Культура и искусство

  • 3761. Монизм христианской антропологии: традиция патристики
    Информация пополнение в коллекции 12.01.2009

    Способность созерцать божественный свет, о которой говорили исихасты и прежде всего Григорий Палама, служила камнем преткновения "для всех рационалистов, не умеющих подняться в своем духовном зрении выше рассудочного понимания духовных ценностей".16 Если смысл поэзии неизъясним на уровне рассудочного схематизма, то как могут глубинные духовные озарения, прозрения объяснены лишь средствами научного знания?! Иррационалисты в философии, столкнувшись с непониманием научно ориентированных читателей, восклицали, что ничего нет научного, кроме науки, что есть искусство, музыка, поэзия, никак не подлежащие суду над собой науки. Мистика столкнулась с подобными проблемами гораздо раньше и восточные Отцы Церкви разъяснили ограниченность рационалистического постижения человека тоже в те далекие века, в которые об иррационалистической философии еще не помышляли. Мистику "открываются бездны вечного бытия", он "сам лично переживает аутентичное чудо восхождения на Фавор".17 Духовному взору мистика открывается и целостность всего бытия в его прошлом, настоящем, будущем, и в то же время не теряется в этом всеединстве персональное бытие каждого человека, то есть речь идет о подлинной конкретности познания как единства многообразия, об "обоженной полноте человеческого существа".18

  • 3762. Монолог в полилоге
    Информация пополнение в коллекции 12.01.2009

    Существуют такие понятия, как монологическая речь, диалогическая речь и полилогическая речь. Монолог, диалог, полилог - формы общения. Общение - потребность человека как социального, разумного существа, как носителя сознания. "Настоятельная потребность общения с другими людьми определялась в первую очередь совместной трудовой деятельностью, в процессе которой люди должны были понимать друг друга, устанавливать нужные для успеха дела контакты, учитывать зависимость этого успеха от возможностей каждого ее участника"[1]. Потребность общения играет важную роль в системе всех потребностей человека. В общении могут принимать участие один, два и более людей. Обычно говорит один человек, другие слушают. Если мы говорим о монологе, диалоге и полилоге, нужно принять во внимание участников общения. Если один человек говорит, а другие только слушают, то это монологическая форма речи. "Монолог -развернутое высказывание одного лица, вид речи, совсем или почти не связанной с речью собеседника ни в содержательном, ни в структурном отношении"[2]. Непосредственной реакции собеседника на то, что говорится, здесь не предполагается, он только слушает, то есть у слушателя в монологе пассивная роль. Подлинный монолог - письменная речь, которая обращена во внешний мир без непосредственной реакции.

  • 3763. Мономиф
    Курсовой проект пополнение в коллекции 12.01.2009

    В качестве Темного Героя стоит также вспомнить Сета (Сетха), которого мы уже упоминали, рассматривая миф об Осирисе (Усире) и Исиде (Исет). Сет был родным братом Осириса и Исиды и, таким образом, дядей их сыну, Гору-са-Исет (Хору). Дядя, убийца отца, узурпатор трона и противник в жестокой битве - для Гора Сет являлся типичнейшим Антагонистом. Но мы знаем, что Сет, как и Осирис, родился Героем. Вся эта пятерка богов появилась на свет при чудесных обстоятельствах. Пока в материнском чреве небесной коровы они влюблялись и совокуплялись, Ра проклял связь Геба, Бога Земли и Нут, Богини Неба, и объявил, что их дети не родятся ни в одном из месяцев года. Но Тот (Джехути), от которого (по Плутарху) была зачата Исида, выступил против Ра. Он выиграл в шашки у Яха, Бога Луны, одну семидесятую часть каждого дня, сложил эти части и прибавил полученные пять дней к году, который до этого состоял из трехсот шестидесяти дней. Эти дни не вошли ни в один из месяцев, это дословно «пять дней сверх года», которые праздновались египтянами как дни рождения Богов. В первый день родился Осирис, во второй - Гор-ур, Гор старший. В третий день сверх года родился Сет, в четвертый Исида и в пятый - Нефтида. У Осириса было право первородства, и благодаря этому он стал царем мира. Но Сет был младшим сыном, а в мифах это не менее значимо. И главное - четверо Богов родились вовремя и естественным способом, их родила Нут; а Сета она не хотела рожать, т.к. он был еще недоношен. И Сет родился сам, он самостоятельно вылез из раны, которую проделал в боку матери. Вот истинный подвиг Героя, которым не мог похвастаться Осирис; это действительно героическое рождение. Оба брата были Богами и Героями, оба совершили божественный инцест, женившись на своих сестрах, с которыми совокупились еще во чреве матери. Им предстояла борьба за трон, и, казалось бы, Герою гарантирована победа - и наоборот, победа должна была неопровержимо свидетельствовать о героизме победителя. Но все оказалось совсем не так. Сет победил, причем победил дважды, отобрав в первый раз жизнь Осириса, а во второй - его фаллос. То, что называется воскрешением Осириса, не есть истинное воскрешение. Осирис не смог возродиться к жизни на Земле, он смог лишь продолжить свое существование в Дуате, в царстве мертвых. Он проложил туда путь и принес египтянам свою благую весть - что можно избежать небытия после смерти - если совершить бальзамирование и определенные обряды. Еще более символично, что Осирис потерял не только жизнь, но и фалличность, которой древние египтяне придавали не меньшее значение, чем современные психоаналитики. Египетский Бог плодородия Мену, как носитель креативного начала, обладал тремя (!!!) фаллосами. А Осирис потерял свой единственный. Сет разрубил его труп и разбросал куски по свету. Исида собрала разрубленные части и спеленала мумию, но фаллос уже был съеден рыбами. Для совокупления с мертвым мужем ей пришлось заменить его орган деревянным фаллоимитатором. Казалось бы, разгром полный - потерю фалличности искупить нечем. Осирис убит и кастрирован, Сет празднует победу. Но что мы видим в мистериях Осириса - Джед, фаллический столб, который фараон поднимает за веревку. И когда он поднят, он становится Осирисом. А когда его затем связывают и опускают, он становится Сетом.

