Правила игры. Представим себе, что мы в театре. Третий звонок уже отзвенел, публика расселась по местам, свет притушен, в зале постепенно устанавливается тишина. Сейчас поднимется занавес и представление начнется
| Вид материала | Документы |
- Она с радушием предельным встречает всех своих гостей, 14.83kb.
- Ученики уже сидели за партами. Пейдж опаздывала… немного. Вклассе стояла гробовая тишина,, 521.51kb.
- Летние Олимпийские игры 2012, 312.39kb.
- Гатина Эльвира Дамировна конкурс, 115.6kb.
- А сейчас тишина. Начинается сказка…, 74.73kb.
- Школьные годы неизбывный повод для ностальгии. Первый звонок, последний звонок. Первая, 399.66kb.
- Цели: Обобщить знание детей о здоровом образе жизни, 54.86kb.
- Сказка об уходе в мир людей, 28.63kb.
- «Мой путь в профессию», 38.29kb.
- Полина Федотова «Третий мир», 107.03kb.
Высовывает шеи из палаток,
Чтоб воспевать ваш доблестный поход.
Гусиное гоготание, как форма приветствия! Командор явно должен морщиться.
' См. статью: Estelle Trenanier. Garcia Lorca et la Barraca. Revu d'Histoir du Theatre, 1966, № 2.
67
А дальше еще похлестче шуточка.
Крестьяне выносят свиные туши. И комментируя этот дар победителю, алькальд заявляет:
А вот свиных соленых туш десяток, С их потрохами; дух от этих шкур Приятней, чем от амбровых перчаток.
Желая подчеркнуть внутренний насмешливый смысл этой сцены, К. Мард-жанов развешивал всю эту снедь на длинной бечеве, дергая которую по кругу крестьяне передвигали свои дары к сидящему на возвышении Командору. И сама собой рождалась веселая забава, чего Командор в своем воинственном запале не замечал...
Мысли его были заняты другим: его интересовала иного сорта «дичь»— девушки Фуенте Овехуна и красивейшая из них — Лауренсия.
.. .Снова вспоминается Испания и ее прекрасные женщины с большими черными глазами, белой матовой кожей, густыми волосами цвета вороньего крыла и приветливыми улыбками — таков тип испанок — ив городах, и в деревнях. Это женщины и девушки, ладно скроенные и крепко сшитые, невысокого роста, но стройные, подвижные, со звонкими сильными голосами. Их красота не миловидность, а необыкновенная уверенность в своем человеческом (и, конечно, женском) достоинстве.
Так и в нашем спектакле — чем больше его героини почувствуют себя независимыми, свободными и счастливыми, тем они будут красивей и тем резче обозначится их конфликт с Доном Гомесом, этим высокородным наглецом, который скажет свободному, талантливому и умному народу, девушкам Фуенте Овехуны: «Ведь вы мои!» И это не фраза, они действительно его—ему принадлежит земля, а значит, и крестьяне. Хоть землепашцы и забыли об этом за годы боев с маврами, но старое феодальное уложение сохранило свою силу,— юридически они бесправный крепостной народ. Правда, молодые об этом и не подозревают, слишком уж это было давно, когда их предки принадлежали предкам Командора'.
Мужики Фуенте Овехуны — особый народ и его независимость и смелость прекрасно была передана в постановке пьесы Лоне первых революционных лет. Рецензент в 1919 году писал: «Народ любопытствовал, удивлялся, затаил злобу к угнетателям, презирал тиранов, ненавидел притеснителей, любил солнце, шутки, радость жизни, мстил, стойко страдал и торжествовал свою могучую победу» 2.
.. .Сцена в деревне обрывается эпизодом у королей. Решено послать полки и освободить Съюдад Реал. Эта короткая, быстрая сцена должна раздвинуть
' Селение «Овечий источник» король Генрих IV подарил рыцарскому орден Калатрава в 1456 году.
