Информация по предмету Культура и искусство

901. Жестокий романс
Другое Культура и искусство

Снижаясь от лучших поэтов к подражателям, от них - к полуграмотным сочинителям, романтический стиль сильно изменялся. Свойственная романтизму "вселенская скорбь" переходила в слезливую сентиментальность, а затем и надрывность, а исключительные характеры и события преобразовывались соответственно в героев и в сюжеты жестокого романса. Тяга ко всему необычному сохранялась в экзотизме последнего. Наконец, именно из романтической поэзии мещанский жанр заимствовал Lкрасивые¦ слова и обороты, которые превратились в штампы еще в творчестве второстепенных поэтов.
902. Живое наследие
Другое Культура и искусство

В "Успении" Феофана есть деталь, которая как будто концентрирует в себе драматизм происходящей сцены. Эта свеча, горящая у ложа богоматери. Ее не было ни в "Десятинном успении", ни в "Пароменском". В "Десятинном успении" на подставке у ложа изображены красные туфли Марии, а в Пароменском" - драгоценный сосуд - наивные и трогательные детали, связывающие Марию с земным миром. Помещенная в самом центре, на одной оси с фигурой Христа и херувимом, свеча в иконе Феофана кажется исполненной особого смысла. По апокрифическому преданию, Мария зажгла ее перед тем, как узнала от ангела о своей смерти. Свеча - это символ души богоматери, светящей миру. Но у Феофана это больше, чем отвлечённый символ. Трепещущее пламя словно бы дает услышать гулкую тишину оплакивания, ощутить холодность, недвижность мертвого тела Марии. Мертвое тело - как сгоревший, остывший воск, из которого навсегда улетучился огонь - душа человек. Свеча догорает, это значит, что кончается время земного прощания с Марией. Через несколько мгновений исчезнет сияющий Христос, его мандорла, скрепленная, как замковым камнем, огненным херувимом. В мировом искусстве н много произведений, которые с такой силой давали бы ощутить движение, быстротечность времени, равнодушного к тому, что оно отсчитывает, неумолимо ведущего все к концу.
903. Живописец Иван Петрович Аргунов
Другое Культура и искусство

Долгое время считалось, что изображений Ивана Петровича Аргунова не сохранилось. Но совсем недавно искусствовед Т.А. Селинова выполнила новую атрибуцию (атрибуция определение принадлежности неподписанного произведения какому-либо автору, школе, стране, времени) «Портрета неизвестного скульптора», который хранится в Государственном Русском музее. После долгого изучения этот портрет стали считать автопортретом Ивана Аргунова. Окончательно же искусствоведы убедились в том, что перед ними автопортрет Аргунова, когда Т.А. Селинова раскрыла загадку трех букв «ИПА», изображенных на полотне. ...С полотна смотрит еще молодой, полный сил, никак не несчастный человек в коротком напудренном парике и живописной одежде. В правой руке он держит предмет, который ошибочно принимали за инструмент скульптора. Однако этот предмет напоминает и кисть, измазанную черной краской. Но почему черенок кисти изогнут? Оказывается, в XVIII веке художники делали кисти сами, и черенок мог быть каким угодно, главное удобным, по руке... Рядом с человеком лежат карандаш, «медное рисовальное перо» рейсфедер и два циркуля. Они расположены так, что образуют монограмму из букв «ИПА». Конечно же, расшифровка напрашивается сама: Иван Петрович Аргунов, замечательный портретист, энергичный человек, самородный талант.
904. Живопись
Другое Культура и искусство

Каждого из учеников Леонардо трактует индивидуально. Подобно брошенному в воду камню, порождающему все более широко расходящиеся по поверхности круги, слова Христа, упавшие среди мертвой тишины, вызывают величайшее движение в собрании, за минуту до того прибывавшем в состоянии полного покоя. Особенно импульсивно откликаются на слова Христа те три апостола, которые сидят по его левую руку. Они образуют неразрывную группу, проникнутую единой волей и единым движением. Молодой Филипп вскочил с места, обращаясь с недоуменным вопросом к Христу, Иаков старший в возмущении развел руками и откинулся несколько назад, Фома поднял руку вверх, как бы стремясь отдать себе отчет в происходящем. Группа, расположенная по другую сторону Христа, проникнута совершенно иным духом. Отделенная от центральной фигуры значительным интервалом, она отличается несравненно большей сдержанностюь жестов. Представленный в резком повороте Иуда содорожно сжимает кошель со сребрянниками и со страхом смотрит на Христа; его затененный, уродливый, грубый профиль контрастно противопоставлен ярко освещенному, прекрасному лицу Иоанна, безвольно опустившего голову на плечо и спокойно сложившего руки на столе. Между Иудой и Иоанном вклинивается голова Петра; наклонившись к Иоанну и опершись левой рукой о его плечо, он что-то шепчет ему на ухо, в то время как его правая рука решительно схватилась за меч, которым он хочет защитить своего учителя. Сидящие около Петра три других апостола повернуты в профиль. Пристально смотря на Христа, они как бы вопрошают его о виновнике предательства. На противоположном конце стола представлена последняя группа из трех фигур. Вытянувший по направлению к Христу руки Матфей с возмущением обращается к пожиломы Фаддею, как бы желая получить от него разъяснение всего происходящего. Однако недоуменный жест последнего ясно показывает, что и тот остается в неведении.
905. Живопись Азербайжана
Другое Культура и искусство

