I. Комната в Царском ~ Совершеннолетие Володи Дешевова Лида Леонтьева, Поездка на Валаам Нешилот Юкс и Юкси 7 дневник

Вид материала

Документы

Содержание А.в.корсакова - н.н. лунину ДНЕВНИК. 1922 год Л.ю.брик - н.н.пунину И. пуни - н.н.пунину Н.н. лунину Н.н. лунину

Подобный материал:

• Экскурсии по Гродненской области, 50.92kb.
• Знамя Мира Рериха на Валааме, 35.21kb.
• «Нить судьбы», 276.34kb.
• «Нить судьбы», 276.09kb.
• Всё началось в 19ч. 00м. Как и во всяком сказочном государстве у нас в школе были различные, 8.53kb.
• Загородная поездка в мемориальный комплекс «Хатынь». Поездка в историко-культурный, 20.89kb.
• Боливийский дневник 7 ноября 1966 года, 1056.64kb.
• В фонд поддержки Володи Ланцберга, 16.58kb.
• «кижи + валаам + соловки» Москва – Петрозаводск – Кижи – Сортавала Валаам – река Шуя, 123.75kb.
• Конкурс рисунков Кл комната Кл комната, 157.14kb.

^

А.В.КОРСАКОВА - Н.Н. ЛУНИНУ

П января 1922 года. Берлин

Мой дорогой друг.

Спасибо за письмо и Ваши слова, такие мягкие, теплые и «русские». В благодарность ~ снимок этого лета. Моей дочке здесь один год и 4 месяца. Она была необыкновенно взрослая, и я все­гда боялась, т.к. она уж слишком выделялась среди детей. По­думайте, ее звали Ирина. Как Вашу девочку. Ее звали Ирина-Флора, и она была, как росток какого-то экзотического цветка, с элементарной силой разбивающий землю и стремящийся к све­ту. Она была концентрированная «жизнь» -- темперамент, быст­рота и нежность. За свою коротенькую жизнь — год и 5¹А ме­сяцев — она прошла все чувства. И кто знает, может, она закончила чью-нибудь давно-давно уже начатую жизнь. Я так много и так отчаянно искала разъясненья. Ведь это же не мо­жет быть «просто так», слепой случай, что человек рождается или умирает? Я так думаю, что каждый умирает, когда свер­шил свой круг. Нам это все непонятно, потому что мы стоим перед колоссальной горой и видим лишь то, что прямо перед на­шим носом. Поэтому и ничего, ничего не понимаем. Но ведь су­ществует «die grosse Kurve» [большая линия, - нем.]— линия. Ах, надо бы поговорить с Вами. Я ведь так плохо пишу. Я не привыкла. Что Вы о детях говорите — хорошо и верно. Они - бессмертие. И еще больше: наша любовь, наше счастье, принявшее осязаемую форму и единственно полное, абсолютное слияние двух человек, это та самая тайна, о которой говорится в Евангелии: «И да будут во плоть едину». — Помните?

Дай Вам Бог счастья и здоровья. Поклон жене и дочке, пи­шите, это всегда событие первой важности — Ваше письмо. Знае­те ли Вы художника Кандинского? — он завтра у нас.

Привет от Юкси.

^

ДНЕВНИК. 1922 год

1 марта

Был сегодня у Матюшина*. Замечательный все-таки чело-век. Силен органическим началом. После Татлина мне трудно, но Матюшин сейчас лучше Татлина вооружен. Татлин в тупике

¹ «большая линия» (нем. ).

.и вот уже года два мрачен, Матюшин — весел, как весна, кое-что предвидел лучше Татлина. Организм.. марта

Не организм (к Матюшину), а физиология, Татлин ор­ганизм.

^ Л.Ю.БРИК - Н.Н.ПУНИНУ.

марта <1922 года. Москва>

Николай Николаевич, я за Осю: он никогда не ответит. Думаю, что 25-го ему можно будет выехать в Петербург. Володе и мне тоже очень хочется к вам — не знаю, удастся ли.

У вас есть что-то маленькое? Ком-Футик? Он? Она? Как зовут? Ужасно интересно! Такой же прелестный, как вы и Ан­на Евгеньевна?

В Риге мне было очень хорошо — прожила там 4 месяца. Могла поехать в Берлин, но соскучилась по своим, а Берлин отнял бы еще несколько месяцев. Поеду осенью.

Сняли дачу в Пушкине. Володя написал «Люблю» - на днях выйдет из печати. И «Пролог» к «4-му интернационалу».

