазе сталинизма. После смерти Сталина физика раньше всех освободилась от такого давления, биология—значительно позже, а гуманитарные и общественные науки освобождаются до сих пор.

Фактор случайности и идеологического произвола партийной бюрократии виден также в ее отношении к психологии и физиологии высшей нервной деятельности. Случайность состоит в том, что И. П. Павлов создал свою теорию в России, а не в другой стране. У него было много учеников, которые развивали его теорию совершенно независимо от идеологического давления. Но специфика ситуации состоит в том, что и теория Павлова преобразовалась в обязательный догмат — разновидность официальной государственной доктрины, от которой не смели уклоняться психологи и физиологи.

Поэтому можно предположить, что если бы эта теория была создана в Англии или Америке,— то и она не избежала бы участи всех остальных наук. Ей вполне можно приклеить ярлык механистической. Хорошо известно, что Павлов объяснял психику особенностями условных рефлексов. И если бы его теория появилась не, в России, то придворные философы Сталина живо сочинили бы обвинения, типа: Павлов сводит человеческую психику к низшим формам нервной деятельности, не учитывает качественного различия между человеческой и животной психикой и т. п. Благодаря тому, что марксизм-ленинизм в сфере нейрофизиологии отождествлялся с теорией Павлова, идеологическое вмешательство в данную сферу знания было меньше. В то же время факт

325

признания той или иной теории партийно-государственным догматом (если даже она была строго научной) так или иначе тормозил развитие психологии и физиологии высшей нервной деятельности.

Наиболее парадоксальным примером противодействия идеологов действительным интересам государства является критика ими кибернетики — общей теории управления динамическими процессами. Исследования в сфере кибернетики способствовали развитию автоматики во всех сферах техники, в том числе — военной. Однако сталинским идеологам, выступающим под лозунгом идеологической чистоты марксизма-ленинизма, удалось задержать и развитие автоматики в стране, не говоря уже об экономическом планировании и других сферах.

В 1952—1953 гг. началась кампания против кибернетики— «псевдонауки, пропагандируемой империалистами». В связи с развитием этой науки возникали и философские проблемы: можно ли и в каких размерах описывать социальную жизнь с помощью категорий кибернетики? сводима ли человеческая психика к кибернетическим схемам? в какой степени свойства машинных систем можно отождествлять с человеческим мышлением? Но действительная опасность кибернетики для государственной идеологии состояла в том, что эта теория была создана на Западе. И претендовала на объяснение всех, в том числе социальных, явлений. Тогда как эту роль в условиях сталинского режима выполнял догматизированный марксизм-ленинизм.

По неофициальным сведениям, пока не подтвержденным открытыми публикациями, приостановили критику кибернетики военные. Они раньше всех уяснили пользу кибернетики для военной промышленности и управления войсками. И, обладая в сталинском режиме значительно большим влиянием, нежели философы, прекратили обскурантистские поползновения последних, вредные для стратегических и военно-политических интересов государства.

Глава 20

Культура

и философия

В момент большого международного напряжения (война в Корее) Сталин прибавил к своим титулам величайшего философа, ученого, стратега и вождя всего прогрессивного человечества еще и титул величайшего лингвиста мира.

326

Дискуссия о теоретических проблемах языкознания и концепции Н. И. Марра началась в газете «Правда» в мае 1950 г. Марр был крупным знатоком кавказских языков, стремился создать марксистское языкознание и слыл главным авторитетом в этой сфере. Лингвисты, не желающие признавать его выдумок, подвергались травле и преследованиям.

Марр утверждал, что язык есть форма идеологии, принадлежит к надстройке и является классовым. Язык развивается путем качественных скачков, которые соответствуют смене общественно-экономических формаций. Вначале человечество пользовалось языком жестов, который соответствовал бесклассовому первобытному обществу. Словесная речь — характеристика классовых обществ. При коммунизме она отомрет и люди станут пользоваться универсальным языком мысли. О котором, однако, Марр не мог сказать ничего вразумительного. Но его теория длительное время господствовала в качестве официальной и единственно прогрессивной лингвистики, отражая общий уровень культуры в стране.

Сталин принял участие в дискуссии, опубликовав статью «Марксизм и вопросы языкознания» и ответы на письма читателей. В статье содержалась резкая критика теории Марра. По мнению вождя, язык не относится к надстройке и не имеет идеологического характера. Он непосредственно связан с производительными силами, но не принадлежит и к базису. Язык — достояние всего общества, а не отдельных классов. Классово-обусловленные выражения образуют незначительную часть языка. Нет смысла и полагать, что язык развивается посредством качественных скачков. Он изменяется постепенно, через отмирание одних и появление других элементов. Если два языка конкурируют, то в итоге возникает не смешанный язык, а победа одного над другим. Что касается отмирания словесной речи при коммунизме, то и здесь Марр неправ. Мышление связано с языком и не может без него обойтись. Люди мыслят с помощью слов.

