Правила игры. Представим себе, что мы в театре. Третий звонок уже отзвенел, публика расселась по местам, свет притушен, в зале постепенно устанавливается тишина. Сейчас поднимется занавес и представление начнется

Вид материала

Документы

Содержание Театр испанского возрождения Вечер пятый

Подобный материал:

• Она с радушием предельным встречает всех своих гостей, 14.83kb.
• Ученики уже сидели за партами. Пейдж опаздывала… немного. Вклассе стояла гробовая тишина,, 521.51kb.
• Летние Олимпийские игры 2012, 312.39kb.
• Гатина Эльвира Дамировна конкурс, 115.6kb.
• А сейчас тишина. Начинается сказка…, 74.73kb.
• Школьные годы неизбывный повод для ностальгии. Первый звонок, последний звонок. Первая, 399.66kb.
• Цели: Обобщить знание детей о здоровом образе жизни, 54.86kb.
• Сказка об уходе в мир людей, 28.63kb.
• «Мой путь в профессию», 38.29kb.
• Полина Федотова «Третий мир», 107.03kb.

«Веселая душа», полновластно царившая на сцене, порождала у каждого зрителя его собственную «1'anima allegra» и царила не только как радость творчества, но и как радость жизни, как вечный оптимизм народа, как жажда счастья и мира...


Потребность в этой атмосфере театр уловил в самой общественной жизни. В декларации, предпосланной «Слуге двух господ», сказано: «Наш Арлекин явился в Европе к концу кровавой войны, наложившей печать отчаяния и безнадежности на многие души, и он сохранил бесчисленные вековые ценности поэзии и тем самым стал провозвестником доверия к людям, заставив их искренне смеяться и отдаваться чистой театральной радости».


В этом живом ощущении «духа времени» — третья и важнейшая особенность спектакля, на примере которого мы хотели установить связь между комедией дель арте и современностью; сказать, что из источника итальянского народного театра и по сей день текут живительные и чистые воды.


З*


^ ТЕАТР ИСПАНСКОГО ВОЗРОЖДЕНИЯ


ЛОА—так назывался пролог к испанскому спектаклю эпохи Возрождения. В переводе loa — хвала.


Директор труппы (или ее главный актер) поднимался на подмостки и в изысканных выражениях воздавал хвалу дамам, сидящим в ложах, или городским властям, разместившимся в первых рядах скамей. Он расхваливал сюжет пьесы и ее автора и к концу слал добрые слова и просьбу о снисхождении всему многолюдью зрителей, заполнявших «патио»' и галереи театра.


' Patio— обширное пространство перед сценой.


53


Но напомним — раньше чем произнести речь, нужно было установить тишину. Для этого перед самым началом представления на авансцену выходил певец в сопровождении партнерши и, взяв на гитаре звучный аккорд, начинал вместе с нею петь. Тишина водворялась тут же — ведь испанский романс, мелодичный и страстный, способен загипнотизировать любую толпу.


И тут-то произносилось хвалебное слово.


Но жадная до зрелищ и ярких впечатлений испанская аудитория недолго терпела прологи в форме лоа. По мере того как развивался театр, менялся и характер зачина театрального представления. Loa приобрел самые различные формы и стиль — лирический, героический, комический. Были лоа, которые служили интермедией к патриотическим спектаклям, а были и такие, в которых звучала нескрываемая насмешка над романтическим сюжетом пьесы, встречались лоа, восхваляющие труппу, но бывало и так, что во вступительном слове звучала явная пародия на исполнителей спектакля.


Надо было любым способом завоевать симпатию публики, и лоа мало-помалу стали принимать форму фарса; одни из них сопровождались танцами и пением, другие — грубоватыми остротами, но все это — с чисто национальной живостью и грацией.


Испанский спектакль XVI—XVII веков был чрезвычайно самобытным зрелищем. Придя в театр, зритель попадал в стремительный вихрь событий: романтические коллизии, трагические конфликты, бесшабашные пляски, непристойные шутки, патетические признания, внезапные дуэли, переодевания, обманы, узнавания, звуки кастаньет и гитары, хлопание палок и пощечин, возгласы молитв и взрывы хохота — все это с молниеносной быстротой мелькало перед восторженными зрителями в течение двух-трех часов. Сейчас же после лоа шла первая хорнада' комедии, мгновенно возникала завязка, вспыхивали сердца влюбленных, рождался острейший конфликт, но не успевали еще актеры произнести свои пылкие стихи, как на сцену вываливались комические персонажи и исполнялась веселая интермедия, а в иных случаях выскакивал шут — «гра-сиозо» и позволял себе такие шутки и жесты, что patio закатывался хохотом, а дамы еще глубже прятались за решетки своих лож. Затем следовала вторая хорнада: теперь взаимоотношения героев уже совершенно спутались; любопытство зрителей возбуждено до крайности, никто не может предугадать развязки, но думать об этом некогда, потому что уже кончилась и вторая хорнада и на сцену с топотом, песнями, визгом, под шум кастаньет и звуки нестройного оркестра выбегают танцующие пары. Начинается баиле — интермедия с плясками, сопровождаемыми веселыми куплетами. Но вот кончается и баиле, выступают снова актеры и в стремительном темпе приводят действие к концу. Все узлы распутаны, три пары бросаются друг к другу в объятия, день свадьбы назначен, можно петь и плясать. И комедия незаметно превращается в мохи-


