Александр Вампалов
Статья - Литература
Другие статьи по предмету Литература
?о лжи и в которой он совершенно очевидно врет, трудно (в эмоциональном, разумеется, плане) определить, где и насколько Зилов искренен, где и насколько лжив, потому как азарт игры в чувство так велик, что местами превращается в самое чувство и заставляет измученную женщину хоть на несколько мгновений поддаться ему: поверить, что медная пепельница - букет подснежников, а изолгавшийся муж - влюбленный юноша. Что это - сила наполненности чувства или, наоборот, свойство пустоты принимать изгибы любого сосуда?
Драме гораздо больше, чем лирике и эпосу свойственна сюжетная схематика. И она имеет здесь несколько иное, нежели в других литературных родах, значение. Драматическая коллизия - то есть выбранный автором круг ситуаций - уже в самой себе несет определенную проблематику.
Чувство коллизии - весьма редкое свойство, порой слабо развитое даже у самых блестящих драматургов. Это качество весьма ценно, но не исчерпывающе так же, как абсолютный слух не исчерпывает способностей композитора. У Вампилова чувство коллизии абсолютно, пожалуй, именно оно придает его поэтике и столь яркую привлекательность, и несколько подчеркнутую традиционность. Именно в обращении с драматургической коллизией особенно отчетливо видно новаторство Вампилова.
Взятая драматургом коллизия стара как мир - она предлагает проблемы социально-нравственного бытия человека. Каждое время по-своему осмысляет ее, выдвигая на первый план свой круг нравственных задач и тип героя. В такого рода коллизии и появляется Зилов.
Нет нужды спорить, "тянет" Зилов на Гамлета, Иванова или нет, - другое время, другие песни, но перед нами драматическая коллизия, в которой он задан героем именно этого типа - рефлектирующим героем.
Зилов драматургически поставлен автором в обстоятельства, соответствующие положению носителя рефлектирующего сознания, героя-бунтаря, однако его существование развивается вне логического осмысления того, что с ним происходит, помимо выраженного в слове страдания.
В полемике по поводу образа Зилова наиболее отчетливыми оппонентами оказались М. Туровская и К. Рудницкий - критики, чьи нравственные позиции обычно схожи. То. что с женской проницательностью видит в герое М. Туровская, - даровитость, незаурядность, человеческое обаяние - качества, несомненно присущие Зилову, но и то, что отмечает К. Рудницкий, не менее очевидно: человек, не знающий сыновьего чувства, отцовской гордости, уважения к женщине, дружеской привязанности - тоже Зилов.
Первое - качества, заложенные в Зилове драматургической ситуацией, второе - объективно присущие Зилову черты. Первое - человеческая глубина, способность к страданию - выражается в образе Зилова в значительной степени средствами композиции: ощутимым превосходством героя над другими персонажами пьесы, его нравственной высотой в сравнении с ними, а главное - в трагизме ретроспективно разворачивающегося сюжета, движение которого и есть процесс самоосознания героя.
Второе - жизненные черты зиловского характера - воплощается в том, как ведет себя Зилов с приятелями, с любимыми, в одиночестве. И главное, что бросается здесь в глаза, - это томительная пустота сердца, ощущение которой пока еще мучит героя и является самой притягательной его чертой: "... мне все безразлично, все на свете. Что со мной делается, я не знаю... Не знаю... Неужели у меня нет сердца?"
"Уязвимость пьесы в том, - писал по выходе спектакля во МХАТе критик, - что она лишена героя, которому могли бы быть отданы наши симпатии"79. Это, действительно, так, если считать, что Зилов только куражится, пьет, халтурит и врет. Но ведь он еще и вспоминает все это, внутренне содрогаясь.
Если у Хуциева героине не хватало в возлюбленном "личности, единственности, любви", то у Вампилова "личности, единственности, любви" герою не хватает в самом себе, и от этого возникает страшный душевный разлад. Драматург усугубил открытую Хуциевым ситуацию: два полюса - "страшная тоска личности, играющей в обшение", и непробиваемая "влагопыленепро-ницаемость" были слиты под одной телесной оболочкой, составили два полюса одной человеческой души. Освободиться один от другого так просто, как Лена (героиня Хуциева) от своего синтетического возлюбленного, они не могли: природа знает только один - трагический - способ их взаимного высвобождения.
Ретроспективное построение пьесы здесь получает особое смысловое наполнение. Зилов, "проигрывающий" на сцене то, что уже однажды происходило с ним, вовсе не собирается производить некую духовную ревизию, совершать нравственный самосуд с вынесением приговора и желанием начать жизнь сначала. В нем нет такой потребности. Его недовольство собой смутно, почти неосмысленно и не выливается в трагически трезвое осознание своей жизни. В спрессованности разновременных воспоминаний героя теряется постепенность его нравственного падения, оно начинает выглядеть качеством. Вампилов не изображает историю деградации личности, здесь нет прямой зависимости: был хорошим, хужал, стал, наконец, плохим - а соединяет все, что есть и было в его герое в сиюминутном переживании давно прошедших эпизодов.
Сам образ Зилова дан как бы в бестеневом освещении, озаряющем сразу два плана его характера. Его поведение оказывается одновременно и лживым, и искренним, потому что драматургического конфликта, который мог бы иметь хоть какое-то разрешение, в пьесе нет. Она вся построена на принципиальном отсутствии конфликтного столкновения плавного героя с ?/p>