  • 3764. Монотеистическая религиозность
    Информация пополнение в коллекции 12.01.2009

    Одним из наиболее характерных явлений религиозной жизни уже в эпоху эллинизма стал синкретизм, взаимное проникновение религиозных верований и культов различных народов Средиземноморья, вступающих во все более тесный контакт друг с другом. Религиозный синкретизм сводился тогда прежде всего к проникновению ближневосточных религиозных верований и образов, обладавших тысячелетней историей и шлифовавшихся в течение веков многочисленным жречеством, в религиозное сознание и религиозную жизнь сначала греков, а затем и римлян. Широкое распространение получили мифы и культы Осириса и Исиды, Аттиса и Кибелы, Адониса и Афродиты. Образы этих страдающих, умирающих и воскресающих богов некогда возникли как олицетворение растительной силы природы с ее годовыми циклами. Но в условиях усложнявшейся жизни эллинско-римских городов эти образы приобретали символический смысл, на первый план выступала их сущность в качестве глубоко и несправедливо пострадавших богов. К ним и тянулись страждавшие души как свободных, так и рабов, которые нуждались в утешении. Возникли многочисленные религиозные общины-уже не столько как национальные и племенные объединения, сколько как добровольные религиозные сообщества лиц различных национальностей, концентрировавшихся в тех или иных городах. Перед лицом огромного бюрократического государства, все туже завинчивавшего пресс бесчеловечной эксплуатации, ее многочисленные жертвы стремились, выражаясь словами Энгельса, к бегству от внешнего мира в мир внутренний. Не видя никакого выхода и просвета в земном мире, они искали его в загробном и участие в различных религиозных мистериях рассматривали как гарантию будущего, посмертного спасения души. Представление о бессмертии человеческих душ, развивавшееся уже в VI в. до и. э. в орфико-пифагорейских общинах, становилось необходимым компонентом такого рода мистерий.

  • 3765. Монтаж- одно из важнейших средств кинематографа
    Информация пополнение в коллекции 12.01.2009

    Но значительно раньше появилась точка зрения на монтаж как на новый метод художественного мышления. И если эта позиция доказуема, если она верна, то она вступает в противоречие с пониманием "монтажа" как одного из выразительных средств. В творчестве и режиссер, и драматург, и оператор задумывают и создают свое произведение, используя много или несколько выразительных средств из общего арсенала своего искусства, в том числе и монтаж. Всякое произведение, так или иначе, - плод художественного мышления. Но метод художественного мышления располагается принципиально выше в иерархии значимости по отношению к средствам реализации идей. Получается нелепица: одно и то же одновременно служит и "головой" и "хвостом"!

  • 3766. Монументальная живопись Древнего Египта
    Информация пополнение в коллекции 12.01.2009

    Во времена Среднего царства, после некоторой борьбы за власть между номами, когда в 20 веке до нашей эры к власти приходит фараон Аменемхет I, наступает общий хозяйственный подъем, рост городов, усиление обмена, что приводит к расцвету культуры. Время Среднего царства справедливо считается одним из наиболее значительных периодов в истории культуры и искусства Древнего Египта. Искусство Среднего царства представляло собой сложное явление. В условиях политической борьбы и фараоны и номархи использовали и искусство. Возвеличивание себя на манер древних фараонов снова вошло в моду. Хоть и стало невозможным возводить такие же величественные пирамиды, во внутреннем оформлении старались подражать во всем. Особено это подражание затронуло монументальную живопись. Это подражание очень ярко видно при сравнении сцены охоты в пустыне в гробнице визиря Антефокера в Фивах с подобной же сценой в заупокойном храме фараона Сахура. Та же часть пустыни, огороженная сеткой, внутри которой загнаны звери; так же слева и в той же условной позе, что и фараон Сахура, изображен Антефокер. За Антефокером идет оруженосец, изображение которого, согласно канонам, в два раза меньше изображения хозяина. При дальнейшем сравнении видно, что сцена охоты Антефокера в основных чертах воспроизводит композицию, созданую в древнем царстве. Подобное повторение древних образцов прослеживается в искусстве начала Среднего царства и на ряде других сюжетов. Иным характером отличаются памятники, созданные в ряде местных центров, в частности при дворах правителей номов, расположенных в Среднем Египте. Именно в этих центрах начали развиваться передовые художественные направления в искусстве начала Среднего царства. А почему? Как следствие политической и экономичесткой самостоятельности, приобретенной этими номами в конце Древнего царства. Номархи чувствовали себя хозяевами своих областей, так же возвеличивали себя, но появилось как бы больше культурных центров так как номы, как и фараоны, так же окружали себя искусными зодчими, скульпторами, художниками. Известная самобытность общественной среды способствовала преодолению местными художниками ряда традиций: для их произведений характерны поиски новых способов передачи окружающего мира, что соответствовало новым задачам, стоящим перед искусством и вызванным всей сложившейся к началу 20-го века исторической обстановкой. Падение Древнего царства нарушило казавшиеся незыблемыми устои, что способствовало известному росту индивидуалистических стремлений, поиску более конкретных знаний, что, в свою очередь, привело к большей реалистичности в искусстве. Росписи на стенах гробниц номархов Среднего Египта представляют собой подлинные картины жизни. Изображения на стенах дополняются написанными тут же автобиографиями номархов, изложенными прекрасным литературным языком. Художники стремятся изображать события со всей доступной им конкретностью. Сравнение одинаковых по тематике сцен из этих гробниц и из гробниц придворной знати наглядно показывает из различия. Рассмотрим ту же сцену охоты в пустыне, но в гробнице номарха 14 нома Сенби. Несмотря на то, что изображение сцены в общем остается прежним (слева охотник, справа - загон) и многие фигуры зверей имеют свои прототипы в Древнем царстве, тем не менее все изображение явно отличается большим реализмом. Вместо условного расположения зверей по рядам они даны на разных уровнях на фоне песчаных холмов пустыни. Сенби изображен в естественной живой позе: он остановился на бегу и, опираясь на левую ногу, внимательно целится в намеченного зверя. Спутник Сенби одного с ним роста, причем оба они одеты так, как фактически и одевались воины-охотники. Не менее своеобразна и сцена охоты в гробнице номарха 15 нома Тхутихотепа, где престарелый номарх стоит возле загона, опираясь на посох и кутаясь в плащ, и наблюдает, как охоятся его сыновья. Новую трактовку прежних сюжетов можно также найти и во многих других случаях, особенно в сценах различных работ, где художник, изображая представителей низших слоев населения, был менее связан каноном. Встречаются и новые сюжеты, например, таково известное изображение прихода кочевников. Но наибольшего успеха достигли художники в изображении животных, где они также были менее всего стеснены каноном. В знаменитых росписях со сценой охоты среди нильских зарослей из гробницы номарха 16 нома Хнумхотепа II дана новая трактовка природы зарослей папирусов с летящими птицами и охотящимися дикими кошками. И птицы и животные изображены в различных живых позах, новшеством является и богатство красок: применены не только новые оттенки (густо-оранжевый, желтовато-серый и другие), но и даются переходы одного цвета к другому. Серебристая голубизна чешуи на спине рыбы незаметно переходит в розовато-белую окраску брюшка, голубой затылок цапли желтовато-белую шею. Настенные росписи перестают быть более графикой, чем живописью. Росписи отличаются смелым сопоставлением цветовых пятен: на фоне нежной зеленой листвы выделяется яркое оперение удода. Интересно дана расцветка кошки, где художник при помощи серовато-коричневых мазков по желтому фону попытался передать пушистую шерсть животного. Среднее царство было важным и плодотворным периодом в истории египетской монументальной живописи. Наряду с творческой переработкой наследия Древнего царства оно создало много нового.

