В. П. Макаренко бюрократия и сталинизм

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 29 30 31 32 33 34 35 36 37

296

никакого различия между демократией и фашизмом. Всякий марксист должен знать, что империалистическая война имеет экономическое основание. А сталинцы согласились даже принять женевскую формулу агрессии, которая в равной степени относится ко всем войнам, включая войны между капиталистическими государствами. Тем самым Сталин капитулировал перед буржуазным пацифизмом. Действительный марксист не может быть принципиальным противником войны. Подобная болтовня присуща только квакерам и толстовцам. Марксист должен рассматривать войну исключительно с классовой точки зрения и не интересоваться различиями между агрессором и жертвой. Всякая война оправдана, если она ведется в интересах пролетариата.

Таким образом, троцкистская критика лозунга «социал-фашизма» была во многом иллюзорной. Она не могла вызвать существенных последствий, если бы даже Троцкий вел реальную политику. Стремясь не допустить союза между Францией и Германией, Сталин пошел на политику единого народного фронта. Как практический политик, он осознавал, что должен чем-то пожертвовать (хотя бы в пропагандистских целях) для того, чтобы такая политика была успешной. А Троцкий думал, что можно сохранить марксистскую идеологическую чистоту — и при этом пользоваться помощью социал-демократии в определенных условиях. То есть, говорить социал-демократам, что они агенты буржуазии, мошенники, предатели рабочего класса, верные слуги капиталистов,— и на этой основе строить единый фронт борьбы против фашизма, не пользуясь, однако, термином «социал-фашизм». Иначе говоря, если бы Троцкий в то время руководил Коминтерном, его политика в отношении социал-демократии была бы еще менее успешной, нежели сталинская.

Троцкий в изменившихся условиях эпигонски повторял тезисы Ленина периода первой мировой войны и революции. В частности, положения о том, что всякие надежды на международные договоры, арбитраж, разоружение и т. п.— пустая и реакционная болтовня. Важно, какой класс проводит войну, а не кто нападает или защищается. Социалистическое государство представляет интересы мирового пролетариата. Следовательно, оно обладает исторической правотой в любой войне, независимо от того, кто ее начал. Советское государство нe должно всерьез относиться к договорам с буржуазными государствами.

Сталин занимался вопросами безопасности Советского государства, а не подготовки мировой революции. И в целях пропаганды должен был при всяком удобном случае выставлять себя защитником мира, международного права и демократии.

Троцкий полагал, что главные детерминанты международной ситуации ничем не отличаются от ситуации 1918 г.: на одной стороне империалисты, на другой — социалистическое

297

государство и международный пролетариат, который лишь ожидает «правильных» лозунгов борьбы, чтобы поднять мировую революцию.

Сталин занимался «реальной» политикой государства и не верил ни в какое нарастание революционной волны. Он просто использовал различные компартии Европы как орудия своей политики.

Троцкий был сторонником непрерывкой революционной войны, и вся его деятельность базировалась на догме: мировой пролетариат по природе вещей стремится к революции, и законы истории это подтверждают. И только лживая политика советской бюрократии мешает проявиться до конца этой естественной тенденции.

Особенно ярко доктринерский характер политического мышления Троцкого виден из его рассуждений о второй мировой войне. Сразу после ее начала он утверждал, что данная война реакционна с обеих сторон; независимо от того, какая из них победит, человечество будет отброшено назад. Долгие годы Троцкий неизменно повторял, что не может существовать никакого единого фронта демократических государств против фашизма. С обеих сторон находятся государства, в которых фабрики и заводы являются частной собственностью. Поэтому не имеет никакого значения, кто победит в предстоящей войне — нацистская Германия или антигитлеровская коалиция. Что же должен делать пролетариат в такой ситуации? Вместо того, чтобы помогать своим правительствам в борьбе с Гитлером, пролетариат Франции, Англии, США и всех других государств должен направить оружие против собственных правительств. Как того требовал Ленин в период первой мировой войны. Лозунг «защиты отечества» является в высшей степени реакционным и антимарксистским, ибо речь идет о мировой пролетарской революции, а не о погроме одной национальной буржуазии другой буржуазией.

Таким образом, если бы французские, английские, норвежские или югославские рабочие читали воззвания Троцкого и стремились их применить, они должны были бы обратить оружие против своих правительств в момент фашистского нападения. Поскольку нет никакого различия в том, кто ими будет управлять: Гитлер или своя буржуазия. Фашизм — ее орудие. Следовательно, тезис о возможности единого фронта всех классов против фашизма достоин только осмеяния.

