Geum.ru

Судьбы славянства и эхо Грюнвальда: Выбор пути русскими землями и народами Восточной Европы в Средние века и раннее Новое время

Вид материалаДокументы

Содержание


Т. Ф. Хайдаров
Подобный материал:
1   ...   23   24   25   26   27   28   29   30   31
Раздел империи как построение будущей империи,

или Ливонская война могла бы начаться в 1551 г.


В каждом исследовании необходимо установить хронологическую точку отсчета. В нашем случае она устанавливается не без затруднений, потому что нарратив о Ливонской войне возникает через несколько лет после ее начала, и в нем называются разные даты ее начала. Одни историки-современники считали началом конфликта 1556 г., так называемую «войну коадъюторов», конфликт орденского магистра и рижского архиепископа. Он чуть не привел к иностранной интервенции, военному вторжению Королевства Польского (во всяком случае, в августе 1557 г. уже была готова грамота Сигизмунда II Августа об объявлении войны Ордену). От него Ливонию спасла только быстрая капитуляция, так называемые Позвольские соглашения сентября 1557 г.

Но мир пришел на многострадальную прибалтийскую землю всего на два-три месяца. В ноябре 1557 г. в Москве составляют грамоту об объявлении войны Ливонии, а в январе 1558 г. русская конница переходит границу и начинает погром приграничных территорий. Агрессия России затмила собой события 1556–1557 гг., и, по образному выражению О. Дзярновича, «войну коадъюторов» и Позвольский мир, которые могли бы положить конец разделу Ливонии, «теперь помнят только историки» — все затмила начавшаяся в 1558 г. Ливонская война. То есть, за вторую точку отсчета берется январь 1558 г., первый поход русской армии за Нарову.

На самом деле, конфликт невозможно рассматривать без его предыстории — на грани войны стороны оказались уже в 1550 г., когда Россия поставила условием продления перемирия «исправление» ливонцев в их «прегрешениях» в течение года, иначе — война. Впервые о войне применительно к Ливонии в 1550-е гг. говорится в письме рижского архиепископа Вильгельма прусскому герцогу Альбрехту от 9 декабря 1551 г. В нем сообщается, что один слуга магистра был послан в Москву к Ивану IV, вызвал недовольство царя «невежливым» обращением, недостаточно почтительным отношением к титулу (царь требовал, чтобы его именовали «непобедимым» — «unüberwindlicher Kaiser»). Царь также был раздражен запретом на пропуск из Ливонии вооружения (Kriegsrüstung). Упоминаются и неудачные переговоры 1550 г., на которых якобы обидели русских послов. В итоге Иван IV будто бы хочет получить из Казанского ханства 80 000 татар, разместить их в Новгороде и Пскове и готовиться к нападению на Ливонию.

Данное сообщение несет важную информацию — во-первых, оно говорит о том, что в 1551 г., ввиду истечения годичного ультиматума, предъявленного Россией Ливонии после неудачных переговоров 1550 г. (ультиматума, судя по всему, порожденного эмоциями от плохого обращения с русским посольством), магистр-таки посылал в Москву гонца и пытался если не уладить конфликт, то, по крайней мере, понять, стоит ли ждать русского нападения в 1551–1552 гг. В русских источниках эти переговоры не упоминаются — видимо, они носили конфиденциальный характер. Для подобных заданий использовались малоизвестные посредники — так, летом в 1552 г. мирные предложения от имени магистра в Москву возила миссия еврея Симона, также неизвестная по русским документам.