В 60-70-е годы ХХ века в полную силу таланта и мастерства раскрываются творческие индивидуальности художников среднего и молодого поколений, проникнутых философским осмыслением действительности, анализом душевного мира, интеллекта, чувств и переживаний современников. Ярким представителем героико-драматической линии в азербайджанской живописи той поры является талантливый мастер кисти Т. Салахов ("Женщины Апшерона", " Портрет нефтяника", "Новое море", "Портрет композитора Кара Караева", портреты Кер-оглы и Р. Рза и другие). Романтика его полотен проникнута пульсом времени, поэзией созидания. Поэтическая обобщенность, внутренняя взволнованность и психологизм образов присущи М. Абдуллаеву ("Индийская серия", "На полях Азербайджана", "Девушки-рисоводы", портреты С.Вургуна, Насими и другие). Лирически напевны, воздушны по краскам пейзажи С. Бахлулзаде, отражающие солнечный Апшерон, знойную Мугань, горы и равнины, леса и поля Азербайджана. Колористической экспрессией и энергичным ритмом насыщена живопись Т. Нариманбекова, выдержанная в романтическом аспекте ("Радость", "Песня", "Плодородие", "Плоды граната", "Старая чинара", "Девичья башня" и другие).
906. Живопись Доменико Цампьери
Другое Культура и искусство

Основная программа Доменикино со всей очевидностью проявляется уже в его суждениях о мастерах Высокого Возрождения: рисунок Веронезе он оценивает как слишком вялый, у Тициана он констатирует отсутствие рисунка, а у Микеланджело - недостаточное благородство. Вполне в духе этих высказываний выполнены и живописные произведения Доменикино. Лучшие из них относятся к ранней поре его деятельности в Риме - фрески в оратории СВ. Андрея в церкви С. Грегорио в Риме и в капелле Фарнезе в Гроттаферрате (1608-1610), „Последнее причастие СВ. Иеронима" (Ватикан) и „Охота Дианы" 1618 года (галерея Боргезе). Все они характеризуются ясной, уравновешенной, но обедненной композицией, некоторой архаичностью идеализированного рисунка, своеобразной наивностью художественных приемов и образного строя (внезапный скачок перспективы в „Мучении СВ. Андрея", полудетские о6разы спутниц Дианы и т.п.) и локальным, пестрым колоритом. Черты наивности, присущие живописи Доменикино, превратились в сознательную архаизацию в дальнейшем развитии римской живописи (учениками Доменикино были Сассоферрато и Фр. Коцца), тогда как рационализм его искусства снискал ему уважение в кругах французских классицистов, пошедших, однако, в целом другими путями. Наибольшие достижения Доменикино относятся к области „идеального" пейзажа - недаром пейзаж Доменикино так высоко ценили Пуссен и Констебль.
907. Живопись кватроченте во Флоренции (Мазаччо, Уччелло, Липпи)
Другое Культура и искусство

Липпи (Lippi), итальянские художники эпохи Возрождения. Филиппо Липпи родился во Флоренции ок. 1406. В 1421 принял монашеский сан и жил в кармелитском монастыре во Флоренции до 1431. Первая работа мастера - фрески в церкви Сан Антонио в Падуе (1434) - не сохранилась. Наиболее ранним из дошедших до нас произведений Филиппо Липпи является Мадонна из Тарквинии, написанная в 1437 (Рим, палаццо Барберини). Спустя год он все еще продолжал работать над начатым в 1437 Алтарем Барбадори для церкви Санто Спирито, который в настоящее время находится в Лувре. В 1442 Филиппо стал священником в Сан Кирико близ Флоренции. К 1447 он закончил композицию Коронование Марии (Флоренция, галерея Уффици) для капеллы каноника Мариньи во флорентийской церкви Сант Амброджо. Когда он начал работу над фресками в хоре собора в Прато (1452-1464), его тондо Мадонна (Флоренция, галерея Питти) еще не было закончено. В 1455 Филиппо Липпи был осужден за подлог и оставил свое место в Сан Кирико. Назначенный в 1456 капелланом в женский монастырь в Прато, он бежал с одной из монахинь - Лукрецией Бути, которая родила ему двоих детей: Филиппино в 1457 и Александру в 1465. Позже, после получения особого разрешения папы, Филиппо и Лукреция обвенчались.
908. Живопись перед первой мировой войной
Другое Культура и искусство

