Книга Н. Смита рекомендована слушателям и преподавателям факультетов психологии и философии вузов по курсам общей психологии и истории психологии, системных методов ис­следования и преподавания психологии

Вид материала

Книга

Содержание Становление и некоторые Французская ветвь

Подобный материал:

• Первые программы психологии как самостоятельной науки. 20. Роль Вундта в оформлении, 24.84kb.
• Морозов А. В. М71 История психологии: Учебное пособие для вузов, 3214.19kb.
• Современная Гуманитарная Академия, 197.44kb.
• Темы рефератов по дисциплине «История психологии», 21.19kb.
• План: Предмет и задачи психологии как науки > Место психологии в системе наук и структура, 1231.11kb.
• Программа минимум кандидатского экзамена по курсу «История и философия науки», 121.23kb.
• Лекция по дисциплине «Методика преподавания психологии» тема: Предмет методики преподавания, 128.25kb.
• Модуль Социальная психология как наука, 415.34kb.
• Методические рекомендации по методике преподавания психологии. Тематика семинарских, 78.25kb.
• Вопросы к зачету по методике преподавания психологии, 18.95kb.

Глава 12. Феноменологическая психология: смысл, сознание и связь с миром

ВВЕДЕНИЕ

Слово «феномен» (phenomenon) означает явление (appearance). Многие психологи полагают, что фено­менологическая психология занимается изучением разума или субъективного опыта — явлений (appearances), — и представляет собой форму интро­спекции. Однако такое представление неверно. По Крюгеру (Kruger, 1983), феноменологическую пси­хологию можно определить как «науку о природе нашего присутствия перед миром» («the study of the nature of our presence to the world») (p. 19). Когда мы думаем, мы думаем о чем-то, когда мы сердимся, мы сердимся на что-то или на кого-то и помним мы тоже что-то. Такие отношения включают значения (смыслы), и феноменологическая психология иссле­дует эти значения вещей для нас, и значения нас от­носительно них, вместо того чтобы использовать без­личные методы, применяемые в физике и принятые большинством психологических направлений. При­верженцы феноменологического подхода настаи­вают, что мир для людей — это не просто собрание пустых, обезличенных предметов, так же как и роль человека в мире не сводится к роли машины, обра­батывающей информацию и интерпретирующей мир посредством нейронной активности. Мир обладает смысловой структурой (meaningful structure), и наши тела живут как часть этого смысла. «Человек есть проживаемая им телесность, его настроенность на мир, история его жизни и время, проживаемое им... Мир всегда предстает перед нами как смысловая структура, а не просто как грубая материальность, — он всегда имеет лицо» (Kruger, 1983, р. 19).

^ СТАНОВЛЕНИЕ И НЕКОТОРЫЕ

ВОПРОСЫ

В XIX веке психология стала отделяться от теоло­гии и философии, заимствуя методы естественных наук, прежде всего физики и химии. Эти две науки рассматривались как престижные модели для подра­жания, а механистическая философия английского эмпиризма еще более усилила подобную ориента­цию. Первые исследователи утверждали, что их за­дачей является определение того, как организм ис­пользует свои физиологические возможности, чтобы различать цвет, звук, яркость, величину и даже впе­чатления от окружающих его физических объектов. В XIX веке Эббингауз начал свои новаторские иссле­дования свойств памяти, введя использование бес­смысленных слогов в качестве запоминаемых эле­ментов. (Он полагал, в соответствии с идеями анг­лийского эмпиризма, что слоги репрезентируют собой атомы, составляющие разум; слоги представ-

