Geum.ru

Все права защищены. Ни одна из частей настоящего издания и всё издание в целом не могут быть использованы без согласия

Вид материалаДокументы

Содержание


Часть вторая
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6
^ ЧАСТЬ ВТОРАЯ

В свои сорок шесть Людмила Фёдоровна выглядела великолепно. Молодая, красивая, энергичная. Только за год потеря мужа наделила её добрые и зоркие ко всему окружающему глаза пронзительным блеском мудрости. И раньше все обращали внимание на умные глаза этого милого чиновника. Но согласись, мудрость и ум близки и в то же время накладывают различный отпечаток и на речь, и на взгляд. Вот вы с Катей оказались рядом с ней в её доме. Пьёте чай. Катя слушает и молчит. В беседе с хозяйкой дома ты, но немногословен. Сегодня вечером в театре говорил больше других. На правах ведущего. В зале аншлаг. Город вспоминал Григория Тарасовича. Грустным представлением и весёлым капустником. Вся жизнь великого мастера была сплетена трагедийными и драматическими нитями истории страны, театр добавил проблески радостного, весёлого, игристого. В фойе, где расположилась фотовыставка, появились слёзы и в зале они не исчезали – воспоминания и сцены из спектаклей никого равнодушными не оставили. Незаметно, быстро сушил слёзы смех от сцен капустника. И Ревенко часто оказывался автором и одним из исполнителей не всегда безобидных розыгрышей студенческих миниатюр.

В профессорской аудитории после театрализованной части накрыли столы, но Людмила Фёдоровна не пошла туда, после смерти мужа тут начиналась небезопасная для неё зона. Не хотелось стирать в памяти то, что надо было сберечь сиюминутным в каждом отпущенном ей в этом мире дне. Вы с Катей вызвались проводить домой.

Она быстро согласилась. Всю дорогу благодарила тебя за прекрасный вечер.


47


- Пора, мы пойдём, - прервал ты чаепитие.

- Катенька, не молчите. Можно ещё поболтать.

- Людмила Фёдоровна, день у вас был тяжёлый. Не мешало бы вам отдохнуть.

- Твоему Михаилу надо отдыхать. С одиннадцати до одиннадцати на ногах.

- Я с вами, милые женщины, и отдыхаю! – Катюша и гостеприимная хозяйка рассмеялись, увидев готовность твою вернуться в кресло.

- Вот и хорошо! – тихо смеясь, Людмила Фёдоровна подошла к проигрывателю. – А я перед сном слушаю пластинки, - смех совсем стих. - Составите компанию?

- Пожалуй… - тебя уговаривать не пришлось.

- Катя, выбирайте любую. На столе мои любимые.

- Какие старые!? – от своих слов Катя смутилась.

- Старинные… Их собирал Ревенко.

- Какую из них поставить? – смущение не исчезло.

- Ту, что у тебя в правой руке, - поспешил ты к Кате на помощь, не поднимаясь с кресла.

Пластинка стала описывать круги, опустилась игла и шип с потрескиванием изменили быт квартиры, дату…

- Ба мир бисту шейн… - зазвучала другая жизнь.
- Красавица моя… - подхватил ты песню

- В кейптаунском порту…- не осталась безучастной Катя.

Людмила Фёдоровна с любовью смотрела на вас. На её лице перемешались все маски горя и радости, тоски и надежды, потерь и поиска.

Песня закончилась, шип с потрескиванием остались, но не надолго, игла подскочила и застыла в воздухе, как обречённая.

- Вы знаете идиш?... – с первым твоим слогом и от


48


Кати последовал вопрос. - Любите мелодии городского фольклора?

- С годами я приняла интересы мужа за свои. Миша, для вас эта песня – душа еврея, для Кати - дух города, для того времени шлягер, нас же с Ревенко Анна Гузик вела в непознанный мир недопустимых разлук. А когда жизнь и смерть выворачивают твой мир наизнанку, уже понимаешь: талант одного человека, гений всего народа от одной, единственной из всех, песни… Я скучная.

- Нет! – Катя нашла себе место в полуночной беседе, сон отлетал, как самая необходимая потеря в жизни.

- Что вы, милая и мудрая наша Людмила Теаро? – ты

вспомнил, зачем торопил эту встречу.

- Надо же! Миша повторил слова Ревенко, - поворот головы Людмилы Фёдоровны в сторону Кати будто бы продолжил: А тебе, девочка, говорит муж подобное?

Можно было ответить – конечно, и милая, и любимая

даже, вот только мудрой не называл.

- Это его искренние слова. Я знаю, как он относится к вам.

- Катюша, не выдавай семейные тайны, - ты спешил к главному вопросу, атмосфера встречи располагала. – А могу я задать вам, Людмила Фёдоровна… - запнулся неожиданно для себя.

- Спрашивай, что хочешь. На любой вопрос отвечу.

- Скажите, если это не секрет…

- Говори же!.. – очаровательная улыбка убрала твою

нерешительность.

- Что значит ваш псевдоним?

- Это не секрет, скорее загадка. Попробуй разгадать.

- А если не смогу?

- Тогда… Когда-нибудь скажу.