  • 3767. Монументальная скульптура
    Информация пополнение в коллекции 12.01.2009

    Генеральной идеей владимирской скульптуры было прославление мудрого правителя. Конечно, это чисто феодальная идея, но в условиях XII века, когда Руси грозило полное распадение на части, она соответствовала интересам народа. Поэтому ее пластическое осуществление получило приподнятый и даже ликующий характер. Так идейным и композиционным центром пластического убора трех (кроме восточного) фасадов Дмитровского собора является царь Давид. Он изображен молодым (но в короне!) псалмопевцем, восседающим на "троне", у основания которого расположены львы, а по сторонам птицы. На левом колене Давид держит псалтырь. (Иконографически представляет соединение образа Давида-музыканта, довольно частого в средневековых миниатюрах, с образом Христа во славе. Является, скорее всего, плодом местного творчества, поскольку аналоги такому изводу неизвестны. Первыми исследователями владимиро-суздальской скульптуры принимался за изображение Христа). Все звери, птицы, люди, мир природы и. фантастические существа как бы внимают голосу певца, в виде которого изображен Давид. Барельефные изваяния царя Давида-псалмо-певца, трижды повторенные в центральных полукружиях фасадов, хорошо видны. Очевидно, он олицетворял в те времена мудрого правителя. Остальные плоскости заполнены множеством скульптурных изображений, главным образом, растительных мотивов, а также фантастических, сказочных птиц и зверей, но не хищных и кровожадных, а добродушных, спокойно взирающих на нас сверху (грифоны, представленные в боковых закомарах, держат в когтистых лапах лань, но не терзают ее, чем отличаются от восточных и романских прообразов). Все эти птицы и звери гуляют в сказочном саду, созданном фантазией художника, и лишь изваянные по сторонам от мудрого правителя животные внимают его наставлениям.

  • 3768. Мораль
    Информация пополнение в коллекции 15.05.2002

    Парадокс моральной оценки связан с вопросом о том, кто молот вершить моральный суд, кто имеет право выносить моральные оценки. Логично было бы предположить, что такую функцию могут взять на себя люди, выделяющиеся из общей массы по моральным качествам, подобно тому как это происходит во всех других областях знания и практики, в которых решающим является слово специалиста (право авторитетного суждения о музыке имеет музыкант, по юридическим вопросам - юрист и т.д.). Однако одним из несомненных нравственных качеств человека является скромность, еще точнее, осознание своего несовершенства. Более того, чем выше человек в нравственном отношении, тем критичней он к себе относится. Поэтому действительно нравственный человек не может считать себя достойным кого-то судить. С другой стороны, люди, охотно берущие на себя роль учителя и судьи в вопросах морали, обнаруживают такое качество, как самодовольство, которое органически чуждо морали и безошибочно свидетельствует о том, что эти люди взялись не за свое дело. Жизненные наблюдения свидетельствуют, что в такой ложной роли чаще всего выступают люди, которые занимают более высокие ступени в социально-иерархических структурах (руководители по отношению к подчиненным, учителя по отношению к ученикам и т.д.).

  • 3769. Мораль и нравственность
    Информация пополнение в коллекции 25.12.2002

    Моральное сознание - включает в себя познание, знание, волевое побуждение и определяющее воздействие на моральную деятельность и моральные отношения. Сюда также относят: моральное самосознание, моральную самооценку. Моральное сознание всегда аксиологично, ибо в каждом своем элементе оно заключает оценку с позиции выработанной системы ценностей и опирается на определенную совокупность моральных норм, образцов, принципов традиций и идеалов. Моральное сознание как система оценок со знаками плюс или минус, отражает действительность сквозь призму одобрений и осуждений, через противоположность добра и зла, отношение и деятельность, намерения - эти категории в вопросах этики имеют первостепенное значение. Аристотель, впервые в европейской этике всесторонне рассмотрел понятие "намерение", понимал его именно как основание добродетели и сознательно противопоставлял, отличал от воли и представления ("Никомахова этика", книга III, гл.4, 5, 6, 7). Намерение не имеет дело с тем, что невозможно осуществить, а направлено на то, что во власти человека, оно касается средств достижения цели (нельзя сказать: я намереваюсь быть блаженным) в отличие от воли вообще, которая может иметь дело с невозможным (желание бессмертия, например), и направлять на то, что вне нашей власти (желание победы тому или иному атлету в соревновании), касается целей человека. Рациональное зерно мысли Аристотеля, согласно которой намерение касается средств, а воля - целей человеческой деятельности, состоит в том, что содержанием намерения могут быть, как правило, цели осуществимые, реальные, взятые в единстве со средствами их достижения. Намерение также не есть представление. Первое всегда практически ориентировано, выделяет в мире только то, что во власти человека, второе простирается на все: и на вечное, и на невозможное; первое различается добром и злом, второе - истинностью и ложностью; первое есть указание к действию, говорит о том, чего добиваться и чего избегать, что делать с предметом; второе анализирует, что такое сам предмет и чем он полезен; первое хвалят, когда оно сообразуется с долгом, второе - когда оно истинно; первое касается того, что известно, второе того, что нам неизвестно. К тому же, завершает свою сравнительную характеристику Аристотель, лучшие намерения и лучшие представления встречаются не у одних и тех же людей. Собственный существенный признак намерения Аристотель усматривает в том, что ему предшествует предварительный выбор, взвешивание мотивов, под которыми он прежде всего понимает различную побуждающую роль разума и удовольствий: " Оно есть нечто, что избирается преимущественно перед другими".

