Geum.ru

Сочинение

  • 3961. Портрет бабушки в повести М. Горького "Детство"
    Литература

    Странноватая, очень полная, большеголовая, с огромными глазами, рыхлым красноватым носом. В жизни мальчика бабушка появилась, когда умер его отец, и до конца своих дней она всегда была рядом. Мальчик видит и понимает, что внутренне бабушка красива, она мягкая, ласковая, добрая, старающаяся понять и помочь в любой ситуации. При своей полноте бабушка ходила очень легко, плавно и ловко. Движения ее походили на кошачьи. У бабушки была очень приятная белоснежная улыбка, глаза при этом вспыхивали теплым светом, и лицо становилось молодым и светлым. Волосы у нее были черные, очень густые, длинные и непослушные. Поэтому, когда бабушка расчесывалась редкозубым гребнем, то обычно сердилась. Говорила бабушка весело, складно, нараспев. Часто упоминала Бога. Все, что она говорила, было теплым и ласковым, поэтому мальчик с первого дня подружился с бабушкой, она стала для него самым верным и близким другом, самым понимающим человеком. Позже он понял, что бабушка была тем человеком, который отдает свою любовь бескорыстно, она любит мир таким, какой он есть.

  • 3962. Портрет Владыки мрака в "Поэме без героя"
    Литература

    Появление маски гойевского персонажа на ночном маскараде ахматовской поэмы предуказано гофманианой и вальпургианой "Клуба гашишистов" [7] Теофиля Готье в главе "Тот, кто не был приглашен": "Вскоре гостиная вся наполнилась необыкновенными лицами, прототипами которых могли служить лишь офорты Калло и акватинты Гойи; мишура смешивалась здесь с живописными лохмотьями, человеческие образы со звериными" [8]. Можно гипотетически проследить и конкретную ахматовскую отсылку, возможно, основывающуюся на сравнении из другого рассказа Готье - "Мадемуазель Дафна де Монбриан": "...голову одного из трупов до сих пор венчала шляпа, а иссохшее лицо его с беззубым ртом и пустыми глазницами искажала гримаса, исполненная мрачного сарказма. Он был похож на тот ужасный офорт Гойи, под которым стоит подпись: Nada y nadie [Ничто и никто - исп.]" [9]. Как указывают комментаторы, автор имел в виду офорт № 69 из цикла "Бедствия войны" - "Nada. Ello dira" [10], где мы видим разлагающееся тело, восстающее из могилы с листом бумаги в руках, на котором написано "Ничто" (бальмонтовский "над царством могилы вопрос"), а вкруг его главы, по описанию Готье, "tourbillonent, И peine visibles dans l'Оpaisseur de la nuit, de monstrueux cauchemars illuminОs Нa et lИ par de livides Оclairs" [11].

  • 3963. Портрет Дориана Грея. Уайльд Оскар
    Литература

    Лорд Генри Уоттон - артист, эстет, парадоксалист, своею проповедью "нового гедонизма" завлекший юного красавца Дориана Грея на путь порока. Персонаж типа лорда Г., сыплющий изящными, остроумными и одновременно циничными парадоксами, всегда присутствует в произведениях Уайльда, главным образом в драматургии (лорд Горинг в "Идеальном муже", Олджернон Монкриф в "Как важно быть серьезным", лорд Дарлингтон в "Веере леди Уиндермир"). Лорд Г., завсегдатай светских гостиных и блестящий рассказчик, во многом воспроизводит застольные разговоры самого Уайльда, пугавшего своих светских слушателей и слушательниц бесстрашным переворачиванием с ног на голову всевозможных прописных истин. Как отмечает один из собеседников лорда Г., "путь парадоксов - путь истины. Чтобы испытать действительность, надо ее видеть на туго натянутом канате. Когда истины становятся акробатами, мы можем судить о них". В результате появляются изречения типа: "Чтобы вернуть молодость, стоит только повторить ее безумства", "Я больше люблю людей, чем принципы, а людей без принципов больше всего на свете", "Быть естественным - поза, и самая раздражающая, которую только я знаю", "Я поверю чему угодно, лишь бы оно было совсем невероятным", "Совесть и трусость, право, одно и то же. Совесть- это лишь вывеска фирмы", "В наши дни большинство людей умирает от излишества здравого смысла и открывает, когда уже бывает слишком поздно, что единственное, о чем никогда не жалеешь, - это наши заблуждения".

  • 3964. Портрет Пети Ростова
    Литература

    На войне 1805 года мы видели Николая Ростова таким же юным мальчиком. Но Петя не повторяет своего брата, он другой. Сообщив Денисову, что уже был в сражении под Вязьмой, он рассказывает, как "там отличился один гусар". Николай в его возрасте непременно рассказал бы о своих подвигах не заметил бы, как приврал. Петя все время боится завраться, он очень честен. Передавая казаку саблю, чтобы тот ее наточил, Петя сказал было: "затупи..." он хотел сказать "затупилась", но тут же поправился он боялся солгать: "она никогда отточена не была". Николай, как и Петя, страстно хотел выглядеть взрослым; он подражал Денисову в этом нет ничего плохого. Но Николай никогда не показал бы своей жалости к пленному мальчику-французу и ничем бы не выдал своих чувств. Петя мучается, что его сочтут маленьким, но все-таки спрашивает, нельзя ли накормить пленного.

