Д. А. Леонтьев психология смысла

посылка овладения ими. Овладение же, согласно Л.С.Выготскому (1983 а; 1984), представляет собой генеральную линию психологи­ческого развития в онтогенезе. Если, однако, овладение представляет собой достаточно многогранный процесс, то осознание смысловых ориентиров собственной деятельности можно рассматривать как еще одно конкретное измерение развития смысловой сферы в онтогенезе. Фактически речь идет о становлении и развитии способности произ­вольно воздействовать на свои смысловые ориентиры, менять их по своему выбору (см. о смыслотехнике смыслоосознания в разделе 4.8). И здесь наблюдается очевидная параллель между развитием личнос­ти в человеческой истории и в онтогенезе. «В ходе человеческой исто­рии, — указывает А.МЛобок, — происходит изменение ее смыс­ловых ориентиров. Эпоха за эпохой человечество сочиняет новые смысловые предположения и выстраивает новые смысловые ориен­тиры. И то же самое происходит в жизни отдельной человеческой личности. Ее смысловое поле отнюдь не остается неизменным на про­тяжении ее жизни, а постоянно трансформируется тем или иным образом. Причем у одних людей этот процесс носит гораздо более выраженный характер, нежели у других. Можно даже говорить об определенной мифологической динамике личности: об интенсив­ности развития ее смысловых ориентиров. И, более того, возможно, что мифологическая динамика личности должна быть признана од­ним из самых ярких критериев личностного развития вообще. Реаль­ным инструментом, позволяющим преодолеть тот или иной миф и выйти в пространство новых смысловых ориентиров, является реф­лексивное размышление. То есть размышление, позволяющее взгля­нуть на мир собственного "Я", на мир собственных смыслонесущих ценностей, на мир собственного мифа глазами стороннего наблю­дателя» (Лобок, 1997, с. 642).

Развитие механизмов рефлексии было поставлено во главу угла в концепции онтогенетического развития субъективной реальности В.И.Слободчикова (1994). Рефлексия в этой концепции определяется как «специфически человеческая способность, которая позволяет ему сделать свои мысли, эмоциональные состояния, свои действия и отношения, вообще всего себя предметом специального рассмотре­ния (анализа и оценки) и практического преобразования» (Слобод-чиков, 1994, с. 21). Это определение отчетливо перекликается с идеей способности к самодистанцированию или самоотстранению как од­ной из базовых антропологических характеристик человека (Франкл, 1990). Развивая идеи М.К.Мамардашвили (1982), В.И.Слободчиков характеризует рефлексию как разрыв в потоке жизни, внутри которо­го происходит повседневное существование человека, и способность отнестись к жизни в целом, осуществить по отношению к ней ценно-

мам более низкого уровня. У личности автономного типа (там же), характеризующейся, в частности, открытостью к взаимодействию с миром и возможностью дальнейшего развития, смысловая регуля­ция занимает доминирующее положение по отношению к удовлет­ворению потребностей, реагированию на стимулы, применению выработанных стереотипов и реагированию на социальные ожида­ния. Вместе с тем автономная личность в состоянии и занять актив­ную творческую позицию по отношению к собственным наличным смыслам благодаря возникновению шестой регуляторной системы, основанной на логике свободного выбора. Тем самым возникает воз­можность трансценденции смысловой регуляции; автономная лич­ность не только действует сообразно своему жизненному миру как целому, но и способна творить и перестраивать свой жизненный мир, вносить в него новые смыслы, в частности, с помощью меха­низма полагания, описанного в разделе 2.4.

Мы завершим на этом постановку и вводное рассмотрение про­блемы развития смысловой сферы в онтогенезе. Более подробное и содержательное раскрытие этой темы потребовало бы специального объемного исследования. Мы же теперь обратимся к вопросу об ин­дивидуальных различиях в строении и функционировании смысло­вой сферы личности.