  • 3770. Мораль и социальное управление
    Информация пополнение в коллекции 02.02.2012

    С этой точки зрения единственным источником нравственного начала в человеке есть бог, создавший человека «по своему образу и подобию» и дала ему нравственные заповеди. В пользу религиозного обоснования нравственности обычно выдвигаются следующие доводы: во-первых, человек по своей природе стремится к удовлетворению эгоистических интересов и потому не способна сама выработать моральные понятия, во-вторых, потому что в общественной жизни добродетель не всегда награждается, а порок не всегда наказывается и торжествует, то выполнение людьми требований нравственности может обеспечить только их вера в существование загробной жизни, в ад и рай, где осуществляется справедливое воздаяние за добродетели и пороки, только их страх перед «страшным судом», в-третьих, все больше известные требования нравственности впервые были сформулированы в рамках религиозного учения, а потому, даже если не верить в бога, следует, мол, признать ту позитивную роль, что сыграла религия в развитии нравственного сознания человечества.

  • 3771. Мораль и этика в медицине: от Гиппократа до наших дней
    Контрольная работа пополнение в коллекции 18.08.2011

    Среди заповедей древней медицины, дошедших до наших дней и известных каждому культурному человеку, одно из первых мест занимает призыв великого греческого врача и мыслителя Гиппократа «Не навреди» (non nocere), обращенный ко всем медикам. Аристотель считал, что сама культура дала людям уникальное оружие - интеллектуальную силу, но они нередко использовали это оружие не по назначению. Человек без нравственных устоев представляет собой существо дикое и несчастное. Таким образом, внутренняя суть каждого индивида напрямую зависит от уровня его нравственности. Но еще большая нравственная ответственность ложится на врачующего медика. Гиппократ в «Клятве» заявляет: «Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и свое искусство. В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного…». Вся история человечества убеждает в том, что развитие медицинского искусства находится в прямой зависимости от образованности и воспитанности людей, уровня общей культуры народа, нравственных принципов справедливости в обществе. А справедливость, согласно Цицерону, заключается в том, чтобы «никому не вредить и приносить пользу».

  • 3772. Мораль и этика священнослужителя церкви
    Статья пополнение в коллекции 12.01.2009

    Такое продвижение в освящении невозможно без самообразования. Проверьте себя. Как часто вы читаете Священное Писание? Знакомо ли вам содержание основных документов лютеранской Церкви, собранных в «Книге Согласия»? Знаете ли вы наизусть десять заповедей, Символ веры и другие основные христианские определения? К сожалению, многие настолько заняты, что им некогда всем этим заняться всерьез. Возникает вопрос: «Чем же они тогда заняты, если на их основное дело, к которому они призваны Церковью, у них не хватает времени?» Эффективность христианского служения не мыслимо без самообразования служителя. Для того, чтобы всерьёз за себя взяться, необходимо обрести к этому большое желание. К сожалению, такое желание появляется лишь после того, как церковный служитель сильно опозорится перед людьми своим поведением или же своей безграмотностью в том деле, на которое он был поставлен Церковью. Да будет же нашим «двигателем» к совершенству не стрессовая ситуация, а спокойная непрестанная молитва к Богу.

  • 3773. Мораль иудаизма
    Информация пополнение в коллекции 12.01.2009

    Далее в декалоге говорится: „Помни день субботний, чтобы святить его" (Исх., 20 8). Книга Исход мотивирует святость субботы тем, что сам бог почил в этот день, закончив после шестидневных трудов сотворение мира. Второзаконие предписывает „соблюдать день субботний", потому что Яхве вызволил свой народ из египетского рабства. Этим разнобоем в библейских текстах воспользовались раввины. Они опутали субботу своими предписаниями и запретили в этот день зажигать огонь, приготовлять пищу, обсуждать какие-либо дела, работать в поле, лечить больных, хоронить умерших и т. п. И верующие, одурманенные раввинами, покорно исполняли ненужные обряды, еще более проникаясь слепой верой в святость и не-нарушимосгь субботы. Действительное же происхождение субботних запретов никакого отношения к морали не имеет. В глубокой древности у иудеев суббота была посвящена духу Луны. Этим днем отмечались фазы Луны, а потому „день покоя" отмечался каждые семь дней. Верования древних иудеев и нашли отражение в библейской заповеди о субботе.

  • 3774. Мораль і соціальне управління
    Информация пополнение в коллекции 06.10.2010