2 С.Марголин. Фуенте Овехуна. Киев, «Театр», 1919, № 9.
63
рамки действия, придать ему тревожный тон и повернуть к большой исторической теме.
Нужно ли королевскую чету изображать в пародийном плане, как это было в постановке 1919 года, когда Фернандо и Исабела были превращены в живых кукол, двигающихся точно на шарнирах и говорящих писклявыми голосами. Думаю, что в нашем спектакле такие плакатные фигуры будут неуместны — королевская чета должна быть обрисована лаконичными и жесткими чертами, с той испанской чопорностью и гонором, которые сами по себе, рядом с живыми характеристиками крестьян, будут выглядеть как-то пародийно '.
И сразу после церемонного королевского эпизода — снова приволье Фуенте Овехуна.
Где-то рядом идут военные действия, осажден город, льется кровь, но в селении еще царит веселая, беспечная жизнь.
«Овечий источник» — ведь не зря так названо это место. А что если в этом эпизоде действительно послышится тихое блеяние овец и раздастся жилейка пастуха. Этим пастухом вполне может быть Фрондосо, и пусть из-за кустарника выбежит босоногая, с поддернутой юбкой Лауренсия—она полощет белье в ручье — в ее руках какая-то скрученная мокрая одежда... Она не на шутку разозлена — Фрондосо не дает ей прохода; вот и сейчас приплелся со своим стадом и наигрывает жалобную песенку... Они уже стали посмешищем всей деревни, болтают, что у них дело стало только за пономарем... Фрондосо, сбиваясь и краснея, продолжает свои признания, но Лауренсия и слушать его не хочет. Девушка озабочена только одним — как бы отделаться от надоедливого парня. Он и сам от этого сделался смешным, и ее ставит в глупое положение.
А Фрондосо действительно выглядит сейчас наивным, растерянным и чуть блаженным—ведь сказано: любовь глупит умных.
Но сказано и другое: милые бранятся — только тешатся. И поэтому даже угрожающий снаряд, вроде мокрого жгута в руке Лауренсии, которым она помахивает, не страшен — ведь все кончается ее словами:
Хоть я тебя и не люблю, Но всякое случиться может.
Сельская пастораль резко обрывается: оказывается, вблизи рыщет волк. Произойдет первая драматическая стычка между Командором и этими простыми сердцами, и обнаружится, что Фрондосо не так уж прост: защищая честь любимой девушки, он поднимает самострел и угрожает своему помещику смертью! И Командор «покидает поле боя». Борьба начата, хотя пока она идет лишь за личную честь. Но в испанском представлении о чести слились воедино и моральная чистота, и военная доблесть, и гражданская самоотверженность. Это чувство предельно личное, индивидуальное, и одновременно это важнейшая
Гойи
Вспомним групповой портрет королевской фамилии Карлоса IV работы
63
норма общественного поведения, критерий, делящий людей на добрых и злых, честных и бесчестных. Для крестьян борьба за честь — это борьба за их гражданские права, за свободу. Для рыцаря же честь—доказательство своей избранности, неподчиненности общим правилам морали. В представлении рыцаря его честь «врожденна», и, блюдя ее, он отстаивает древние и навечно данные привилегии своего сословия.
Он владыка этих земель, и ему здесь все дозволено.
Вот Командор снова явился на деревенскую площадь и затеял разговор с алькальдом. Дело в том, что он не может стравить «одну зайчиху». Староста деревни, бывалый охотник, готов словить зайчиху — где она?
И Командор, глядя в глаза почтенному старцу, нагло говорит:
Здесь близко. Это ваша дочь.
А когда возмущенный крестьянин заявляет, что Командор попирает честь, то Командор хохочет:
Вы притязаете на честь? Вот кавалеры Калатравы!