49


* * *


Неприятным событием озадачил Людмилу Серенко следующий день. В половине девятого она уже была за столом в своём кабинете, через час совещание у шефа, вызваны директора театров и филармонии, заместители их и администраторы, главные и очередные режиссёры. Её подопечные… Это направление работы Областного управления культуры курировала Людмила Фёдоровна, ей и вести разговор о делах текущих. А в них сплошные проблемы. С этого и начала.

- Согласитесь, государственная дотация помогает, но она же и балует. Ведь случается, когда репертуар театра подгоняют под её возможности. Тогда и будут на сцене спектакли только по пьесам Гусева и Сафронова…

- А что плохого в них? Пардон, в их произведениях, - съязвил, как всегда, директор Большого театра драмы.

- Иннокентий Владимирович, в русском языке есть слово не менее продуктивное – простите… Так вот, вы простите, я не о Гусеве и Сафронове, а об Ивановых, не помнящих родства. Есть ещё и классика.

- Классика жила на широкую ногу, - тоскливая фраза главного режиссёра Театра музыкальной комедии сразу была продолжена.

- …И в надежде на добрую руку, - это уже была боль администратора.

- Кто нам мешает активней работать с шефами? – но попытка Людмилы Фёдоровны изменить ход разговора не удалась.

- Ставлю «Бесприданницу», нужен гудок парохода, - не выдержал Ракитский, - Паровозостроительный, наш шеф, предлагает гудок паровоза.


50


- Друзья! – примиряющий с вкраплением иронии тон начальника Управления не внёс желаемой серьёзности в разговор. – Давайте спокойно выслушаем моего зама, потом я каждому из вас предоставлю возможность… - призыв к порядку прервался. Шумно открылась дверь, все участники совещания были поражены увиденным… Отбросив за откос двери вытянутое в удивлении лицо секретаря, в кабинет ворвалась... хорошенькая балерина из группы поддержки маститого солиста филармонии.

- Никита, оставь ты эту… - нецензурное слово имело непредсказуемый эффект… Пьяное откровение вызвало у кого многозначительную улыбку, у кого – удивление. А у рафинированной, как казалось многим сидящим за длинным «соборным» столом, Людмилы Фёдоровны… шок. - Просыпаюсь, тебя нет. Сбежал к жене? Хочу…

- Обязательно предоставлю возможность! – кому это было адресовано, не имело уже никакого значения. – Я скоро вернусь… - но совещание пришлось прервать.

Начальник Культуры Никита Мефодиевич Подобед вернулся к обеду. Секретарь с нескрываемой завистью оторвала глаза от скучных бумаг. Тишина кабинета его отрезвила, но не надолго. Трезв он был редко. Как все его ранга. В их время.

Красные от слёз глаза болели. Первым её желанием было - написать заявление с просьбой об освобождении с работы… Но кто в партийном мире считался с личной просьбой. А на кого оставить дело, которому ты честно служишь. Незаменимых людей нет – смешно. Она не в счёт. Но кто заменит ушедших в этом году в мир иной Аллу Тарасову, Николая Симонова, Пабло Пикассо. Об этом Людмила Фёдоровна доверительно говорила тебе, когда ты в нужное для неё время зашёл к ней в кабинет.


51


- Людмила Фёдоровна, может, я не вовремя пришёл?

- Посиди. Ты же видишь, мне легче с тобой.

- А что случилось?

- Очередная грязь. Тебе лучше не знать. А впрочем. Смешно, что это произошло здесь. Культуры маловато.

- Так красные глазки вызваны слезами от смеха?

- Милый Мишенька… Всё вопросы задаёшь. Только ли за этим ты ко мне пришёл? Точнее, если есть вопрос, который тебя сюда привёл, задавай.

- Честно говоря, я пришёл помолчать.

- Это уже интересно.

- Наговорился на репетиции.

- Что репетируем?

- «Бесприданницу»…

- Ну да. Гудок парохода нужен. Григорий Тарасович мог любые звуки изображать. Ведь он был талантливый имитатор.

- Вы о чём?

- Верный гудок в нашей жизни многое значит. Слёзы долой! Нет худа без добра… Напишу я статью и назову её «Последний гудок». Прозвучит там сигнал бедствия для всех нас.

- Наш главный режиссёр решил по-новому взглянуть на героев известной пьесы Островского, не прочь даже сделать новую редакцию с правкой монологов.

- Вот что я могу сказать. Вчера перед вашим уходом мы послушали Анну Гузик, талантливая актриса. Жаль, собирается или уже выехала в Израиль. Но я о другом. На мелодию песни, что мы прослушали, было написано множество текстов в духе городского фольклора. Один остался, который напевала Катя. Анне Гузик уже после войны Арон Вергелис - был такой редактор еврейского


52


радиовещания на зарубежье, предложил менять тексты еврейских народных песен под его редакцией… И Анна сказала: «Легче ударить себя ножом…».

- У нас в театре легче зарезать главрежа.

- О чём дальше помолчим?

- Мне не достаёт молча смотреть на вас.

- Катя не заревнует?

- Она, как и я, влюблена в вас.

- За что же?

- Теперь вы засыпаете меня вопросами. Разве любят за что-то?