    Моральні вимоги і контроль за їхнім виконанням здійснюються засобами духовного впливу - через почуття боргу, котре кожна людина повинна усвідомити і зробити мотивом свого поводження і через оцінку і самооцінку його вчинків. Відповідальність у моралі на відміну від права, має не матеріальний, а ідеальний духовний характер (заохочення і покарання). Спираючись на вироблені товариством моральні уявлення, засвоюючи їх, окрема людина може в тій або іншій мірі самостійно регулювати своє поводження і судити про моральне значення всього, що відбувається навколо нього. У такий спосіб у моралі людина виступає не тільки як об'єкт суспільного контролю, але і як самодіяльна особистість (суб'єкт), що володіє своєю власною моральною самосвідомістю - переконаннями, почуттями, схильностями, совістю. Отже, мораль складається з моральної діятеяьності, поведінки людей, вчинків, моральних відношень людей. Моральні діяльність і відношення відбиваються і закріплюються в моральній свідомості. Єдність усіх цих сторін визначає природу і специфіку моралі. Між цими сторонами моралі можуть виникати протиріччя. Відома невідповідність завжди існує між вимогами, запропонованими до людей, і тим, як вони поводяться. Ця невідповідність може виявлятися в окремих відхиленнях від моральних норм, але може прийняти і загальний характер, спрямований у періоди кризи визначеної суспільно-економічної формації. Mораль - явище історичне, вона змінюється і розвивається в ході загального прогресу людського товариства. У історії змінюють один одного основні типи моралі (общинно - родова, рабовласницька, феодальна, буржуазна мораль і комуністична). Та або інша мораль у кінцевому рахунку служить твердженню і зміцненню (або ж поваленню) існуючих суспільних відносин. У класовому товаристві і мораль має класовий характер. Пануюча мораль виконує функцію охорони інтересів правлячого класу, у той час як експлуатований клас, у міру того як усвідомить несправедливість існуючих відношень і вступає в боротьбу з ними, виробляє свою власну, мораль, протилежну тій, що йому нав'язують. Водночас у розвитку моралі спостерігається визначена спадкоємність, що відбиває історичний прогрес загальнолюдської культури, а також відому спільність умов соціального життя в різноманітні історичні епохи і різноманітні соціальні групи. «... У моралі, як і у всіх інших галузях людського пізнання,- пише Ф. Энгельс,- у загальному і цілому спостерігається прогрес» (т. 20, с. 96). В міру прогресу моральних відношень зростає роль особистості в суспільному процесі регулювання поводження. У первісному товаристві соціальна дисципліна трималася силою навички, традицій, авторитетом старійшин роду. Тут не могло бути промови про особисту свідомість, тому що індивід ще не відрізняв себе від роду і не замислювався над тим, чому він кориться його вимогам. Лише в більш пізній період родового ладу, як відзначає К.Маркс, виникає поняття особистої гідності. Окрема людина вже спроможна виступати самостійно від імені інтересів роду. У період розкладання родового ладу і розвитку державно-політичних відношень від людини вже починають вимагати, щоб вона чинила визначені дії, вимагаючи від свого морального почуття і власної самосвідомості. У епоху Реформації усвідомлення людиною морального значення своїх вчинків висувається в моралі на перший план (теорія моральної доброти). Але і силу класового характеру моралі суспільні вимоги в експлуататорському товаристві сприймалися особистістю як щось зовнішнє і часто вступали в протиріччя з її совістю. Чим вище міра гуманності відношень між людьми, тим ширше сфера дії моральності в житті товариства. В міру розвитку суспільної активності і свідомісті народу відбувається поступове звуження сфери права і зростає роль морального початку в повсякденній життєдіяльності.

  • 3775. Мораль помощи и взаимопомощи в дохристианский период Руси
    Информация пополнение в коллекции 12.01.2009

    По-видимому, большее развитие получил и крепче держался другой ряд верований, культ предков. В старинных русских памятниках средоточием этого культа является со значением охранителя родичей род со своими рожаницами, т. е. дед с бабушками, намек на господствовавшее некогда между славянами многоженство. Тот же обоготворенный предок чествовался под именем чура, в церковнославянской форме щура; эта форма доселе уцелела в сложном слове пращур. Значение этого деда-родоначальника как охранителя родичей доселе сохранилось в заклинании от нечистой силы или нежданной опасности: чур меня! т. е. храни меня дед. Охраняя родичей от всякого лиха, чур оберегал и их родовое достояние. Предание, оставившее следы в языке, придает чуру значение, одинаковое с римским Термом, значение сберегателя родовых полей и границ. Нарушение межи, надлежащей границы, законной меры мы и теперь выражаем словом чересчур; значит, чур мера, граница. Этим значением чура можно, кажется, объяснить одну черту погребального обряда у русских славян, как его описывает Начальная летопись. Покойника, совершив над ним тризну, сжигали, кости его собирали в малую посудину и ставили на столбу на распутиях, где скрещиваются пути, т. е. сходятся межи разных владений. Придорожные столбы, на которых стояли сосуды с прахом предков, это межевые знаки, охранявшие границы родового поля или дедовской усадьбы. Отсюда суеверный страх, овладевавший русским человеком на перекрестках: здесь, на нейтральной почве родич чувствовал себя на чужбине, не дома, за пределами родного поля, вне сферы мощи своих охранительных чуров. Все это, по-видимому, говорит о первобытной широте, цельности родового союза. И однако в народных преданиях и поверьях этот чур-дед, хранитель рода, является еще с именем дедушки домового, т.е. хранителя не целого рода, а отдельного двора. Таким образом, не колебля народных верований и преданий, связанных с первобытным родовым союзом, расселение должно было разрушать юридическую связь рода, заменяя родство соседством. И эта замена оставила некоторый след в языке: сябр, шабер по первоначальному, коренному значению родственник, потом получил значение соседа, товарища.

  • 3776. Мораль, этические воззрения средневековья. Рыцарский эпос
    Информация пополнение в коллекции 12.01.2009

    На вопрос, что такое человек, средневековые мыслители давали не менее многочисленные и разнообразные ответы, чем философы античности или нового времени. Однако две предпосылки этих ответов, как правило, оставались общими. Первая это библейское определение сущности человека как "образа и подобия божьего" - откровение, не подлежащее сомнению. Вторая - разработанное Платоном, Аристотелем и их последователями понимание человека как "разумного животного". Исходя из этого понимения, средневековые философы ставили такие примерно вопросы: чего в человеке больше - разумного начала или начала животного? Какое из них существенное его свойство, а без какого он может обойтись, оставаясь человеком? Что такое разум и что такое жизнь (животность)? Главное же определение человека как "образа и подобия бога" тоже порождало вопрос: какие же именно свойства бога составляют сущность человеческой природы - ведь ясно, что человеку нельзя приписать ни бесконечность, ни безначальность, ни всемогущество. Первое, что отличает антропологию уже самих ранних средневековых философов от античной, языческой, - это крайне двойственная оценка человека. Человек не только занимает отныне первое место во всей природе как ее царь - в этом смысле человека высоко ставили и некоторые греческие философы, - но и в качестве образа и подобия бога он выходит за пределы природы вообще, становится как бы над нею (ведь бог трансцендентен, запределен сотворенному им миру). И в этом существенное отличие от античной антропологии, две основные тенденции которой - платонизм и аристотелизм - не выносят человека из системы других существ, в сущности, даже не дают ему абсолютного первенства ни в одной системе. Для средневековых философов, начиная с самых ранних, между человеком и всей Вселенной лежит непроходимая пропасть. Человек - пришелец из другого мира (который можно назвать "небесным царством", "духовным миром", "раем", "небом") и должен опять туда вернуться. Хотя он, согласно Библии, сам сделан из земли и воды, хотя он растет и питается, как растения, чувствует и двигается, как животное, - он сродни не только им, но и богу. Именно в рамках христианской традиции сложились представления, ставшие затем штампами: человек - царь природы, венец творения и т.п. Но как понимать тезис, что человек - образ и подобие бога? Какие из божественных свойств составляют сущность человека? Вот как отвечает на этот вопрос один из отцов церкви - Григорий Нисский. Бог - прежде всего царь и владыка всего сущного. Решив создать человека, он должен был сделать его царем над всеми животными. А царю необходимы две вещи: во-первых, это свобода (если царь лишен свободы, то какой-же это царь?), во-вторых, чтобы было над кем царствовать. И Бог наделяет человека разумом и свободной волей, то есть способностью рассуждения и различения добра и зла: это и есть сущность человека, образ божий в нем. А для того, чтобы он мог сделаться царем в мире, состоящим из телесных вещей и существ, Бог дает ему тело и животную душу - как связующее звено с природой, над которой он призван царствовать.