В столкновении этих двух концепций «чести» и раскрывается непримиримая социальная борьба, в ходе которой Лопе де Вега со всей определенностью стоит на позициях народа. Поэтому в «Овечьем источнике» истинные носители чести — крестьяне. Ведь весь простой народ — и девушки, и юнцы, и старики — все говорят своему феодалу, что честью они выше его. Деревенский судья прямо в лицо Командору бросает бесстрашные слова:
Иные носят крест кровавый,
А кровь у них, как их поскресть,
Мутнее нашей.
Самое важное в нашей «постановке» — это нагнетание силы народного гнева, когда из эпизода в эпизод разгорается воинственный дух селения Фуенте Овехуна.
Первое столкновение произошло как будто случайно — Фрондосо невольно пришлось поднять оружие на Командора. Ведь он был обязан защищать любимую. Прямого, открытого социального мотива тут еще нет. Но это толчок, после которого будет неуклонно возрастать то движение сил, когда борьба за честь раскроется как борьба за свободу.
.. .Положение становится все более напряженным: приходит весть, что королевские войска двинулись на Съюдад Реал. Встревоженный Командор направляется со своим отрядом в бой и по пути срывает свою злость на крестьянах, которые «дерзают проявлять строптивость». Идет жестокая сцена избиения смельчака Менго, который бросился защищать очередную жертву Командора — • Хасинту. Девушку Дон Гомес велит схватить и отдать на потеху солдатам.
R4
Драматизм действия нагнетается все сильней — только что оттащили и бросили в кусты избитого в кровь Менго, только что затихли крики Хасинты. На этот стон и крики выбежали сразу Лауренсия и Фрондосо, самые бесстрашные и главные враги Командора. ..Ив этой грозовой атмосфере звучат быстрые, лихорадочно как бы между прочим сказанные слова любви:
Я показать тебе хотел, Что тот, кто любит, не страшится.
Ведь это его — Фрондосо разыскивают солдаты Командора, ведь это его Командор обещал поймать и повесить...
И Лауренсия торжественно, как клятву, произносит:
Так вот, селенью и тебе Я говорю, что я согласна.
Молодые люди только что были подростками и сразу возмужали, стали сильными и открылись друг, другу не только в любви, но и поклялись в общей ненависти к тирану...
Так на наших глазах перемещается фокус конфликта драмы: до сих пор главным казалось столкновение феодальных и королевских войск, происходящее за кулисами. Теперь же становится очевидным, что центральное противоречие не в междоусобице короля и феодалов, а в яростной борьбе народа за свою свободу, против всякой узурпации и насилия. Такая борьба происходит уже не за кулисами, а на сцене. И характер ее уже обнаженно классовый. Дон Гомес сам скажет, что если он спустит обиду, нанесенную ему Фрондосо, то крестьяне соберутся целым отрядом и будут угрожать не только ему самому, но и ордену Калатравы — самим устоям дворянства.
Пусть он и потерпел военное поражение. Война есть война. Земель своих он королем не лишен. Вернулся к себе в угодья и тут может делать все, что ему заблагорассудится. Но оказывается, что главная опасность таится именно здесь, в собственном селении: в Фуенте Овехуна зреет сила пострашнее королевской, она может не только ограничить, а под самый корень скосить феодальную власть. Командор классовым инстинктом понимает грозящую ему опасность, он говорит:
Они на сходку всем селеньем Сберутся за моей спиной.
И действительно, на сходке было уже сказано то, отчего могла похолодеть кровь Командора:
Бывал ли кто бесстыдней и блудливей?
Повесить бы его на той оливе!
В ответ на преследования Командором Лауренсии решено ускорить ее свадьбу с Фрондосо. Угрозы Командора помогли девушке оцепить Фрондосо — ведь он был готов пожертвовать ради нее своей жизнью. Чувства молодых
65
закреплены общей борьбой. Меняются не только Фрондосо и Лауренсия, но и их подруги, товарищи, меняется от картины к картине все крестьянство в целом:
одни становятся более зрелыми, другие — более суровыми, третьи — более решительными.