Пользуясь случаем, Сталин повторил свои рассуждения о базисе и надстройке из «Краткого курса». Производительные силы не являются элементом базиса, поскольку базис — это производственные отношения. Надстройка служит базису и представляет собой его орудие. Кроме того, Сталин осудил монополию школы Марра в советской науке. Эта школа подавляет любую критику и свободную дискуссию. А при подобном «аракчеевском режиме», вещал новый Аракчеев, наука не может свободно развиваться.

Как он аргументировал свои положения? Тезис о том, что язык не принадлежит к надстройке и не является классовым, обосновывался им так: французские капиталисты говорят по-французски и французские рабочие говорят тоже по-французски; русские до 1917 г. говорили по-русски и после 1917 г. тоже говорят по-русски, а не на ином языке. Это открытие было немедленно объявлено революционным переворотом

327

в языкознании и других общественных науках. Страну залил потоп научных сессий и статей, прославляющих новое гениальное произведение вождя.

Рассуждения Сталина о языке просто повторяли формулы обыденного рассудка. Однако его статья сыграла определенную положительную роль: из языкознания исключались еще более абсурдные догмы Марра и несколько укрепилось положение формальной логики и семантики. Тезисы о служебной функции надстройки в отношении базиса повторяли известную догму: при социализме вся культура находится на службе у политики и не может претендовать ни на какую самостоятельность. Правда, сторонники теории Марра были сняты с постов, но в остальном все осталось по-прежнему. Так что призывы Сталина к свободной дискуссии и критике в других сферах науки и культуры остались без последствий.

Последний труд Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР» был опубликован в сентябре 1952 г. на страницах журнала «Большевик» и послужил основанием XIX съезда ВКП(б). Главное содержание этой работы заключалось в тезисе: при социализме действуют объективные экономические законы, которые нельзя не учитывать и надо использовать в планировании. При социализме действует и закон стоимости, поскольку деньги никто не отменял. Их нужно считать при учете доходов и расходов в социалистическом хозяйстве.

Тезис об объективности экономических законов косвенно был направлен против Н. Вознесенского — бывшего руководителя Госплана, заместителя Председателя Совета Министров и члена Политбюро. В 1950 г. он был расстрелян как предатель, а его книга о военной экономике изъята из обращения. В этой книге идея объективности законов социалистического хозяйства подчинялась другому тезису: экономические процессы социализма зависят от планирующей силы государства.

Защищая объективный характер закона стоимости, Сталин в то же время успокаивал верноподданных: в отличие от капитализма, где господствует принцип максимальной прибыли, при социализме действует принцип максимального удовлетворения человеческих потребностей. Но оставалось неясным, как экономическая благотворительность государства может быть объективным законом, независимым от воли органов государственного управления, и как эта воля связана с законом стоимости? Вместо ответа на вопрос Сталин набросал проект перехода СССР к коммунизму: нужно преодолеть противоположность города и деревни, физического и умственного труда, поднять колхозную собственность до уровня государственной (т. е. преобразовать колхозы в совхозы), повысить уровень производства и культуры.

Эти рассуждения ничуть не конкретизировали общую схему коммунистического общества, содержащуюся в рабо-

328

тах Маркса. А из тезиса об объективных экономических законах можно было сделать единственный практический вывод: партийно-государственная бюрократия, занимаясь «максимальным удовлетворением потребностей советского народа», не должна забывать и хозрасчета.

Сталинские установки, идеи, принципы и другие руководящие указания не обошлись без последствий в культуре 40—50-х гг. Эта культура уже не была произвольной выдумкой Сталина. Если попытаться ее кратко определить, то можно сказать: это была культура бюрократии. Культура партийно-государственных чиновников, дорвавшихся до власти, и отражающая во всех своих составных частях их вкусы, верования и сознание. Это качество советской культуры в громадной степени отразилось и в личности самого Сталина, но не было его личной характеристикой. Партийно-государственный аппарат, сведенный до роли холуя при вожде, в то же время был правящим слоем и удерживал Сталина на вершине власти. Эту особенность нужно учитывать при анализе политической культуры сталинизма.

