«Ночной смотр» В.А. Жуковского
Статья - Литература
Другие статьи по предмету Литература
Машина жизни или непреклонная воля Мирового Духа?
Возвращаясь к процессу постепенной дегероизации Наполеона в XIX столетии, надо сказать, что его следы можно найти не только в произведениях декоративно-прикладного искусства, в исторических или художественных текстах, но и в литературной критике. Конечно, художественные тексты дают богатый материал: у Пушкина в онегинском кабинете Наполеон - предмет быта, столбик с куклою чугунной / Под шляпой с пасмурным челом, / С руками, сжатыми крестом; у Толстого в Войне и мире основной деталью портрета великого полководца становятся его жирные ляжки; из европейской классики достаточно вспомнить образ Наполеона в Пармской обители (1839) Стендаля. Однако весьма уместно напомнить и резкие антинаполеоновские выпады В.Г. Белинского в заметке 1845 года История консульства и империи. Соч. Тьера .
Говоря о провале замыслов Наполеона деспотически властвовать над всем миром, обернувшихся для Франции позором, а для самого Наполеона - тюрьмой на бесплодной скале Атлантического океана, Белинский, вероятно, под влиянием идей Гегеля, видевшего в исключительных личностях, подобных Наполеону, исполнителей непреклонной воли Мирового Духа[xxxv] (кстати, такой взгляд на роль личности в истории не совсем чужд и Толстому), замечает: Будучи врагом духа времени, грозя, новый Бриарей [сторукий великан, сын Посейдона], задушить его в своих сторуких объятиях, - он [Наполеон], сам того не зная, был только его послушным орудием… Дух времени воспользовался им, сколь было ему надобно, и потом бросил его как уже ненужное орудие, - и тщетно тогда развертывал он всю силу своего гения, всю неистощимость своих титанических сил и средств - ничто не помогло, и он пал…[xxxvi]. За тринадцать лет до Белинского, 27(8) октября 1832 года, Жуковский в дневниковой записи выразил несколько иначе, но ту же идею: Наполеон и Бурбоны пали в силу инерции. Сила эта непреодолимая[xxxvii]. Как ни парадоксально, но Наполеон - подлинный герой своего времени, ставший буквальным его олицетворением в часах-памятниках, - оказывается ненужным и бессильным перед наступлением новой исторической эпохи.
Констатируя, что прошло уже время для безотчетного восторга к Наполеону[xxxviii], Белинский обращает внимание на то, что в труде Тьера, духовно остановившегося в прошлом, не способного двигаться вперед вместе с меняющимся временем и пытающегося перенести свой запоздалый восторг к идеям старого времени в другую эпоху, в мир новых страстей и убеждений, происходит неожиданная вещь: Но - странное дело! - у него из апофеозы Наполеона как-то выходит против его воли и намерения, совсем другое, потому что как ни силится он софизмами оправдать его действия, истина так и блещет сквозь эти софизмы[xxxix]
Если Тьер был нравственно глух к духу времени, если развенчание Наполеона происходило против его воли, то Жуковского как автора Ночного смотра немыслимо подозревать в подобной глухоте. Казалось бы, в его стихотворение нет никакой дегероизации Наполеона и оно - скорее последняя дань романтическому мифу о великом полководце. Мы так и будем в это верить до тех пор, пока мы учтем заложенную внутри текста антиромантическую пружину, на которую указывает механичность совершаемых событий, пока не обратим внимания на отношение Жуковского к современной ему эпохе и в первую очередь к развитию исторических событий во Франции.
Небезынтересно, что сам механизм снижения наполеоновского образа в Ночном смотре вполне отвечает духу наступившей исторической эпохи. Эпоха эта, судя по всему, во многом не устраивала Жуковского, но, тем не менее, присущие ей тенденции проникали и в его собственные сочинения. Обвиняя в письме к А.С. Струдзе от 29 мая 1835 г. французских романистов, в том числе и О. Бальзака, в безнравственности, Жуковский выдвигал на первый план следующее: Но куда ведут нынешние путеводители? Куда придешь вслед за ними? К стремнистой бездне, ни вперед, ни назад: остается в нее кинуться и погибнуть[xl]. Однако его собственное изображение загробного бытия Наполеона и всей его военной машины в Ночном смотре не только лишено какого-либо явного трагического ужаса от испытываемыхнравственных страданий, но механичность загробной жизни, представляющей сцепление каких-то явлений без результата, без цели, необходимых и представляющих один только материал для наблюдений, во многом параллельна осуждаемому им методу изображения машины земной жизни у французских романистов. Другое дело, что для Жуковского и как для автора, и как для христианина подлинно ужасно оказывается именно это бесплодное еженощное блуждание усопшего императора, лишенного и за гробом покоя, - именно тут точка схождения двух тем, возможность проведения параллели между Наполеоном и не знающим покоя странствующим жидом Агасфером. Но в Ночном смотре этот смысловой план еще остается за рамками стихотворения, не получает текстового воплощения.
Парадоксы истории или от великого до смешного один шаг