ляли собой внешнюю форму внутренних психичес­ких атомов.) Эббингауз хотел знать, каким образом люди заучивают то, что лишено смысла, и применял для этого бессмысленный материал. Подобно ему, би-хевиористы, а позже когнитивисты, стали рассматри­вать мир как последовательность стимулов, воздей­ствующих на организм, — стимулов, обладающих физическими свойствами: очертаниями, громкостью, количеством, размером и т. д. Господствующая в наши дни форма бихевиоризма, анализ поведения, утверждает, что подкрепления формируют поведение организма. Когнитивисты считают, что организм — это вычислительная машина, которая обрабатывает информацию. Как для бихевиористов, так и для ког-нитивистов, психологические исследования, как пра­вило, ограничиваются лабораторными исследовани­ями, в ходе которых ученые ставят эксперименты исходя из своей собственной точки зрения. При этом они стараются сделать так, чтобы все условия экспе­римента были как можно более механистичными, и инструктируют «испытуемых» («subjects» — субъек­тов!), ориентируя их на выполнение эксперименталь­ных заданий таким образом, чтобы оставить мини­мальные возможности для проявления ими субъек­тивности. Ученые измеряют реакции испытуемых на стимульные объекты, причем предполагается, что эти реакции являются зависимыми от стимулов, тогда как стимулы являются независимыми от испытуемо­го. Когнитивисты объединяют все собранные данные, так что индивидуальность заменяется характеристи­кой генеральной совокупности.

Что же они упускают? Согласно приверженцам феноменологии, они упускают смысл. По их мнению, мы воспринимаем не стимулы, а значения (смыслы) объектов и условий. Задачей психологии должно быть изучение того, что значат вещи для людей. Письменный стол — это не просто имеющая форму прямоугольника комбинация атомов и молекул. Стол означает поверхность, на которой мы можем писать и на которую можем положить те или иные предметы. Смыслы могут также включать в себя чув­ства, ценности и суждения. И эти смыслы изменяют­ся в зависимости от контекста. Именно эти смыслы или значения вещей, как настаивают феноменологи, должны находиться в центре внимания любого ис­следования человеческой деятельности, а смысл все­гда подразумевает отношение между человеком и миром. Мы не можем изучать человека или его мир в изоляции только как отношение.

Средствами нашего языка нелегко выразить эту вза­имную зависимость. Мы обычно говорим об автомоби­ле, который видим, или о ребенке, голос которого слы­шим, но нам трудно выразить (с помощью языка) то, как этот автомобиль или этот ребенок воздействует на нас. (Эту проблему отмечал еще Аристотель.) Чтобы обозначить это воздействие, Крюгер (1981) употребля­ет выражение «то, что являет себя» («that which shows itself»), а Зенер (Zaner, 1985) использует «осознавание чего-либо и то, что осознается» («the awareness-of-

305

something, and that-oj'-which there is the awareness») как сопряженную пару терминов (р. 620).

Феноменология переопределяет понятия сознания и разума. Сознание, по ее утверждению, должно ука­зывать на некий объект пне себя, либо реальный, либо тот, о котором человек думает. Поэтому сознание — это не нечто такое, что находится внутри человека, и никакие объекты не появляются в сознании. Как пи­сал Сартр (Sartre, 1956), «стол находится не в созна­нии, и даже не в возможности представления. Стол находится в пространстве, около окна или где-нибудь еще». А по Лиотару (Lyotard, 1991):

«Мы приходим к новому локусу психического, которое теперь уже не что-то внутреннее, но ин-тенциональность, то есть отношение между субъектом и ситуацией; и это нужно понимать не так, что эта связь объединяет две отделимые друг от друга противоположности, но, напротив, что эго, как и ситуация, поддается определению толь­ко в этом взаимоотношении и через это взаимо­отношение» (р. 80).

Дуализм души и тела или внутреннего / внешне­го — вместе с сознанием как вместилищем объектов внешнего мира или как репрезентацией внешнего мира — отвергается и замещается отношениями. Со­знание — это процесс присутствия перед чем-то еще. Также отвергаются и попытки объяснения психичес­ких событий на основе физиологии. В частности, Джорджи (Giorgi, 1976) по поводу теории памяти как следов (trace theory) замечает, что «память все­гда предполагает осознание прошлого как прошедше­го по отношению к настоящему» (р. 305). Если бы воспоминание представляло собой активизацию сле­да или отпечатка, тогда то, что находится в памяти, являлось бы в настоящем, как и сам отпечаток, меж­ду тем оно предстает перед нами как нечто из про­шлого. Далее он отмечает, что ученые в поиске этих мнемических следов обращались к нейронам и си­напсам, к РНК и ДНК. «Так, в процессе поисков ис­следователи беспечно, не моргнув глазом, перескакива­ют от анатомических к функциональным, а от них — к химическим концепциям» (р. 306). Аркайя (Агсауа, 1989) приводит развернутую аргументацию против концепций мнемических следов и памяти как храни­лища воспоминаний и отмечает, что феноменология заменяет предположение о памяти как хранилище