Хартли. Американские художники знакомились с фовистами на выставках, начиная с 1908 года. После приведшей к решительному повороту выставки «Армори Шоу» 1913 года, когда в Нью-Йорке было впервые широко представлено новое европейское искусство, возрос интерес и к немецким экспрессионистам. Развитию модернизма в США содействовал фотограф Альфред Стиглиц (см. стр. 485488), который почти в одиночку оказывал поддержку его первым сторонникам в Америке. При этом иод модернизмом сам он понимал абстракционизм и близкие к нему направления. Среди наиболее значительных достижений группировки Стиглица картины, написанные Мерсде-ном Хартли (18871943) в Мюнхене в начале Первой мировой войны под непосредственным влиянием Кандинского. Его «Портрет немецкого офицера» (илл. 421) композиционный шедевр, созданный в 1915 году, когда Хартли получил приглашение участвовать в выставке «Голубого всадника». Он был уже знаком с футуризмом и с некоторыми разновидностями кубизма (см. стр. 422 425), находками которых воспользовался для придания живописной поверхности, перегруженной у Кандинского, большего единства. Обращение Хартли к «портретировацию» воинских регалий свидетельство роста милитаризма, с которым художник столкнулся в Германии. Па картине изображены знаки воинского различия, эполеты, мальтийский крест и другие детали офицерской формы того времени.
909. Жизненный и творческий путь Фридерика Шопена
Другое Культура и искусство

Шопену было немногим более двадцати лет, когда он приехал в Париж. Вырванный из патриархальной семейной обстановки, лишенный привычной дружественной среды, он сразу попал в водоворот парижской жизни. Но крепость моральных устоев, проницательность и острота ума помогли молодому музыканту разглядеть за обманчивой привлекательностью картину резких социальных противоречий. Проходит всего два с небольшим месяца со дня приезда, и Шопен делится своими первыми впечатлениями: «Я добрался сюда довольно благополучно (но дорого) - и доволен тем, что здесь нашел; здесь первые в мире музыканты и первая в мире опера. Я знаком с Россини - Керубини, Паэром и т.д. и т.д. ... Однако я ничего Тебе не написал о впечатлении, которое произвел на меня после Штутгарта и Страсбурга этот большой город. Здесь величайшая роскошь, величайшее свинство, величайшая добродетель, величайшая порочность... крика, гама, грохота и грязи больше, чем можешь себе вообразить. В этом муравейнике теряешься, и это удобно в том смысле, что никто не интересуется тем, как кто живет». В другом письме, написанном вскоре после этого, трезвость суждений и оценок еще определеннее. «Сколько перемен, сколько бедствий... меня ветер загнал сюда... Париж - это все что хочешь: можешь веселиться, скучать, смеяться, плакать, делать все, что Тебе угодно, и никто на Тебя не взглянет, потому что здесь тысячи делающих то же, что и Ты, - и каждый по-своему. Я не знаю, есть ли где-нибудь больше пианистов, чем в Париже, не знаю, есть ли где-нибудь больше ослов и больше виртуозов, чем тут». С восторгом и вместе с нескрываемой иронией описывая в этом же письме исполнение «Севильского цирюльника», невообразимую роскошь постановок опер Мейербаха, Шопен замечает: «Однако Ты должен знать, что я не одурел и не намерен быть одураченным».
910. Жизненный путь Поля Гогена
Другое Культура и искусство

Но совместная жизнь с восторженным Ван Гогом, мечтавшим о создании «Мастерской юга», где единомыслящие художники могли бы работать над теми же проблемами синтеза, была отнюдь не счастливой. Охваченный сочувствием и жалостью к Гогену, Ван Гог думал увидеть в нем столь же пылкого романтика, каким был он сам, а столкнулся с измученным лишениями, желчным, необычайно волевым человеком, которого раздражала экзальтированная натура друга. Между обоими художниками с самого начала возникает конфликт. Однако жизнь В Арле, постоянные споры о творчестве и совместная работа обоих художников, несмотря на трагический финал, принесла свои плоды. Ряд пейзажей, сделанных ими одновременно, и отдельные рисунки с общих знакомых наряду с индивидуальными свойствами обоих художников, проявляющимися в каждом произведении, носят, тем не менее, следы их творческой близости в этот период. Были созданы: «Арльское кафе», «Старые девы в Арле», «Аликан». Хотя работы, написанные Гогеном в Арле, во многом повторяют его бретонские вещи, тем не менее они являются дальнейшим шагом вперед в его творчестве. Испытывая, в свою очередь, влияние Ван Гога, его нервной впечатлительности, Гоген пытается писать в пастозной манере Ван Гога. Посылая в Париж к Тео две свои картины, Гоген сообщает ему: «Здесь все совсем по-другому, написано просто, на грубом полотне, пастозно, с едва различимым разделением между красками в поисках глубокого проникновения в сущность вещей». Любовь обоих друзей к японской гравюре и пристальное ее изучение на примере имевшихся у Ван Гога образцов заставляет Гогена продумать ряд теоретических вопросов, которые он излагает в своих письмах к Бернару. «Вы спорите с Лавалем о тенях и спрашиваете меня, не игнорирую ли я их полностью. Что касается толкования света - да! Посмотрите на японцев, которые рисуют восхитительно, и вы увидите жизнь на пленере и на солнце без теней.»
911. Жизнеописание святителя Иоанна (Максимовича) Шанхайского и Сан-Францисского чудотворца
Другое Культура и искусство