- Верно. Но всегда хочется докопаться до причины.

- Глаза могут быть причиной. Такие, как ваши, и всё, окружающее вас.

- Кроме некоторых людей.

- А где они? Кто их видит? С любимым человеком хорошо быть, когда свидетелей нет.

- Мишенька, ты что? Объясняешься в любви?!

- Да.

- Ну и денёк сегодня. Надо Катю позвать.

- Запросто! - ты открыл дверь. – Катя, заходи!

- Молодцы! Какую сцену разыграли.

- Никакого розыгрыша, - Катя подошла к столу, - я к вам запустила его одного, чтобы не отвлекать собой.

- Катенька, милая! Впервые вижу такую жену.

- Какую? – поспешил ты с вопросом.

- Умную.

- А я что, тупой?

- Ты у меня самый умный! – ответила Катя. – Только ты способен при жене объясняться в любви другой…

- Пойдём в кафе, - ты увидел улыбку красных глаз.

- И напьёмся. Клин клином будем вышибать.


53


* * *


Разве так пьют?!. Большим мастером этого процесса была жена Ракитского Лариса. Пила много, не пьянела вовсе. Как-то Анатолий Павлович предложил провести репетицию с Ларисой в их домашней обстановке.

- Я хотел бы на тебя посмотреть за семейным столом рядышком с будущей Региной. Отужинаем вместе, хочу поболтать. Заметь, не проговорить заданную пьесой на режиссёрский анализ тему, а выговориться всласть.

- Почему не поболтать?! – ты предложение главрежа воспринял с интересом.

- Миша, что приготовить вам вкусненького? Тоскует наш герой-любовник по домашней кухне, - не знал ты ранее улыбку прозрачней, чем та, ещё не от Регины, но уже не от актрисы.

- Теряюсь, не знаю, что вам сказать, - а что скажешь, когда детдомовская пища отбила память, вкусненькое пропало в детстве после смерти матери.

- Тогда приготовлю своё любимое блюдо, а вы пока пообщайтесь, - влажная рука тебя уже подхватила, но с запозданием Лариса вдогонку пропела, больше себе. – Надеюсь, водочка не будет нам помехой.

Домашний кабинет Ракитского тебя удивил. И вроде всё, как положено. Много книг. Все аккуратно стоят по разделам, на что указывают лаконичные подсказки, они выглядели шифром хозяйской фантазии. Лишь ИЗО не вызывало вопросов, а дальше – пойми: ПР, ПО и даже ДР…

- ДР – это драматургия. Всё просто и понятно.

- Понял. ПР – проза, ПО – поэзия.

- Точно.


54


На рабочем столе толстое, чуть ли не бронированное стекло оберегало от чужих рук похожие на фотопробы смазливые типажи парней. Анатолий Павлович был рад отметить твой интерес к этой галерее.

- При желании и для тебя найдётся здесь место.

- Для меня, - в брезгливой догадке ты поплыл, но не в походке от главрежа. От размягчения мозга Освальда, которое в этой роли играл великий актёр Мартынов, - в этой коллекции мне место не найдётся.

- На нет и спроса нет!.. – без обид, без сожаления, до удивления равнодушно Ракитский перешёл к той самой обещанной болтовне.

Ты его не слышал, не видел, и только очень сильная, неизвестно откуда взявшаяся боль в затылке проверила твоё существование.

- Катенька, забери меня отсюда, - внутренний голос был настолько слаб, что и его ты не услышал. А вот из кухни прорвался женский клич.

- Мужчины, стол накрыт!.. – кому обращались слова хозяйки дома, осознать тебе сразу не удалось.

Лариса встретила тебя пристальным взглядом. Было видно, что в ней проявлялся победитель, но в не совсем привычной ситуации. Перед тобой стояла Регина. И то, что не получалось у неё на сцене, органично являлось в скучном житейском быту.

- Наступай смелее!.. – в глазах Ракитского появился безразличный к происходящему взгляд Энгстрана. Что не говори, Анатолий Павлович режиссёр отличный.

Ели неспешно. Пили охотно. Без тостов. О будущем спектакле уже не говорили. Ракитский был весел.

- Хотите анекдот о системе Станиславского?

- Не надо! – опередила тебя Лариса.

55


- Тогда я пошёл спать, - встал, с достоинством мужа выпил стопку водки и поплыл, видно ходить разучился. Дверь за собой не закрыл.

- Сейчас вернусь, - брошенная между прочим фраза хозяйки дома не дала тебе возможности исчезнуть.

А именно этого тебе хотелось. Без прощальных слов и театрализованного расшаркивания. Быстрей бы уйти из этой засоренной неведомой тебе пылью квартиры.

- Что это? – ты услышал, как в ванной комнате тихо заверещал душ.

Тебя ждёт Катя, и вместо того, чтобы поспешить на свидание к любимой женщине, сидишь в чужом доме в плену аристократических условностей - как же уйти не попрощавшись? Да. Наконец появилась Лариса. Перед тобой стояла Регина, но почему-то в лёгком халатике.

- Выпьешь ещё? – по тому, как она одним глотком в себя влила содержимое рюмки, ты понял, что спектакль осовременен смелым прочтением классики.