На основе этих посылок Троцкий строил прогнозы о будущем. Борьба демократии против фашизма бессмысленна. Международные коалиции государств могут меняться в любом произвольном порядке. Италия может пойти на союз с Англией, а Польша с Германией. Независимо от этих коалиций война приведет к международной пролетарской революции, ибо таковы исторические закономерности. Европа

298

и весь мир не выдержат и двух месяцев войны. Везде начнутся восстания против своих правительств. Ими будет руководить IV Интернационал. Он сыграет ту же роль, которую сыграли большевики в 1917 г. С единственным отличием; на сей раз падение капитализма будет тотальным и окончательным.

Ленин во время первой мировой войны выдвинул лозунг поражения своего правительства — и вспыхнула революция. Поэтому Троцкий считал, что во время второй мировой войны все капиталистические государства заключат единый блок против Советского Союза. А может ли так случиться, что СССР будет воевать в союзе с одним капиталистическим государством против другого? Может, отвечал Троцкий, но такая война будет краткой, ибо в побежденной стране вспыхнет пролетарская революция, как это произошло в России в 1917 г. И тогда буржуазные государства немедленно заключат союз против родины мирового пролетариата.

В связи с этим общие результаты войны для Троцкого не вызывали никаких сомнений: капитализм рухнет окончательно; то же самое случится со сталинизмом; произойдет мировая революция; IV Интернационал моментально овладеет сознанием трудящихся масс и окажется окончательным победителем. Или, как писал Троцкий, все партии капиталистического общества, все его моралисты и сикофанты погибнут в руинах приближающейся катастрофы. Единственной партией, которая уцелеет, будет партия мировой социалистической революции. Даже если сегодня она кажется слепым рационалистам несуществующей, подобно тому, как казалась им несуществующей партия Ленина и Либкнехта во время первой мировой войны.

Кроме глобального пророчества вождь мировой революции не скупился на частные: Швейцария не сможет сохранить нейтралитет в наступающей войне; ни в одной из воюющих стран не сможет сохраниться демократия, ибо существует «железный закон» ее перехода в фашизм; а если такая демократия и сохранится, то она просуществует не больше двух месяцев и будет сметена пролетарской революцией; армия Гитлера состоит из рабочих и крестьян, и потому она пойдет на братание с народами оккупированных стран, ибо законы истории учат, что классовая солидарность сильнее всех других социальных связей!

Незадолго перед смертью, еще раз подчеркивая правильность сеоих прогнозов, Троцкий все же поставил вопрос о том, что случится, если его пророчества не исполнятся? Ответ достоин вождя мировой революции: произойдет полное банкротство марксизма. Если наступающая война вызовет пролетарскую революцию, то она приведет к свержению бюрократии в СССР и к возрождению советской демократии на более высокой экономической и культурной основе. Если война не вызовет революцию, а ослабит пролетариат, то

299

произойдет срастание монополистического капитализма с государством и замена демократии новым тоталитарным режимом. В таком режиме бюрократия станет новым эксплуататорским классом, как в СССР, так и в развитых капиталистических странах. Этот политический строй предвещает смерть цивилизации.

При каких условиях возможно такое развитие событий? Это произойдет, если пролетариат развитых капиталистических стран в результате революции окажется неспособен удержать власть в своих руках и отдаст ее, как это случилось в СССР, в руки привилегированной бюрократии. Но в этом случае, по мнению Троцкого, придется пересмотреть всю тео-рию марксизма. В частности, необходимо будет признать, что причины бюрократического перерождения Советского государства определяются не отсталостью страны и империалистическим окружением, а органической неспособностью пролетариата стать господствующим классом. Этот вывод влечет за собой следующий: существующее Советское государство, по сути дела, оказалось предшественником нового эксплуататорского строя на мировом уровне. И тогда получается, что программа социалистических преобразований, основанная на теории Маркса и международных противоречиях капиталистического общества, закончила свою жизнь как утопия.

Этот вывод — единственный в своем роде в сочинениях Троцкого. Особенно если его сопоставить с абсолютной уверенностью в победе мировой революции, которая образует главный мотив его политической мысли. Правда, Троцкий был уверен, что развитие событий не будет столь пессимистическим. Но сам факт анализа данной перспективы свидетельствует об определенном колебании.