Обручение Лауренсии и Фрондосо идет в веселых, шутливых тонах. Нет, Командор не запугал никого в деревне.
Но насмерть перепуган он сам. В спектакле снова происходит мгновенная «перебивка кадра». Еле живыми выбрались из боя Магистр и Командор — их отряды наголову разбиты королевским войском. За сценой гремят возгласы:
«Победа! Слава королям Кастилии!»
Командор ретируется в Фуенте Овехуна,— вот когда он покажет непокорному мужичью силу своей власти.
В селении вовсю бушует свадьба.- Фуенте Овехуна решила сыграть ее как демонстрацию перед Командором. Демонстрацию бесстрашия и независимости. Это большое, яркое, буйное празднество в национальном духе.
В пиршественном веселье — первый заводила-балагур Менго, хоть у него от побоев еще горит спина, но ему тем сильнее хочется хохотать и веселиться. Ведь это Фуенте Овехуна издевается над Командором,—значит, наша взяла!
На радостях Менго играет на скрипке и сочиняет стихи, сочиняет на лету, по просьбе публики, и сравнивает свои импровизации (великим мастером на которые был сам Лопе) с тем, как «лепят пышки». Сочиняет и смеется и над своей поэзией и над самим поэтом, который
.. .как в котел, свои стихи В тетрадь швыряет мимоходом, Надеясь скрыть под липким медом Обилье всякой чепухи.
В этой сцене все должны импровизировать — ведь кончается вторая «хор-нада» и публика жаждет зрелищ — интермедий, танцев, баиле. Мы же помним, как многосложно и увлекательно строилась композиция старинного испанского спектакля.
Так вот, пусть затанцуют сперва ребятишки...
.. .Вспоминается чарующая сцена, виденная в Кбрдове. Близилась полночь, но, несмотря на поздний час, по кварталам, прыгая, танцуя и повизгивая от удовольствия, пробегали маленькие дети.
Удивительна была грация, с которой они танцевали, и доверие, с каким они относились к своему кварталу. Посмотрели бы вы там на одну пятилетнюю Карменситу в белой юбчонке! Как она на ходу отплясывала андалузский танец, который как бы рождается из ритма хлопающих ладоней и всегда несет неожиданность импровизации... Изрядно набегавшись, девочка забежала отдохнуть в какой-то бар и по-хозяйски устроилась перед телевизором... Она чувствовала себя среди посетителей бара — этих галдящих великанов — совершенно спо-
бб
койно. Она была дома, она знала, что здесь ее не только не обидят, но если что-нибудь в баре и случится, то ее обязательно защитят.
Вот бы перенести эту отчаянную девчушку и весь ее ребячий кордебалет на свадьбу в Фуенте Овехуна, где тоже она будет как дома и где ее тоже никто не даст в обиду.
.. .Или вот еще другое испанское воспоминание. До начала корриды диких быков выпускают из загона и по городским улицам гонят к пласо де торес. Толпы смельчаков бегут им навстречу и лезут, что называется, быкам на рога, но ловко увертываются от ударов, падают на дорогу, вскарабкиваются на загородки — весь город смотрит на эту рискованную игру, которая редко проходит без кровопролития, но зато какая возможность для юных кабалеро показать свою удаль...
...Так пусть и в нашем спектакле—на свадьбе у Лауренсии—произойдет такая игра: несколько парней наденут на себя бычьи морды (такие маски в Андалузии плетут из прутьев лозы) и станут гоняться за остальной публикой — и поднимется визг, хохот, кто-то полезет на забор, кто-то свалится в канаву, а третий, сдернув красную шаль с какой-нибудь красотки, этой «мулетой» станет укрощать быка, и закружит «свирепое животное», и родится неожиданный танец. Да мало ли что может произойти, когда веселье охватит всю деревню после того, как опрокинута не первая чарка хереса, и все станут требовать, чтобы в танцевальный круг вошли сами жених и невеста и показали, как в Андалузии пляшет влюбленная пара.