' Хорнада — в переводе «день» — обозначение акта испанской комедии.


54


гонгу — всеобщий танец с масками, куплетами и шутками. Зрители подхватывают песню, кричат «Victor! victor!» и неистово аплодируют.


На сцене мадридских театров, конечно, шли не только веселые комедии о любви. Не меньшей, а может и большей, популярностью пользовались пьесы героического репертуара. Великий автор «Дон-Кихота», вспоминая об успехе своих героических драм «Алжирские нравы» и «Нумансия», в которых прославлялись свобода и мужество народа, писал, что эти спектакли проходили «при восторженных и дружных рукоплесканиях зрителей».


Испанский театр был неотделим от жизни народа, от его истории, быта и поэзии.


Отстояв свою национальную независимость в многовековой борьбе с завоевателями маврами, испанцы в битвах Реконкисты ' сформировались как народ. Реконкиста, в сущности, породила Испанию, ее единство, ее народные обычаи и законы, ее независимые королевства и коммуны, ее воинственных, надменных грандов и полных достоинства свободолюбивых крестьян, закалила в боях испанский характер — отважный и горделивый.


На этой основе и было создано искусство «золотого века» с его горячей верой в нравственные силы человека, преклонением перед авторитетом короля, страстной критикой тирании, беззакония, аристократического высокомерия и эгоизма. Дворянин и крестьянин одинаково чтили законы чести и видели в них норму жизненного поведения человека.


Но по мере того как история двигалась от героических времен Реконкисты к эпохе полного торжества дворянской диктатуры, к эпохе абсолютизма Карла V и Филиппа II, идея чести приобрела ярко выраженный демократический смысл и противопоставила себя чести дворян. Она стала мерилом общественного поведения, стимулом борьбы с произволом тирании и выражением личной нравственной доблести.


Такое представление о чести было свойственно всей испанской драматургии — от ранних представителей до ее главы Лопе де Вега. В многочисленных произведениях этого автора драматический конфликт определялся острейшим столкновением феодального насилия, сословных предрассудков с личными правами граждан — будь то идальго или крестьянин. Можно даже с определенностью сказать, что именно у крестьянских героев Лопе существовало самое высокое представление о чести.


Борьба за честь как за свободу и достоинство человека составляет главное содержание великой героической драмы Лопе де Вега «Овечий источник».


«Овичий источник» — ярчайший пример тематической зависимости драмы от реальной действительности2 и ее кровной связи с народной поэзией. И такова


' Реконкиста — освободительная борьба испанцев против завоевателей мавров, продолжавшаяся с VIII по конец XV века.


2 В основу сюжета пьесы положено историческое восстание крестьян Овечьего источника (1576 г.), воспетое в народных романсах.


53


особенность всей испанской драмы эпохи Возрождения—от Энсины, Наарро и Лопе де Руэды до Тирсо де Молина и Кальдерона.


На этом мы завершаем свое лоа — хвалу испанскому театру, но не можем, как в предшествующих случаях, пригласить читателей в зрительный зал, потому что спектакля, воистину достойного великой драмы Лопе, увидеть нам не довелось.


И все же «премьера» «Овечьего источника» состоится—мы «разыграем» его в собственном воображении.


^ ВЕЧЕР ПЯТЫЙ


ЛОПЕ ДЕ ВЕГА


«ОВЕЧИЙ ИСТОЧНИК» («ФУЕНТЕ ОВЕХУНА»)


1612 ГОД


СПЕКТАКЛЬ,


РАЗЫГРАННЫЙ


В ВООБРАЖЕНИИ АВТОРА


Каким же образом мы это сделаем? Вдумчиво и с любовью читая пьесу;


вспоминая живые впечатления от недавно увиденной Испании;


воспроизводя те образы и сцены, которые сохранились в описаниях прославленных постановок этой пьесы;


помня композицию старинного испанского спектакля,— так мы разыграем «Овечий источник» и начнем свой «спектакль» тоже с лоа.


