«Ночной смотр» В.А. Жуковского
Статья - Литература
Другие статьи по предмету Литература
Ночной смотр В.А. Жуковского
Тахо-Годи Е. А.
В 1836 г. Жуковский перевел балладу австрийского поэта Й.Х. фон Цедлица Die nchtliche Heerschau, напечатанную в его сборнике стихов 1828 г. Посмертные венки. По словам С.С. Аверинцева, за Цедлицем остается важная заслуга: это заслуга замысла. Но осуществил замысел не Цедлиц - осуществил его Жуковский. Что было возможностью в оригинале, стало действительностью в переводе[i].
Ночной смотр Жуковского принято рассматривать как один из важных этапов освоения поэтом наполеоновской темы. Ужас, созданный поэтическим ритмом стиха, особым синтаксисом, оригинальной пространственно-временной архитектоникой, напоминает исследователям о нравственно-философской символике Страшного суда и связи между Ночным смотром и поэмой Агасвер, или Странствующий жид, где Наполеон вводится основанный на библейском сюжете текст и где художественным центром произведения оказывается исповедь Агасфера перед сосланным на остров Св. Елены императором[ii]. Все это, по их мнению, усиливает драматизм и эпический размах Ночного смотра и одновременно мифологизирует образ Наполеона, укрупняет его, расширяет историко-философскую концепцию произведения до судьбы и роли незаурядной личности в истории, ее значительности, ее ответственности перед историей и народом[iii].
Однако это не единственно возможная интерпретация. Попытаемся показать, что в тексте Жуковского латентно присутствуют и иные идеи и мотивы[iv].
Сужающееся пространство
Считается, что в Ночном смотре происходит расширение пространственных и временных границ, что созданию монументальной картины военной мощи наполеоновской армии, погребенной во всем мире, способствовали своеобразный поэтический синтаксис, ритм, настойчивые повторы, употребление поэтом множественного числа (В двенадцать часов по ночам) вместо единственного у Цедлица (Nachts um die zwlfte Stunde)[v]. Однако в тексте Жуковского можно увидеть и прямо противоположную тенденцию - стягивание, сужение художественного пространства и времени к одной точке и постепенного сведения всей динамики к статике. Это становится очевиднее при сравнении первоначальной и окончательной версий сделанного Жуковским перевода[vi].
Проследим, как происходит эта локализация. Во-первых, неопределенное время первой редакции (В двенадцатом часу) в окончательной версии конкретизируется (В двенадцать часов по ночам). Во-вторых, в окончательной редакции сокращается количество строф - вместо изначальных 7-ми семистиший - здесь 4 строфы, причем если в первой редакции строка В двенадцатом часу, повторяясь трижды, как бы терялась в общей массе из 7 строф и сила ее знакового, зачинного характера, ослаблялась, то в окончательной редакции, заменившая ее первая строка - В двенадцать часов по ночам, приобретает особую силу, так как именно ею открываются первые 3 строфы и замыкается последняя, 4-я строфа. Причем значение числа 12 (полночи) подчеркивается и изменением числа строк в каждой строфе - в окончательной редакции их не 7, но именно 12. Все, происходящее в стихотворении, таким образом, успевает совершиться за чрезвычайно короткий срок - за то время, пока часы отбивают полночь. Таким образом, временные рамки текста сужаются практически до нуля (до полночи, т.е. до нуля часов), до тех нескольких полночных секунд, пока часы отсчитывают двенадцать ударов. Наполеон и весь ночной смотр оказывается мгновенным и краткосрочным. Усиление динамики повествования[vii] предопределено этой краткосрочностью, быстротой промелькнувшего видения.
Явственно локализуется в тексте и само пространство. Движение разбросанных по всему миру наполеоновских ветеранов (И с севера, с юга летят, / С востока и с запада мчатся) направлено в одну точку - к тому месту, где Из гроба встает полководец. Именно Наполеон оказывается той точкой, к которой центростремительно направляются все персонажи первых двух строф стихотворения. Это центростремительное движение еще раз подчеркивается в 3-й строфе, где и маршалы, и адъютанты, следуют за Наполеоном, словно за магнитом, и едут как будто бы только потому, что и сам он движется, повторяя и отражая его действия (на зависимость их от Наполеона указывает достаточно неожиданное с точки зрения синтаксиса двоеточие, появляющееся вместо запятой после описания Наполеона: Он медленно едет по фрунту: / И маршалы едут за ним, / И едут за ним адъютанты). С такой точки зрения и многократное повторение глагола множественного числа встают оказывается лишь знаком синхронного повторения егерями, гренадерами, гусарами, кирасирами и так далее одного и того же движения, которое должен совершить и сам император усопший. Если движение к центру еще динамично, то по мере достижения центра оно явно сходит на нет. Сначала оно замедляется: во 2-й строфе эскадроны на легких воздушных конях летят и мчатся, в 3-й строфе полки уже не мчатся, а проходят, а сам император сначала медленно едет сопровождаемый маршалами и адъютантами, а затем и вовсе останавливается перед армией (Становится он перед нею). В 4-й строфе и этому замедляющемуся движению приходит конец: стоит Наполеон, рядом с ним кругом стоят генералы (в первой редакции говорилось об этом еще недвусмысленнее - Потом он генералов / Становит в круг и шепчет), а действие сводится к речи, к шепоту на ухо, к таинственному знаку - к