Троцкий не допускал мысли о том, что капитализм способен на совершенствование. Экономическую политику Рузвельта считал безнадежной и реакционной реформой, которая ничего не сможет принести. В то же время верил, что США, достигшие высшего уровня технического развития, уже целиком созрели для коммунизма. В 1935 г. Троцкий обещал американцам, что если они введут коммунизм, то себестоимость производства уменьшится на 20%. А незадолго до смерти указывал, что если США введут плановое хозяйство, то они поднимут свой национальный доход до 200 млрд и тем самым обеспечат благосостояние всех жителей. Но эти высказывания не отменяют общего пессимистического резюме его политической мысли: если предположить, что капитализм может процветать еще на протяжении десятилетий, то нет никакого смысла говорить о социализме в СССР; марксисты ошиблись в оценке эпохи, а русская революция осталась в истории только эпизодом, подобно Парижской коммуне.

Краткий обзор политической деятельности Троцкого в изгнании позволяет, на наш взгляд, дать положительный

300

ответ на вопрос: были ли он вторым «Я» Сталина? Уже упоминаемый И. Дойтшер, к примеру, утверждает, что жизнь Троцкого была «трагедией революционного предтечи». Однако это утверждение дискуссионно. Несомненно, Троцкий способствовал демаскировке лжи официальной историографии и пропаганды о реальном положении советского общества в период сталинского режима. Но все его пророчества о дальнейших судьбах СССР и всего мира тоже оказались ложными.

Надо учитывать, что критика деспотизма сталинской системы не была исключительной принадлежностью Троцкого и не идет ни в какое сравнение с социал-демократической критикой. Критика Троцкого вдохновлялась не столько эмпирическими фактами и теоретическими соображениями, сколько властными притязаниями. Цели критики вытекали из идеологических предпосылок, которые связывали Троцкого со Сталиным. Критика сталинизма, развернувшаяся в социалистических странах после смерти Сталина, не имеет связи с сочинениями Троцкого. Поскольку они (в оригинальном, а не деформированном сталинской историографией виде) остаются практически неизвестными подавляющему большинству советских людей.

Анализ сталинизма убеждает в том, что троцкизм не был особой доктриной, отличавшейся от сталинской идеологии, политики и организации. Правда, главной целью деятельности Сталина было строительство социализма в одной стране, а Троцкого — мировая социалистическая революция. Однако эта задача в реальных исторических условиях оказалась попросту невыполнимой в той же степени, в которой Сталину не удалось построить социализм без бюрократии. Учитывая ленинскую характеристику Троцкого и Сталина как наиболее выдающихся и способных политических вождей, можно полагать, что в их деятельности в наиболее завершенном виде воплотилась связь бюрократического и идеологического мышления и бюрократические тенденции революции. Каждый из них являет собой показательный пример связи бюрократизма и догматизма в политике и идеологии.

Сталин и Троцкий — это наиболее мощные глыбы бюрократических тенденций революции, которые по-разному проявились в их деятельности. И тот и другой были не столько оригинальными политическими мыслителями, сколько эпигонами. В деятельности Сталина в большей степени воплотился оппортунизм и прагматизм. В деятельности Троцкого — волюнтаризм и утопизм. Однако данные качества, как было показано, образуют внутренние характеристики политической бюрократии. Оба политических вождя — недостижимые «идеалы» окостенения теории и политики.

С точки зрения внутреннего политического устройства, сталинизм был естественным и очевидным продолжением той системы господства, основания которой в значительной

301

степени заложил Троцкий. Он, конечно, всегда отрицал эту истину. Стремился убедить мировое коммунистическое движение, что сталинский деспотизм не имеет ничего общего с бюрократическими тенденциями революции. Поскольку сам Троцкий их не видел и отрицал. С его точки зрения, социальное принуждение, полицейский режим и опустошение культуры в СССР было исключительно следствием сталинского бюрократического государственного переворота. А Троцкий ни в малейшей степени не несет за него ответственности.

Подобное политическое самоослепление невероятно, но психологически понятно. Здесь мы имеем дело не только с политическим эпигонством Троцкого и Сталина, но и с трагедией высокопоставленных чиновников революции, попавших в свои собственные сети. Оба вначале вознеслись на политическую вершину. Затем один вождь свергнул другого при помощи сознательного использования тенденций, которые оба укрепляли. Свергнутый вождь всеми силами стремился возвратиться на вершину и продолжать исполнение роли, с которой он успел свыкнуться. Однако в политическом театре, как и во всяком другом, нужен только один главный герой, в бюрократии — один вождь. Другой не хотел признать логику, которую сам создавал. Не считал свои усилия безнадежными. Не хотел брать на себя ответственности за сталинизм и считал его чудовищным извращением революционной идеи. Фактически же сталинизм был только следствием тех принципов, которых придерживался Троцкий и стремился применить их для строительства нового общества.