  • 3777. Моральна культура особистості та етикет
    Информация пополнение в коллекции 22.09.2010

    Проблема формування особистості, впливу на цей процес різних чинників (генетичної спадковості, природного середовища та соціального оточення, субєктів суспільного і сімейного виховання й самовиховання, а також предметно-практичної діяльності та спілкування) і співвідношення понять, за допомогою яких аналізується це явище, не є новою. Вона має свою історію, свою філософсько-соціологічну та психолого-педагогічну традицію. Представники французького матеріалізму XVIII ст. і утопічного соціалізму вважали людину продуктом обставин та виховання: щоб змінити людину, треба змінити середовище і забезпечити виховання. Послідовники суб'єктивного ідеалізму, навпаки, абсолютизували значення самовдосконалення. Проте людина не лише продукт обставин (впливу соціального середовища), а й творець, будівник; у процесі перетворення навколишнього природного і соціального світу вона змінює свій внутрішній світ, свідомість, себе як фізичну, психічну й соціальну істоту. Водночас людина формується як обєкт соціальних відносин, набуваючи суто людських рис шляхом включення в діяльність, суспільні відносини, через привласнення накопиченого попередніми поколіннями досвіду, спілкування з сучасниками, самовдосконалення. Процес засвоєння індивідом зразків поведінки, психологічних механізмів, соціальних норм і цінностей, необхідних для успішного функціонування у конкретно-історичному суспільстві називають соціалізацією. Соціалізація охоплює всі процеси прилучення до культури, комунікації та навчання, за допомогою яких людина набуває соціальної природи і здатності брати участь у суспільному житті. Соціалізація забезпечує адаптацію людини до суспільної практики шляхом засвоєння попереднього досвіду, набуття знань, умінь і навиків діяльності та спілкування. Обєктивною основою соціалізації є соціальне середовище - сукупність об'єктивних чинників, що впливають на формування і поведінку особистості; воно охоплює макро- та мікросередовище. Макросередовище - це єдність способу виробництва, характер суспільного розподілу праці, соціальної структури суспільства, способу життя, систем освіти, виховання та інших соціальних інститутів, які опосередковано впливають на людину, здебільшого через мікросередовище. Мікросередовище як безпосереднє стійке соціальне оточення індивіда впливає на розвиток людини через сім'ю, школу, трудовий, навчальний колектив та різні референтні групи. У соціальному середовищі індивід здобуває позитивний і негативний досвід.

  • 3778. Моральная философия И. Канта
    Информация пополнение в коллекции 02.12.2009

    Уже из самой общей формулы категорического императива вытекает некоторая конкретизация его требований. Он ориентирует людей на деятельность и общежительность, прилагает предикат моральности к такой деятельности, которая осуществляется с постоянной «оглядкой» на ее социальные последствия и, в конечном счете, имеет в виду буржуазно понятое благо общества в целом. Кант вкладывает в формулу императива требование жить природосообраэно, уважать себя и всех других, отбросить «скупость и ложное смирение». Необходима правдивость, потому что лживость делает невозможным общение между людьми; необходимо соблюдение частной собственности, так как присвоение чужого разрушает доверие между людьми, и т. д., И все же категорический императив слишком формален. Кант имеет в виду, что, следуя императиву, нельзя искать какой-то, хотя бы и косвенной, для себя выгоды; поступать сообразно императиву надо именно потому и только потому, что это диктуется велением морального долга. Именно наш долг требует содействовать тому, чтобы люди жили, как подобает Людям, живущим в обществе, а не как животные: «...каждый должен сделать конечной целью высшее возможное в мире благо» Кант дает вторую формулировку категорического императива: «Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого также как к цели и никогда не относился бы к нему только как к средству». Абстрактно-гуманистическая формула императива направлена против религиозного самоунижения. Он «...устранит, во-первых, фанатическое презрение к самому себе как к человеку (ко всему человеческому роду) вообще...» Философ отметает сословные традиции и предрассудки, игнорирует различия и перегородки между сословиями, провозглашает единый для всех мыслящих существ критерий оценки поведения. Категорический императив «будит чувство уважения к себе...». Но насколько стимулирует человеческую активность императив Канта? Насколько действен его буржуазный гуманизм? Его ориентация на активность личности ослабляется компромиссными мотивами гражданского послушания и дисциплины: принцип верноподданничества доводится Кантом до требования покорности, соединенной, как у стоиков, с соблюдением собственного достоинства. На самом деле, Кант не устает повторять, что наличие всяких иных, кроме следования моральному императиву, мотивов поведения, пусть самых положительных, замутняет «чистоту» нравственности. Дистанция между моральностью и легальностью начинает катастрофически уменьшаться.