  • 3965. Портреты героев романа Толстого «Война и мир»
    Литература

    Безухов Пьер один из главных героев романа; вначале герой повести о декабристе, из замысла которой возникло произведение. П. незаконный сын графа Безухова, известного екатерининского вельможи, ставший наследником титула и огромного состояния, «массивный, толстый молодой человек с стриженою головой, в очках», его отличает умный, робкий, «наблюдательный и естественный» взгляд. П. воспитывался за границей и появился в России незадолго до смерти отца и начала кампании 1805 г. Он умен, склонен к философским рассуждениям, мягок и добросердечен, сострадателен к другим, добр, непрактичен и подвержен страстям. Его ближайший друг Андрей Болконский характеризует П. как единственного «живого человека» среди всего света. В начале романа П. считает Наполеона величайшим человеком в мире, но постепенно разочаровывается, доходя до ненависти к нему и желания убить. Став богатым наследником и попав под влияние князя Василия и Элен, П. женится на последней. Очень скоро разобравшись в характере жены и осознав ее испорченность, он порывает с нею. В поисках содержания и смысла своей жизни П. увлекается масонством, пытаясь найти в этом учении ответы на мучающие его вопросы и избавиться от страстей, терзающих его. Поняв фальшь масонов, герой порывает с ними, пытается переустроить жизнь своих крестьян, но тер- пит неудачу из-за своей непрактичности и доверчивости. Самые большие испытания приходятся на долю П. накануне и во время войны, недаром «его глазами» читатели видят знаменитую комету 1812 г., предвещавшую, по общему убеждению, страшные несчастья. Это знамение следует за объяснением П. в любви Наташе Ростовой. Во время войны герой, решив посмотреть на сражение и пока еще не очень ясно осознавая силу народного единства и значимость происходящего события, попадает на Бородинское поле. В этот день ему очень много дает последний разговор с князем Андреем, понявшим, что истина там, где «они», то есть простые солдаты. Оставшись в горящей и опустевшей Москве, чтобы убить Наполеона, П. пытается как может бороться с обрушившимся на людей несчастьем, но попадает в плен и переживает страшные минуты во время казни пленных. Встреча с Платоном Каратаевым открывает для П. истину о том, что надо любить жизнь, даже невинно страдая, видя смысл и назначение каждого человека в том, чтобы быть частью и отражением всего мира. После встречи с Каратаевым П. выучился видеть «вечное и бесконечное во всем». По окончании войны, после смерти Андрея Болконского и возрождения Наташи к жизни, П. женится на ней. В эпилоге он счастливый муж и отец, человек, высказывающий в споре с Николаем Ростовым убеждения, позволяющие видеть в нем будущего декабриста. Берг немец, «свежий, розовый гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный». В начале романа поручик, в конце полковник, сделавший неплохую карьеру, имеющий награды. Б. точен, спокоен, учтив, эгоистичен и скуп. Окружающие посмеиваются над ним. Говорить Б. мог только о себе и своих интересах, главным из которых был успех. Об этом предмете он мог говорить часами, с видимым удовольствием для себя и одновременно поучая других. Во время похода 1805 г. Б. ротный командир, гордящийся тем, что он исполнителен, аккуратен, пользуется доверием начальства и выгодно устроил свои материальные дела. При встрече в армии Николай Ростов относится к нему с легким презрением. Б. сначала предполагаемый и желаемый жених Веры Ростовой, а затем и ее муж. Предложение будущей супруге герой делает в то время, когда отказ ему исключен, Б. верно учитывает материальные затруднения Ростовых, что не мешает ему потребовать от старого графа части обещанного приданого. Достигнув известного положения, дохода, женившись на Вере, которая соответствует его требованиям, полковник Б. чувствует себя довольным и счастливым, даже в оставляемой жителями Москве заботясь о приобретении мебели.

  • 3966. Португальская литература
    Литература

    Из ранних прозаиков следует упомянуть короля Дуарте (13911438) с его морально-философской энциклопедией «Leal conselheiro» (Верный советник) и хроникеров Фернана Лопеша (Fernam Lopes, 13801460), Гомеш де Азурара (Gomes Eannes de Azurara, 1410 ок. 1474), оставившего описание похода на Гвинею, и Дуарте Гальвао (Duarte Galvão, 14451517). Предвестниками «золотого века» португальской поэзии следует считать утонченных буколиков Бернардина Рибейро (Bernardim Ribeiro, 14861554), автора известной пасторали «Menina e moça», и Кристована Фалкао (Christóvam Falcão, 15001558), оказавших значительное влияние и на испанскую литературу. Так. обр. к середине XVI в. мы наблюдаем в П. л. все характерные для феодально-аристократической поэтики жанры. Экономический подъем Португалии в связи с ее колониальной экспансией в Америке, Африке и Азии дал мощный толчок развитию ее национальной культуры. XVI в. по праву считается «золотым веком» П. л. Все ярче сказывается влияние итальянских ренессансных воздействий. Молодой португальский торговый капитал в культурном отношении приобщается к лучшему и наиболее изысканному из того, что можно было найти у соседей и соперников. Выучка у классиков Аппенинского