У нас дома все такое же народное гулянье — очень часто вешаем на дверь записку «Брики никого не принимают».<...>

Привет Анне Евгеньевне. Лиля Брик.

^

И. ПУНИ - Н.Н.ПУНИНУ

<1922 год. Берлин>

Дорогой Николай Николаевич, опять пользуюсь оказией, чтобы послать Вам письмо. Вашему письму я очень обрадовал­ся, рад очень, что в Питере все-таки меня немножко помнят, еще больше приятно было услышать про Вашу организацию, в которой я бы очень хотел быть действительным членом. Вместе со мной возьмите и Карла Залита - скульптора, он тоже здесь, вместе с ним работаем и друзья. И еще есть один — его приятель Дзеркаль, тоже скульптор, молодой и способный. Есть тут мно­го молодежи, которая около меня крутится, только я-то нынеш­нюю молодежь не слишком люблю, нахальноваты и плохо еще работают. С Эренбургом и Лисицким я на ножах, на конгрессе повели против них кампанию и со скандалом выставили отту­да*.<...>

Зимой у Интернационала будет выставка в Брюсселе и по­том, может быть, в Латвии. Хорошо было бы получить вещи из Питера. Гешефтштелле — «Деловой центр» — с этой бумагой, быть может, Вам удастся достать разрешение на вывоз картин и репродукций, тем более, что мы имеем немецкую прессу. При-

.сылайте мне статьи о русском искусстве, о питерских художни­ках, отчеты и рецензии о разных питерских книгах, выставках и т.д., то есть хронику.<...>

Пришлите статью о Питере, о художниках и течениях — хо­рошо бы с репродукциями, ее устрою к Вестхейму в «Kunst-blatt» — самый известный здесь журнал, будет очень важно, ес­ли там будете сотрудничать - влиятельный журнал (немножко снобы). Присылайте статьи уже напечатанные,— здесь они не­известны. Может, у Вас есть книжка, наберется хоть небольшая, можно будет ее издать - все 10—15 тысяч марок заработаете. Ес­ли будете писать о питерских, напишите уж и обо мне пару теп­лых слов, очень благодарен буду, ведь тоже питерский, так как «берлинским» себя считать никак не могу. Осенью, может быть, съезжу в Париж, тогда можно будет устроить статьи в «Esprit Nouveau»* .<...>

Я с беспредметным искусством распрощался, то есть не за­рекаюсь от него, как от искусства «аналитического», но будуще­го в самом искусстве у него не вижу для себя, синтетическое искусство не там, по-моему. Интересно, что простые беспред­метные живописи выдерживаю, а чуть-чуть сложные становят­ся декоративными, ковром.

Делал натуралистические вещи вроде моих, что и раньше, но лучше. Чувствовал, что все таки они меня при всем том, что совмещают конструкцию с мотивировкой предметной, никак не удовлетворяют, - начал завастривать и углублять и пришел к то­му, что разлагали предмет не только для того, чтобы сейчас его собрать, что все равно единственный реализм только реализм жи­вописи, подам же я предмет так или иначе, все равно ближе к нему не буду. Вместе с тем увидел, что деформация, например, не только негативна — создает эстетический положительный «ос­таток», который в натуралистических конструктивных вещах отсутствует или в закрытом только виде присутствует. Так как искусство есть в общем развитие и манифестация такта, то де­формация и собранный предмет равнозначащи, будучи сопос­тавлены, контрастируют как мотивировки (по Шкловского тер­минологии), значит, подчеркивают друг друга. Собственно, если современный натурализм есть собранный предмет после долгих над ним и передавших нашу способность ощущать предмет экс­периментов, то я думаю, надо собрать человека — то есть худож­ника. Видел выставку Архипенки — все путь, путь. Вижу его пальцы всюду, но вижу, что внутри себя он разметанный и дол­жен изобрести самого себя, пора уж, чтобы самому выразиться вполне и не во времени, вот, мол, так, а потом так, я, мол, сей­час добрый, сейчас злой, сейчас у меня нос толстый, а сейчас на трамвае поеду, потом буду благороден, через пять минут жулик,

.сейчас влюблен в жену, а потом видеть ее не могу, и все демон­стрирует себя по «очереди», на самом же деле уживается все ра­зом, и движется автомобиль не одним колесом, а потом другим, а всеми лапами сразу. Видел прекрасную натуралистическую вещь Пикассо (Арлекин), хорошо очень, в ней много предыду­щего заключается — но Пикассо-то сам в ней совсем не цели­ком — вещь собрал, себя не собрал. Говорят, он на натурализ­ме не удержался и стал большие руки и глаза делать — то есть опять величинами играться.<...>