Не знаю, насколько в Ливонии понимали фантастичность рассказа про 80 000 завербованных казанских татар (все казанское войско в лучшие времена немногим превышало 30 000, да и с Казанью в 1551 г. русские воевали, а не дружили) Но примечательно, ради чего архиепископ Вильгельм заводит этот разговор: в очередной раз муссирует свою любимую тему о полезности союза с Польшей (будучи родственником Сигизмунда II Августа, рижский архиепископ спал и видел инкорпорацию Ливонии и Короны). Говорит о введении новых налогов и тут же сетует, что им будет сопротивляться дворянство. Но ведь для защиты родной земли от «русской угрозы» можно и потерпеть? И, главное, Вильгельм, будучи архиепископом Риги, враждовал с Орденом. Орден в письме прелата — главный виновник конфликта с Россией. Именно орденские чиновники обижали и унижали русское посольство, и разозлили Ивана IV. Орден виноват в грядущих бедствиях Ливонии! А сам Вильгельм — радетель за интересы всей земли…

Ливонские политики вскоре разобрались, кто с кем воевал в Казани, но это мало что изменило: сразу же возникло стойкое убеждение, что Иван IV после Казани будет завоевывать Ливонию, это его следующая цель. Перспективы грядущей войны с Россией рассматривались в меморандуме неизвестного автора о положении Ливонии 1552 г. Здесь названа конкретная дата чуть не состоявшейся русской агрессии — день святого Мартина, 11 ноября 1551 г., когда к границам Ливонии подошли 100 000 русских и 18 000 татар. Ландсгерры в панике провели ревизию вооруженных сил, и выяснили, что навстречу этой несметной орде могут выйти 7000: 3000 от Ордена, 2000 от архиепископа и 2000 — от горожан Риги, Дерпта и Ревеля. Прогноз, чем закончилось бы подобное столкновение, был, мягко говоря, неблагоприятным. Но русские так и не напали — испугались морового поветрия, которое весь 1551 г. было в Гарриене и Вирланде и унесло много жизней. Очевидна фантастичность и этого сообщения: во всей русской армии не было столько войска в 1551 г.

Иван IV — такой же враг христанского мира (в лице Ливонии), как и турецкий султан («…des Zaren gegen Livland entspricht der des türkischen Sultans gegen andere Länder der Christenheit»). Он выдвигает к Ливонии следующие претензии: 1) перекрывание всех путей для русской торговли; 2) высокие экспортные пошлины для русских товаров; 3) препятствование ввозу в Россию военных товаров и пропуску военных и технических специалистов, желающих наняться на русскую службу; 4) конфискация товаров у русских купцов, за что следует выплатить компенсацию в 60 000 талеров; 5) умаление титула русского царя всея Руси, именование его всего лишь «великим князем московским» («die Vorenthaltung des ihm zustehenden Titels eines Kaisers aller Russen und statt dessen die Verwendung der Bezeichnung “Großfürst von Moskau”»).

Данный перечень не совпадает с реальными претензиями, которые Москва предъявила Ливонии в 1550 г. Они известны благодаря хранящемуся в РГАДА тексту русско-ливонского договора 1550 г. В нем говорится о резком обострении отношений, инициатором которого выступает именно Москва: «…благоверный царь и великий князь Иван Васильевичь всея Русии положил был гнев на честнаго князя Вифленского, и на арцыбископа, и на всю их державу за порубежные дела, и за гостей новгородских и псковских бесчестья и за обиды, и за торговые неизправления, и что из Литвы и из заморья людей служилых, и всяких мастеров не пропущали, и за то не велел был наместником своих отчин Великого Новагорода и Пскова дати перемирья».

Остальной текст договоров 1550 г. близок к договору 1535 г. и восходит к более ранним соглашениям. То есть, новизна проявилась именно в самой угрозе войны «за неисправление», внесенной в договор. Причины названы две: пограничные конфликты (порубежные дела) и блокада Русского государства, непропуск в Россию европейских военных и технических специалистов. В договоре Пскова с дерптским епископом 1550 г. этот перечень чуть более подробен: «…за порубежные дела и за гостей новгородцких и псковских безчестья, и за обиды, и за торговые неисправлениа, и за дань, и за старые залоги, и что изъ Литвы и из заморья людей служилых и всяких мастеров не пропущали…».