полуострова в соединении с незаурядным поэтическим талантом создала такого крупного поэта, как Франсишко де Саа де Миранда ( Francisco de Sá de Miranda, 14951558), автора эклог, лирических поэм и комедий итальянского типа, насадителя итальянских ритмов и поэтических форм. Его продолжателями являются Диого Бернардеш (Diogo Bernardes, ок. 15301605), Антонио Феррейра (Antonio Ferreira, 15281569), Франсишко Галвао (Francisco Galvão, 1563 около 1636) и другие. Выдающимися представителями португальской буколической поэзии были Франсишко Родригеш Лобо (Francisco Rodrigues Lobo, ок. 1550 ок. 1625) и Фернао Альвареш ду Ориенте (Fernão Alvares dOriente, 15401595). Мистика католицизма вдохновляла религиозную поэзию Элоя де Саа Соутомайора (Eloi de Sá Soutomaior). Первым португальским драматургом, деятельность которого важна также и в истории испанского театра, является Жил Висенте (Gil Vicente, ок. 1470 ок. 1536), автор диалогов на религиозные темы и фарсов бытового характера. Опираясь на технику церковного и уличного театров позднего средневековья, он учитывал и возможности придворного спектакля в итальянском духе. Последующие португальские драматурги, как Рибейро Шиадо (Antonio Ribeiro Chiado, 15201591), Балтазар Диаш (Balthasar Dias), все более и более склонялись к итальянским комедийным образцам, пропагандировавшимся в особенности Саа де Миранда. Особняком стоит драматизированная повесть Жорже де Вашконселлуша (Jorge Ferreira de Vasconcellos, 15151585) «Эуфрозина», написанная под влиянием анонимной испанской «Трагедии о Калисто и Мелибее». Крупнейшей фигурой этой эпохи является певец колониального величия Португалии Луиш де Камойнш (Luis de Camões, 15251580), или, как принято обозначать по-русски, Камоэнс , слагавший торжественные октавы португальским завоеваниям в далеком Индийском океане. Его поэма «Os Lusiadas» (Лузиады, 1 изд., 1572) наряду с «Освобожденным Иерусалимом» Тассо является крупнейшим эпическим произведением эпохи Возрождения. Основу ее составляет описание морского похода Васко да Гамы на Индию. В десяти песнях повествуется о беспримерном героизме португальской флотилии и ее капитана, об их испытаниях, жестокой борьбе и великих победах в полуденных странах «во имя христианской веры и величия родины». Согласно правилам классической поэтики, унаследованным преимущественно у Вергилия, в описываемых событиях ближайшее участие принимают олимпийские боги. Камоэнс пользуется также удобными поводами для воспевания былой славы Португалии, щедро рассыпая по всей поэме намеки и на современные события. Ряд строф поэмы отличается величайшим изобразительным мастерством и лирическим пафосом, преодолевающим каноны эпического повествования. Кроме «Лузиад» Камоэнсу принадлежат лучшие в португальской поэзии сонеты, написанные в манере Петрарки, оды, эклоги и наконец три, впрочем не столь примечательные, комедии. Творчество Камоэнса явилось кульминационным пунктом в развитии П. л. эпохи колониальной экспансии; оно в известном смысле и завершило ее, т. к. ряд социально-политических условий в дальнейшем, вплоть до XIX века, мало благоприятствовал литературному преуспеянию страны. В 1580 Испания в форме насильственно навязанной унии аннексировала Португалию. Португалия утратила значительную часть своих колониальных владений, перешедших в руки голландцев и англичан, и наконец стала жертвой той экономической катастрофы, благодаря которой роль стран Пиренейского п-ова в европейской экономической и политической жизни стала с XVII в. третьестепенной. В удел многочисленным поэтам и писателям остались лишь воспоминания о прошлом величии колониальной монархии. Отсюда мы встречаем ряд эпических поэм, написанных в манере «Лузиад», Жеронимо Корте Реал (Jeronimo Corte Real, 15401593), Луиша Перейры Брандао (Luis Pereira Brandão), Монзиньо Кеведо (Quevedo), Габриэла де Каштро (Gabriel Pereirade Castro, 15711632), Франсишко де Са де Менезеш (ум. 1664) и пр. Колониальная экспансия Португалии и связанный с ее экономическими и политич. успехами в XVI веке рост самосознания ее экспансионистских групп послужили источниками и материалом для развития обширной исторической литературы. Славные времена заокеанских походов и блистательные царствования королей-завоевателей дали обильную пищу воображению преимущественно историографов, например Фернан Лопеш де Каштаньеда (Fernam Lopes de Castanheda, 1500 ок. 1550). Жоао де Барруш (João de Barros, 14961570), Диого до Който (Diogo do Couto, 15421616) и мн. др. Наряду с этим следует отметить и рост литературы путешествий, в особенности путешествий по Востоку. Иные повествовательные жанры эпохи копируют по преимуществу испано-итальянские образцы; таковы например некоторые плутовские романы. Рыцарский роман, идеализирующий былое рыцарство, заявил о себе соперником «Амадиса» по всеевропейской популярности «Chronica de Palmerim de Inglaterra» (Хроника о Пальмерине Английском, 1567) Франсишко де Морайша (15001572). Во второй половине XVI в., в связи с развитием католической реакции, можно наблюдать и некоторый подъем религиозно-философской литературы, представленной мистиками Томе де Жезушем (Frei Thome de Jesus, 15291582) и Жуаной де Гама (Joana de Gama, ум. 1568).