понятием памяти как части временного контекста, который представляет собой способ связывания с миром. Идея мозга как интерпретатора внешнего мира также подвергается критике: Крюгер (1981) настаивает на том, что мы не сидим внутри своего мозга, глядя оттуда на мир и интерпретируя его. На­против, мы присутствуем в мире, являясь его частью, и взаимодействуем с людьми и другими компонен­тами этого мира.

Ключевое понятие, используемое Лиотаром в про­цитированном выше отрывке, это интенциональ-ность, слово, указывающее на связанность (соот­несенность) с чем-то другим. Понятие интенциональ-ности берет начало в трудах представителей средневековой схоластики, в особенности Фомы Ак-винского, и происходит от латинского слова intendere, означающего «тянуться вперед». В этом смысле сознание направлено на свой объект или стремится к своему объекту, который не обязатель­но является реально существующей вещью, но есть то, по поводу чего осуществляется психический акт. Франц Брентано (1838-1907), священник и доцент Венского университета¹, применил это понятие в сво­ей психологии: психическое содержание является ве­щественным (the mental content is physical), но акт суждения, представления или оценивания его исхо­дит от невещественной души. Интенциональностъ относится к психическому, а экстенсиональность (обладание пространственной протяженностью) — к физическому. Эдмунд Гуссерль (1859-1938), профес­сор философии и математик по образованию, ис­пользовал понятие интенциональности при постро­ении феноменологической философии².

Для Гуссерля феноменология была попыткой опи­сать сущность осознания вещей, а не характеристи­ки физического мира. Это значит, что в сферу созна­ния могут включаться и чисто воображаемые вещи, такие как русалки и привидения, и реальные объек­ты, такие как, например, деревья и возвышенные зву­ки симфонического оркестра. Сущность — это то, что делает вещи тем, что они есть. Это то, что обеспечи­вает существование и стабильность вещей и опреде­ляет их свойства. Чтобы выявить сущность опыта познания вещей, нужно временно исключить или «заключить в скобки» (подобно тому как это делает­ся в математике) все предубеждения и привычные способы мышления и полностью сосредоточиться на объекте. Таким образом, к человеку приходит инту­итивное понимание сущности (отсюда — «феномено-

¹ Впоследствии он был вынужден оставить и свой пост в университете, и свой приход, не желая принять доктрину о папской непогрешимости, провозглашенную в 1870 г.

² Для психологов Мерло-Понти и Сартра (см. ниже) это понятие включало не только когнитивные акты, но и отно­шения между телом и объектом, предшествующие вербализации или другой форме осознания (recognition), потому что человек вступает в контакт с ситуацией и понимает ее возможности даже раньше, чем явно осознает ее или начинает размышлять о ней. Например, человек отскакивает в сторону от едущего автомобиля, который он видит только пери­ферическим зрением, или отвечает на слова других прежде, чем начинает размышлять над этими словами. Под интен-циональностью стали подразумевать также подлинно диалектическую, двунаправленную связь между миром и челове­ком. Об эволюции понятия «интенциональность» см. у Экартсберга (Fxkartsberg, 1989).

306

логия»). Отделение опыта от каких бы то ни было предположений, касающихся причинности и суще­ствования, — это первый шаг. Второй шаг — это ана­лиз сущности путем исследования компонентов и того, как они связаны. Третий шаг — это «эйдетичес­кая редукция» («eidetic reduction»), постижение сущности путем обозревания или воображения част­ных случаев чего-то более общего: человек представ­ляет себе форму, цвет объекта, протяженность его в пространстве или какой-нибудь другой подобный объект и таким образом постигает видение не толь­ко этого конкретного объекта, например, собаки, но любого объекта, который можно увидеть. Таким об­разом, раскрываются внутренние структуры опыта, и эта структура есть сущность опыта. И наконец, нужно описать эту сущность. Неопределенность всей процедуры привела к появлению множества интер­претаций ее среди последователей Гуссерля.