То есть, тут акцент делается на обидах, нанесенных новгородским и псковским купцам, и на неплатеже «дани и старых залогов». Надо подчеркнуть, что все эти требования — и в договоре с магистром, и в договоре с дерптским епископом — были традиционными для русско-ливонских конфликтов второй половины ХV – первой половины ХVI в. И пограничные споры, и притеснения купцов, и непропуск мастеров и стратегических товаров — все это были «факторами раздражения» в русско-ливонских отношениях еще со времен Новгородской и Псковской республики. И даже упоминание некоей дани и «старых залогов», под которой, несомненно, имеется в виду знаменитая Юрьевская дань, тоже было ритуальной традицией.

Русский текст является юридическим документом, фиксировавшим те требования русской стороны, которые были на самом деле. А вот ливонский меморандум отражает видение проблемы через оптику западной стороны. Здесь примечательно, как она трактовала и понимала статьи договора и на что обращала внимание. «Порубежные дела», т. е. пограничные конфликты, в тексте не упоминаются вовсе. Равно как и «старые залоги», платеж дани. Ни слова о «бесчестье купцов». Зато 4 из пяти пунктов — экономические. Препятствование торговле, высокие пошлины и даже факт изъятия товаров у новгородских и псковских купцов, оцениваемый русской стороной как прежде всего «бесчестье», здесь получает коммерческую трактовку — ливонцев в первую очередь интересует, сколько стоил товар и какая возможна за него компенсация…

Здесь в полной мере проявилась та разница культур, разница уровня развития, которая будет красной нитью проходить через все дискурсы Ливонской войны и обусловливать роковое непонимание сторон. Запад исходил из буржуазных, т. е. в первую очередь экономических критериев. С этой точки зрения он оценивал и мотивы России — чего она, как обычное государство, должна хотеть в той или иной ситуации. Того же, чего хотят европейские страны Балтийского региона: прибыли, выгодной торговли, реализации коммерческих интересов. Проблема была в том, что Россия до такого уровня влияния экономики на политику еще не доросла. У нее была средневековая система ценностей, средневековые культурные мотивации, где конфискация товара у купцов — прежде всего бесчестье, и лишь потом — упущенная выгода. В силу этого Запад часто не понимал мотивы действий русского правительства и приписывал ему собственные желания и устремления, которых, в свою очередь, понимали русские.

Несколько загадочным здесь выглядит пункт о непризнании царского титула. Он странен, поскольку с Ливонией не возникало титулатурных проблем. Немецкие тексты русско-ливонских договоров содержат титулование Kaiser, и нет примеров, чтобы из-за данного вопроса вспыхивала хоть какая-то полемика. Даже Герберштейн отмечал, что ливонцы — одни из немногих, кто признают царский титул московского государя. Никаких следов титулатурной полемики в тексте договора 1550 г. не отражено, там стоит «Kaiser und Hercherder aller Russen». Остается предположить только одно: поскольку читателем меморандума предполагался Альбрехт Гогенцеллерн, союзник Сигизмунда II Августа, как раз в начале 1550-х гг. работавший над планами инкорпорации Ливонии в состав Короны, то этот пункт был рассчитан на польского читателя (или — сочувствующего полякам). Для них тема «титулатурной войны» с Россией как раз была весьма актуальной и могла вызвать горячее сочувствие.

Анализ остальных пунктов меморандума показывает, что его целью было не сколько предотвратить войну, сколько убедить читателя в ошибочности политики Ливонского ордена по сравнению с рижским архиепископом. Орден провалил всю подготовку к войне, имеет нелепые территориальные споры с Литвой, его политика вызывает недовольство местного дворянства. Таким образом, тема «русской угрозы» была опять-таки использована для интриг, порожденных политическим противостоянием внутри Ордена.