  • 3967. Порядок расторжения брака на Украине
    Юриспруденция, право, государство
  • 3968. Посвящение в кружковцы детского танцевального ансамбля
    Культура и искусство

    Терпсихора: Добрый день, дорогие ребята! Здравствуйте, дорогие гости! Я Терпсихора. Я так торопилась, так боялась опоздать. Я летела к вам через леса, через моря, через высокие горы. Я каждый год прихожу в ансамбль танца «Радость» на этот праздник. И сейчас, ребята, я представляю, как через 10 лет приду в вашу группу и увижу, как вы научились красиво танцевать, красиво двигаться, какие вы стройные, гибкие. Ребята, вы ведь любите танцевать?

  • 3969. Послание Василия Калики о рае
    Литература

    Ход рассуждения у Василия таков. Что рай земной "погиб", об этом ведь никто не слышал и "в писании" никто не обрел. А вот что он существует, о том есть целый ряд свидетельств. В "Священном Писании" рассказано о насаждении рая Богом "на востоце в Едеме" и о пребывании там первого человека, который, будучи изгнан оттуда, "плачася горько, вопия: О, раю пресвятый, иже мене ради насажденный и Евгы ради затвореный! Помоли тебе сотворшего и меня создавшего, да некли (чтобы когда-нибудь) твоих цветец насыщуся". Слова этого плача Адама перед раем заимствованы Василием отчасти из некоторых церковных песнопений, а также из апокрифа "о исповедании Евгине". По форме этот плач представляет собою древнейший вид "духовного стиха". Далее Василий указывает на паремийное чтение, в котором сообщается о четырех реках, вытекающих из рая: Тигре, Ниле, Фисоне и Ефрате. При этом он замечает, что "Нил же - под Египтом, ловят на нем силолои (греческое: дерево алоэ), течеть же с высоких гор, иже суть от земли и до небеси, а место непроходимо есть человеком, а верху его Рахмане живуть". Данное свидетельство Василий заимствует из апокрифического "Хождения в земной рай праведного пустынника Зосимы". Затем он ссылается на "Пролог": "А се, брате, в Прилозе всем яве есть, в чудесах святаго архангела Михаила, что возьма (взяв) праведнаго Еноха в раю посадил честнем; а се Илья святый и в раи же седить, находил его Агапей святый и часть хлеба взял; а святый Макарий за 20 поприщь жил от святого рая; а Ефросим святый был в раю и три яблока принес из рая и дал игумену своему Василию, от них же исцеления многа быша". Вместе с тем Василий прибегает к логике. Если Феодор считает рай "мысленным", то как же это мысленное оказывается виденным? Кроме того, такое мнение противоречит словам самого Спасителя, который праведных отсылал в уготованное царствие, а грешных - в yготованные муки. Да и по прямому утверждению святителя Иоанна Златоуста рай насажден на востоке, а муки существуют на западе, "яко же бо в цареве дворе - утеха и веселие, а вне двора - темница". О существовании этих двух мест свидетельствовал и священномученик Патрекей. Наконец, имеются свидетельства и собственных духовных чад Василия. "То же, брате, не речено Богом видети святаго рая человеком, а муки и ныне суть на западе. Много детей моих новгородцев видоки тому на Дышущем море: (то есть на Ледовитом океане) червь неусыпающий, и скрежет зубный, и река молненая Моргъ, и что вода входить в преисподняя и пакы исходить трижды днем". Темы о переправе душ или теней усопших по воде, через реку, об огненной реке на западе, о появляющейся и исчезающей водной пучине - были известны и в Византии и в западной Европе и приурочивались к разным океанам. И действительно, данное утверждение Василия об аде, виденном якобы новгородцами, сходно, например, с византийским произведением "Палладия мниха о втором пришествии", а также с западными легендами на эту же тему. И опять Василий использует логику. Если место мук не погибло, то как мог погибнуть рай, место святое, где, между прочим, обретают и Богоматерь, и святые угодники, которые некогда, по воскресении Христовом, многим явились в Иерусалиме и снова затем вошли в рай. Василий при этом ссылается на тропарь "Блаженн", которые поются на литургии после евангельского чтения о райском блаженстве: "Снеди ради древняя изведе из рая враг Адама; крестом же разбойника Христос в онь введе". Кроме того, когда приблизилось преставление Богоматери, "ангел вравие (как знак награды - греческое) принесе, ветви из рая являя, где ей быти. А еже рай м ы с л е н ы й есть, то почто видиму ветвь сию ангел принесе, а не мыслену есть?" Поскольку все дела Божии нетленны, постольку и рай не погиб. И явные доказательства этого Василий сам видел, когда был в Святой Земле. Можно было бы возразить: как это Бог насадил рай на востоке, а тело Адама, которому предстоит вернуться в рай, очутилось в Иерусалиме, но для Бога и его ангелов, по убеждению полемиста, не существует расстояний: "слово и дело есть вскоре". Доказывая свою правоту, Василий, как и в случае с адом, ссылается на свидетельство новгородцев, которые однажды побывали у самого рая. "А то место святаго рая находил Моислав Новгородец и сын его Ияков; а всех их было три юмы (лодки), и одина от них погибла, много блудив, а две их потом долго носило море ветром, и принесло их к высоким горам. И видеша на горе той написан д е и с у с (деисис" - греческое: моление, то есть три фигуры: Христос посередине, Предтеча и Богородица по бокам) лазорем чудным (ярко синей краской) и вельми издивлен, паче меры, яко не человеческыма рукама творен, но божиею благодатию; и с в е т бысть на месте том самосиянен, яко не мочи человеку исповедати. И пребыша (новгородцы) на месте том, а солнца не видеша, но свет бысть многочастный, светлуяся паче солнца; а на горах тех ликования много слышахуть, и веселия гласы поюща. И повелеша единому другу своему взити по шегле (по мачте) на гору ту видети свет и ликования гласы; и бысть, яко взиде на гору ту, и абие, всплеснув руками и засмеяся и побеже от другов своих к сущему гласу. Они же вельми удивлешеся и другого послаша, запретив ему, да обратився скажет, что есть бывшее на горе; и той также сотвори, нимало возвратися к своим, но с великою радостию побеже от них. Они же страха исполнишася и начаша размышляти к себе, глаголюще: Аще ли и смерть случится, не видели бехом светлость места сего! (придет смерть, а мы и не повидали этого сияния). И послаша третиего на гору, привязав ужищи (веревкою) за ногу его; и тако же и тот въсхоте сотворити: восплескав радостно и побеже, в радости забыв ужища на нозе своей. Они же здернуша его ужищом, и том часу обретеся мертв. Они же побегоша вспять. Не дано есть им дале того видети, светлости тоя неизреченныя, и веселия, и ликования тамо слышащего. А тех, брате, мужей и нынеча дети и внучата добри-здорови. А что, брате, молвишь: рай мысленый, ино, брате, так то и есть, мысленый и будеть, а насаженый не погибл и ныне есть. На нем же свет самосиянен, а твердь запята есть (то есть доступ закрыт) до гор тех раевых". Итак, по Василию получается, что "мысленный" рай - это новые небеса и новая земля во время второго пришествия Христа, "егда вся земля просвещена будет светом неизреченным, исполнена радости и веселия". Это то блаженство, о котором говорил апостол Павел: "Око не веде, и ухо не слыша, ни на сердце человеку не взыде, еже уготова Бог любящим его!" Об этом же и сам Христос говорил, имея в виду пророков Моисея и Илию и фаворских тайнозрителей апостолов Петра, Иакова и Иоанна: "Суть етери от зде стоящих, иже не имут вкусити смерти, дондеже узрят царствие Божие, пришедша в силе". Завершает Василий свое послание призывом: "И ты, брате Феодоре, о сем словеси не смущайся! Рай на востоце не погибл, созданный Адама ради. И сими словесы утвердися, брате, и весь священный собор тако научи и укрепи сице мудрствовати, яко же ти изъявих от божественнаго писания в сем послании".

  • 3970. После бала
    Литература

    Перед нами раскрывается благородный и искренний характер. Иван Васильевич молод, счастлив, он стремится жить в ладу со всем миром и прежде всего с самим собой. Все люди представляются ему только с хорошей стороны. И когда он видит двуличие полковника, то потрясен, раздавлен. Иван Васильевич впервые сталкивается с таким вероломством. Только что полковник с приятной улыбкой танцевал на балу, был обходителен и галантен, а среди солдат, на плацу, Иван Васильевич видит истинное лицо этого человека: “...он своей сильной рукой в замшевой перчатке бил по лицу испуганного малорослого солдата за то, что он недостаточно сильно опустил свою палку на красную спину татарина...”

  • 3971. Последние дни поэта
    Литература

    Статья Горбова в 30-е г.г., вероятно, была последней попыткой объективного подхода к поэзии Есенина. Затем, если случалось говорить о нем, то имя его звучало, как правило, с эпитетом "кулацкий поэт". Официально Есенин запрещен не был, но негласный запрет на его творчество все-таки существовал. За ним был закреплен статус "не рекомендовано", что всеми понималось как "нельзя". Книги Есенина издавались очень редко, лишь четырежды за четверть века: в 1934, 1940, 1946, 1953 годах. Среди авторов, пытавшихся отказаться от вульгарно-социологических оценок творчества Есенина и выявить объективное содержание его поэзии, можно назвать А.Дымшица, Б.Бурсова, С.Павлова, В.Перцова, К.Зелинского, но число их было ничтожно мало для огромного периода с 1930 по 1954г.г. Не только о глубоком, но даже поверхностном изучении творчества Есенина в школе и вузе в эти годы не могло быть и речи. Лишь 46 строк отводилось Есенину в школьном учебнике по русской советской литературе в первой половине 50-х г.г., и то основное место в них занимали "ошибки" и "заблуждения" поэта. В таком же духе был представлен Есенин 12 строками и в "Краткой советской энциклопедии" (1943). Отсутствовало какое-либо системное научное исследование творчества Есенина, Известны случаи, когда за научную работу в области есениноведения исключали из партии. Надо отдать должное заведующему кафедрой литературы Ставропольского педагогического института проф. А.В.Попову, который и в начале 50-х г.г. блестяще читал лекции по Есенину, тогда как, например, в МГУ эта тема еще числилась среди запрещенных.