4.4. индивидуальные особенности смысловой регуляции

^ И СМЫСЛОВОЙ СФЕРЫ ЛИЧНОСТИ

Вопрос об индивидуальных особенностях смысловой регуляции связан, с одной стороны, с рассматривавшейся в предыдущем раз­деле проблематикой развития смысловой сферы и с вопросами ее патологии, к которым мы обратимся несколько ниже, с другой сто­роны — с прикладными вопросами диагностики особенностей смысловой сферы. Для психолога-практика все теоретические пост­роения, изложенные в книге, мало что дадут, если мы не свяжем разработанную нами общетеоретическую объяснительную модель с конкретными наблюдаемыми и диагностируемыми проявлениями гех или иных особенностей строения и функционирования смыс­ловых механизмов. Из предыдущего раздела непосредственно выте­кает существование различий смысловой регуляции, связанных с уровнем развития соответствующих механизмов. В этом разделе нам предстоит, во-первых, выделить систему гипотетических конструк-

ю*

тов — конкретных диагностируемых (измеряемых) показателей, хотя бы частично отражающих индивидуальные характеристики ме­ханизмов смысловой регуляции, и, во-вторых, обсудить, в какой мере их различия связаны с уровнями возрастного развития, а в какой — отражают «истинные» индивидуальные особенности, не­сводимые к возрастному измерению.

Первый гипотетический конструкт, характеризующий индиви­дуальные различия смысловых механизмов, отражает наиболее об­щую смысловую ориентацию — склонность вообще ориентироваться на смысл своих действий, а не на их причину, ставя по отношению к ним вопрос «для чего» в противовес вопросу «почему». Этот кон­структ мы обозначаем как телеологичность поведения в противовес его каузальности. Во многом идея этого измерения смысловой сфе­ры оказалась связана с разработкой нами методики предельных смыслов (Леонтьев Д.А., 1985; Леонтьев Д.А., Бузчн, 1992; Леонть­ев Д.А., Филатова, 1999), подробно излагаемой ниже, в разделе 4.5. Суть этой методики состоит в последовательном задавании вопро­сов «Для чего люди делают то-то?» Оказалось, что одни испытуе­мые не испытывали трудностей в ответе на вопросы такого рода, а для других сама постановка вопроса была чем-то непонятным, им никогда не приходило в голову задумываться над «зачем» своих дей­ствий, воспринимая их как вызванные определенными причинами. В.К.Лосева, работавшая по этой методике с больными погранич­ными психическими нарушениями (1987, личное сообщение), со­общала даже об эффекте катартического инсайта, который сама процедура вызвала у одной пациентки, со следующим комментари­ем пациентки: «Я ведь никогда раньше не думала, зачем я делаю с собой то или иное, думала лишь, за что мне все это достается!»

Телеологичность—каузальность можно, таким образом, рассмат­ривать как биполярный конструкт, задающий одно из важнейших измерений индивидуальных различий в организации смысловой сферы и функционировании смысловых механизмов. Несложно пред­положить, что люди с выраженной телеологической ориентацией I будут характеризоваться доминированием смысловой регуляции над всеми другими регуляторными системами, что будет проявляться в большей независимости от ситуации и социального давления, силе Эго, хорошем контроле над потребностями и эмоциями, выражен­ной ориентации на будущее и протяженной временной перспекти­ве. У более каузально ориентированных людей смысловая регуляция будет занимать подчиненное положение, что будет выражаться в их полезависимости, фиксации на прошлом и настоящем, реактив­ности. В теоретическом аспекте телеологичность как свойство лич­ности перекликается с автономией в модели Э.Деси и Р.Райана!

(Ryan, Deci, Grolnick, 1995), а также с индивидуалистской моделью развития личности в концепции личности С.Мадди (Maddi, 1971). Разработка измерительного инструмента для диагностики этого из­мерения личности — задача ближайшего будущего. Определенную характеристику личности по этому параметру позволяет получить ряд неспецифических методов, таких как упомянутая методика пре­дельных смыслов, каузометрия (Головаха, Кроник, 1984) или — в компьютерном варианте — «LifeLine» (Кроник, 1993), а также оп­росник каузальных ориентации Э.Деси и Р.Райана (Deci, Ryan, 1985) и метод мотивационной индукции (Nuttin, 1985).