- Не хочу.

- Тогда идём.

- Куда?

- В постель.

- Не в постель ли к Анатолию Павловичу?

- Зачем? У нас есть ещё одна спальня.

- Ну, хватит! Пошутили, пора и честь знать, - но тебя Лора не слушала, её руки ловко втиснули твою голову в ворот халата, верхняя пуговица его оказалась у тебя за шиворотом.

Ты взял Ларису на руки, она закрыла глаза и уткнула лицо в твою шею. Несколько шагов привели к входной двери, неслышный щелчок замка не выдал коварства.

- Спасибо! Болтать не надо, – опустил даму и ушёл.


56


* * *


Конец весны, начало лета. Лучшая пора для натуры. В одной из киногрупп затерялась Юлия... С её Тарасом, которого готовили к поступлению в школу, находилась

старенькая няня – не немка, но языки иностранные она знала, в прошлом была учителем английского и фарси. В их семью её привёл муж Юли Гия. Клавдия Ивановна учила его английскому в школе, а о знании зятем фарси Людмила Фёдоровна узнала гораздо позже. Работа Гии была засекречена от всех, даже от Юли – знали, что он военный, возможно, космонавт. Неведенье беспокоило, а грузинское очарование сводило тревоги на нет. Места для любопытства не оставалось. К тому же дома он был не часто, подолгу пропадал в командировках, но письма присылал регулярно. Удивляло только то, что в них нет никаких ссылок на письма к нему. Всё о любви, о тоске.

Людмила Фёдоровна, как было заведено в прошлые годы, увозила внука на отдых к тёплому морю. Вместе с ней получала отпуск и Клавдия Ивановна, но её поезд увозил на Север к архангельской родне…

Приазовская степь запахом трав земли, не знающей плуга, имела особый аромат. Ветерок, который кружил здесь, вырывался к морю навстречу влажному бризу, и побережье, усеянное пансионатами, вдыхало эту смесь, этот воздух особого вкуса. Запах родной земли забыть невозможно. А разве бывают двоюродные земли? Твоя или чужая.

- Бабуля, почему мы опять едем к морю без деда?

- Твой дедушка… - пора мальчишке сказать правду, - умер. Мы его уже никогда не увидим рядом с нами.

- А во сне?


57


- Конечно, ты так часто его вспоминаешь. Значит, он скоро появится… в твоём сне.

Дорога трясла автобус, часто подбрасывала его. Нет в этом ничего необычного. Кроме одного. Привыкаем к дорогам, по которым другие уже не ходят. Если в горы, в степь ли первозданную пойти – это же совсем другое дело. И не идёшь, бежишь от цивилизации, больно тебя из природы вырвавшей. Вот пришли бы сюда на месяц, другой раньше… Весна здесь окрашена в красный цвет. Цветущие маки так тесно прижимаются друг к другу, в этом видя спасение от горячих ветров… Иначе суховей безжалостно порвёт цвет. Лепестки крупными каплями крови закроют горизонт. Пыль смешается с голубизной неба, которое покинут сиротливые облака.

- В тебе, Тарасик, дедушка увидит стойкий полевой цветок, - Людмила Фёдоровна смотрела на своего внука глазами, списанными с икон. Мальчишка крепко спал.

Зеркало салона автобуса отразило восторг водителя, такую реакцию у него вызвал библейский сюжет. Затем он посмотрел в наружное зеркало. В нём прожаренный солнцем горизонт терялся в дымке пустынного миража.

Пансионат, который приютил бабушку и внука, имел выгодное отличие от других зон отдыха – танцевальная площадка, столовая, летняя эстрада с серым от дождя и пыли экраном. Столовой попользоваться удалось, а вот прелестей культурного обеспечения не дождались. Дни отдыха походили один на другой. Всё точно по времени и одинаково тоскливо. Подъём, завтрак, море с книгой, обед, дневной сон, море без книги, ужин, книга без моря, отбой. Иногда удавалось внести разнообразие за счёт смены книги на преферанс. В такой игре, которую способны осилить только настоящие мужчины, равных


58


Людмиле Фёдоровне не было. И великолепное чутьё на блеф противника, и оправданный риск, и манипуляции с мизером, и просто немыслимое везение – всё это в её облике эстета приобретало изысканный шарм.

- Тарасик, если в субботу передвижка покажет кино свежее, а в воскресенье на танцах повезёт с партнёршей тебе, определим первую недельку нашего пребывания в этом пансионате удачной.

Утром срочная телефонограмма вызвала на работу… Никита Мефодиевич был взбешён. Вскакивал с кресла, кружил вокруг стола для совещаний, возвращался вмиг, словно по команде, к своему рабочему столу и начинал нервно вращать только что покинутое кресло. Он даже не предложил Людмиле Фёдоровне сесть.

- Вам надо срочно ехать к Ракитскому на гастроли.

- Зачем?

- Вопрос деликатный…

- Я просто хочу знать, почему я должна прерывать свой отпуск.

- Людмила Фёдоровна, не ваш вопрос деликатный… Видите ли, там вопросец с постельным душком. Уж и не знаю, как вам сказать.