Здесь владыка стал восстановливать память и почитание древних православных святых Запада и привёл в лоно Церкви многих новообращённых из местных народов, присоединив к Зарубежной Церкви много французских и голландских приходов. Слава о нём распространялась среди всего населения. Так, в одной из католических церквей Парижа местный священник пытался вдохновить молодежь следующими словами: "Вы требуете доказательств, вы говорите, что сейчас нет ни чудес, ни святых. Зачем же мне давать вам теоретические доказательства, когда сегодня по улицам Парижа ходит святой Жан Босой". В Париже диспетчер железнодорожной станции задерживал отправление поезда до прибытия "Русского Архиепископа". Во всех европейских больницах знали об этом епископе, который мог молиться за умирающего всю ночь. Его звали к одру тяжело больного будь он католик, протестант, православный или кто другой потому что, когда он молился Бог был милостив. Так, в парижском госпитале лежала одна православная, стеснявшаяся перед соседками по палате прибытия к ней оборванного и босого епископа. Но когда тот преподал ей Святые Дары, француженка на ближайшей койке сказала ей: "Какая Вы счастливая, что имеете такого духовника. Моя сестра живет в Версале, и когда ее дети заболевают, она выгоняет их на улицу, по которой обычно ходит Епископ Иоанн, и просит его благословить их. После получения благословения дети немедленно поправляются. Мы зовем его святым".
912. Жизнь древнего Рима: бани
Другое Культура и искусство