Вторым конструктом, существенным для характеристики смыс­ловой сферы личности, является общий уровень осмысленности жиз­ни. Осмысленность жизни можно рассматривать как энергетическую характеристику смысловой сферы, количественную меру степени и устойчивости направленности жизнедеятельности субъекта на ка­кой-то смысл. Действительно, наполненность жизни субъекта каким-либо устойчивым смыслом феноменологически проявляется, в частности, в стеничности, энергии, жизнестойкости, а отсутствие смысла выражается в депрессии, легкой подверженности психичес­ким и соматическим заболеваниям и аддикциям. Наркологам хоро­шо известно, что одним из наиболее значимых для прогноза успеха излечения от алкоголизма и наркомании факторов является нали­чие какого-либо смысла вне аддиктивного круга. Виктор Франкл (1990; 1997) блестяще описал в своих книгах то, как наличие или отсутствие у людей смысла влияло на их шансы выжить в концлаге­ре. Другой пример, который он приводит, касается его опыта рабо­ты до войны в кризисном стационаре, пациенты которого были госпитализированы после неудачных суицидальных попыток. Фран-клу нередко приходилось определять, можно ли выписывать того или иного пациента без риска, что он вновь повторит попытку суи­цида. «Вообразите себе ту громадную ответственность, — пишет Франкл, — которая ложилась на мои плечи — за несколько минут я должен был принять решение, находится ли этот человек еще во власти стремления, готовности к самоубийству или нет. Я просил сестру привести ко мне пациента и, глядя в его историю болезни, я спрашивал: "Вы знаете, что попали сюда потому, что пытались со­вершить самоубийство?" Ответ был: "Конечно, знаю. Да." Я спра­шивал: "А как сейчас? Есть ли у Вас сейчас подобные желания, импульсы? По-прежнему ли Вы хотите совершить самоубийство?" И любой пациент в этой ситуации отвечал: "Нет, больше не соби­раюсь". Ведь он или действительно утратил свое желание самоубий­ства или же, если оно не исчезло, он хотел выйти на свободу, чтобы его успешно реализовать. После этого я спрашивал: "А поче-

му?" И, бывало, пациент в ответ опускал глаза, некоторое время молчал, беспокойно ерзая на стуле и в конце концов отвечал: "Нет, честное слово, у меня больше нет намерений покончить с собой, вы можете меня выписывать". Таких пациентов мы никогда не вы­писывали, поскольку в этом случае сохранялся явный риск повто­рения попытки самоубийства. Другие пациенты, когда я спрашивал, есть ли у них по-прежнему мысль совершить самоубийство, отвеча­ли: "Нет, вовсе нет". — "Почему?" — "О, доктор, Вы обещали, что Вы меня полностью вылечите и у меня начнется опять нормальная жизнь, какая была у меня до моего заболевания". Или: "Доктор, Вы же знаете, что я христианин, я осознал, какой тяжелый грех — лишить самого себя жизни". Или: "Доктор, у меня есть важная рабо­та, которую мне надо завершить". Или: "Я должен заботиться о се­мье". В любом случае были доводы, аргументы, говорящие против того, чтобы покончить с собой. Другими словами, во всех этих слу­чаях появлялся определенный смысл, смысл жизни, который про­бивался и прорастал через это депрессивное состояние. Это самое главное — есть ли аргументы, есть ли то, ради чего сохранять свою жизнь, отказаться от попыток самоубийства» (1999, с. 80).