- Говорите, как есть. Мне, сами понимаете, в нашей культуре не привыкать.

- Вы же в курсе… Я о слухах… Понимаете, о чём я?. Давно идут разговоры о привязанностях Анатолия Па…

- Никита Мефодиевич! Какие разговоры? Ракитский свою привязанность, как вы выразились, никогда сам и не скрывал.

- Но, согласитесь, режиссёр он хороший?

- Хороший, даже отличный. Но ещё лучше, полагаю,

у него благодетели в столице.


59


- Что, и они? - Подобед ткнул указательным пальцем в воздух над собой. - Занимаются этим…

- Увольте меня от подобных подробностей. Не хочу я этим заниматься.

- И я не хочу, - отшутился Никита Мефодиевич.

- Не пошлите.

- О чём вы? Я ведь о деле, которое завели органы на Ракитского… там… Органы там… А мы здесь.

- И что вы от меня хотите?

- Срочно вылететь туда. Всё договорено. Надо сюда привезти фото.

- Меня ещё и пикантные фотокарточки ждут.

- Конверт никто вас не заставляет вскрывать.

- И прислали бы почтой.

- Скажите ещё: Спецпочтой. Драма, да и только.

- Комедия…

- Запомнятся им там гастроли нашего Театра драмы и комедии. Надо что-то делать с Ракитским.

- А что прикажете мне делать с внуком, который при мне? Куда его девать?

- Берите с собой. Расходы возьму на себя. Покажите ему Кавказ.

- И Ракитского…

- Значит, договорились?!

- Когда ехать?

- Сегодня, но лететь. Билет есть, - Подобед увидел в глазах Людмилы Фёдоровны вопрос. – Спокойно! Решу вмиг проблему и с Тарасиком.

В аэропорту Минеральных Вод начальство встречал главный администратор театра Владимир Казак. Всегда шутливый и почти всегда выпивший в этот раз он был мрачным и трезвым.


60


- Володя, - Людмила Фёдоровна ценила в Казаке организаторский талант, продолжая в нём видеть того молоденького, худенького парнишку, который, не имея специального образования, стал сразу лучшим борзым, как называли в театральных стенах распространителей билетов, - шума много?

- Шума нет. Сплошная тишина. Даже на сцене шёпот и мхатовские паузы в самых неподходящих моментах.

- И что делать? – за окном автомобиля дома, деревья и люди теряли формы и содержания.

- Честно?.. – ответ администратора был чётким. – Я предложил бы срочно отправить домой нашего борца за свободу… - на лице Казака появилось подобие улыбки, - в любви…

- А как же репетиции «Бесприданницы»? Премьерой запланировано открытие нового сезона.

- У Ракитского в ассистентах Пасечник, вот пусть он и поработает самостоятельно. У него виденье спектакля интереснее, и актёры на его стороне.

- Может всё это из-за случившегося?

- Пожалуй, нет. Михаил Моисеевич умница, к тому же консерватор, что касаемо классики. И это хорошо. А по делу, точнее о фото, скажу вот что… Спешить надо, пока детали портят атмосферу за кулисами и на сцене, но если душок вырвется в зрительный зал, я не говорю уже о городе, тогда придётся увозить срочно театр.

- Ты уверен, что в городе не знают?

- Дело в начальной стадии заморозил Карп Нилыч.

- Как же директору это удалось?

- Запросто. Вам известно, что Карп Нилыч был в не таком далёком прошлом начальником тюрьмы?! Тогда у него был молоденький заместитель, который и сейчас


61


заместитель, но прокурора республики. А в её столице мы гастролируем. Поэтому…

- Продолжать не надо. К нему везёшь меня?

- Зачем?.. Вы завтра у следователя возьмёте конверт, пройдя соответствующие формальности.

- Позорная ситуация.

- Скорее неприятная. Ничего, сейчас определю вас в гостиницу, и поедем с Тарасиком в горы.

- Ура! – мальчишка, сидевший молча пока бабушка с худым дядей вела скучный разговор, подал голос. – Там есть море?

- Нет. Только горы, но очень красивые! – Владимир наконец повеселел. – Там директор нашего театра вам готовит шашлыки.

- Сам? – удивилась Людмила Фёдоровна.

- Ну, почему же сам?! Со своим бывшим замом, - на эту новость Серенко не проронила ни слова. Удивление скрывать не собиралась. Но беспокойство не выдала.

Опасение оказалось лишним. Застолье было милым, даже дружеским. Никаких неприятных тем в беседе не касались. Повеяло отпускным бездельем. Правда, горы вызывали ни к чему не обязывающую активность. Они встречали закат таким разнообразием красок, в которых виделась рука мастера, где фантазия человека не могла никак поспорить с поспешно обновляющимися мазками художника, инкогнито которого прикрывали два слова – чудо природы.

Утро следующего дня прошло в сугубо формальных мероприятиях следствия. Ни намёков, ни суждений для театра оскорбительных не последовало. Сам Ракитский вызывал больше сочувствия, чем осуждения. Его в обед Людмила Фёдоровна поездом отправила домой, а после


62


вечернего спектакля на собрании всех служб театра не без труда были расставлены все точки над «и».