«Смелая девушка берет пару кастаньет, которыми она сильно стучит в такт своим красивым ногам; кавалер бьет в бубен; звеня от толчков, бубенчики словно предлагают девушке сделать 'прыжок; и, грациозно меняясь местами, они начинают танцевать, лаская взор красивыми сочетаниями. Сколько движений и жестов могут возбудить похоть и испортить чистую душу, сколько открывается нашим глазам, когда мы смотрим, как танцуют сарабанду. Он и она перемигиваются, посылают друг другу воздушные поцелуи, покачивают бедрами, сталкиваются грудью, вращают глазами, и кажется что, танцуя, они находятся в состоянии наивысшего любовного экстаза».
Так писал старинный моралист, у которого душа раздиралась между восторгом от танца и обязанностью его осудить.
.. .Но вот Лауренсия и Фрондосо кончили свой пляс, и в ответ затанцует вся деревня, все будут танцевать и петь — это и есть баиле.
Начнет Менго — ведь он тут заводила — и петь он будет любимую песню селения, под названием «В долине Фуенте Овехуна» (Al val de Fuenteovejuna).
.. .Опять нужно сделать отступление и рассказать еще об одной встрече в Испании. Это был разговор с нашим гидом — сеньором Карлосом Буайе, который в молодые годы был одним из участников знаменитой постановки «Овечьего источника» Гарсии Лорки. Он записал мне в записную книжку слова этой знаменитой народной песни «В долине Фуенте 'Овехуна». Гарсия ввел их вместо текста, переработанного Лопе де Вега.
Вот эта песня:
Al val de Fuenteoviejuna la nina en caballos baja. El Caballero la sigga de la Cruz de Calatrova. Entre las ramas se esconde vergonzosa у turbadue Finjiando que no le ha visto.
Los ovejas son blancos, Los ovejas son blancos I el perro es negro.
I al pastor que las guarda, 1 al pastor que las guarda, Se llama Pedro.
Pues agachate Pedro,
Pues agachate Pedro,
Pues agachate Juan,
Pues agachate Juan.
Los ovejas son blancos, Los ovejas son blancos I el perro es negro.
Vuelte a agachate Pedro, Vuelte a agachate Pedro, Vuelte a agachate Juan Vuelte a agachate Juan
Los ovejas son blancos, Los ovejas son blancos
I el perro es negro. Este baile que llamon, Este baile que llamon, Los agochados Los agochados Con el sacristancico baiiarlas Los ovejas son blancos, Los ovejas son blancos
I el perro es negro '.
В долину фуенте Овехуна девушка спустилась на коне. За нею мчится кабалеро из ордена Калатравы. Она бросается в кусты, волнуясь и трепеща, И делая вид, что его не замечает.
Овечки белые,
Овечки белые
И черный пес.
Последний куплет песни поет в нашем спектакле Лауренсия, а все Хуаны 11 Педро деревни подпевают, ей хором, и идет сплошная «присядочка», или, попросту, по-русски говоря,—гопак, со всякими их испанскими коленцами...
И вот, когда дым пошел коромыслом, на деревенскую площадь въехал на коне Командор в окружении своего изрядно потрепанного отряда... Все они злы как черти, а пляшущая деревня их не замечает или, того хуже, делает вид, что не замечает...
Командор кричит:
Остановите эту свадьбу, И чтоб никто не отлучался!
Но окриком разбушевавшееся веселье не остановить... На фоне танцующей толпы Хуан Рыжий позволяет себе даже язвительные слова по поводу «победы» Командора. И этим окончательно выводит из терпения Дона Гомеса. Следует быстрая расправа. Вара — символ сельской власти — вырвана из рук алькальда, и Командор бьет этим деревянным жезлом старика по голове. Солдаты набрасываются на Фрондосо, скручивают ему руки и этой же веревкой обвязывают Лауренсию... Все происходит быстро, в полном молчании...