  • 3972. Последние книги "Тихого дона" и "Поднятой целины" в единстве исканий М. А. Шолохова
    Литература

    В признаниях писателя об одновременной работе над заключительными главами эпопеи и второй частью «Поднятой целины» содержится немало косвенных свидетельств, склоняющих к выводу о том, что последняя книга «Поднятой целины» занимала его меньше, чем окончание «Тихого Дона», находившегося в русле генеральных мировоззренческих исканий прозаика. Весьма заметно, что со второй половины 30-х годов он почти не вспоминал о «Поднятой целине» и целиком сосредоточивался на «Тихом Доне». Даже в феврале 1933 г., в пору триумфального успеха «Поднятой целины», он не без горечи не понятого в своих устремлениях художника заметил на встрече с московскими литераторами: «У меня создается такое впечатление, что “Поднятая целина” в какой-то мере заслоняет “Тихий Дон”. Она, правда, актуальнее» [36]. В первой половине 30-х гг. случались моменты, когда на волне популярности «Поднятой целины» художник, испытывая, как ему казалось, непреодолимые трудности с «Тихим Доном», колебался в предпочтениях и даже хотел перенести центр тяжести в решении своей задачи на роман о коллективизации, раздвинув его временные пределы до 1933-го [37]. Чутье большого писателя отвело его от последнего предприятия. Прими решение в пользу «Поднятой целины», он столкнулся бы с новыми препятствиями - голодом 1932-33 гг. и его изнанкой - несостоятельностью первых, зачастую принудительных опытов колхоза, исторически еще только становящегося на ноги. Он оказался бы перед двумя непосильными романами. И еще неизвестно, как бы он вышел из этой жестокой коллизии без потерь для обоих произведений. К тому же материал, положенный в основу «Поднятой целины», не давал оснований для окончательных выводов. Показывать же голод в порядке его живописания - далеко не главное дело литературы, и Шолохов совершенно правильно поступил, обратившись к Сталину с просьбой о безотлагательном вмешательстве в ход колхозных хлебозаготовок и сообщив вождю об «истощенных, опухших колхозниках... питающихся... черте чем», и о том, что «лучше написать Вам, нежели на таком материале создавать последнюю книгу “Поднятой целины”» [38]. В сложившейся ситуации Шолохов пренебрег профессиональными обязанностями - вмешавшись в непосредственную жизнь, он усомнился в своем писательском праве говорить о голоде голодному человеку, который и без него неплохо знает существо «предмета». И здесь речь должна идти не об уклонении художника от действительности, а о его совести, которая не безразлична к так называемой «правде жизни». Не развивая далее темы, заметим, что Шолохов затратил на реальную помощь людям (масштабы такой помощи почти не известны читателю и до сих пор остаются втуне) не меньше сил, чем на создание своих произведений, - и то и другое столь тесно переплеталось в его судьбе, что должно бы рассматриваться как две диалектические стороны единого жизне-литературного творческого процесса (применительно, конечно, к Шолохову, другие примеры мы затрудняемся назвать). «Писательское ремесло, - признавался прозаик в одном из писем в конце ноября 1938, - очень жестоко оборачивается против меня. Пишут со всех концов страны и... так много человеческого горя на меня взвалили, что я уже начал гнуться. <...> Если к этому добавить всякие личные и пр[очие] горести, то и вовсе невтерпеж» [39]. И в другом письме: «...пухнут многие. И помаленьку мрут от голода, так и не дождавшись зажиточной жизни. А Шолохов сидит и пишет по ночам... как милая, несчастливая женушка Аксинья долюбливала Григория. Мужество надо иметь, чтобы писать сейчас о любви, хотя бы и горькой» [40].

  • 3973. Последние страницы греческой литературы
    Литература

    Особенно прославился Плутарх "Параллельными жизнеописаниями". Это биографии грека и римлянина, соединенные по две и составляющие двадцать три пары. Жизнеописания создавались с IV в. до н. э., но строгих рамок жанра биографии не существовало. Выделяются два типа жизнеописаний: 1) биографии, написанные как бы по вопросам или рубрикам анкеты, описывающие происхождение деятеля, внешний вид, здоровье, достоинства, недостатки, вкусы, привычки, события жизни, вид и обстоятельства смерти; 2) биографии риторического типа, в которых автор эмоционально оценивает личность и жизнь описываемого, и биография становится сочинением похвального или порицательного характера [24, 119121]. Жизнеописания Плутарха не относятся ни к одному из этих типов. Писатель отказывается от характерного для первой группы коллекционирования материала с целью доставить читателю информацию и развлечение. Он не придерживается хронологии и рубрик, а стремится создать непрерывное повествование, мысли в котором движутся ассоциативно. Драматические сцены перемежаются с нейтральными сообщениями и неторопливыми размышлениями. Эти биографии нельзя отнести и к риторическому типу, потому что автор находит, в чем упрекнуть даже и самых достойных деятелей (Per. 31; Brut. 56), а самых порочных может похвалить (Ant. 2; Dem. 3). Писатель делится с читателями сомнениями, часто он не до конца уверен, хорош или плох описываемый им человек. Его биография это морально-психологический этюд, начало которого часто напоминает любимую Плутархом диатрибу разговор с воображаемым собеседником. Говорит один человек, отражая возможные возражения. Он перебивает сам себя, обращается к читателю, спорит с воображаемым оппонентом. Вот как начинается биография Демосфена:

  • 3974. Последний из могикан. Купер Фенимор
    Литература

    В войнах между англичанами и французами за обладание американскими землями (1755- 1763) противники не раз использовали междуусобицы индейских племен. Время было трудное, жестокое. Опасности подстерегали на каждом шагу. И неудивительно, что ехавшие в сопровождении майора Дункана Хейворда к командующему осажденным фортом отцу девушки волновались. Особенно тревожил Алису и Кору - так звали сестер - индеец Магуа по прозвищу Хитрая Лисица. Он вызвался провести их якобы безопасной лесной тропой. Дункан успокаивал девушек, хотя сам начинал волноваться: неужели они заблудились? На счастье, под вечер путники встретили Соколиного Глаза - это имя уже прочно закрепилось за Зверобоем - да не одного, а с Чингачгуком и Ункасом. Индеец, заблудившийся днем в лесу?! Соколиный Глаз насторожился куда больше Дункана. Он предлагает майору схватить проводника, но индеец успевает улизнуть. Теперь уже никто не сомневается в предательстве индейца Магуа. С помощью Чингачгука и его сына Ункаса Соколиный Глаз переправляет путников на маленький скалистый островок.

  • 3975. Последний поэт Серебряного века.
    Литература

    Пастернак Ахматова Тарковский создали традицию: «Смерть поэта» назвал стихи о гибели Маяковского Пастернак; «Смерть поэта» отозвалась Ахматова, когда умер Пастернак; «Смерть поэта» это был не просто отзвук лермонтовского названия. Лермонтов противопоставил светоч гения губительной тьме, окружающей его. Поэты двадцатого века сплачивались, чтобы противостоять тьме. Написать о затравленном, оклеветанном Пастернаке, исключённом из Союза писателей, “вчера умолк неповторимый голос” было не меньшей дерзостью, чем бросить палачам: “вы, жадною толпой...” Ахматова строила величественный нерукотворный монумент поэту:

  • 3976. Последняя повесть Лермонтова
    Литература

    Здесь и возникает в повести тема любви к «воздушному идеалу», которая должна была, вероятно, стать одной из центральных. Она оборвана, но уже по написанной части повести и по планам мы вправе заключать, что именно эта страсть явилась причиной самоубийственного решения Лугина играть до конца и должна была привести его к трагической катастрофе. Все исследователи повести сходились на том, что описание «женщины-ангела» у Лермонтова отличается напряженным лиризмом, заставляющим вспомнить его «Как часто, пестрою толпою окружен...» и «Из-под таинственной, холодной полумаски» (1841), и что оно вовсе лишено иронического начала. Здесь нам еще раз придется напомнить читателю, что вся любовно-психологическая коллизия повести вырастает на автобиографической основе: внешняя непривлекательность Лугина, психологические барьеры в его взаимоотношениях с женщинами (ср. подобные же у Печорина в «Княгине Лиговской» и у Вернера в «Княжне Мери»), стремление к «воздушному идеалу» женщины как форма их компенсации - все это самонаблюдения, интроспекция, преобразованные в лирическую ситуацию поздних стихов [53]. Мы не случайно пользуемся здесь «психологической» терминологией: в отличие от лирики «Штосс» и в этом случае аналитичен и «физиологичен»; механизм душевной жизни своего героя Лермонтов ни на минуту не выпускает из вида: опыт психологических анализов «Героя нашего времени» дает себя знать. Он сказывается, между прочим, и в трансформации популярного романтического мотива, которого когда-то коснулся Лермонтов в раннем стихотворении «Поэт» (1828): художник (в данном случае Лугин) пытается запечатлеть на полотне преследующий его женский образ, но безуспешно; эскиз женской головки, многократно перерисованный и все не удававшийся до конца, есть предвосхищение «воздушной красавицы», явившейся ему в виде призрака - дочери старика. «Легенда о Рафаэле» Ваккенродера, известная Лермонтову еще в Благородном пансионе [54], повторена в своих существенных чертах, но получает не эстетико-религиозное, а скорее психологическое обоснование. Очень возможно, что эта сюжетная линия при продолжении повести должна была получить завершение, но всякие предположения здесь гадательны. Если мы добавим ко всему этому уже упоминавшуюся нами группу стихотворений 1840-1841 гг. с устойчивым мотивом загробной любви, мы сможем обозначить то лирическое поле, в котором возникают заключительные сцены известного нам отрывка. Они показывают лишний раз, что трактовка всей повести как антиромантической встречает затруднения почти непреодолимые.

  • 3977. Пословицы советского народа
    Литература

    Можем ли мы, однако, безоговорочно утверждать, что все советские пословицы последнего семидесятилетия были созданы искусственно, придуманы за столами агитаторов и введены в речевой обиход насильственно? Многое подтверждает такое предположение [7] - и в то же время многое говорит о том, что в советском государстве удалось скорректировать общественное сознание, массовую ментальность людей: на обыкновенную действительность многие советские люди стали смотреть сквозь призму "добавочной действительности" [8], принимая навязанный им мир идей за мир реальнее действительного [9]. Именно эта новая ментальность в первую очередь отличает "советского человека", которого за Александром Зиновьевым называем "homo sovieticus" [10]. Если же "хомо советикус" существует, то советские пословицы вполне оправданно можно признать аутентичным, неподдельным выражением души советского человека и его именно отношения к миру; деление на "собственно пословицы" и "лжепословицы" не имело бы тогда оснований. Таким образом, вопрос о "пословицах советского народа" представляет собой, по сути дела, вопрос о степени - о радиусе действия и глубине охвата - явления, которое Чеслав Милош назвал "пленением умов" (Milosz, 1983). Нельзя исключить, что плененными (может, в неодинаковой степени) оказались и умы других народов в бывшем социалистическом лагере; поиск аналогов "советских пословиц" в польском, чешском, словацком, болгарском, немецком языках должен вскоре бросить свет на этот вопрос.