Щепетильное чувство пристойности, характерное для древнего римлянина, не допускало, чтобы отец мылся вместе со взрослым сыном или тесть с зятем. Старшее поколение должно было появляться на люди вообще, а на глаза молодежи особенно в благообразии безукоризненном. Нагота всегда несколько коробила римлян, и окончательно разбить это предубеждение "сурового победителя" плененной Греции не удалось. Люди состоятельные неизменно обзаводились собственной баней в своем поместье, а иногда и в городском особняке, маленькой, где одновременно мыться мог только один человек; она состояла обычно из двух тесных комнаток: теплого предбанника и жарко натопленного помещения для мытья. Сенека оставил описание такой старинной баньки, которую выстроил у себя в Литерне Сципион Африканский. Была она тесной, темноватой ("предки наши считали, что жарко бывает только в темной бане"), с окнами, похожими скорее на щели, и топкой по-черному. Не все, однако, могут иметь собственную, хотя бы и крохотную, баню, и в Риме уже с III в. до н.э. появляются бани общественные, тоже "темные и просто оштукатуренные". Они находились в ведении эдилов, державших над ними санитарный надзор; "требовали чистоты и температуры полезной и здоровой". Сенека умилялся при мысли, что "в этих местах, широко открытых народу", Катон, Фабий Максим, члены семьи Корнелиев своей рукой меряли, достаточно ли нагрета вода (epist. 86. 4-10). В Риме к концу I в. до н.э. насчитывалось 170 общественных бань; одни из них принадлежали городу, другие частным владельцам. Цицерон неоднократно упоминает последние (pro Coel. 25. 62; pro Rose. Amer. 7. 18; pro Cluent. 51. 141); у Марциала рассеяны воспоминания о "Грилловой мурье" (Грилл был хозяином плохой бани) и "Эолии" Лупа, получившей наименование острова, где жил царь ветров, вероятно, в насмешку за ее сквозняки (I. 59. 3; II. 14. 11-12). В IV в. н.э. в Риме имелось около тысячи бань; в среднем на каждый район их приходилось от 60 до 801. Без общественных бань нельзя представить себе самого захолустного италийского [с.134] городка; их строят даже в селениях. Плиний пишет, что под Лаврентом, в деревне, соседней с его усадьбой, было три бани и, видимо, настолько хороших, что Плиний, избалованный роскошью собственных банных помещений, не брезговал этими деревенскими банями, "когда внезапно приедешь, задержишься ненадолго и увидишь, что свою баню топить не стоит" (epist. II. 17. 26). Человек, искавший популярности среди своих земляков или одержимый той любовью к своему городу, которая так характерна для древнего италийца, поправляет на свои средства обветшавшую баню или дарит сограждан правом на вечные времена бесплатно ею пользоваться. Агриппа в бытность свою эдилом (33 г. до н.э.) предоставил всему населению Рима даровое посещение бань в течение года, уплатив из собственных средств годовой доход, который рассчитывали получить от бань их владельцы или арендаторы (город обычно сдавал выстроенные им бани в аренду). В Ланувии два отпущенника в благодарность за честь избрания их в севиры "отремонтировали раздевальню, в которой по причине ветхости обвалилась штукатурка, устроили новый бассейн, поставили новый бронзовый таз (labrum) с тремя трубами в виде корабельных носов, из которых била вода" (CIL. XIV. 2119). Марк Валерий, высший магистрат Ланувия, на свои средства поправляет мужские и женские бани, которыми пользовались, видимо, жители пяти кварталов, ближайших к этим баням (CIL. XIV. 2121). В Пренесте Аврунцей Котта "колонистам, жителям, гостям, приезжим и рабам их из своих средств предоставил навеки право бесплатно мыться" (CIL. XIV. 2978). В Бойонии Т. Авиазий, "желая сохранить имя своего сына", завещает городу 4 млн сестерций, доход с которых обеспечит "бесплатное мытье навеки мужчинам и детям обоего пола" (CIL. XI. 720). Надписей подобного содержания можно найти немало. Как дорожили люди своей баней, видно из одной трогательной надписи, которую жители какого-то "Лукрециева округа", зависевшего от города Арелате (ныне Арль в Провансе), поставили в честь севира Корнелия Зосимы, поехавшего в Рим, чтобы "рассказать императору Антонину Пию об обиде нашей". Зосима терпеливо жил в Риме, "излагал начальникам провинций обиду нашу" и восстановил бесплатный вход в баню, "которую отняли от нас и которой мы пользовались больше 40 лет" (CIL. XII. 594). Горячая благодарность, с какой люди откликаются на [с.135] предоставление им бесплатной бани, свидетельствует о том, что главными посетителями бань была беднота, для которой много значило сэкономить и несколько жалких грошей, взимаемых как плату за вход. В Риме эта плата равнялась одному квадранту, т.е. 1/4 асса, что составляло в месяц при ежедневном посещении бани меньше двух сестерций. Плата не всюду, правда, была одинаковой: в маленьком шахтерском городке Випаске мужчины платили арендатору бани пол-асса, а женщины целый асс. С маленьких детей, в Риме по крайней мере, платы не взималось вовсе.
913. Жизнь древнего Рима: женщины
Другое Культура и искусство

Мы говорили уже, что братья и сестры росли вместе, и эта совместная жизнь продолжалась и тогда, когда дети менее состоятельных классов отправлялись (мальчики и девочки вместе) в начальную школу, а в богатых семьях садились вместе за азбуку под руководством одного и того же учителя. Чем дальше, однако, шло время, тем больше расходились пути брата и сестры: мальчик все больше и больше уходит из дому, готовится к общественной и политической жизни; девочка живет дома, около матери, приучается к домашним работам, сидит за прялкой и за ткацким станком умение прясть и ткать считалось в числе женских добродетелей даже в аристократических кругах начала империи, особенно если семья подчеркнуто благоговела перед обычаями предков, как это делал сам Август, не носивший иной одежды, кроме той, которая была изготовлена руками его сестры, жены, дочери и внучек (Suet. Aug. 73). В состоятельных домах девочка брала уроки у того же грамматика, в школе которого учился ее брат: образование для нее не закрыто. У нас нет данных судить о его объеме у женщин последнего века республики; Саллюстий, говоря о Семпронии, матери Брута, будущего убийцы Цезаря, отмечает ее знание латинской и греческой литературы. Это как будто свидетельствует, что такое знание не было среди ее современниц явлением обычным. Она играла также на струнных инструментах и танцевала "изящнее, чем это нужно порядочной женщине" (Sall. Cat. 25. 2); некоторое знакомство с музыкой входило, следовательно, в программу женского обучения. Трудно установить, конечно, тот уровень образования, переступать который, с точки зрения [с.184] поклонников старины (а Саллюстий принадлежал к ним), не полагалось порядочной женщине. Отец Сенеки, человек старинного закала, не позволял жене углубляться в научные занятия; он разрешил ей только "прикоснуться к ним, но не погружаться в них" (Sen. ad Helv. 17. 3-4). Постепенно эта "старинная жестокость" выходит из моды; молодая женщина уже в доме мужа продолжает брать уроки у грамматика, т.е. знакомится с литературой, родной и греческой. Цецилий Эпирота, отпущенник Аттика, давал уроки дочери своего патрона, когда она была уже замужем за М. Агриппой. Сенека очень жалел, что отец в свое время не позволил матери как следует изучить философию (ad Helv. 17. 3-4). Он как-то высказался, что "женское неразумное существо" может быть исправлено только "наукой и большим образованием" (de const. sap. 14. 1). Квинтилиан желал, чтобы родители были людьми как можно более образованными, подчеркивая, что он говорит не только об отцах, и тут же вспомнил и Корнелию, мать Гракхов, и дочерей Лелия и Гортенсия (I. 1. 6). В первом веке империи мы встретим ряд женщин, получивших прекрасное образование; прежде всего это женщины императорского дома: сестра Августа, Октавия, покровительница Вергилия; дочь Юлия, "любившая науку и очень образованная" (Macr. sat. II. 5. 2); Агриппина, мать Нерона, оставившая после себя "Записки", которые читал и Тацит (ann. IV. 53), и Плиний Старший, упомянувший ее в числе источников для VII книги своей "Естественной истории". Стоики, учение которых пользовалось в римских аристократических кругах такой популярностью, требуют одинакового образования для мужчин и для женщин; женщины ищут утешения в философии и углубляются в философские трактаты и сочинения по математике; некоторые сами берутся за перо и пробуют свои силы в литературе1.
914. Жизнь древнего Рима: погребальные обряды
Другое Культура и искусство