Еще в шестидесятые годы была разработана шкала для из­мерения степени осмысленности жизни — тест «Цель в жизни» (Purpose-in-Life Test, PIL) Джеймса Крамбо и Леонарда Махолика (Crumbaugh, Maholick, 1964, p. 201). «Цель в жизни», которую диаг­ностирует методика, авторы определяют как переживание индиви­дом онтологической значимости жизни (там же). Как правило, выборки пациентов с теми или иными клиническими проблемами обнаруживают более низкую степень осмысленности жизни, чем контрольные группы. Масштабное исследование, направленное на валидизацию этого теста (Crumbaugh, 1968), которое охватывало 1151 человека, в том числе 4 «нормальные» группы и 6 клиничес­ких (невротики со смешанными диагнозами из психологических консультаций, госпитализированные невротики, госпитализирован­ные алкоголики, госпитализированные шизофреники, госпитали­зированные психотики), обнаружило в целом высокозначимые различия между «нормальными» и клиническими подвыборками. Позднее было обнаружено, что наркоманы также демонстрируют результаты, сильно пониженные по сравнению с нормой (Frankl, 1978, с. 26—27). С другой стороны, осмысленность жизни не обнару­живает устойчивых связей с полом, возрастом, уровнем образова­ния, 1Q, религиозностью и доходом. В.Франкл рассматривает это обстоятельство как подтверждение его положения о том, что смысл жизни может быть найден любым человеком (Франкл, 1990). Допол­нительное подтверждение этому вытекает из опыта нашей работы с

русскоязычной адаптацией этой методики (Леонтьев Д.А., 1992 б), которая подробно описана ниже, в разделе 4.5. Одним из наиболее интересных фактов является поразительно точное совпадение ре­зультатов разных групп, выступавших в разных исследованиях как контрольные. Стоит также упомянуть устойчиво воспроизводящуюся в разных исследованиях отрицательную корреляцию осмысленнос­ти жизни со шкалой депрессии MMPI, а также с опросниками, измеряющими аномию. И.Ялом, приводящий обзор исследований по этой методике, суммирует их обобщенные результаты в следую­щих пяти пунктах:

1. Отсутствие смысла жизни почти линейным образом связано с
   психопатологией.
   
2. Осмысленность жизни положительно связана с глубинными
   религиозными убеждениями.
   
3. Осмысленность жизни связана с трансцендентными ценнос­
   тями, то есть ценностями, которые выходят за пределы собственно­
   го «Я».
   
4. Осмысленность жизни связана с членством в группах, увле­
   чением каким-то делом и принятием четких целей в жизни.
   
5. Смысл жизни нужно рассматривать в перспективе развития,
   ибо мера осмысленности жизни меняется на протяжении жизни
   (Yalom, 1980).
   

Из отечественных исследований можно упомянуть, в частности, работу М.В.Дмитриевой (1999). Изучая безработных в ситуации по­иска работы, она обнаружила, в частности, что «успешные» безра­ботные, решающие свою проблему, отличаются более высоким уровнем осмысленности жизни и более высокой интегрированнос-тью личностной структуры в целом. Кроме того, обнаружилась оп­ределяющая роль смысложизненных и ценностных ориентации в структуре ключевых личностных переменных; в свою очередь, эти две переменных тесно связаны между собой. «Ощущение жизненно­го смысла дает начало ценностям, которые усиливают его синерге-тически» (Дмитриева М.В., 1999, с. 12).

Метафорически упомянутая выше энергетическая функция смысла, которая, как можно увидеть, подкрепляется вполне ре­альной феноменологией, на самом деле представляет собой очень тонкую и деликатную проблему, заслуживающую специального уг­лубленного анализа, выходящего за пределы данной работы. Сам В.Франкл писал о «полярной области напряжения, где одним по­люсом является смысл, подлежащий осуществлению, а другим — человек, который должен его осуществить» (1997, с. 251). Близкие идеи — о системе «человек—мир» как энергетическом диполе — встречаются и у некоторых других мыслителей, хотя обычно в весь-

ма неразработанном виде. Мы здесь ограничимся пока первичной постановкой этой проблемы для будущих исследований.

Третий конструкт —