Опыт, доказывает Гуссерль, не вызывается внешним объектом или стимулом, независимым от самого опы­та. То, что человек испытывает (experiences), является значащим качеством (meaning quality), охватывающим взаимозависимость вещи и человека. Ломтик лимона на тарелке означает кислый вкус и особый аромат, и это значение является качеством опыта человека, связан­ного с лимоном, и с присутствием лимона в данном конкретном контексте. Также и гнев - это не что-то, существующее в себе, а способ отношения к чему-то. Гнев — это всегда гнев на что-то, а не изолированная физиология желез или деятельность нервной системы.

Но феноменология — это не просто субъектив­ный опыт индивидуума или его конкретная точка зрения. Она, согласно Гуссерлю и его последовате­лям, является способом обретения абсолютного зна­ния через интуитивное понимание сущности осоз­наваемых событий. Можно интуитивно постичь, что квадрат имеет четыре прямых угла, по девяносто градусов каждый, и это будет признано универсаль­ной, вечной истиной любым человеком, принадле­жащим любой культуре и любому историческому периоду. Сознание, наряду с математикой и други­ми сущностями, утверждает Гуссерль, не существу­ет во времени и пространстве, как существует есте­ственный мир.

Феноменологи доказывают, что психология совер­шает ошибку, когда рассматривает разум или сознание как нечто, связанное с телом, и как часть природного мира, подчиняющуюся законам природы. Психология не может экспериментировать с сущностью сознания, но философия может это делать, закладывая в то же время основу для эмпирической психологии — осно­ву, которая позволит психологии стать научной. Именно здесь «заключение в скобки» выходит на сце­ну. Чтобы достичь чистого сознания, следует времен­но абстрагироваться от своего отношения к природ­ному миру (но не от веры в существование природного мира). Отбрасывая все свои исходные предположения о существовании или не существовании чего-либо, мы

обретаем новое отношение или новый фокус, в кото­ром может быть ухвачена сущность. Гуссерль называ­ет это «трансцендентальной редукцией» («transcendental reduction»), когда человек не занима­ется больше изучением объекта сознания, а сосредо­точивается на сущности, которая придает значение (смысл) объектам и событиям. Можно, например, раз­мышлять о каком-нибудь видимом объекте, скажем, о книге, и, представляя себе ее различные характерис­тики, такие как вес, вид иод разными углами, форму, шрифт с его распознаваемыми буквами, — интуитив­но постигнуть сущность этого и других подобных объектов. Такая процедура представляет собой про­цесс, в котором все характеристики объектов обрета­ют для нас единство и целостность, несмотря на раз­личные свойства этих объектов, — те свойства, по ко­торым мы узнаем данный объект и которые пребывают неизменными при наших последующих контактах с ним. Эти характерные значения отлича­ются от природных, описываемых физикой и химией.

В качестве примера рассмотрим рис. 12.1. Экспе­риментатор может, следуя физикалистской модели, попросить участников эксперимента измерить дли­ну линий, соединяющих стрелки, и сообщить о сво­их результатах. Это разрушило бы иллюзию, возни­кающую при использовании феноменологической процедуры. Другой пример — чешский физиолог Пуркинье наблюдал за тем, как в сумерках изменя­ется окраска цветочных клумб в его саду. Красный превращался в серый, тогда как голубой становился светлее и был различим даже после того, как все ос­тальные цвета исчезали. Заняв нейтральную пози­цию, — заключив в скобки все предыдущие отноше­ния и принимая то, что он видел, а не интерпретируя свои «знания» о том, что голубое, а что красное, — он открыл истинную сущность, присутствующую в условиях такого освещения. Об этом эффекте изме­нения цветов нельзя узнать посредством считывания данных с инструментов, потому что он относится к уровню организма. Сегодня он известен как эффект Пуркинье и применяется в изучении того, какие цве­та проявляются более, а какие — менее ярко при раз-




307

личной интенсивности освещения. Феноменологи ссылаются на это открытие как на пример того, ка­кие плоды может принести феноменологический ме­тод и как важен он для психологии (хотя сам Пур-кинье и не знал о том, что он использует именно этот метод).