Тема грядущего вторжения России в таком же ключе продолжала обсуждаться весной–летом 1552 г., но вяло. Ливонцы ожидали окончания «татарских дел» Ивана IV, после чего он обязательно займется Ливонией (используя тех же татар). Чтобы это предотвратить, надо попытаться договориться с Москвой и на всякий случай готовиться к обороне, собирать войска. И та, и другая задача в переписке Вильгельма Бранденбургского и Альбрехта возлагались на магистра и руководство Ливонского ордена. Постоянным рефреном шли упреки в адрес Ордена в его несостоятельности и неспособности к правильным действиям. Нападения России теперь ждали зимой 1552/53 гг.

Зато карта «русской угрозы» с 1552 г. начала разыгрываться на другом направлении. Архиепископ Вильгельм был главой «польской партии» в Ливонии, вместе с Альбрехтом Гогенцоллерном строил планы по присоединению Ливонии к Королевству Польскому по модели инкорпорации Пруссии в 1525 г. Сигизмунд II Август колебался. Сама идея ему нравилась, но ее реализация таила в себе массу сложностей. Тевтонский орден издревле воевал с Польшей, последняя война была как раз накануне его секуляризации и покорения Короне, в 1518–1519 гг. Поэтому события 1525 г. никого не удивили, Польша была, что называется, в своем моральном праве. Ливонская ветвь Немецкого ордена давно уже не вела самостоятельных войн с Великим княжеством Литовским. Исключая пограничные стычки и конфликты, последнее масштабное участие ливонских войск в войнах Тевтонского ордена, Польши, Литвы было в 1435 г. С тех пор военно-политическая роль Ливонии была сугубо региональной и незначительной.

Поэтому, чтобы напасть на Ливонию или иным способом принудить ливонского магистра стать вассалом Польши также, как им в 1525 г. стал Альбрехт, требовались серьезные основания. Не то чтобы Корона боялась обвинений в агрессии или не хотела выглядеть неблагородно. Надлежит помнить, что в 1512–13 гг. при разделе Священной Римской империи на 10 округов Ливония была включена в ее состав, причем вошла в одну провинцию вместе с Богемией и Пруссией. 24 декабря 1526 г., после падения Пруссии, в Эсслингене была дана грамота, подтверждающая, что Ливония является частью Священной Римской империи, а в 1530 г. Карл V официально пожаловал в Аугсбурге ливонского магистра провинцией Ливонией. Теперь ливонский представитель мог присутствовать на рейхстагах, а магистр считался имперским князем. В то же время Ватикан считал епископские земли Ливонии под своим управлением, что видно из папских булл, выдаваемых ландсгеррам-епископам.

То есть, инкорпорировать пришлось бы провинцию Священной Римской империи, значит, конфликта с императором и папой не избежать. Понятно, что императору, пытавшемуся как-то потушить полыхавший пожар Реформации, было немного не до Ливонии, но все-таки польский король не мог не считаться с империей (тем более, что отношения Габсбургов и Ягеллонов и так были непростыми). И надо было тысячу раз подумать, стоит ли рисковать и ввязываться в спор из-за Ливонии.

Тем не менее, соблазн был слишком велик, а Ливония оказывалась чересчур соблазнительным кусочком. Вот здесь и разыгрывалась карта «русской угрозы». Сторонники инкорпорации, прежде всего Альбрехт и Вильгельм, на переговорах с Сигизмундом II упирали на то, что если Ливонию не захватит Польша — ее захватит Россия. По указанию И. Олевника, уже в письме Акации Цемы к Альбрехту от 21 июня 1525 г. содержится рекомендация: «не ограничиваться секуляризацией Прусского ордена, но то же сделать и с Ливонией, иначе она станет добычей Москвы».

Первые попытки разработать план аннексии Ливонского ордена Польской Короной, по Э. Тибергу, предпринимались еще в 1547–1548 гг. В плоскость практических действий эти попытки были переведены в сентябре 1552 г. на тайной встрече Сигизмунда II с Альбрехтом Гогенцоллерном в Крупишках и Брайтенштайне. На переговорах присутствовал мальборский воевода Акаций Цема. Сигизмунд II поручил Альбрехту разработать план инкорпорации Ливонии по образцу присоединения Пруссии 1525 г. Несомненно, что к этому стороны подтолкнуло несостоявшееся «вторжение» России 1551–1552 гг.