После многочисленных чисток, истребления старой большевистской гвардии и интеллигенции, аппарат управления и власти состоял из вчерашних рабочих и крестьян. Эти люди были плохо образованы и воспитаны, лишены культурных традиций. Как и всякие выскочки, они отличались жаждой привилегий, завистью и ненавистью к действительной интеллигенции. Новая советская интеллигенция в значительной степени их копировала. Мангейм показал, что определяющей чертой любого парвеню является стремление «показать себя». Поэтому политическая и всякая иная культура принимает форму фасадности. Обладающий властью чиновник-парвеню не успокаивается до тех пор, пока рядом с ним существуют люди, представляющие недоступную ему (и потому особенно ненавистную) культуру. Всякий выскочка такую культуру называет аристократической или буржуазной, гнилой или декадентской и т. п.

Дорвавшийся до власти парвеню — стихийный националист. Постоянно убеждает себя и других в том, что нация и среда, к которой он принадлежит, выше и лучше всех остальных. Язык, которым он пользуется, кажется ему универсальным, поскольку других он не знает. Свое культурное убожество стремится представить как высшее совершенство. Поэтому все, что связано с духовным поиском и творчеством, новизной и экспериментированием, непонятно и ненавистно чиновнику-выскочке. Он обычно исповедует несколько элементарных житейских истин, в которых отражена связь стихийного традиционализма с сознательным консерватизмом. А тех, кто не соглашается с ними, зачисляет в разряд классовых или идейных врагов..

Эти социальные качества нового слоя властвующих — партийно-государственной бюрократии — определили основ-

329

ные черты сталинской культуры: национализм, канонический социалистический реализм, бюрократизм и догматизм. Выходец из народа обычно сохраняет в сознании и поведении крестьянский культ власти и всеми средствами старается быть к ней причастным. Назначенный на любой пост, он гнется перед начальством и помыкает подчиненными, поскольку это удовлетворяет его жажду власти.

Сталин был богом новой бюрократии, воплощением ее надежд на всесилие. Сталинское государство чиновников-выходцев из народа обладало универсальной иерархией, и вождем, любовь к которому не пропадала. Даже когда он наказывал подданных. У вождя, в свою очередь, тоже были любимцы. В новых исторических условиях сталинизм воспроизвел традиционную структуру власти.

Национализм сталинской культуры формировался постепенно в предвоенные годы, а после войны приобрел гигантские размеры. В 1949 г. началась кампания против так называемого «космополитизма». Декрета с точным определением этого термина Сталин не издал, чтобы не связывать себе руки. А в идеологии и пропаганде циркулировало убеждение: космополитизм — это враг патриотизма и проявляется в неравнодушном отношении к Западу. Но все чаще стали появляться статьи, в которых космополит отождествлялся с евреем. Кампания против космополитов сопровождалась списками жертв с еврейскими фамилиями. И потому сталинский патриотизм приобрел все черты великорусского шовинизма и объединился с украинской бандеровщиной.

Пропаганда без конца твердила, что все важнейшие открытия и изобретения в истории науки и техники сделаны в России. Любое упоминание об участии и других наций в развитии науки и культуры квалифицировалось как проявление космополитизма и низкопоклонства перед Западом. «Большая советская энциклопедия», которая начала издаваться в 1949 г.,— самый настоящий монумент мании величия, присущей сталинской культуре.

Изоляция страны от мировой культуры была почти абсолютной. Если исключить небольшое количество пропагандистских сочинений западных коммунистов, советский читатель содержался в полном неведении о зарубежной прозе, поэзии, театре и кино, не говоря уже о философии и общественных науках. Произведения современного искусства из коллекции Эрмитажа и других музеев содержались в подвалах, дабы не смущать советских граждан. Кинофильмы и спектакли разоблачали буржуазных ученых, которые служат войне и империализму, и славили отечественных полководцев, которые «одним махом семерых побивахом». Искусство воспевало великую радость жизни в советской стране. Социалистический реализм воплощался в самых примитивных формах: описание действительности такой, какой она есть, приравнивалось к грубому натурализму. Реализм за-

330

ключался в том, чтобы воспитывать людей в духе любви к Сталину и к родине.

Самым ярким памятником сталинской идеологии явилась, несомненно, архитектура. В ней тоже господствовал канон первенства содержания над формой, хотя никто не мог сказать ничего вразумительного о том, как в архитектуре можно отличить форму от содержания. Монументальная фасадность сталинской архитектуры копировала и пародировала византийский стиль. Жилищное строительство почти не велось, миллионы советских людей жили в землянках или ютились в небывалой тесноте коммунальных квартир. В это же время в Москве и других республиканских столицах руками заключенных и военнопленных создавались гигантские дворцы с фальшивыми колоннами и украшениями. Своими размерами все эти строения доказывали величие сталинского режима и типичный стиль новой бюрократии, эстетику которой можно определить принципом: «Чем больше — тем красивее ».

