Верующий разум. Основной принцип русской философии
Курсовой проект - Философия
Другие курсовые по предмету Философия
? симфония, как известно, употреблялся в Византии и на Руси для обозначения свободного единства церковной и светской власти. И. В. Киреевский, А. С. Хомяков и другие старшие славянофилы осуществили подобную симфонию на материале культуры прежде всего в рамках классической философской проблематики связанности бытия и мышления. Не бытие феноменально, а мысль бытийна, потому что религиозна вот самая короткая формула коренного православно-русского онтологизма в миросозерцании вообще. По существу, такого же исходного пункта в своей исследовательской программе придерживались и другие главные направления русской мысли ХIХ ХХ веков, которые мы сейчас назовем: 1. антропологическая парадигма; 2. символическая парадигма (24).
Начнем с первой. Под антропологической парадигмой я имею в виду прежде всего ту линию русского религиозного мышления, которая представлена именами Н.Н. Страхова, Л.М.Лопатина, П.Е.Астафьева, В.И.Несмелова и некоторых других мыслителей к сожалению, мало известных теперь не только широкой публике, но и специалистам-историкам. В этом плане большую ценность имеет недавно опубликованная книга современного петербургского философа Н.П. Ильина (Мальчевского) Трагедия русской философии, в которой на огромном фактическом материале показано значение указанных мыслителей для судеб нашей страны и культуры. К сожалению, книга Ильина, при всех своих несомненных достоинствах, не лишена недостатков, первый из которых - резкое (я бы сказал, агрессивное) противопоставление только что упомянутых философов другим нашим национальным мыслителям, прежде всего В.С. Соловьеву и его школе.
Что же в действительности представляет собой антропологическое направление в русской философии? Говоря коротко, это тот же самый христианский онтологизм, только обращенный на этот раз в глубину человеческого существа. Если перед Хомяковым и Киреевским стояла задача разработки общих духовно-религиозных и гносеологических основ русской национальной философии и прежде всего принципа открытости богосозданного бытия мыслящему человеческому духу то Н. Н. Страхов и его единомышленники сосредоточили своё внимание на отношении логического (рационального) мышления к личному бытию человека. Не случайно Николай Страхов назвал одну из своих работ Мир как целое. Со времен Сократа перед людьми стоит вопрос о познании "двух бездн" внешней и внутренней, макрокосма и микрокосма. Обе эти размерности сущего бесконечны, только первая вдаль, а вторая вглубь. Тайна человека не менее захватывающая, чем тайна вселенной - и вот антропологическая школа (25) в русской философии доказала, что и о внутренней реальности (умопостигаемом духовном ядре) тварной личности можно и нужно говорить с христианских позиций. Если старшие славянофилы противостояли в своей методологии в первую голову западному рационализму с его формально-юридическим захватом бытия, то русские мыслители-антропологи (сюда бы я отнес также Н.Я.Данилевского и К.Н.Леонтьева с их религиозными теориями культуры) развивали свои концепции в вольном или невольном споре с более поздним европейским редукционизмом, сводящим феномен человека к власти, к хотению, к обладанию. Дело не том, читали ли Страхов с Астафьевым Маркса и Ницше русская мысль второй половины ХIХ века по существу отличалась от европейской фаустовской модернизации человека именно тем, что искала в нём образа Божия, а не образа танцующей бездны. Совершенно справедливо пишет Николай Страхов: С появлением христианства человек стал в новые отношения к Богу и природе, именно потому, что человеческая личность получила неизмеримо высокое значение, какого она никогда не имела в древнем мире. Когда Бог явился во плоти и назвал людей своими сынами и братьями, тогда, естественно, для души и мысли человеческой должен был начаться новый период (26).
Однако тут возникает вопрос о способе познания внутренней реальности человека. Если мы исходим из идеи человека как создания Бога, несущего в себе его образ (а у святых и подобие), то как мы можем прикоснуться мыслью к этой в полном смысле слова запредельной подоснове нашего Я. Тайна личности уникальной и несводимой ни на что другое (имманентного космоса) поддается рациональному осмыслению не более, чем тайна большой вселенной. Более того, при сугубо рациональном (формально-логическом) подходе душа другого человека и даже духовная глубина моего собственного Я становится для меня абсолютно непознаваемой. Другой делается для меня чужим, а я сам для себя другим. В рамках характерного для западного теоретизирования феноменально-позитивистского анализа внутренняя реальность (глубинное онтологическое Я) личности оказывается столь же субъективной конструкцией, как и её внешняя реальность (не-Я). И чужой мне другой, и моя собственная Я-концепция оказываются в таком случае в границах моего трансцендентального Ego. Повторяется драма Сократа: познавая только себя, ты самого себя и убиваешь…
Чтобы выйти из этого заколдованного круга абсолютного самосознания, надо преодолеть его пределы. На языке философии это называется метафизическим актом, на языке этики подвигом. Как писал тот же Страхов, истина доступна человеку во всем её величии, во всем сиянии (27). Это возможно только благодаря тому, что верующий разум энергийно двигает (по-двигает) себя в сторону метафизического света, то есть утверждает истинное бытие за формальными границами себя са