Итак, «хвала» «Овечьему источнику»!


Много великих драм есть в мировой драматургии, но среди них нет драмы, равной «Фуенте Овехуна» по силе прославления восставшего и победившего народа. Нет драмы с такой целостной обрисовкой крестьянских характеров, с таким ощущением пафоса народного единства, с такой остротой и динамикой социального конфликта...


«Фуенте Овехуна» — драма, полная внутреннего огня, который разгорается жарким пламенем, когда время поднимается на гребни своих революционных волн, когда в воздухе — гроза.


Сохранилась добрая память о трех легендарных постановках этой пьесы.


56


В анналы истории мирового театра даты этих премьер вписаны золотыми буквами.


7 марта 1876 года. Спектакль в Малом театре с участием М. Н. Ермоловой, после которого московские студенты, уходя, распевали на улице революционную песню «Есть на Волге утес».


1 мая 1919 года. Спектакль в Киеве в постановке К. Марджанова, к концу которого вспыхивало пение «Интернационала».


28 июня 1933 года. Спектакль в Валенсии в постановке Гарсиа Лорки, во время которого зрители вместе с актерами пели народную песню кВ долине Фуенте Овехуна»...


Все, что мы знаем об этих замечательных постановках, будет рассказано по ходу нашего повествования, а сейчас раскроем том собрания сочинения Лопе де Вега Карпио и погрузимся в чтение его знаменитой пьесы.


Так завершается «лоа» нашего спектакля и начинается его первая «хорнада».


Командор ордена Калатравы—высокий, сильный и совсем еще молодой человек — вместе со своими двумя оруженосцами Флоресом и Ортуньо дожидается выхода Магистра своего ордена. Три фигуры воинов в железных латах выхвачены лучом прожектора. (В нашем спектакле будут заняты только высокие и худые артисты; толстяки тут могут понадобиться лишь на комедийные роли. Вспомним полотна Сурбарана или Эль Греко, на которых рыцари и святые написаны не просто стройными, а вытягивающимися кверху, точно какие-то фантастические растения.)


Исступленный, неистовый, злой и жестокий — таков владыка Фуенте Овехуна, Командор Фернан Гомес де Гусман. Он глава рыцарского воинства ордена Калатравы и полон ощущения собственной силы...


Командор нетерпеливо переминается с ноги на ногу... Его заставляют ждать, может быть,, впервые в жизни.


Я представляю эту картину решенной на первом плане слева — на фоне потемневшего старинного гобелена. Гобелен должен быть выткан портретами предков. Это — мощь феодальных династий; сила, которая столетиями считал? себя оплотом нации, билась с маврами, а ныне вернула себе былое величие. В нашей обрисовке образа Фернана Гомеса не будет никакой иронической краски. Это великолепный красавец, человек, проживший жизнь в битвах, и потоки пролитой крови мавров и иноверцев лишь возвышали его рыцарское достоинство и христианские добродетели.


Командору нужно безотлагательно увидеть Магистра Хирона. Магистр унаследовал эту высокую должность от отца в восьмилетнем возрасте. Сейчас ему шестнадцать. Сценически очень выразительно сопоставление плечистого, высокого рыцаря с изнеженным и хрупким юношей-аристократом. Хирон лишь, по мальчишеской беспечности мог заставить грозного Командора ждать себя. Его слова о том, что он видит в Дон Гусмане «отца родного», мгновенно снимают конфликт.


57


Нужно срочно готовить войско и двинуть его на Съюдад Реал, необходимо сокрушить сопротивление города, сохраняющего верность королям. Затеяна большая игра — рыцарский орден поднял восстание против молодых монархов — Фернандо и Исабелы.


Так спектакль начинается с объявления войны. На этот раз мечи будут обагрены не кровью иноземных притеснителей, а братской кровью испанцев, вольных сынов Съюдад Реала, одного из цветущих городов, расположенных невдалеке от селения Фуенте Овехуна...


После первого эпизода, который проходит в полумгле, сцену заливает ослепительный солнечный свет,— открывается широкий простор Андалузии.


.. .Таким я увидел недавно этот пленительный край. Во всю ширь раскинулась без конца и края золотисто-зелеяая долина Андалузии, как наша донская степь. Но по желтому фону зреющей пшеницы разбросаны не тополя, а кипа-- рисы и маслины. И небо несколько иного оттенка, вернее без всяких оттенков — светло-голубое, и только. И над ним солнце, без облачка, без дымки...