Отношения (аттитюды) к событиям природного мира возникают в определенное время и в определен­ном контексте или формируются на основе опреде­ленной теории. Например, ньютоновская физика рас­сматривала гравитацию как силу, действующую на расстоянии между находящимися в пространстве те­лами; в общей теории относительности гравитация считается эквивалентной ускорению в пространстве, искривленном массой тел. В противоположность этим теоретическим построениям, знание сущности — та­кое как видимая разница в длине линий, порождаемая иллюзией Мюллера—Лайера, — согласно последова­телям Гуссерля, свободно от любых теорий, мнений, предположений, предрассудков, культурных убежде­ний и т. П. Это знание абсолютно, безотносительно и вечно. Женщина каменного века и брокер с Уолл Стрит интуитивно постигают одну и ту же сущность. Некоторые из психологов феноменологического на­правления отвергают утверждение об абсолютности (например, Snyder, 1988), некоторые полностью от­вергают взгляды Гуссерля (например, Henley, 1988). В то же время другие настаивают, что феноменологи­ческая философия с ее трансцендентальной редукци­ей (которую часто называют «феноменологической редукцией» или просто «редукцией») является необ­ходимым основанием научной психологии (например, Davidson, 1988; Jennings, 1986).

К концу своей жизни Гуссерль начал разрабатывать направление феноменологической психологии, в рам­ках которого он допускал использование эксперимен­тальных методов как вспомогательных по отношению к феноменологическому методу. Но он всегда отрицал, что собрание коррелированных фактов является зада­чей эмпирической психологии. Для него наиглавней­шим оставалось раскрытие смыслов вещей для людей, вступающих в отношения с окружающим миром, жизнь, как она проживается людьми.

Ученик Гуссерля, Мартин Хайдеггер (1889-1976), указывал на то, что не может быть сознания отдельно от мира и не существует никаких методов достижения абсолютной достоверности. Хайдеггер отвергал транс­цендентальную редукцию и доказывал, что люди свя­заны со своим миром, — они взаимодействуют с ми­ром через социальную среду. Следовательно, наиболее фундаментальные вещи, из тех, что мы знаем, исходят от общества — общественное знание — или берут на­чало в повседневном практическом опыте. Знание не индивидуально. Философия формируется на основе того общественного знания, а не является, сама по себе, исходной точкой (по)знания, как полагали фи­лософы. Однако он остался верен принципу феноме­нологии, утверждая, что философия основывается не на информации, полученной из опыта (empirical

information), а на прозрении (insight), самоочевид­ность которого обусловлена самой структурой опыта.

^ ФРАНЦУЗСКАЯ ВЕТВЬ

Мерло-Понти

Первые попытки непосредственно применить фено­менологический подход к психологии были предпри­няты во Франции. Центральной фигурой здесь был Морис Мерло-Понти (1908-1961) — профессор психо­логии и детской педагогики в Сорбонне, в Париже, поз­же получивший место профессора философии в Кол­леж де Франс. (Пост в Сорбонне впоследствии занял Жан Пиаже, заменивший феноменологический подход к психологии детей своей структуралистско-когнитив-ной детской психологией.) Именно через работы Мер­ло-Понти феноменология стала известна американ­ским психологам. В своей книге «Структура поведе­ния» (Structure of Behavior, 1963) он, как и предполагает название, во многих важных моментах сходится с бихевиоризмом. Однако это не механисти­ческий бихевиоризм Уотсона, а более широко понима­емая концепция бихевиоризма. В интерпретации Квэй-ла и Гриннеса (Kvale & Grenness, 1967), поведение — это «смысловая связанность человека с миром», и в та­ких взаимоотношениях «ни один из них не может быть определен независимо от другого» (р. 137).

Главной целью Мерло-Понти было изучение отно­шений между сознанием и миром природы, и созна­ние он рассматривал как форму поведения. Он отвер­гал представление о сознании как о чистой субъек­тивности. Для него поведение является частью структурированного контекста и заменяет собой раз­двоенность души и тела. Под структурой понимает­ся диалектический процесс или взаимоотношение как часть контекста. Эти взаимоотношения имеют более или менее устойчивую форму. Например, чув­ство радости изменяет свои свойства от ситуации к ситуации и от момента к моменту. Оно никогда не бывает одним и тем же дважды, однако обладает под­дающейся осмысленной интерпретации общностью, формой или структурой, которая сохраняется во всех случаях.