Небесным сводом всей идеологии и культуры стал культ вождя, который приобрел чудовищные размеры, в истории человечества превзойденные только один раз — в культе Мао Цзэдуна в Китае. Неудержимым потоком лились стихи, романы и кинофильмы, прославляющие Сталина. Портреты и скульптуры вождя заполнили все публичные места. Писатели, поэты и философы соревновались между собой в поиске все новых форм лести и дифирамбов. Дети в яслях, детских садах и школах благодарили товарища Сталина за счастливое детство. Вся специфика народной религиозности проявилась в сфере политической культуры: иконы, процессии, коллективные молитвы, исповедь (в форме самокритики) и культ реликвий (трубка Сталина и папиросы «Герцеговина флор») выросли до размеров символа нового политического строя. Сталинский марксизм превратился в пародию на религию и лишился какого-либо рационального содержания.

Приведем пример типичного начала философского труда того времени: «Великий корифей науки товарищ Сталин дал непревзойденное по своей глубине, ясности и цельности систематическое изложение основ диалектического и исторического материализма как теоретической основы коммунизма. Блестящую характеристику теоретических трудов товарища Сталина дал Центральный Комитет Всесоюзной Коммунистической Партии (большевиков) и Совет Министров Союза ССР в адресе товарищу Сталину в день его семидесятилетия: «Великий корифей науки! Твои классические труды, развивающие марксистско-ленинскую теорию применительно к новой эпохе, эпохе империализма и пролетарских революций, эпохе победы социализма в нашей стране, являются огромным достижением человечества, энциклопедией революционного марксизма. Из твоих произведений советские люди и передовые представители трудящегося народа всех

331

стран черпают знания, веру, новые силы в борьбе за победу дела рабочего класса, находят там ответы на наиболее животрепещущие проблемы современной борьбы за коммунизм». Гениальное философское произведение товарища Сталина «О диалектическом и историческом материализме» является мощным источником познания и революционного преобразования мира, служит непобедимым идейным оружием в борьбе с врагами материализма, с разлагающейся идеологией и культурой капиталистического мира, приговоренного к неизбежному падению. Оно является новым и самым высшим этапом в развитии марксистско-ленинского мировоззрения... В своем труде товарищ Сталин с непревзойденной ясностью и четкостью показал основные черты марксистского диалектического метода и показал их значение для понимания закономерностей развития природы и общества. С той же самой глубиной, силой, краткостью и партийно-политической нацеленностью сформулированы в труде товарища Сталина основные черты марксистского философского материализма» [35, 3—4].

Культ Сталина проявлялся прямо и опосредованно. Его славили все герои русской истории. Фильмы и романы о Петре I, Александре Невском и Иване Грозном задумывались как венцы в честь вождя. Фильм Эйзенштейна об Иване Грозном по личному указанию Сталина прославлял царя и его опричников, т. е. первую политическую полицию в истории России. Но и этот фильм не был целиком выпущен на экраны при жизни Сталина, потому что в нем показано, как Иван Грозный, скрепя сердце, вынужден рубить головы наиболее закоренелым заговорщикам. Хотя зритель не имел ни малейших сомнений в том, что своей никчемностью и двуличием они заслужили еще худшую участь. В фильме проводится идея, что Иван Грозный сделал лишь минимум того, что обязан сделать всякий мудрый государственный деятель.

В кино и театре роль Сталина обычно играли высокие и внушительные по своему телосложению актеры. (К тому же они были намного выше и больше актеров, играющих роль Ленина.)

Иерархическое строение сталинского государства выражалось и в том, что культ вождя переносился на других чиновников. Если исключить сферы, в которых по должности главным был Сталин (верховный философ, теоретик, марксист-ленинец, государственный деятель, стратег, экономист, лингвист), то в других сферах деятельности были свои вожди. Всем хорошо было известно, кто официально признан верховным авторитетом в той или иной сфере, кто является главным писателем, композитором или художником, биологом или цирковым клоуном. Эти культы отражали типичные консервативно-корпоративные интересы и закрепляли их на уровне государственной политики.

Кстати сказать, цирк тоже не избежал идеологической

Blog

В. П. Макаренко бюрократия и сталинизм