Машина мчит мимо андалузских селений. На ярком солнце белые ленты домов кажутся отделенными друг от друга только крупно написанными порядковыми номерами — настолько слитно тут строится квартал. По всей вероятности, такая планировка создавалась еще в те времена, когда каждое селение было не суммой частных домов, а слитным единством зданий, сцементированных в виде своеобразной крепостной стены, которая ощетинивалась при каждом нападении врагов... Вот по пустым улицам проплывает силуэт черной старухи или монаха, большей же частью можно видеть неподвижные фигуры женщин, мирно сидящих на пороге своих домов, в тени. Однако это впечатление покоя, тишины и неги весьма обманчиво.


Недавно провинция Хоан была взбудоражена демонстрацией, состоящей из одних женщин. Тысячи Лауренсий селения Мартос подняли свой голос против голода и нищеты. Ведь большая и лучшая часть -земель Андалузии принадлежит нескольким богатейшим семействам латифундистов...


И кто знает, может быть, такие же порядки царят и в селении Фуенте Ове-хуна, до которого мы не доехали.


Хоть земли нынешнего селения Овечий источник увидеть мне не довелось, но воображение живет красками Андалузии — и на залитой солнцем сцене видится песчаник, известковые камни, серо-зеленая листва масличных кустарников, темная зелень кипарисов, белые стены и кровли домов и густое синее небо. Вот так хочется решить живописный образ деревни Фуенте Овехуна — предельно конкретно и необычайно «пространственно», чтобы были видны и просторы пшеничных полей, и далекие селения, и рыцарский замок, и чуть ли не вся Испания '.


' Это наше видение спектакля совпадает с тем, что было осуществлено в киевской постановке 1919 года художником И. Рабиновичем. Восстанавливая по макетам и зарисовкам художника зрительный облик спектакля, критик Г. Крыжицкий пишет: «Он был построен на ярком контрасте: залитая солнцем


58


.. .Итак, озарился большой план сцены, панорама Овечьего источника, а Командор еще на секунду задержался на фоне бокового гобелена, он говорит Магистру о своей деревне:


Там,


По нашим смутным временам, Я предпочел обосноваться.


И пусть первая реплика Лауренсий:


Ах, если б он и в самом деле Убрался прочь из этих мест! —


будет ударной, как стрела, спущенная с тетивы на врага.


На сцене существуют сразу два места действия, и хоть Командор и Лауренсия друг друга не видят, но электрическая искра между двумя главными антагонистами пьесы пробежала. Конфликт сразу вспыхнул, дерзкая реплика Лауренсий как бы «согнала» Дона Гомеса со сцены.


Начинается сельский эпизод—и царит в нем Лауренсия.


О какой героине мы мечтаем?


Сыграть роль в традиционном романтическом ключе, зная наперед, что героине придется произнести знаменитый монолог и совершать по преимуществу подвиги — дело сравнительно простое, и такой подход к роли для молодой актрисы опасен. Парадоксально, но роль Лауренсий у нас будет начата как комедийная.


Мне видится Лауренсия девчонкой с распущенными и плохо убранными волосами; она хоть и дочь алькальда, но мало чем отличается от своих подруг. Бегает в короткой юбке, веселая, бойкая и загорелая. Она целыми днями лазит босая по горам, прыгает, как коза, через скалы, плещется в реке. Она совсем подросток, который не помышляет еще ни о какой любви, и поэтому вовсе не боится Командора. А вот ее подруга Паскуала — постарше и побаивается Дона Гомеса.


Поначалу в характере Лауренсий ничего не должно предвещать героиню, кроме ее необычайного «азарта жить». Пока что она вся в этом упоении жизнью. Выражено это в ее задорном монологе о «ломтиках сала», о «мясе с капустой», о «салате на постном масле с перцем». Лауренсия — натура вполне


площадь в местечке Фуенте Овехуна, занимавшая почти всю сцену и обрамленная конусообразными башнями, и как бы отгороженная, небольшая боковая (справа от зрителей) площадка, закрывавшаяся особым геральдическим занавесом. На ней разыгрывались сцены в королевском дворце и у Командора. Если площадь заливали потоки ослепительно яркого солнечного света, то на маленькой сцене царил сумрак и все окрашивалось в мрачные тона.


Такое техническое решение декорационного оформления давало возможность быстрой смены мест действия и непрерывности течения спектакля, который делился на две части и шел не более двух с половиной часов».


5.9


земная. Солнце в зените, и ей, естественно, хочется есть, вот она и рисует себе обильный завтрак. И сами собой рождаются сочные фламандские тона ее словесного «натюрморта». И этих ярких, чувственных красок исполнительнице роли бояться не надо.