Главным мотивом будущей акции было нежелание уступить русским: Ливония должна быть превращена в лен Ягеллонской монархии, чтобы «не достаться Московии». И польские, и прусские, и ливонские политики отдавали себе полный отчет, что Ливония не сможет противостоять Московии в случае серьезного военного конфликта. Причем, как и Россия, Польша апеллировала к очень древним, забытым и никогда не исполнявшимся договорам: в 1366 г. император Священной Римской империи Карл IV Люксембургский признал за польским королем Казимиром Великим и его наследниками титул протектора Рижского архиепископства. Теперь Сигизмунд II «вспомнил» об этом ягеллонском наследстве, и напомнил, что является протектором и покровителем Вильгельма, рижского архиепископа.

Правда, Альбрехт не спешил. Как показал И. Олевник, почти три года спустя, в июле 1555 г., прусский герцог писал Сигизмунду II, что с момента тайных переговоров 1552 г. он «размышлял об этих разговорах, и начал искать, но так и не смог найти подходящего пути, чтобы двинуть дело вперед». Польский историк склонен доверять этому заявлению и делает вывод, что в 1552–1555 гг. к энергичным мерам по инкорпорации Ливонии, с точки зрения Альбрехта, не располагала обстановка. Несколько иначе трактует ситуацию К. Расмуссен: по его мнению, медлительность герцога была связана с его концептуальными разногласиями с королем. Альбрехт считал, что Ливония должна подчиниться Польской Короне, а Сигизмунд был склонен передать ключевую роль в инкорпорации Ордена Великому княжеству Литовскому .

3 октября 1552 г. Вильгельм послал Альбрехту мемориал с характеристикой текущего положения и стоящих перед политиками задач. Обсуждался вопрос о встрече Вильгельма с польским королем. Высказывалось предположение, что Россия не напала на Ливонию в 1551–1552 гг., как хотела, из-за того, что была измотана в войне с татарами. Русские готовы заключить перемирие на 20 или даже 30 лет, если будут удовлетворены их требования по торговле, свободному пропуску военных специалистов из Европы и т. д. Поэтому на переговорах с ними надо соглашаться только на перемирие на 3–4 года. Угроза войны не снята — Вильгельму стало известно, что Иван IV приказал засыпать 8000 ластов обмолоченной пшеницы в хранилища недалеко от псковской границы. Несомненно, они предназначены для фуража войска в случае войны. Нужно введение новых специальных налогов, урегулирование отношений архиепископа и дворянства и т. д.

Постепенно тема немедленной войны с русскими затихла, и превратилась в перманентное обсуждение в переписке проблем сбора ополчения, найма наемников, покупки военных лошадей и т. д. Некоторое время вопрос о неизбежном скором нападении Москвы не поднимался. О Ливонии в Москве немного забыли — в 1551–1552 гг. в самом разгаре было покорение Казани, до скучной Прибалтики ли тут… Срок ультиматума кончился, на Ливонию никто не нападал. И в 1554 г. осмелевшие дипломаты Ордена и дерптского епископа поехали в Москву, как ни в чем не бывало, продлять перемирие. Там их ждал сюрприз: Россия предъявила печально известные требования уплаты Юрьевской дани. Под дипломатическим давлением послы заключили договор 1554 г., содержащий обязательства уплаты дани. Но Ливония их не выполнила, да и не собиралась выполнять. В 1556–1557 гг. она пережила «войну коадъюторов» и едва не была аннексирована Польшей. Неизвестно, как бы развивались события после кабального Позвольского договора 1557 г., но в том же году истекли три года, отпущенные на сбор дани, и в январе 1558 г. начался карательный поход на неплательщиков, главной целью которого было принудить к исполнению договора 1554 г. Вскоре в борьбу за раздел провинции Священной Римской империи вмешаются Дания, пытавшаяся реанимировать «империю Ольденбургов», и Швеция, начавшая строительство своей империи. Началась эпоха Балтийских войн, длившаяся почти два столетия (точку в ней поставит только Россия Ништадтским миром 1721 г.).