Поэтому его отношение к сталинскому государству психологически понятно: ведь оно в значительной степени было любимым детищем Троцкого. Но он никак не мог понять, почему ребенок испортился до такой степени, что и убийство отца ему нипочем. На этой почве возникла главная политическая иллюзия, которую Троцкий повторял без конца: в Советском Союзе рабочий класс оказался целиком политически экспроприирован, лишен всяких прав, растоптан и обращен в рабство, но он по-прежнему осуществляет диктатуру, поскольку заводы, фабрики, учреждения и земля являются государственной собственностью.

Эту догму было трудно понять не только сталинцам, но и правоверным троцкистам. Некоторые из них фиксировали аналогии между сталинизмом и фашизмом. И на этом основании строили предположения о неизбежности тоталитарных режимов во всем мире, которые станут новой формой классового общества. В нем место частной собственности займет коллективная собственность правящей бюрократии. Гитлеровское и сталинское государство — только предвестники этой общей тенденции. Кроме того, последователи Троцкого считали, что его определение сталинского режима как рабочего государства тоже не имеет смысла. В капиталистическом обществе экономическая и политическая власть могут быть

302

разделены. Но такое разделение невозможно в Советском Союзе, где отношения собственности и участие пролетариата в процессах осуществления власти взаимосвязаны. Таким образом, положение Троцкого о том, что пролетариат может потерять политическую власть, по по-прежнему осуществлять экономическую диктатуру, неверно и с политической и с логической точки зрения. Политическая экспроприация пролетариата есть конец его господства в любом ином отношении. Поэтому Советский Союз не является рабочим государством, а политическая бюрократия представляет здесь класс в собственном смысле слова.

Эти выводы из своих положений Троцкий отвергал. По его мнению, нельзя утверждать, что фашизм может экспроприировать буржуазию и передать власть политической бюрократии. А в Советском Союзе орудия производства принадлежат государству. Но с этим никто и не спорил. Проблема в том, тождественно ли огосударствление средств производства обобществлению? Для Троцкого такого вопроса не существовало. Следовательно, идеализация государства (в данном случае СССР)— один из стереотипов политического мышления Троцкого. Ранее было показано, что такой стереотип неизбежно порождается господством государства над обществом. И с этой точки зрения Троцкий ничем не отличался от русских народников, либералов и Сталина, хотя политически эти тенденции и фигуры противостояли друг

другу.

Отсюда можно заключить, что полемика Троцкого со Сталиным и своими последователями имела иные источники. Действительно, если признать, что в результате социалистической революции в Советском Союзе возникла новая форма классового общества, то это значит, что жизнь ее политических вождей потрачена впустую. В том числе и Троцкого, деятельность которого привела к результатам, противоположным его намерениям. То же самое относится и к Сталину. Чисто теоретически каждый может согласиться с положением Гегеля об иронии истории. Но редко у кого хватает политического мужества применить это положение к своей собственной жизни и деятельности. Ни Троцкий, ни Сталин не были исключением из этого правила.

По этой причине Троцкий неизменно утверждал, что Советская власть и Коминтерн в период его нахождения на вершине политической иерархии были совершенно свободны от бюрократических тенденций, идеальной формой диктатуры пролетариата и демократии и пользовались абсолютной поддержкой трудящихся масс. Он идеализировал революцию и гражданскую войну. Постоянно повторял, что революция не может изменить географии. Этот аргумент должен был доказать, что границы царской империи не могут измениться в итоге революции. Во время советско-финской войны Троцкий утверждал, что если бы не бюрократическое пере-

303

рождение, то финский народ приветствовал бы Красную Армию как свою освободительницу. И не размышлял над тем, почему в период гражданской войны, когда он руководил Реввоенсоветом и — если принять его логику — еще никакого бюрократического перерождения Советской власти не было,— трудящиеся массы Финляндии или Польши не проявили того энтузиазма в отношении Красной Армии, которым они обязаны были обладать на основании исторических закономерностей. Перенесение форм и методов революции и гражданской войны на уровень идеологии и политики — следующий пункт совпадения взглядов Троцкого и Сталина.