В аналитическом подходе Мерло-Понти предпо­лагаемый трансцендентальный разум и механисти­ческие реакции на стимулы уступают место взаимо­действию или диалектическому взаимообмену меж­ду конкретным человеком и миром этого человека. То есть вместо того чтобы брать в качестве исходной предпосылки призрачную управляющую инстанцию внутри организма или реакции, вызванную обуслов­ливанием, он рассматривает конкретные взаимооб­мены между человеком и его миром. Устройство че­ловеческого тела, отличающееся спецификой его органов чувств, мобильностью, способностями мыш-

308

ления, восприятия и т. п., влияет на отбор форм по­ведения, который производится в этом диалектичес­ком круговороте. Эти формы поведения, в свою оче­редь, обеспечивают дальнейший отбор ситуаций, в которых участвует человеческое тело, и характерис­тик его поведения. Этот диалектический процесс за­ключает в себе смыслы (meanings)³.

Вместо того чтобы ссылаться на стимулы, которые вызывают реакции, Мерло-Понти замечает, что нельзя идентифицировать стимул отдельно от реак­ции, — в качестве примера можно взять хотя бы бо­лезненные стимулы. Более того, стимул в действи­тельности является одновременно «и физическим событием, как оно есть, само по себе, — с одной сто­роны, и ситуацией, как она есть "для организма", — с другой, и только впоследствии оформляется в не­что определенное в реакции» (р. 129). Иными слова­ми, при формировании поведения важны не физи­ческие свойства стимулов, а то, что объект или собы­тие значат для человека. Хорошее вино может означать великолепные вкусовые ощущения для це­нителя вин и дьявольскую жидкость для мусульма­нина. Физические свойства вина, такие как относи­тельное содержание воды, алкоголя и эфирных ма­сел, не оказывают прямого влияния на этот диалектический процесс восприятия.

И, точно так же, как стимул можно рассматривать с двух различных сторон, это можно сделать и по от­ношению к реакции. «Сумма фактически произве­денных движений» имеет «объективное отношение к физическому миру», тогда как те же самые движения, когда они предстают в виде «так называемого по­ведения», имеют «внутреннюю структуру (arti­culation), которая образует кинетическую мелодию, наполненную смыслом» (р. 130). То есть движения просто как движения материалистичны и лишены смысла, а движения как поведение (во взаимодей­ствии со стимулом, предположительно наделенным смыслом) — это часть осмысленного мира, того мира, который дан нам в опыте. Стимул и реакция «внут­ренне соединены через принадлежность к структуре» (р. 130), что предполагает скорее циклический про­цесс, чем линейную причинно-следственную связь. Не стимул вызывает реакцию, но стимул и реакция взаимодействуют друг с другом, давая начало непре­рывно изменяющимся смыслам.

Книга Мерло-Понти «Феноменология восприя­тия» (Phenomenology of Perception) нацелена более на обеспечение базиса для его философии, чем на со-

здание модели для психологии. Тем не менее в ней можно найти много такого, что имеет отношение к психологии; кроме того, подобно «Структуре пове­дения», эта работа твердо опирается на доступные в то время исследования в области психологии, психо­патологии и клинической медицины (в особенности, травм головного мозга) и во многих местах ее поло­жения подкреплены подробными ссылками на эти исследования.