Работа выполнена при поддержке Федерального агентства по образованию, Мероприятие № 1 аналитической ведомственной целевой программы «Развитие научного потенциала высшей школы (2006–2008 годы)», тематический план НИР СПбГУ, тема № 7.1.08 «Исследование закономерностей генезиса, эволюции, дискурсивных и политических практик в полинациональных общностях».


Хайдаров Т. Ф. Участие Данцига в Великой войне (1409–1410) // Судьбы славянства и эхо Грюнвальда: Выбор пути русскими землями и народами Восточной Европы в Средние века и раннее Новое время (к 600-летию битвы при Грюнвальде/Танненберге). Материалы международной научной конференции / Отв. ред. А. И. Филюшкин. СПб.: Любавич, 2010. С. 344–348.


^ Т. Ф. Хайдаров

Участие Данцига в Великой войне (1409–1410)


К началу XV в. в Тевтонском ордене были сформированы, главным образом, основные органы управления (Mülverstedt G. A. von. Die Beamte und Conventsmitglieder in der Verwaltungs-Districten des Deutschen Ordens innerhalb des Regierungsbezirks Danzig // ZWG. 1888. Hf. 24. S. 1–68; Bär M. Über Gerichte in Preussen zur Zeit der polnischen Herrschaft // ZWG. 1904. Hf. 44. S. 67–95; Simson P. Geschichte der Stadt Danzig: in 3 Bde. Danzig, 1913–1918; Ramm-Helmsing H. von. Riga und Danzig in ihren Wechselbeziehungen zur Zeit ihrer Zugehörigkeit zu Polen-Litauen (Ein Beitrag zur polnischen Städte- und Zollpolitik) // HGBll. 1938. Jg. 62. S. 150–172; Mülverstedt G. A. Die Beamte und Conventsmitglieder in der Verwaltungs-Districten des Deutschen Ordens innerhalb des Regierungsbezirks Danzig // ZWG. 1888. Hf. 24. S. 1–68). Несколько иначе выглядели структуры орденского управления в Данциге. Несмотря на то, что орденские структуры управления в городе появляются уже в 1310 г., т. е. почти сразу же после завоевания города Тевтонским (Немецким) орденом, в 1308/09 г. на территории данцигского комтурства продолжали параллельно существовать земельные владения поморянского князя, монастыря Оливия, леславского епископа, подданного Польской Короны, и данцигского магистрата, что в свою очередь приводило к постоянному конфликту между ними. На территории самого города, практически до Тринадцатилетней войны (1454–1466), параллельно сосуществовали неподчинявшиеся друг другу различные образования (Рехтштадта, Хакельверка, Альтштадта и Юнгштадта), отличавшиеся не только в правовом плане, но и в этническом.

Самое значимое для Тевтонского ордена занимал основанный в 1320 г. южнее старого поселения любекских переселенцев Рехтштадт (Simson P. Geschichte der Stadt Danzig. Bd I. S. 26), в котором плоть до 1333 г. действовало любекское право со всеми вытекающими отсюда последствиями: значительная автономия судопроизводства, торговой, таможенной и финансовой политики. Но несмотря на введение в 1342 г. нового закона, основанного на Кульмском праве, Рехтштадту были сохранены значительные городские свободы: самостоятельный выбор бургомистров, раттманов, главного городского судью и шеффенов (Ibid. Bd I. S. 56). В юрисдикцию орденских чиновников входили только уголовные правонарушения, совершенные на улицах.