Доктринерская невосприимчивость ко всему, что происходит вокруг, представляет собой еще одну особенность политического мышления вождя мировой революции. Как всякий политик, он следил за событиями и комментировал их, старался получить полную информацию о жизни в СССР и во всем мире. Но доктринерство и бюрократизм состоят не в том, что политик не читает газет и не собирает сведений о действительности. А в том, что существуют такие стереотипы истолкования данных сведений, которые не подвергаются поправкам под давлением эмпирического материала. Подобная система восприятия действительности настолько широка и туманна, что все факты ее подтверждают.

Как было установлено выше, именно такое понимание диалектики было типичным почти для всех политических вождей революции. Троцкий не был исключением. Не опасался, что произойдут события, которые заставят его изменить принципы политического мышления. Если, например, где бы то ни было коммунисты терпят поражение, то это подтверждает диагноз Троцкого: сталинская бюрократия ведет Коминтерн к гибели. Если коммунисты одержали победу, то и это доказывает правильность его диагноза: рабочий класс, вопреки сталинской бюрократии, показывает, что революционный дух в нем не угас. Если Сталин в политике делает поворот направо — это подтверждает правильность политического анализа Троцкого. Ибо он всегда говорил, что сталинская бюрократия все более перерождается и переходит на реакционные позиции. Если Сталин поворачивает налево — Троцкий опять прав, так как всегда утверждал, что революционный авангард России настолько силен, что заставляет сталинскую бюрократию считаться с его требованиями. Если СССР достиг экономического успеха — предсказания Троцкого подтверждаются, поскольку он всегда говорил, что социализм развивается вопреки бюрократии и при поддержке международного революционного сознания пролетариата. Если, наоборот, социалистическая экономика испытывает затруднения — правота Троцкого вновь очевидна, ибо он всегда предупреждал о неспособности сталинской бюрократии и отсутствии у нее поддержки в широких трудящихся массах.

Подобная политическая логика монолитна и непрони-

304

цаема для любых эмпирических поправок. Всем известно, что в обществе действуют противоположные социальные силы и тенденции, из которых побеждает то одна, то другая. Если подобное восприятие действительности типично для политических вождей, то они выступают носителями политического рассудка и всех остальных элементов политического отчуждения. Как в действии, так и в мысли, которая всегда и везде ищет подтверждения своих исходных принципов. Троцкий и Сталин полагали, что подобным образом молено открыть глубокомысленные истины, широко используя марксистскую фразеологию.

Правда, Троцкий, в отличие от Сталина, не написал труда о диалектическом и историческом материализме. Но, подобно Сталину, он не занимался и анализом теоретических оснований марксизма. Для всей его политической деятельности оказался достаточным тезис: Маркс доказал, что главный вопрос современности заключается в борьбе пролетариата и буржуазии, которая должна завершиться победой пролетариата, мировой социалистической революцией и бесклассовым обществом. А какова роль Марксовой концепции индивида в обосновании этого тезиса?— в этот вопрос ни Троцкий, ни Сталин не вникали. Они приняли указанный тезис как догму, которая придавала уверенности обоим, что в качестве политических деятелей каждый выражает действительные интересы пролетариата и самые глубокие исторические тенденции.

Без сомнения можно сказать, что бесплодность усилий вождя мировой революции и поражение IV Интернационала еще не доказывают ложность его политического анализа. История культуры показывает, что нередко один человек может оказаться правым, а большинство — неправым. Сила, которой пользовался Сталин для доказательства своих «теоретических» положений, тоже не является аргументом. Если теория не принимается большинством или даже всеми людьми — это еще не доказывает ее ложность.

По-иному обстоит дело с идеологиями, обладающими механизмами интерпретации в виде социальных движений или политических партий. Обычно эти механизмы базируются на принципе: данная идеология выражает глас божий, сверхъестественную теодицею или глубокие исторические тенденции. В результате принятия такого принципа марксизм толкуется уже не как теория и метод познания действительности, а как выражение сознания определенного класса, который призван победить все другие классы. Отсюда следует, что данная идеология тоже должна победить все остальные.

Троцкий и Сталин разделяли именно такое представление о марксизме. И потому оба оказали марксизму медвежью услугу. Неспособность сталинского и троцкистского марксизма получить признание всего человечества доказывает не

Blog

В. П. Макаренко бюрократия и сталинизм