-Я собрала вас не для обсуждения прошлого, каким бы оно ни было, - здесь Людмила Фёдоровна вышла на запланированную паузу, дабы дать каждому мгновение на отстрел ненужной мишени. – Хочу поговорить о тех проблемах, решение которых положительно скажется в будущей вашей творческой работе. Сначала о том, что вы разумно определили для стабилизации творческого процесса сами… Временно исполняющим обязанности художественного руководителя нашего Театра драмы и комедии объявляю Михаила Моисеевича Пасечника, - поднятая рука и командный взгляд прервали скромные аплодисменты. - Завтра подготовлю соответствующий приказ. Теперь я готова выслушать каждого из вас.

Слушала. Говорили. Записывала. Спорили - отвечала в деталях. Требования касались и репертуара, и разовых ставок, и бытовых условий, но под конец о том, как для театра сохранить Ракитского. И Людмила Фёдоровна к требованиям была особенно внимательна, обещала всё возможное сделать…

В самолёте долго ждали команду на взлёт, кое-кто из пассажиров начал роптать.

- Повезло с начальничком лететь. Так всегда бывает, если «оно» запаздывает.

И действительно, вскоре начальство явилось. Но вид совсем не начальника. Джинсы старые, вылинявшая до прозрачности футболка, а главное – борода длиннющая и неухоженная.

- Ба! Это же… – но крикнуть тёще не довелось, Гия ладошкой, вроде случайно, прикрыл ей рот. Плюхнулся рядышком на свободное место, прямо как пьяненький. -


63


Посмотри, Тара… - у иллюминатора Тарасик спокойно спал, локоть Людмилы Фёдоровны крепко перехватили пальчики зятя. – Мама, прошу: без эмоций… Обо всём поговорим дома – вы, Тарас, Юля, я…

- Только мне не известно, где моя дочь.

- Спокойно! Она у вас дома. Ждёт нас там.

- Конспираторы…

Самолёт не успел приземлиться, а Гия уже исчез. На нижней ступеньке трапа стоял Никита Мефодиевич. Он по-родственному взял Тараса за руку, ловко освободил Людмилу Фёдоровну от дорожной сумки.

- Наслышан… Спасибо вам за успешно проведенную операцию.

- Это всё Карп Нилыч…

- Он-то и поведал, как вами восторгались в кабинете, в горах и после совещания в театре.

- Обычная работа.

- Не забывайте, что вы в отпуске. Продлеваю вам его на неделю. Путёвку в пансионат восстановим.

- Спасибо! Не надо.

- Людмила Фёдоровна! Прошу: заедем на полчасика в Управление. Не ждать же мне вас, когда вы вернётесь из отпуска. Сейчас надо знать все детали.

- Ну, коль надо, поехали.

Домой бабушка с Тарасом попали не скоро. Хорошо, что по телефону предупредила Юлю и Гию. И в дверях Тарасик увидел улыбающихся, счастливых родителей.

- Юленька, как ты загорела?

- Ничего, мама. Роль естественного загара требует. А вот Гия бледненький, как никогда.

- Быстро ты освободился от бороды! Красив.

- Стараюсь.


64


После ужина решили погулять. Отправились в сквер. Перед сном было о чём поговорить. Но и за ужином, и в прогулке Тарас не дал никакой возможности выйти на желаемый откровенный разговор. Мальчишка весело и шумно кружил вокруг красивых мамы, папы, бабушки, не понимая одного – если всем хорошо вместе, почему такое бывает редко. Тарасик на бегу успевал получить поцелуй бабули, поцеловать маму и тормознуть около папки, чтобы ответить на его вопрос по-английски.

- Ес…

- Пора возвращаться. Тараска согласен идти спать, - и, подхватив сына крепкой рукой, понёс его, бережно пересаживая на плечо.

Все были в отличном душевном состоянии, но уйти им от разговора начистоту не удалось. И когда Тарасик уснул, они сели за любимый стол Григория Тарасовича в центре гостиной.

- Мама, я знаю, в чём ты хочешь меня упрекнуть. Да, я неправа. И нет у меня слов для оправдания. Конечно, надо было тебе сообщить, где нас снимали.

- Так было, так будет… - и, как всегда, материнские глаза излучали тепло.

- Прости, мамочка.

- Хорошо, - но успокаиваться Людмила Фёдоровна не желала. – Что скажет дорогой зять?!. Мы привыкли к твоим постоянным исчезновениям… Но как понимать твоё странное появление в самолёте?

- Всё просто. Летел из Ашхабада…

- Что ты там делал? – вырвалось у Юли.

- Милая, мы договорились. Такие вопросы излишни.

Что сказать? Лечу с остановкой в Минеральных Водах, там поимённая проверка пассажиров задерживает рейс.


65


- Вот-вот. А это к чему?

- Вопрос без ответа, прошу простить. Единственное, чего могу поведать, что приятно был удивлён, когда на сорок пятой минуте исследования списка пассажиров, я услышал: Серенко Людмила Фёдоровна и мальчик семи лет Тарас. Кстати, а вы, мама, как там оказались.

- Могли же мы там с Тарасиком отдыхать?