В условиях подъема городской торговли в 30-е гг. XIV в. и, не в последнюю очередь, вследствие роста самосознания горожан, заложенного в XIII в. любекским правом, происходит формирование независимого от великого магистра городского совета (Ibid. Bd 3. № 84). Последнему, в условиях противостояния с монастырем св. Оливии и леславским епископом, в середине 40-х г. XIV в. удается стать единственных крупным землевладельцем на территории города (Ibid. Bd 1. S. 58), а также при непосредственной поддержке великих магистров Ордена Генриха Дуземера (1345–151) и бывшего комтура Данцига (1338–1341) Винриха фон Книпроде (1351–1382) была проведена судебная реформа, позволившая значительно расширить права городской общины в области судопроизводства. В результате все решения по наиболее спорным делам стали выноситься теперь не верховным орденским судом в Кульме, а городским советом Данцига.

Прямым следствием этой реформы стало включение в правовое пространство Рехтштадта в 1348 г. поселение польских, славянских и отчасти старопрусских рыбаков — Хакльверка (Ibid. № 88), а в 1377 г. — Альтштадта (Старый город) (Ibid. Bd 1. S. 64).

Усиление позиций городского совета Рехтштадта приводит к росту социального напряжения, имевшего ярко выраженный национальный подтекст. Во время первого городского восстания 1378 г. восставших ремесленников и городскую бедноту поддержало польско-прусско-кушубское меньшинство (Ibid. Bd 1. S. 75). Одним из результатов этого восстания стало создание несколькими патрицианскими семьями (Кцан, Мунцер, Тиргарт) внутри городского совета еще одного совета — братства Св. Георгия, своеобразного рыцарского ордена с собственным уставом и постоянными членами, что, в конечном счете, привело к еще большей концентрации власти в руках узкого круга патрициата (Ibid. Bd 1. S. 76).

Рост влияния рехтштадтовского совета, как следствие укрепление власти данцигского патрициата, не могло не вызвать обеспокоенность со стороны орденских властей. Поэтому в 1354 г. Орден в соответствии с оборонительным правом Даницга (Befestigungsrecht) позволил городским купцам создать свое братство стрелков из арбалета, получившее со второй половины XV в. название братства Косырей, которому, как и в других орденских городах, стал покровительствовать великий магистр Ордена. Основной функцией этого братства являлась прежде всего вооруженная защита города (Ibid. Bd 1. S. 58). Стремясь к увеличению доходов от торговли зерном и лесом и попытке к установлению контроля над остальным Данцигом, Тевтонским орденом 18 января 1380 г. в устье Вислы был основан подчиненный напрямую верховному совету Ордена (Ibid. Bd 1. S. 94) и заселенный выходцами из верхненемецких земель Юнгштадт (Новый город).

Из всего выше сказанного можно сделать вывод: на территории города, в соответствии с предоставленным в начале XIV в. Орденом оборонительным правом, на территории Данцига существовало несколько независимых вооруженных отрядов: рыцарские отряды — братства данцигского патрициата св. Георгия и Тевтонского ордена, бюргерские отряды — братства стрелков из арбалета и данцигских «корабельных детей» матросов. Существование различных вооруженных отрядов в городе подтверждает участие в Грюнвальдском сражении сразу двух хоругвей из Данцига. Общее число равнялось примерно 2100 человек. Среди них 1200 чел. городского ополчения, 300 чел. «корабельных детей» (Ibid. Bd I. S. 127), 60 чел. орденских братьев и 540 чел. орденских полубратьев-кнехтов (Козюренок К. Л. Армия Тевтонского ордена. [Электрон. ресурс] — Режим доступа: .info/bibliotek_Buks/History/Article/_Koz_ArmTevt.php). Кроме того, город являлся крупнейшим поставщиком пороха и оружия (Simson P. Geschichte der Stadt Danzig. Bd I. S. 127).