Дорогой Николай Николаевич, приезжайте сюда отдохнуть,
пришлите сведения, визу достанем. Кланяйтесь Вашей и дочку поцелуйте. Кланяйтесь Володе Лебедеву, Саррочке*, пусть тоже приезжают. Володя здесь работу найдет. Мы ужасно все время халтурили, довольно нелегко на Западе халтурить. Пишу я, к сожалению, немного, хотя мог бы писать целые дни, да нет времени. Кланяйтесь Татлину. Очень бы хотелось с Вами пови­даться, а от Вашего письма в Питер засосало, не то бы Вас сю­да, не то бы самому обратно. Ксана* Вам очень, очень кланя­ется. Жизнь здесь трудная, главное, друзей мало. Шухаев то левеет, подкубикивает в картинах чуть-чуть, годика через три все академисты кубистами будут. В общем это не худо — за­крепление позиций, раньше забранных. Пусть и сей овощ про­израстает.

Жму руку, пишите, родной. Ваня Пуни.


П.В.МИТУРИЧ - ^ Н.Н. ЛУНИНУ

1 июня 1922 года. <Санталово>

Дорогой Николай Николаевич!

Беда большая, Велимир* разбит параличом, пока что от­нялись у него ноги, парез живота и мочевого пузыря.

Приехал он ко мне в деревню и начал было оправляться от малярии, которая его нещадно две недели трепала в Москве на Пасху, а спустя неделю начался медленный паралич, который уже к 24 маю его окончательно приковал к постели.

Мы его свезли в Крестецкую больницу и там положили. Врач говорит, что его еще можно поставить на ноги, но... Но необходимо следующее: оплата за уход, лечение и содержание больного, т.к. больница переведена на самоснабжение, и потом необходимые медицинские средства.<...>

Итак, нужна немедленная реальная скромных размеров по­мощь, иначе ему грозит остаться без медицинской помощи, мы же можем скудно кормить здорового человека.

Сообщите об этом Исакову, Матюшину, Татлину и Фи­лонову.

.Если можно, в печати сделайте сообщение. Последнее вре­мя Виктор Владимирович был занят своим многолетним тру­дом законами времени, который он приводил к окончатель­ному порядку для издания «Доски судьбы». Первый лист уже напечатан в 5-ти тысячах экземпляров в долг. Нужно еще ми­нимум 10 листов, но пороху не хватило издательского — и на­бор застрял.

Множество вещей еще не напечатано и ждут «очереди». По тем искаженным редакциями отрывкам многие (Якобсон) дога­дывались о чудесном гении Велимира, но если бы знали все, то не оставило бы его общество!

О многом мог бы я рассказать, но об этом после, а сейчас помогите, дорогой Николай Николаевич, чем можете, а сердце у меня разорвется, как ничтожна моя помощь. Ветимир просил не обращаться к Маяковскому и К⁰.

Крестцы Новгородской губернии, мне.

Ехать так: ст. Боровенка Николаевской железной дороги. На лошадях 35 верст до Санталова, деревни (через Борок), где мы живем, и 15 верст до Крестец.


П.В.МИТУРИЧ - ^ Н.Н. ЛУНИНУ.

июня 1922 года. <Санталово>

Спасибо, дорогой Николай Николаевич! Вы первый отклик­нулись на мои письма, и за Вашу помощь*. Письмо я получил в Санталове, и завтра иду в Крестцы к Хлебникову с приятными для него вестями.

Но, кажется, уже поздно его везти, он очень плох; четыре дня тому назад мне говорил врач, что у него началась гангрена от пролежней, и сам он, указывая на черные пятна на боках, ска­зал: «гангрена».

Но если он захочет ехать, мы его все-таки повезем к вам в Петербург. Последнее время у него все время высокая темпера­тура и очень раздраженное состояние. Он всех от себя гнал, чем очень затруднял за собой уход, что, может быть, еще ускорило его разложение.

Мнение врача — положение безнадежное, и теперь только вопрос в неделях, сколько протянет. Больница отказывается его дальше держать, и я хочу завтра перевезти Велимира к себе.

Хлебников был всегда и везде без всякого мещанства Наш («один ты наш..!»), но мы (впрочем, не я) не были его, потому «наши» никакого права сказать «мы твоя» не могут, а потому во­прос об участниках в концерте отпадает совершенно*. (Таково мнение Велимира.) <...>