Он отвергает метод «заключения в скобки» Гус­серля, потому что опыт контакта с миром первичен, и восприятие дает нам этот первичный опыт, пусть и искаженный ограниченными возможностями пер­цепции. Так как мы обязательно должны пользовать­ся телом, имеющим свое определенное положение в пространстве, мы всегда видим вещи в этой ограни­ченной перспективе. Поэтому область того, что мы можем узнать, всегда ограничена. Тем не менее имен­но восприятие, настаивает Мерло-Понти, открывает нам «окно» к смыслам (meanings). Оно обеспечива­ет путь к пониманию диалектического взаимодей­ствия сознания и мира. В основе восприятия лежит направление внимания. В объективистском мире, замечает Мерло-Понти, у нас не было бы никаких средств для того, чтобы выделить один объект или одну ситуацию, а не другой объект или другую ситу­ацию. Однако опыт внимания (the experience of attention) выделяет для нас фигуру из того, что преж­де было фоном. И мы видим птицу на дереве — фи­гуру, тогда как раньше мы видели только дерево, фон. Направление внимания обеспечивает единство но­вых смыслов, но оно не создает новых смыслов и даже не предусматривает их возникновение. Новые смыслы возникают в процессе восприятия, как это происходит при внимательном рассматривании куба (впервые описанном в книге «Структура поведе­ния»). В ходе феноменологической редукции чело­век обнаруживает, что никак не может увидеть куб как нечто, имеющее шесть сторон и равные углы. Вместо этого куб «представляется нам в виде серии профилей, каждый из которых заявляет о кубе во всей его цельности, но не обнаруживает его» (Brannon, 1967, р. 29). То, что мы на самом деле ви­дим, зависит от контекста, такого как освещение, угол зрения и расстояние до наблюдателя. Но нико­гда куб не предстает для нас пространственной фи­гурой, имеющей шесть сторон. Это возможно толь­ко в совершенно отстраненном сознании. Переопре­деляя и распознавая объект и сознание его через

³ Гуссерль говорил о нашей смыслообразующей активности (meaning-making activity) как об «интенциональной стреле сознания». В основе ее формирования лежат два источника: внутренний горизонт нашего сознания с его областью смыс­лов (meanings) и внешний горизонт объектов и смыслового контекста, в который они встроены. Хотя Мерло-Понти для обозначения этих взаимоотношений применял концепцию диалектики, Квант (Kwant, 1966) утверждает, что к концу своей жизни он заменил диалектику, как некую форму дуализма, взаимообратимостью и взаимозаменяемостью или вза­имосообщением между различными способами реагирования: между осязанием и зрением, восприятием и речью, — и даже взаимообратимостью между разными людьми. Далее, «взаимообратимость проявляет себя в отношениях между миром и человеком: человек — это часть мира, но такая часть, которая содержит в себе целое... Здесь дается интерпрета­ция человека и мира» (р. 90-91).

309

опыт, в котором они оба появляются, человек дей­ствует феноменологически.

Вместо того чтобы рассматривать восприятие как физиологическую функцию тела, Мерло-Понти го­ворит, что тело обеспечивает условия для восприя­тия объектов и извлечения смыслов из этого воспри­ятия. Объект — это структура для сознания, а созна­ние всегда направлено на какой-то объект. Сознание объекта и структура для сознания, которую дает объект, не могут существовать друг без друга⁴. Тако­во диалектическое взаимодействие. Каждая из сто­рон подразумевает наличие другой, своей противопо­ложности. Тело приобретает завершенность только вместе с сознанием. Объект, таким образом, проти­воположен телу и существованию, которому тело придает устойчивую структуру. Смысл — настолько же принадлежит телу, насколько и объекту: по выра­жению Мерло-Понти, «j'en suis», — «я есть с этим». Джорджи (1975), защищая ту же идею, говорит: «Об­текаемость форм является свойством самолета, так же как и свойством моего восприятия, когда я смот­рю на самолет» (р. 207). Это не значит, что одно объективно, а другое субъективно. Обе точки зрения объективны, — каждая по-своему.

Согласно анализу ощущений, проделанному Мер­ло-Понти, каждый из видов ощущений — вкус, зрение, слух, обоняние — привязан к своей отличной от дру­гих структуре поведения, причем эти структуры не могут заменять друг друга, но могут взаимно глубоко проникать друг в друга. Мы смотрим на барабан и видим его громкость. Мы читаем афоризм и видим его мораль. Мы видим прочность в стальном бруске и тя­жесть в огромном валуне; мы слышим огонь в «зажи­гательном» джазе*; мы слушаем музыку с живым рит­мом и чувствуем прилив энергии. Перцептивный син­тез происходит на уровне тела, а не на уровне мышления или интерпретации. Мы смотрим на мир двумя глазами и видим единую картину не потому, что образы трансформируются нейронами, не потому что мы мысленно объединяем две картины или реинтер-претируем две картины как одну, а вследствие орга­низации человеческого тела как взаимодействующе­го с окружающим миром. Межмодальные сенсорные события (слышимый огонь в звуке джазовой трубы) предполагают участие перцептивного синтеза, подоб­ного тому, который имеет место в случае внутримо-дальных перцептивных событий (когда мы смотрим двумя глазами и видим один предмет). Чувственное восприятие (sensing) требует участия всего тела, но в особенности — связанной с ним сенсорной модально­сти. Нет никакой надобности в интерпретаторе — ней­ронном или интеллектуальном. Вместо этого суще­ствует единство зрительной интенционалыюсти с ви­димым объектом. Мерло-Понти говорит о «корнях разума в теле и в мире» (1964b, p. 103), в противопо-