После произнесения похвальной речи процессия в том же [с.207] порядке двигалась дальше к месту сожжения или погребения, которое находилось обязательно за городскими стенами. Разрешение на похороны в городе, не только в Риме, но и в муниципиях, давалось редко, как особая честь и награда за выдающиеся заслуги20. Общее кладбище существовало только для крайних бедняков и рабов; люди со средствами приобретали для своих могил места за городом, преимущественно вдоль больших дорог, где царило наибольшее оживление, и здесь и устраивали семейную усыпальницу. Место для погребального костра (ustrina) отводилось часто неподалеку от нее (в надписях ustrina неоднократно упоминается как место, находящееся возле могилы). Костер складывали преимущественно из смолистых, легко загорающихся дров и подбавляли туда такого горючего материала, как смола, тростник, хворост. Плиний рассказывает, как труп М. Лепида, выброшенный силой огня с костра, сгорел на хворосте, лежавшем возле; подобрать покойника и положить его обратно на костер было невозможно: слишком жарок был огонь (VII. 186). Костер складывали в виде алтаря; у богатых людей он бывал очень высок, украшен коврами и тканями. Плиний говорит, что "костры разрисовывались" (XXXV. 49); очевидно, стенки костра раскрашивались в разные цвета. Вокруг втыкали в знак траура ветви кипариса. Ложе с покойником ставили на костер и туда же клали вещи, которыми умерший пользовался при жизни и которые любил. Один охотник I в. н.э. завещает сжечь с ним всю его охотничью снасть: рогатины, мечи, ножи, сети, тенета и силки (CIL. XIII. 5708). К этому прибавляли всевозможные дары участники погребальной процессии; тело изобильно поливали и осыпали всяческими ароматами, ладаном, шафраном, нардом, амомом, смолой мирры и проч. Светоний рассказывает, что когда тело Цезаря уже горело на костре, актеры представлявшие предков и облаченные в одеяния триумфаторов стали рвать на себе одежду и бросать в огонь; ветераны-легионеры начали кидать в костер оружие, с которым они пришли на похороны, матроны свои украшения, буллы и претексты детей (Caes. 84. 4). Перед сожжением совершалось символическое предание земле: у умершего отрезали палец и закапывали его.
915. Жизнь древнего Рима: распорядок дня
Другое Культура и искусство