  • 3978. Постмодернизм — боль и забота наша
    Литература

    Но все это, несмотря на заявленное стремление “укрупнить масштаб”, все-таки находится еще в пределах того типа исследования, которого придерживается М. Липовецкий на протяжении всей книги. Гораздо более важными представляются мне положения, содержащиеся в заключительном разделе монографии, который так и называется: “Специфика русского постмодернизма”. Здесь действительно происходит укрупнение масштаба, и начинается оно с одной из ключевых фраз во всей книге: споры о постмодернизме потому обрели такую остроту в нашей стране, что “вопрос о русском постмодернизме... это в первую очередь вопрос об адекватности русской культуры самой себе” (с. 298; казалось бы, столь очевидная мысль, но отчетливо сформулирована она только здесь, в книге М. Липовецкого). Действительно: если постмодернистская мировоззренческая основа, даже в отечественном варианте, утвердится, если не будет найден ответ на этот вызов, о сути русской культуры духовном просвещении человека, посредничестве между горним миром и повседневностью, помощи в осознании человеком своего места во Вселенной надо будет забыть. Стать другой она не сможет, не превращаясь в бледную копию зарубежных западных образцов, значит, речь идет не менее чем о конце культуры. Но М. Липовецкий оставляет в стороне эти вопросы. Основную специфику русского постмодернизма он видит в том, что если на Западе речь шла о дроблении модернистской модели мира, то в нашей стране постмодернизм вырастал “из поисков ответа на диаметрально противоположную ситуацию... из попыток, хотя бы в пределах одного текста, восстановить, реанимировать культурную органику путем диалога разнородных культурных языков” (с. 301). Далее он проводит аналогии с латиноамериканскими литературами и приходит к выводу, что в силу отставания от мирового литературного процесса, чувства культурной изоляции, “комплекса неполноценности”, осознания собственной недостаточности и “тоски по мировой культуре” и там и здесь возникает тяга к “возвращению в утраченный контекст” (с. 301, 303). Для латиноамериканских литератур существенны и требуют восстановления пространственные разрывы с культурами Старого Света, Африки и доколумбовой Америки, для русской разрывы временные, произошедшие в советскую эпоху. “Постмодернизм переводит в глобальный масштаб ту отчужденность по отношению к мировой культуре, от которой, кажется, столь очевидно страдает русская, советская и постсоветская культура, но этим достигает обратного: полной синхронизации русской культуры с мировой” (с. 308). Ура! Наконец-то догнали! можно было бы в эйфории воскликнуть тут и подбросить в воздух головной убор. А если серьезно: я незнаком с ситуацией в латиноамериканских литературах, может, там действительно чувство отсталости и неполноценности актуально, но, думаю, никак не для Борхеса (в свое время) или для Гарсиа Маркеса; если там кто-то подобными переживаниями и озабочен, то, как и в России, авторы третьего или четвертого ряда, страдающие прежде всего от недостатка собственных творческих сил (вновь дает о себе знать недооценка М. Липовецким весьма важного критерия художественного качества). Вряд ли вообще может идти речь об “отставании” русской культуры в XIX веке и в начале ХХ-го, да и в советское время, если учитывать творчество всех писавших на русском языке, об этом едва ли можно говорить. Исторические и политические условия, конечно, накладывали отпечаток на становление и развитие русского постмодернизма. Но характерно, что о повторении “вслед” и даже о вариативном следовании западным образцам можно говорить лишь применительно к авторам, вошедшим в литературную жизнь в последнее десятилетие, когда уже никаких внелитературных задержек естественного развития не было.