На сцену вваливаются крестьянские дарни — Фрондосо, Барильдо, Менго. Это землепашцы и пастухи, народ умный, веселый, независимый. Ведь известны слова Ф. Энгельса о том, что в Кастилии крестьяне никогда не были крепостными.


Первым начинает потеху Фрондосо. Явно желая козырнуть перед Лаурен-сией, он читает большой шутливый монолог и бойко сыплет скороговорками. Старинный театр любил эти демонстрации ловкости во всем — ив трюках, и в жестах, и в языковой эквилибристике. Так обычно потешали народ гистрионы. Вот и Фрондосо—он сейчас рассуждает и балагурит—до чего ловок!


А Лауренсия все же ловчее. Посмеялась его скороговоркам и сама на игру ответила игрой. И так у нее это лихо получилось, что парни тут же сложили оружие.


Менго. Ты — дьявол. Даже слушать жутко. Барильдо. Она у нас шутник, пострел! Менго. Священник соли не жалел,


Когда крестил тебя, малютка.


Словесное состязание идет под пляску и музыку. Текст комических монологов надо читать так, чтоб они воспринимались как импровизации. И главное тут в стремительном ритме словесного поединка — в игре словами, шутками, остротами и создастся атмосфера молодой, беззаботной жизни. Вспомним, как тема молодости начиналась в «Молодой гвардии» Н. Охлопкова: в предгрозовой час войны—светлым радостным мажором: И «Овечий источник», по существу, пьеса о народной гражданской войне, войне за свободу; и здесь молодежь полна жизненных сил и веселья, она'не знает кабалы, потому что родилась свободной и упивается этой свободой. ,


Так Лопе де Вега экспозирует главную тему пьесы.


Но, оказывается, Лауренсия не только самая языкастая из деревенских девчонок, она тут слывет и самой большой умницей.


Парни затеяли спор о любви — существует ли любовь или это одно только себялюбие. И вот, чтобы разрешить спор, спрашивают Лауренсию. . Ответы ее точны и умны.


Но хитрецу Менго абстрактных суждений мало. И он ставит вопрос напрямик: «А ты? Ты любишь?»—«Честь мою»,—отвечает Лауренсия.


В этом ответе не столь. важен его прямой смысл (кто не любит своей' чести?), сколько поддразнивание Фрондосо, который рассчитывал хотя бы на мимолетную улыбку Лауренсии.


Итак, трагическое впереди, пока же на сцене царит только веселье; пусть деревенские ребята гоняются за своими подружками, затевают с ними игры,


60


и пусть закружится молодежь в общем хороводе и начнется любимая фла-менго, когда под мерные удары крепких ладоней польется песнь, прерываемая громкими выкриками, и пары закружатся в танце.


Такого рода вольные вставки в духе испанского старинного спектакля, иначе Гарсия Лорка не заполнил бы свою постановку множеством веселых и буйных танцев и песен '.


Пусть же и в нашем спектакле крестьянская жизнь Фуенте Овехуна закипит в буйном веселье. И тогда в деревню ворвется оруженосец Командора Флоренс...


.. .Он как большая легавая, засланная охотником разнюхать добычу. Это высокий, жилистый, чем-то похожий на Командора человек. Он явился прямо с боя и хвастает победой над Съюдад Реалом, говорит о своем господине, который как легендарный герой «сокрушил город и пролил море крови».


Сохранилось описание этой сцены из спектакля К. Марджанова. Крестьяне слушают рассказ Флоренса и инстинктивно берут друг друга за руки, а затем спиралью обвивают командорского солдата. Этот Флоренс со своим бахвальством им не страшен; взяв его в круг, они потешаются над ним.


Но вот раздаются звуки труб и барабанов и на поляну выходит как бог войны Командор. Надо полагать, что он в том же одеянии, что и на поле боя.


Сверкают латы и оплечья,


А плащ с оранжевой каймой


Заткали золото и жемчуг.


Командор окружен оруженосцами и солдатами — все они в латах, с алыми крестами на груди, с обнаженными мечами и пиками. Хор зычными голосами поет славу Командору:


Он сражает мавров, Словно лес дубовый, Он в Съюдад Реале Пролил много крови...


На сцене собралась вся деревня—впереди сельский алькальд Эстебан, отец Лауренсии. Его приветственная речь с виду почтительна и степенна, но это — если не заметить в ней глубоко скрытой иронии.


Крестьяне по обычаю принесли своему феодалу дары — ящики гусей.


И Эстебан говорит:


Вот гуси, целый полк; и каждый взвод