После этого полуденного отдыха наступал черед мытья в банях, гимнастических упражнений, отдыха и прогулок. А потом семья в полном составе (не считая маленьких детей, которые ели отдельно) собиралась на обед, на который обычно приглашали еще кого-нибудь из друзей и добрых знакомых. Обед был маленьким домашним праздником: вокруг стола собирались близкие и милые люди, и удовольствие от еды, естественное для людей проголодавшихся, на этом празднике отнюдь не было главным. Это было время дружеской непринужденной беседы, веселой шутки и серьезного разговора. Гораций со вздохом вспоминал о тех "божественных обедах" в его сабинском поместье, за которыми шла беседа о высоких философских вопросах, перебиваемая нравоучительной и веселой басней (sat. II. 6. 65-79)1. Чтение за обедом в кругах римской интеллигенции вошло в обычай: раб-чтец читает обедающим и у Плиния Старшего, и у его племянника, и у [с.125] Спуринны (Pl. epist. III. 5. 11; I. 15. 2; IX. 36. 4; III. 1. 9). У Аттика "обед никогда не обходился без чтения, он хотел доставить не меньше удовольствия душе сотрапезников, чем их желудку" (Nep. Att. 14. 1). "Удовольствие" иногда оборачивалось своего рода наказанием: Марциал с комическим ужасом рассказывает, что не подали еще второй перемены, а хозяин читает уже третий свиток стихов, "и четвертый читает, и пятый читает" (III. 50; ср. 45: "...не хочу камбалы, не хочу двухфунтового окуня, не хочу шампиньонов, не хочу устриц: молчи"). Иногда обед сопровождался музыкой; в богатых домах были свои музыканты. Милон с женой путешествовал в сопровождении целой домашней капеллы (Cic. pro Mil. 21. 55). У Хрисогона на его пирушках певцы и музыканты, игравшие на струнных и духовых инструментах, оглушали своей музыкой весь околоток (Cic. pro Rocc. Amer. 46. 134). В колумбарии Статилиев есть табличка "Скирт, музыкант" (CIL. VI. 6356); в колумбарии, найденном в винограднике Аквари, упомянут "Энифей, музыкант" (CIL. VI. 6888). У Тримальхиона музыка не умолкала в течение всего пира. Иногда ставились сценки из комедий (Pl. epist. I. 15. 2; III. 1. 9; IX. 17. 3), Плутарх (quaest. conv. VII. 8. 3, p. 712B) рекомендовал брать Менандра. Иногда обедающих развлекали танцовщицы, плясавшие под звуки музыки или щелканье кастаньет; особенно славились гадитанки и сириянки. Скромный обед у Марциала обходился без "бесстыдных гадитанок" (V. 78. 26-28), и он считал это одним из его преимуществ; в строгие дома, вроде домов обоих Плиниев, их вообще не допускали.
916. Жизнь и деятельность Витторио Карпаччо
Другое Культура и искусство

К середине 1510-х годов мастерская Карпаччо разрослась и стала производить довольно большое количество произведений. Но чувствуется явный упадок творческих сил. Карпаччо продолжает работать в старой манере, которая к тому времени начинает уже восприниматься как анахронизм. Ведь уже совершенно в ином стиле пишут свои картины венецианцы Джорджоне и Тициан. Все это, видимо, осознавал и сам мастер. Картины, написанные после 1519 года, не сохранились.
Несмотря на то что Карпаччо работал и в начале 16 столетия, в историю искусства он вошел как яркий представитель зрелого кватроченто, великолепный живописец, певец Венеции.
917. Жизнь и смерть, свобода и рок в античном мире
Другое Культура и искусство

«Античная драма, это - пластика, группа патетических сцен, отмеченных рельефообразным характером, представление исполинских марионеток перед плоской задней стеной театра. Она есть сплошь величаво прочувствованный жест, этос, причем скудные события фабулы торжественно рассказываются, а не воспроизводятся. Совершенно обратного требует техника западной драмы: непрерывного движения и строгого устранения всех бедных движением статических моментов. Знаменитые три единства: места, времени и действия, формулируют тип аттической мраморной статуи. Они также выражают жизненный идеал античного человека, прикрепленного к полису, к текущему моменту, к жесту". "Дело не ограничивалось тремя единствами. Аттическая драма требовала, вместо мимики лица, неподвижную маску с толстыми, широко раскрытыми губами, - следовательно, она не допускала характеристики души, так же как не допускались портретные статуи. Далее она требовала котурнов и превышавших человеческий рост размеров фигур, обмотанных со всех сторон до неподвижности, с волочащимися по земле одеждами, - и этим устраняла индивидуальность явления. Наконец, она требовала монотонно-звучащей сквозь трубкообразное отверстие маски декламации нараспев, каденции которой, нечувствительные для уха, отмечались для глаза опусканием палочки. Этим доводился до крайних пределов статуеобразный, эвклидовский характер сценической картины. Слово и явление отнюдь не должны были вызывать чувства пространственных далей , душевных горизонтов и перспектив времени», - пишет Шпенглер (см. Приложение 7) .
918. Жизнь и творческий путь Паоло Веронезе
Другое Культура и искусство