  • 3779. Моральність і мораль
    Контрольная работа пополнение в коллекции 30.05.2010

    Буржуазний спосіб життя робить людину схильною абсолютизувати практично-утилітарне відношення, внаслідок чого прагматична цінність предметів і явищ (користь) нерідко заступає цінності життя і культури (добро, красу, а іноді й істину). Про негативні наслідки переоцінювання, абсолютизації практично-утилітарного відношення писав К. Маркс: "Для зголоднілої людини не існує людської форми їжі, а існує тільки її абстрактне буття як їжі... Пригнічена турботами, нужденна людина несприйнятлива навіть до найпрекраснішого видовища; торговець мінералами бачить лише меркантильну вартість, а не красу і не своєрідну природу мінерала". А перспектива отримати високий відсоток прибутку може штовхнути капіталіста навіть на злочин. Схильність буржуа до переоцінювання, абсолютизації практично-утилітарного відношення до дійсності ще не свідчить про мораль буржуазного суспільства, оскільки вона покликана гармонізувати стосунки між людьми, перебороти крайній індивідуалізм, егоїзм, прагматизм, бездушний розрахунок. Буржуазне суспільство, враховуючи негативні тенденції свого способу життя, впродовж століть виробляло їм противаги. Формування моральних вимог, їх прийняття громадською думкою і стало однією з таких противаг. Про мораль (у вузькому значенні слова) буржуазного суспільства свідчить авторитет і сила громадської думки, а про моральність - реальне життя, характер реальних стосунків людей цього суспільства. Досконалішої від буржуазної моралі людство поки що не знає. Проте це не дає підстав стверджувати про досконалість моральності цього суспільства. Злочинність, розпуста, наркоманія свідчать, що моральність (і навіть мораль) є малоефективною, нездатною адекватно впливати на буття сучасних людей. Особливо недосконалі стосунки людей як особистостей, що виявляється в характері товаришування, дружби, любові (зокрема, кохання), спілкування. Західні етики майже одностайно пишуть про незатишність сучасної людини, про домінування настроїв самотності й покинутості, про гіпертрофований прагматизм людських стосунків, про холодність, байдужість, а то й ворожість між людьми.

  • 3780. Моральність у людському житті
    Информация пополнение в коллекции 26.11.2010