- Могли. Но отдыхали вы на Арабатской стрелке. Вы не знаете, где я, но я о вас знаю всё.

- Оказывается не всё, - Юля видела, что шутка маме не удалась.

- И всё же интересно, что вы делали в Минводах?

- Проверяла, как проходят гастроли нашего театра.

- Но ты же в отпуске… - продолжила Юля.

- Пришлось срочно разобраться с одним любителем мальчиков… - Людмила Фёдоровна смутилась, сказала лишнего. – Гия, лучше объясни-ка, почему ты в таком виде оказался в самолёте.

- Конспирация, - потом он жалел, что так пошутил.

- Штирлиц! – хорошо, что Юля недооценила шутку мужа.

- Прекращаем разборки. Едем вместе на отдых.

Такое сообщение действительно способно было тут же перевести запал в другую плоскость беседы.

- Как вместе? – удивилась Людмила Фёдоровна.

- На отдых? – не верилось Юле.

Никто бы не удивился, если бы с криком «Ура!» к ним выбежал Тарас.

- Ура! – но это уже было утром. - Куда едем?

- В Черноморский заповедник.

- Надеюсь, не в пансионат? – бабушка обняла внука.

- Спокойно! Там гостиница, но с полным пансионом.


66


* * *


Песчаный берег от Черноморского заповедника и до Джарылгача мог составить серьёзную конкуренцию Золотым пескам Болгарии. Но при одном условии. Был бы здравый интерес. Находились интересанты. Каждый получал для своего ведомства соответствующий кусок земли, который обустраивал на свой вкус и… по своим возможностям. Кирпичная кладка многоэтажек, дерево домиков на куриных ножках, блоки, панели и, конечно, брезент палаток «дикарей» смогли максимально и шутя прикрыть дикую наготу природы. Правда, появлялись и аллеи, и скверы, кое-где даже зоопарки. Всё это только подчёркивало беспомощность и безалаберность.

Гостиницу совхоза прикрыли тополя... Двухэтажное, незаметное строение стояло в стороне от вереницы зон отдыха и органично вписывалось в планировку посёлка – центральной усадьбы сельскохозяйственной единицы. Но надо отдать должное, что «единица» была огромной и по площади, и по количеству отделений, при которых были свои посёлки… Всем этим громадным хозяйством руководил Василий Иванович Бородин. О его характере ходили легенды. Журналистов не любил после того, как один корреспондент областного радио брал у него пять часов трёхминутное интервью. При этом лучшим из его друзей стал телевизионный режиссёр, который отснял оперативно громадный киноматериал всего за час. Этот талант, так называл режиссёра Бородин, был школьным товарищем Гии. Зная заботы одноклассника, режиссёр договорился с Василием Ивановичем принять к себе на отдых милую семейку. Центральная усадьба имела свой аэропорт, и сюда «кукурузники» приземляли тех, кому


67


повезло приобрести путёвки на отдых у моря. На таком четырёхкрылом самолёте прилетели обаятельная дама, с ней внук, дочь и зять. Василий Иванович сразу увидел в Людмиле Фёдоровне человека интересного.

- Я приветствую всех вас на нашей земле! – обычно сдержанный в эмоциях, равнодушный на вид Бородин, оказывается обладал милейшей улыбкой. – Прошу всех в машину.

- А вы куда же? – интерес Людмилы Фёдоровны был оправдан после того, как четвёрка её семейства заняла в «Волге» пассажирские места.

- Порядок! Я за рулём… - Василий Иванович сел на место водителя. – Будем знакомиться.

- Ваше имя и отчество, - доложил Гия, - рассекретил наш общий знакомый.

- Кому знакомый, а мне друг… Вы же его школьный

товарищ.

- Так точно!

- Рядом – ваша супруга…

- Юля.

- …и сын.

- Тарас.

- Хорошее имя… А как же зовут вас, милая дама, что

рядом со мной? – Бородин удивился своим интонациям.

- И в моём имени нет современных веяний. Имя моё – Людмила, отчество – Фёдоровна.

- Зовите меня просто Василием. Вас, если позволите, называл бы по-сельски – Фёдоровна.

- Можно и Фёдоровной, но лучше Людмилой.

На заднем сиденье все удивлёно переглянулись, это произошло даже с Тарасом.

- И кем же работает Людмила?


68


- Фёдоровна у нас работает заместителем начальника Областного управления культуры… - ответила за маму Юля.

- Но не в нашей области, своих я знаю, - продолжая улыбаться, Бородин успел всерьёз оценить соседку.

- Мама у нас служит несколько севернее… - и после небольшого замешательства Гия улыбнулся.

- Вот мои дети и отвечают уже за меня. Что же, внук, ты молчишь? – но Тарас бабушкиной шутки не понял.

- Бабуля. Ты же всегда меня просишь молчать, когда говорят взрослые.