  • 3979. Постмодернистские тенденции в современной прозе
    Литература

    Литература

    1. Аверин Б. История моего современника А.Г.Битова. // Звезда, 1996. - №1.-С.194-179.
    2. Агеносов В. Анкудинов К. Современные русские поэты. Справочник антология. - М., 1998 364с.
    3. Айзенберг М. Возможность высказывания. // Знамя, 1994. - №6. С.191 198.
    4. Активные формы преподавания литературы: лекции и семинары на уроках в ст. классах. /Р.И.Альбеткова, С.Г.Герке, Л.Б.Гладкая и др. Сост. Р.И. Альбеткова. М.: Просвещение, 1991. 175 с.
    5. Антонов А. Внуяз. // Грани, 1995. - №177. С.145 148.
    6. Антоненко С. Пост постмодерн?// Москва, 1998. - №8. - С.175 180.
    7. Артамонов С.Д. Сорок веков мировой литературы в 4 кн. Кн.4 Литература нового времени. М.: Просвещение, 1997. 336с.
    8. Барт Р.Избранные работы: Семиотика. Поэтика: пер. с фр. М.: Изд. Группа Прогресс, 1994. 616с.
    9. Белая Г.А. Художественный мир современной прозы. М.: Наука, 1983. 191с.
    10. Берг М.О. О литературной борьбе. // Октябрь, 1993. - №2. С.184 192.
    11. Битов как состояние и достояние. // Книжное обозрение, 1998. - №37. С.13
    12. Битов А. Пушкинский дом. - М.: Известия, 1990. 399с.
    13. БСЭ (в 30 т.) Гл. ред. А.М.Прохоров. М.: Советская энциклопедия, 1978.
    14. Возрастная и педагогическая психология: Учебное пособие для студентов пед. институтов по спец. № 2121 Педагогика и методика нач. обучения, - М.В. Матюхина, Т.С. Михальчик, Н.Ф.Прокина и др.; Под ред.М.В.Гамезо и др. М.: Просвещение, 1984. 256с.
    15. Войцеховский Б. Виктор Пелевин: Ельцин тасует правительство по моему сценарию! // Комсомольская правда, 1999. 25 августа. С.12 13.
    16. Генис А. Беседа седьмая: Горизонт свободы. Саша Соколов. // Звезда, 1997. - №8. С.236 238.
    17. Генис А. Виктор Пелевин: Границы и метаморфозы. //Знамя, 1995. - №12. С.210 214.
    18. Иванов А. Как стеклышко. Вен. Ерофеев вблизи и издалече. //Знамя, 1998. - №9. С.170 177.
    19. Иванова Н. В полоску, клеточку и мелкий горошек (перекодировка истории в современной русской прозе). //Знамя, 1999. - №2. С.176 185.
    20. Ильин И.П. Постмодернизм от истоков до конца столетия: эволюция научного мифа. - М.: Интрада, 1998. 225с.
    21. Качурин М.Г., Матольская Д.К. Методика факультатива по литературе в восьмом классе. Пособие для учителя. - М.: Просвещение, 1980. 128с.
    22. Кожинов В. Статьи о современной литературе. - М.: Советская Россия, 1990. 544с.
    23. Корнев С. Столкновение пустот: может ли постмодернизм быть русским и классическим? //НЛО, 1997. - №28. С.244 259.
    24. Кривцун О.А. Эстетика: Учебник. М.: Аспект Пресс, 1998. 430с.
    25. Культурология. Учебное пособие для студентов вузов. Р.-на-Д.: Феникс, 1997. 576с.
    26. Курицын В. Постмодернизм: новая первобытная культура. //Новый мир, 1992. - №2. С.225 232.
    27. Курицын В. Время множить приставки: к понятию постмодернизма. //Октябрь, 1997. - №7. С.178 183.
    28. Курицын В. О некоторых попытках противостояния авангардной парадигме. //НЛО, 1996. - №20. С.331-357.
    29. Курицын В. К ситуации постмодернизма. //НЛО, 1995. - №11. С.197-223.
    30. Курицын В. Концептуализм и соц-арт: тела и ностальгии. //НЛО, 1998. - №2. С.306-310.
    31. Курицын В. Очарование нейтрализации. //Литературная газета, 1992. 11 марта (№11). С.4.
    32. Курицын В. Группа продленного дня. //В.Пелевин. Жизнь насекомых. М.: Вагриус, 1997.- С.7-12.
    33. Кутырев В. Постмодернизм. //Москва, 1998. - №9. С.6-9.
    34. Лавров В. Три романа А Битова или воспоминания о современнике. //Нева, 1997. - №5. С.185-196.
    35. Лосева И.Н., Капустин Н.С., Кирсанова О.Т., Тохтамышев В.П. Мифологический словарь. Р.-на-Д.: Феникс, 1997. 576с.
    36. Липовецкий М. Разгром музея. Поэтика романа А.Битова Пушкинский дом. //НЛО, 1995. - №11. С.230 244.
    37. Липовецкий М. Паралогия русского постмодернизма. //НЛО, 1998. №2. С.285-304.
    38. Липовецкий М. Изживание смерти. Специфика русского постмодернизма. //Знамя, 1995. - №8. С.194-205.
    39. Липовецкий М. Патогенез и лечение глухонемоты.//Новый мир, 1992. - №7. С.213-223.
    40. Липовецкий М. Апофеоз частиц, или диалоги с хаосом. //Знамя, 1992.-№8. С.214-224.
    41. Липин.Г.В. Майкл Муркок пророк новой волны. //Литературное обозрение, 1998. - №4. С.35-37.
    42. ЛЭС. М.: Сов. Энциклопедия, 1997. 752с.
    43. Литература. Факультативные курсы. 2-е издание. М.: Просвещение, 1997. 32с.
    44. Методика преподавания литературы: Уч. для студентов пед. ин-тов по спец-ти №2101 Русский язык и литература Под ред. З.Я. Рез. 2-е изд., дораб. М.: Просвещение, 1985. 368с.
    45. Мин во общего и профессионального образования РФ. Программы для общеобр. Учреждений. Литература 1-11 классы. / под ред. В.Г.Городецкого, Т.Ф.Курдюмовой, В.Я.Коровиной. М.: Просвещение, 1997. 96с.
    46. Нефагина Г.Л. Русская проза второй половины 80-х нач. 90-х гг. ХХв. Уч. пособие для студентов филфаков вузов. Минск, 1997. 231с.
    47. Новиков В. Заскок. //Знамя, 1995. - №10. С189-199.
    48. Поиск новых путей: из опыта работы. / сост. С.Н.Громцева. М.: Просвещение, 1990. 191с.
    49. Пелевин В. Сочинения: в 2 т. Т.1: Омон Ра: Роман; Бубен нижнего мира: Рассказы. М.: Терра, 1996. 368с.
    50. Рейнгольд С. Русская литература и постмодернизм. // Знамя, 1998. №4. С.209-220.
    51. Русская литература ХХв. В 11 кл. Учеб. Для общеобразоват. учеб. Заведений в2-х частях. Ч. 2 / В.В.Агеносов и др.; Под ред. В.В.Агеносова. М.: Дрофа, 1996. 352с.
    52. Рыбникова М.А. Очерки по методике литературного чтения: Пособие для учителя. - 4 изд., испр., - М.: Просвещение, 1985. 288с.
    53. Скоропанова И.С. Русская постмодернистская литература: учебное пособие. М.: Флинта: Наука, 1999. 608с.
    54. Степанян К. Кризис слова на пороге свободы. // Знамя, 1999. - №8. С.204-214.
    55. Урок литературы: пособие для учителя. / сост. Т.С.Зепанова, Н.А.Мещерякова. М.: Просвещение, 1983. 160с.
    56. Федотов Г. Статьи о культуре. // Вопросы литературы, 1990. Февраль. С.189-238.
    57. Философский словарь под ред. И.Т.Фролова. М.: Изд-во политической литературы, 1991. 560с.
    58. Хализев В.Е. Теория литературы. Учеб. М.: Высшая школа, 1999. 398с.
    59. Цветков А. Судьба барабанщика. // Иностранная литература, 1997. - №9. С.229 238.
    60. Эко У. Заметки на полях Имени розы. // Иностранная литература, 1988. - № 10
    61. Эпштейн М. Метаморфозы. // М.Эпштейн Парадоксы новизны. М., 1988. С139-176.
    62. Эпштейн М. Поле карнавала, или Вечный Веничка. //Золотой век, 1993. - №4. С.84-92.
    63. Эпштейн М. Концепты… Метаболы…: О новых течениях в поэзии. // Октябрь, 1988. С.194-203.
    64. Эпштейн М. После будущего. О новом сознании в литературе. // Знамя, 1991. №1. С.217-231.
    65. Эпштейн М. Истоки и смысл русского постмодернизма. // Звезда, 1996. - №8. С.166-188.
  • 3980. Поток сознания
    Литература

    С самого своего возникновения П. отказался от ряда основополагающих идей предшествующей философии (что роднит его с логическим позитивизмом) и предложил совершенно новый тип философского мышления, поставившего во главу угла человеческое действие (ср. прагматика). Поскольку действие в той или иной форме является основной формой жизни человека, а само оно имеет преимущественно не рефлекторный, а сознательный и целесообразный характер, то встает вопрос о тех механизмах сознания, которые обеспечивают продуктивные действия. Поэтому Пирс рассматривал познавательную деятельность не в отношении к внешней объективной реальности, а по отношению к внутренним психологическим процессам. Вместо знания он стал говорить об убеждении, понимая под ним готовность или привычку действовать тем или иным образом. Объективное знание он заменил социально принятым убеждением. Отсюда определение истины как общезначимого принудительного убеждения, к которому пришло бы бесконечное сообщество исследователей, если бы процесс исследования продолжался бесконечно.