Свадебная толпа еще не успела опомниться, но беда .уже свершилась:
Фрондосо и Лауренсия уведены и будут брошены в тюрьму, обряд венчания прерван,— чести Фуенте Овехуна нанесено смертельное оскорбление...
И вот крестьяне и крестьянки, понурые и растерянные, стоят посредине сцены.
Овечки белые, овечки белые и черный пес...
А пастух, кто их пасет, А пастух, кто их пасет, Зовется Педро. Э-эй, склонися, Педро, Э-эй, запрячься, Педро. Э-эй, склонись, Хуан, Э-эй, запрячься, Хуан.
(Рефрен)
Кружись и прячься, Педро, Кружись и прячься, Педро, Кружись и прячься. И'ты, Хуан, кружись и прячься, И ты, Хуан.
(Рефрен)
Эх, люблю я этот танец, Эх, люблю я этот танец, Что «Вприсядочку» зовут, Что «Вприсядочку» зовут, С санкристаном * танцевать!
* Санкристан — дьячок.
69
И под занавес раздается глухой голос Паскуалы:
Слезами обернулась свадьба.
Командор великим победителем удаляется к себе в замок, обещая казнить обоих пленников. Он проучит этих мужиков...
Не то дождемся мы, что завтра Поднимут знамя против нас.
Но знамя крестьянского восстания уже поднято.
После первого потрясения происходит нагнетание народных сил. Третий акт начинается с подготовки к наступлению. Сходка крестьян видится как широкая массовая картина. Позже в пьесе будет сказано, что королевский судья пытал триста человек. Поэтому можно себе представить, что собираются силы с обширных просторов Андалузии. Уместно употребить старинный прием итальянского театра с кукольными фигурками, расположенными в глубине сцены, показать толпы крестьян, идущих по дорогам из самых далеких окраин. Собирается народ и прислушивается к тому, что его вожаки говорят.
Начинает эту сцену гневно и величаво алькальд деревни Эстебан:
Кропя слезами бороду седую,
Я спрашиваю вас, честной народ,
Какое погребенье мы устроим
Отчизне, опочившей от невзгод?
Каких ее поминок удостоим,
Раз больше нет достоинства у нас,
И мы, без чести, ничего не стоим?
Ответьте мне: есть кто-нибудь меж вас,
Не оскорбленный этим негодяем?
И что ж, мы только хнычем всякий раз?
Когда мы честь и жизнь свою теряем,
Чего мы смотрим? И чего мы ждем?
А заканчивает ее Рыжий Хуан:
Чего бояться? Мы и так не живы. Что может быть страшней того, что есть? Они у нас палят дома и нивы, Они тираны. И да будет месть!
Нет, крестьяне из Овечьего источника — это не овцы, воодушевившиеся на подвиг лишь после знаменитого монолога Лауренсии. Ничего подобного. Все уже было готово. Почти все слова сказаны. Силы уже собраны. Атмосфера
70
предельно накалена, и монолог Лауренсии—искра, брошенная в пороховую бочку.
Нарисуем в своем воображении декорации, чтобы страшный замок был виден на горизонте, чтобы Лауренсия, вырвавшаяся из рук палачей и бегущая по извилистой дороге, была заметна издали, за целую версту. Точно ветром вынесло ее на сцену, и из этого порыва родился знаменитый монолог, который нужно нашей Лауренсии произнести с ермоловской силой.
Вот как современники описывали игру М. Н. Ермоловой.
Когда она «бледная, измученная, с лихорадочным блеском в ввалившихся глазах» появилась на народной сходке в измятом и изорванном платье, с распущенными косами, в беспорядке падающими на плечи, обессиленная и опустошенная, вдруг словно пробуждалась и с силой и страстью начинала издеваться над трусостью мужчин и призывать их к восстанию, зажигая народ своими пламенными словами...