ложность концепции восприятия как результата ме­ханистического воздействия стимулов на органы чувств, или разума как интерпретирующего агента, помещенного внутри тела. Вероятно, высказывание по поводу цвета, приведенное ниже, также описывает ту глубокую взаимозависимость тела и его мира, кото­рую подчеркивает Мерло-Понти: «цвета... сами по себе представляют различные модальности нашего со­существования с миром» (1964b, p. 5).

Для понимания восприятия очень важен вопрос о перцептивных константностях. Возьмем, например, константность величины: почему взрослого челове­ка на расстоянии мы видим не маленьким, а таким же по размеру, как и тогда, когда этот человек нахо­дится рядом? Согласно Мерло-Понти, так происхо­дит не потому, что некое отстраненное сознание или мозг реинтерпретирует величину объекта с измене­нием расстояния до него. Причина в том, что в вос­приятии, как оно проживается нами, мы обладаем опытом восприятия взрослого человека одних и тех же размеров на разных расстояниях относительно соответствующего фона. Подобным образом Мерло-Понти (1964а) трактует и другие виды константнос­ти восприятия.

Роль освещения в восприятии, настаивает он, за­ключается не в том, что мозг преобразует световые волны в ощущение цвета или в образ объекта. Мы не видим освещения, мы видим в соответствии с ним; оно является посредником, представляющим те вещи, которые мы действительно видим. Освещение выполняет посредническую функцию в восприятии цвета и обеспечивает условия видения.

Так как, по мнению Мерло-Понти, человек и его мир взаимно включают в себя друг друга, он находит, что психологические события не предполагают при­чинно-следственных отношений. Окружающий мир не является причиной поведения человека. Это озна­чает, что феноменологическая психология не занима­ется экспериментальным изучением причин и след­ствий; на том же основании она отвергает независи­мые и зависимые переменные, контрольные группы и проверку гипотез. Гипотеза подразумевает, что есть некие скрытые условия, вызывающие доступное на­блюдению событие, и потому это причинно-след­ственное предположение также заменяется описани­ем мира, как человек его переживает.

Мышление Мерло-Понти рассматривает как вы­ражение ранее пережитого нами опыта («Структура поведения»). Однако оно не только содержит пре­жние, но и придает новые смыслы вещам. Мышле­ние, заключает он, не локализовано внутри нас, но интенционально связано с вещью, о которой мы ду­маем, а потому не может быть локализовано нигде, кроме как в отношении, однако это отношение ис-

⁴ Квант (Kwant, 1963) отмечает, что он описывает сознание (consciousness) как «присутствие человека для себя са­мого» («a presence of man to himself») (p. 228), но никак не анализирует его. * В оригинале «hot trumpet». — Прим. перев.

310

ключает себя, то есть оно не рефлектирует (не обра­щено на) себя. Подобно восприятию и другим фор­мам психологического поведения, мышление не яв­ляется продуктом нейронной активности, хотя и за­висит от тела. Оно также представляет собой диалектический процесс.

Анализ психологических событий, проделанный Мерло-Понти, показывает, что он пытается избежать как дуализма «душа — тело», так и физиологического редукционизма в пользу отношений «организм — сре­да». «Истина не "обитает" исключительно во "внут­реннем человеке", точнее, нет никакого внутреннего человека; человек находится в мире, и только в мире он познает себя» (Merleau-Ponty, 1962, p. xi).