- Молодец! – к лицу Бородина вернулась привычная серьёзность. – Приехали, выходим…

Их отдых на степном побережье не могла испортить

прохладная морская вода. Чистый песок, в меру жаркое солнце, тихие ночи. А какая кухня! Свежие продукты, с поля помидоры, огурцы, чудные арбузы, парное молоко и незабываемого вкуса крестьянский хлеб. Вот о таком отдыхе всей семьёй можно было только мечтать. Но эта обязательная программа дополнялась оригинальными с подач Василия Ивановича вылазками к овцеводам на их чабанскую юшку, к рыбакам в лиман на тройную уху и к механизаторам на сытные совхозные обеды. Рано или поздно начинались весёлые байки.

- Как-то приехал первый районный секретарь, - глаза уставшего механизатора повеселели, - и давай учить нашего Чапаева…

- Кого, кого? – захлебнулась наваристым борщом от смеха Людмила Фёдоровна.

- Как это кого?! Василия Ивановича нашего. Учит он, где что сеять. По разнарядке, значит. Наш…

- Чапаев, - подсказывает захмелевший Гия.


69


- Он-то! Говорит умнику из района: садись-ка в свою

«Волгу» и езжай за нами. Не понял я поначалу, зачем меня брать. И повёз к меже, аккурат граница хозяйства нашего. Вышли из «Газика», секретаришка намылился было выйти из своей начальственной машины, наш ему не позволил. Только сказал: Михалыч, это я, чего сеять тут надобно. Отвечаю: корм скотинке на зиму. Тут наш говорит, что Михалыч, то бишь я, для него разнарядка, потому как всю жизнь земельку пахал, и послал, прости Господи, сами понимаете кого и куда… Пришла зима – скотина наша сыта, а вот соседи той самой разнарядкой бурёнке слюну утирают.

Историю похлеще животноводы поведали. Планы по мясу перевыполнили. Ордена, медали получили. Далее, перебивая друг друга, о самой сути рассказ повели.

- Серьёзное областное совещание. Первый секретарь обкома решил Бородина нашего в пример взять… Как он мог свиноматок под нож пустить. Хороший хозяин о приплоде обязан думать. Получай очередной выговор.

- Но кроме наград на грудь, от продажи мяса живые деньги, плюс премия.

- Есть за что молоденьких свиноматок купить вместо старушек, что забили.

- Опять же по приплоду мы впереди. Снова ордена и медали получайте.

- Так у директора нашего. Орден Дружбы народов и выговор. Красного знамени, выговор. Октябрьской, сам понимаешь, революции, потом опять выговор. Наконец, Орден Ленина и…

- Неужто опять выговор? – не выдерживает Юля.

- На этот раз Звезда Героя! – и полились тосты и за героя, и за орденоносцев, и за гостей.


70


* * *


Василий Иванович вдруг исчез. Бывало, за день три, четыре раза показывался. Пусть на минутку, проездом с поля на ферму, минут на десять к обеду, сохранит часок на ужин после вечерней планёрки. Случалось, и ранним утром заедет, будильником пошумит, с отдыхающими к завтраку присядет, после чего Людмилу Фёдоровну без спросу в «Газик» и умчит в райские кущи заповедника. Часа через два вернёт весёлой, какой её дочь, зять, внук давно не видели. Брехня селом пошла: двадцать годков походил вдовцом Василий Иванович, детей вырастил, и у неё годы не для того, чтоб горевать. Кто мог подумать в такой ситуации, что люди в возрасте, как дети малые, ежами под папоротником любуются. Природа им одно шепчет, а они в ответ ей – погоди, да погоди… Плохо, когда в таком деле ума много.

Бородин понял, что к нему подоспела во всей своей красе любовь поздняя. Не думал, не гадал, но встретил женщину, от которой…

- Нет, не потерял покой! Напротив – приобрёл его.

Так сидели они в высокой траве, молча каждый думал о своём. В одном случае прошлое уступало место настоящему. В другом – не подпускало и мысли такой.

- Разве можно две жизни прожить? – глаза помнили, замечали всё, как никогда раньше. – Ему столько лет, сколько в мою студенческую пору было Ревенко… Вот и я догоняю те годы, когда благоразумнее становятся… - Людмила Фёдоровна улыбалась. Поняла, как хорошо, что она не пошла в актрисы.

- Зачем грузить своими заботами милую женщину? –

Василий Иванович знал, что решение принял поспешно


71


и необдуманно.

- Люда, а он-то в тебя не в шутку влюбился…

Проводы были грустными. Радовало то, что теперь у неё появился настоящий друг. Это хорошо, когда такие Чапаевы есть.

- Приезжайте! Буду рад быть с вами, - Бородин умел держать удар.

- И вы посещайте нас. Вот адрес возьмите, - и вдруг, неожиданно для всех, Людмила Фёдоровна поцеловала

Василия Ивановича, - приезжай, Вася.

- Обязательно приеду, Фёдоровна!

- Почему так официально? – родня поддержала смех бабушки, матери, тёщи и скрылась в «кукурузнике».

- Жди меня на зимние каникулы!.. – за долгие годы к Бородину вернулся задиристый до неприличия смех. – Береги себя, Людмила…

Крутой лесенкой она поднялась в самолёт, который откашливаясь от поднятой пыли, поплёлся к взлётной полосе. Зашумел, побежал, подпрыгнул и полетел.

Василий Иванович мчал к рисовым чекам.


72