    Може, й справді, щаслива та країна, котра не потребує героїв? Чому ж тоді мимоволі завмирає серце, стикаючись із проявами справжньої моральної шляхетності? З одного боку, нам твердять про пізнання добра і зла. З іншого кому не доводилося стрічати простих і щирих людей, котрі й гадки не мали ні про які філософії моралі, а проте вирізнялися бездоганною добротою? І навпаки високоосвічених негідників, що зі знанням справи творили зло? Втім, ставлячи всі ці запитання, ми вже занурюємося в царину етики, царину роздумів про людську моральність. Бо ж від оцих гірких і пекучих питань неможливо просто відмахнутися, до них знову і знову підводить нас саме життя. І ще одне: чи можуть узагалі існувати якісь остаточні загальнозначущі відповіді на такі запитання, чи не йде кожен тут своїм шляхом і обирає те, що йому ближче? А коли так навіщо потрібна тоді наука етика? Поміркуймо. Насамперед зважимо на те, що й справді поняття моралі й моральних цінностей у нас, м'яко кажучи, затягане. За роки радянської влади ввійшло у звичку латати «моральним чинником» усі дірки дряхліючого суспільного організму; не дивно, що у своєму падінні збанкрутіла система потягла за собою все пов'язане з нею так криза моралі соціалістичної обернулася на девальвацію моралі загалом. Тим часом чим гостріші проблеми постають перед нами, чим не певніші перспективи на майбутнє тим більш невідворотним є прагнення сучасної людини знайти якийсь твердий грунт під ногами, те, заради чого варто було б жити, що могло б слугувати своєрідним камертоном її збудженій душі, мірилом її вчинків. Свідомо чи несвідомо вона знову й знову звертається до кардинальних питань моральності, питань вибору моральних цінностей. Ми не можемо відкинути їх узагалі так той, хто вирішив би не дихати, хвилиною раніше або пізніше все ж таки ковтне свіжого повітря. Втім, окреслена ситуація заслуговує на те, щоб придивитися до неї пильніше. Адже попри всю заяложеність традиційних моральних стереотипів, що давно всім набили оскому чи можемо ми щиро сказати, що наше життя, наша культура справді будувалися на засадах моральності? Що в перебігу повсякденного існування надто багато важили і важать уявлення про добро і зло, гідність і честь, обов'язок, повага до людини, вірність слову і переконанням? Ні, сказати так ми не можемо; сьогодні від нас, на жаль, дуже далекий нормальний стан людської культури, осердям якої є перелічені поняття й цінності. Невдовзі після першої світової війни й фатальних соціальних змін, з якими збіглося її завершення, всесвітньо відомий мислитель-гуманіст Альберт Швейцер (18751965) ставить епосі медичне точний діагноз: культура, в якій деградують засади етики, приречена на занепад1. Як не прикро, підтвердження цього діагнозу ми нині спостерігаємо на прикладі нашого суспільства. Гіркий парадокс полягає в тому, що нашу культуру ще й дотепер, після всього пережитого протягом останніх років, найповніше, мабуть, характеризують три славнозвісні принципи колишнього соціалістичного культурного будівництва принципи партійності, ідейності, народності, але в найбільш низькому, гротескно спотвореному їхньому втіленні. Так, наша культура була й залишається партійною (хоча тепер уже й багатопартійною), принаймні в тому розумінні, що вона призвичаює нас співвідносити слова та вчинки людей насамперед не із загальнолюдськими критеріями справедливості, істини, добра, а з частковими, власне партійними (лат. pars, partis то і є частка) інтересами тих чи інших, явних або прихованих сил. Жорстоку прозу сучасного життя ми, здається, вже не можемо сприймати інакше, ніж як певне пере­тягування линви «ліві» проти «правих», «Схід» проти «Заходу», одна група ділків проти всіх інших . Тим часом якщо в діях свого опонента люди здатні розгледіти лише прояв якоїсь тенденції, а не самостійний пошук добра й істини істина й добро тікають і від них. Залишається наша культура й «високоідейною» в тому сенсі, що, як і раніше, погано відрізняє реальний стан речей від абстрактних уявлень про те, якими б ці речі мали бути «за ідеєю». Просто місце «нової людини» й «світлого комуністичного майбутнього» заступили більш сучасні ідеї, що так само приховують від нас неповторність реального навколишнього буття такого, яким воно є. І, нарешті, культура наша зостається «народною» на жаль, не стільки в плані вираження справжньої народної свідомості й реальних традицій ^народного буття, скільки в зовсім іншому значенні. Й сьогодні доволі в нашій країні любителів приховувати особисту безвідповідальність за плечима «широких народних мас», мислити «народами» і «націями» там, де доречніше було б подбати про конкретну людину. Немає сумніву, що всі перелічені риси не тільки не можуть підмінити собою етичного потенціалу культури, але й суперечать самій природі людської моральності. З посиленням партійності, ідеології й орієнтації на маси майже губиться власне етична позиція, пов'язана з повагою до реальності, усвідомленням непорушності моральних цінностей, незамінності й серйозності життєвого покликання кожної особи, позиція «самостояння» вільної людини у світі. Не дивно, що коли свобода нарешті прийшла й коли від власного вибору й власної гідності людей стало залежати більше, ніж раніше, одразу далася взнаки страхітлива нестача цих засад. Усі ми щодня бачимо, як низько впала культура людських стосунків, як звульгаризувався весь устрій життя нині, коли страх репресій більше не тяжіє над людьми. Хтось ладен на все, аби нажитися за рахунок ближнього, хтось знаходить втіху в дурному хизуванні фізичною силою і нахабством, хтось сумує за минулими часами генсеків і ГУЛАГу, коли нічого не потрібно було вирішувати самому, така, на превеликий жаль, нинішня наша реальність, сама потворність якої наче «від зворотного» ще раз демонструє важливість для людей і суспільства міцної, духовно змістовної, вкоріненої в реальному житті системи моральних цінностей. Хоча б на цьому негативному досвіді суцільного наступу брутальності й жорстокості, засилля злочинних структур тощо ми маємо переконатися в тому, що ні економічне чи політичне життя, ні право, ні елементарні ділові стосунки між людьми не можуть набути нормального розвитку, доки для них відсутня мінімальна етична основа. Погляньмо на сучасну культуру ще з однієї точки зору. Завжди, за будь-яких історичних умов людина відчуває потребу у вищих, незмінних ціннісних орієнтирах, які зміцнювали б її духовні сили, збагачували сенсом, визначали діяльну спрямованість її життя. Для людини віруючої глибоко й серйозно, так, як у Європі, скажімо, вірили за часів середньовіччя такими ціннісними маяками були і є сакральні уявлення релігійного світогляду. Для людини Нового часу з її секуляризованою свідомістю «фастівської людини», як охрестив її Освальд Шпенглер, пріоритетного значення набувають цінності пізнання і діяльності; саме зі своїми здобутками в цих двох сферах співвідно­сить така людина сенс власного буття. Для романтика XIX початку XX ст. найважливішими виявляються цінності органічного розвитку й внутрішньої нескінченності вічно нового і таємничого в кожному зі своїх проявів буття цінності, що мають переважно есте­тичний характер, і т. д. Свою систему смисло-життєвих цінностей сформувала й марксистська ідеологія. Протягом багатьох десятиліть ця система цінностей, пов'язана з ідеями матеріальної практики, соціальної боротьби, предметності (тобто чуттєвої конкретності) людського буття тощо, визначала духовні обрії свідомості переважної частини населення колишнього СРСР. Навіть без примусу, добровільно й охоче, люди вірили в неминучість комунізму, в історичну правоту класу-гегемона та партії, яка його очолює, в соціальну справедливість по-марксистськи, у визвольну місію своєї країни й мудрість й вождів. Заради цих цінностей віддавали життя, йшли на подвиги й неймовірні страждання . І от ця система впала. Ціннісні маяки радянського марксизму згасли, залишивши мільйони людей у стані тяжкої духовної кризи, з відчуттям даремно прожитого життя і цілковитої невизначеності навкруги; справжній масштаб цієї трагедії людського духу оцінять, можливо, лише наші нащадки. Природно, що за таких умов різко загострюються потреба у «зміні віх», жадоба духовного оновлення, яке найчастіше, втім, мислиться як повернення до чогось, що вже існувало десь і колись у рятівному віддаленні від фатального історичного руху нашого суспільства. Пошуки таких цінностей ведуть одних до філософії й ідеології класичного європейського гуманізму, інших до християнського віровчення в його традиційному тлумаченні або ж до якоїсь іншої з існуючих релігій, дуже багатьох у світ ідей, традицій та цінностей народно-національного буття. Кожен із цих напрямів духовного відродження має, безперечно, свої, хай навіть поки що й скромні, здобутки. Є в них, проте, й свої труднощі, і насамперед одна спільна й фундаментальна, пов'язана з тим, що в царині духу загалом не буває простих повернень: хоч би як хотілося нам цього, ми не можемо сьогодні, на рубежі століть, повністю відродити й продовжувати традиції, обірвані 80 або 100 років тому. Змінився світ, змінилися й конкретні люди, і неважко переконатися, що навіть найглибші філософські чи богословські твори, скажімо, початку XX ст., дають відповіді все ж таки не зовсім на ті самі питання, які передусім хвилюють нашого сучасника, за плечима котрого трагічні реалії нинішнього століття. Саме через цей фатальний незбіг нерідко трапляється так, що проголошення ідеалів філософського й політичного гуманізму не рятує від згубних парадоксів, повернення до народних витоків виявляється суто поверховим, а прилучення до церкви наших учора невіруючих сучасників частенько залишає сумніви щодо їхньої інтелектуальної щирості. Як же цьому запобігти? Чого не вистачає для надання духовному відродженню глибокого, необоротного характеру? Коротко кажучи насамперед нашої здатності бути самими собою. Того самого етичного «самостояння», про яке ми вже згадували. Відомий знавець європейської культури й мистецтва Ервін Панофські присвятив спеціальну працю розглядові питання: чому, власне, класичне відродження античності («Ренесанс» з великої літери) стало можливим лише в Італії XIVXV ст., адже настійливі спроби це зробити («ренесансі» з малої літери) з боку впливових політиків, митців, духовних діячів траплялися й раніше? Відповідь, яку здобув у своїх розвідках учений, така: справжній Ренесанс уможливився тоді, коли людина нових часів відчула свою незалежність від античності, впевненість у самій собі, міцний грунт під ногами. Тільки тоді й її ставлення до античної спадщини стало вільним, по-справжньому творчим, і вона виявилася в змозі цю спадщину відроджувати не «гальванізувати . труп» античної культури, а «воскресити й душу».