Наличие такого большого представительства среди орденских городов в войске Тевтонского ордена доказывало большое значение Данцига. Следует предположить, что скорее всего обе данцигские хоругви находились в резерве под командованием великого магистра Ульриха Юнингена (Гейсман П. А. Польско-литовско-русский поход в Восточную Пруссию и сражение при Грюнвальде-Танненберге 15 июля 1410 года. Киев, 1910. С. 27). При попытке окружения польского войска великим магистром все 16 резервных хоругвий были уничтожены, тем самым определив победу союзников над Орденом. В Данциг вернулось только 300 человек из участвовавших.

Сразу же после победы польско-литовские войска двинулись на столицу Ордена город Мариенбург. Данцигский комтур и двоюродный брыт погибшего магистра, Генрих фон Плауэн, собрав всех воинов, оставшихся в живых после Грюнвальда, двинулся на Мариенбург. Вскоре к Плауэну прибыло подкрепление: 400 данцигских «корабельных детей»–матросов. Началась двухмесячная осада города.

В этих условиях Данциг был вынужден присягнуть 30 июля 1410 г. польскому королю. Это подтверждает и Ян Дуглош (Там же). Причиной тому стала скорее не угроза осады со стороны союзных войск, а рост противоречий между городским советом и Орденом вызванной попыткой последнего сократить городские привилегии (Там же). Однако, пока это не привело к открытому выступлению против орденских властей. В 1413 г., во время сбора следующей поголовной подати, городской совет Данцига отказался платить (Лависс Э. Очерки по истории Пруссии. C. 177) и быстро возвел перед городским замком новую проездную башню Kiek in de Kuk, т. е. окно на кухню, что являлось прямым нарушением оборонительного права Данцига (Simson P. Geschichte der Stadt Danzig. Bd I. S. 58). В ответ на это данцигский комтур велел казнить нескольких членов городского совета (Лависс Э. Очерки по истории Пруссии. C. 179). Этот факт имел далеко идущие последствия, приведшие к окончательной потере влияния Тевтонского ордена над Данцигом в 1440 г.

После присяги Данцига Польской Короне 5 августа 1410 г. в город был назначен польский наместник Януш из Тульсикова. Однако, согласно секретному договору, окончательное включение Данцига должно было состояться после взятия Мариенбурга (Длугош Ян. Грюнвальдская битва. С. 124) и при значительном расширении городских привилегий, городской территории (Simson P. Geschichte der Stadt Danzig. Bd I. S. 132). Уже 10 августа в Данциге состоялся съезд представителей крупнейших орденских городов (Торна, Эльбинга, Браунсберга, Данцига). На этом съезде основным вопросом стало приведение в соответствии с польским законодательством торгового и монетного права прусских городов.

Ситуация резко поменялась в пользу Тевтонского ордена после того, как 7 августа данцигским кастеляном Янушем Фулисковым был подкуплен литовский князь Александр (Ibid. S. 133). Последний вскоре увел свои войска, что привело к окончательному снятию поляками осады с Мариенбурга (22 сентября 1410). 9 ноября 1410 г. великим магистром становится Генрих фон Плауэн. Для продолжения войны, для найма нового войска ему пришлось попросить у Данцига заем в размере 100 тыс. флоринов и вооруженный отряд, которые вскоре были благополучно предоставлены ему (Длугош Ян. Грюнвальдская битва. С. 132), а сама присяга Данцига польскому королю была денонсирована (Там же. С. 147).

В феврале 1411 г. в городе Торн Польша и Великое княжество Литовское заключили с Тевтонским орденом первый торуньский мирный договор, по которому Орден возвращал все занятые ранее у Польши и Литвы территории и выплачивал контрибуцию, за Польшей закреплялась Самготия. Данциг, сохраняя все свои привилегии, вновь входил в состав Тевтонского ордена.

Итак, можно подвести итог. Данциг занимал особое положение в Тевтонском ордене. Являясь крупнейшим городом Ордена, он принял самое активное участие в Великой войне, поставляя великому магистру не только солдат, но солидные денежные вливания и амуницию. Однако заложенная в 1310 г. либеральная позиция орденских властей в отношении Данцига напрямую способствовала фактическому выходу города из состава Ордена.