Для нового декоративного ансамбля Паоло Веронезе выполнил панно овальной формы с изображением Триумфа Венеции, которое должно было размещаться непосредственно над троном дожа. Среди множества картин, созданных для украшения плафона Зала Большого совета, произведение Веронезе особенно удачно вписалось в прихотливую маньеристическую игру обрамляющих живопись рам, задуманных и исполненных Сорте: кажется, что написанный художником величественный архитектурный фон, с мощными выступающими карнизами и террасами, опирающимися на монументальные спиралевидные колонны, как бы продолжает реальную архитектуру зала. В облаках на троне восседает Венеция, окруженная многочисленными божествами. Олицетворяющие экономическую и политическую мощь республики, они напоминают пышный двор, состоящий из прекрасных обнаженных женщин и элегантных кавалеров. Чуть ниже, за парапетом балкона, множество роскошно одетых венецианских дам и священнослужителей, а нижнюю часть композиции заполняет толпа народа и всадники верхом на мощных конях. В этом произведении вновь царят неповторимое праздничное великолепие, безмятежная радость и полнота ощущения жизни; их излучают сами краски, ложащиеся широкими плоскостями, сияющие и окрашивающие цветом тени. Но одновременно Триумф Венеции знаменует и конец этого мира ликующей красоты и гедонизма в творчестве Веронезе: отныне декоративная риторика и внешний блеск уступают место нарастающей драматической напряженности, неведомой прежнему искусству Паоло. Причины столь резкого разрыва с прошлым связаны с глубокими переменами, происходящими в культурном климате Венеции на рубеже восьмого и девятого десятилетий. Необходимо отметить, что в этот период город был глубоко потрясен последствиями ужасной эпидемии чумы, вспыхнувшей в 1576 году и воспринятой в церковных кругах и верующими как ниспосланная Богом кара за крайне свободные нравы венецианцев. Не меньшую опасность представляла для Венеции и турецкая угроза, которую не смогла "заслонить" даже победа при Лепанто. Вполне естественно, что в такой атмосфере Венеция становится городом, где находят плодоносную почву и благожелательный прием предъявляемые к искусству требования более строгих и "чинных" изобразительных решений и точного следования текстам Священного Писания: тем самым требованиям, что были сформулированы Вселенским Собором в Тренто (Тридентским Собором) еще в декабре 1563 года. До этого времени Паоло рассматривал свои художественные замыслы в категориях красоты, а не спиритуалистических истин; главной целью художника было создание блистательных и пышных зрелищ вне зависимости от того, изображал ли он светский или религиозный сюжет. В изменившейся Венеции заказчики художника хотели иметь совершенно иные картины, конечно же, исключительно религиозного содержания. Паоло решительно меняет язык своего искусства, обращаясь к миру драматических событий. В равной мере этот поворот можно рассматривать и как следствие искреннего эмоционального отклика Веронезе на новый религиозный климат и как проявление многообразия таланта художника, способного гибко менять живописный "синтаксис" в соответствии с пожеланиями заказчиков.
919. Жизнь и творческий путь Суйменкула Чокморова
Другое Культура и искусство

За выдающиеся творческие заслуги С.Чокморову была присуждена Государственная премия имени Токтогула, премия ВЛКСМ. Первым из плеяды своих собратьев - кинодеятелей Кыргызстана он удостаивается почетного звания "Народный артист СССР". Он также является: "Народным художником республики Кыргызстан". В ноябре 1991года Чокморов был удостоен международной премии клуба Ч.Айтматова в области литературы, искусства и культуры. Художник и актер был награжден за огромный вклад в дело развития кыргызского изобразительного искусства и киноискусства, высокопрофессиональное исполнение ролей в фильмах, снятых по произведениям Ч.Айтматова. Последние звания были не просто государственной наградой, а глубоким символом и всеобщим, поистине всенародным признанием одухотворенного таланта выдающегося незабвенного творца.
920. Жизнь и творчество Андрея Рублева
Другое Культура и искусство

Эти свидетельства дают отчетливое представление о высокой оценке творчества Рублева его современниками, позволяют глубже проникнуть в образный строй его произведений и постигнуть существенные особенности его живописного метода. Но чтобы верно понять смысл приведенных высказываний, необходимо познакомиться с некоторыми представлениями византийской мистики, получившими широкое распространение среди последователей Сергия Радонежского. Согласно этим представлениям, для того, чтобы достоверно отображать объекты умственного созерцания, вместо эмпирический “теней вещей” показывать подлинную их природу, живописец должен был стать созерцателем, если только он не желал оставаться ремесленником, копирующим чужие образцы. Ему предстояло вернуть утраченное естественное состояние - гармонию чувств, ясность и чистоту ума. Совершенствуясь, ум приобретал способность воспринимать “невещественный” свет. По аналогии с физическим светом, без которого невозможно видеть окружающий мир, умственный свет - знания и мудрости - освещал истинную природу, первообразы всех предметов и явлений. Интенсивность проявления этого света и ясность умозрения ставились в прямую зависимость от степени нравственной чистоты созерцателя. Живописцу, более чем кому-либо другому, требовалось очистить “очи ума”, засоренные обманчивыми чувственными ”помыслами”, потому что, как утверждал Василий Кесарийский, “истинная красота созерцается только имеющими очищенный ум”. В достижении нравственной чистоты особая роль отводилась добродетели смирения. Не случайно в источниках к имени Рублева часто прилагается эпитет “смиренный”. Исаак Сирин называл смирение “таинственной силой”, которой владеют лишь “совершенные”; именно смирение дает всеведение и делает доступным любое созерцание. Высшим, наиболее труднодостижимым он считал созерцание Троицы.

Blog

Информация по предмету Культура и искусство