Примечания 386 последовательное опровержение книги гельвеция «о человеке»
| Вид материала | Документы |
- 2. Анализ этических воззрений Канта и Гельвеция, 204.99kb.
- Первый арест, 2492.23kb.
- K. R. Popper the open society and its enemies, 7811.44kb.
- Мы выбрали только лучшие книги Страница «Книги, которые делают нас лучше», 7927.32kb.
- Примечания к консолидированному финансовому отчету, 93.72kb.
- Лекция первая введение в психолого-педагогическую антропологию, 975.63kb.
- Задача этой книги помочь читателю составить общее представление о психоанализе как, 1014.71kb.
- Задача этой книги помочь читателю составить общее представление о психоанализе как, 1098.38kb.
- «Я, конечно, вернусь…», 71.27kb.
- Пермский некрополь пермский некрополь, 968.85kb.
ГЛАВА XI
Здесь автор, расставшись с парадоксом, сводящим вожделение и отвращение в конечном счете к стремлению добиться чувственных удовольствий и избежать физических страданий, возвращается к парадоксу о неравенстве дарований.
С. 131. $^ Необыкновенная память создает эрудитов, а размышление — гениев.$
Второе ложно. Есть люди, которым можно сказать: «Сколько бы ты ни размышлял, ты не сделаешь никакого открытия. Стучись хоть до утра — тебе не ответят, ибо никого нет дома». Что же касается первого, то это результат особой организации. Пичкайте вторых эрудицией, а первых размышлениями — и вы получите жалких мыслителей и посредственных эрудитов: одни ничего не откроют, а другие потеряют природный дар.
С. 133. $^ Пусть только какой-нибудь француз проведет несколько лет в Лондоне или во Флоренции, и он вскоре будет знать английский и итальянский.$
Это противоречит опыту, чем бы это ни объяснялось. Из всех европейских народов французы обнаруживают наименьшую способность к усвоению живых иностранных языков.
$^ Следовательно, природа наделяет нас большей памятью, чем это требуется для открытия величайших истин.$
Как знать?
$Существует лишь одно реальное и заметное различие людей по признаку памяти, а именно ее неодинаковый объем.$
А прочность? Мне кажется, что тот, кто легко запоминает, так же легко и забывает, а тот, кому запоминание дается с трудом, запоминает надолго.
^
ГЛАВА XII
С. 134. $Существует пять чувств.$
Да, вот пять свидетелей. Но где же судья или судебный докладчик?
Существует особенный орган — мозг, которому докладывают все пять свидетелей. Этот орган вполне заслужил особого рассмотрения.
Тупость бывает двоякого рода: одна объясняется притупленными чувствами, другая же, встречающаяся у людей с достаточно развитыми чувствами, — дурным устройством мозга. Здесь я хотел бы послушать автора, который до сих пор принимал необходимый для работы инструмент за мотив, движущий работником, и ограничивался заявлениями вроде такого: «Чтобы пилить, необходима пила», не замечая, что люди пилят не потому, что у них есть пила.
Чтобы стать оратором, эрудитом, поэтом или философом, надо чувствовать; но философом, поэтом, оратором или эрудитом становятся совсем не потому, что чувствуют. Чтобы желать удовольствий и наслаждаться ими, чтобы предвидеть страдания и избегать их, необходима физическая чувствительность. Но чтобы на деле распознавать страдания и избегать их, чтобы желать конкретных удовольствий и наслаждаться ими — для этого всегда должен быть какой-то мотив, сводящийся к чему-то иному, нежели к физической чувствительности, которая, будучи основой склонности и отвращения вообще, не может быть основанием ни для какого частного желания или нежелания. Физическая чувствительность почти одинакова у всех людей, между тем у каждого человека — свое особенное счастье.
Там же. $Не у всех людей одинаковые уши, однако во время концерта или при исполнении некоторых мелодий все музыканты, все танцоры оперы и все солдаты какого-нибудь батальона двигаются одинаково, в такт.$
Во-первых, это неверно. Но если бы даже это и было верно, то у всех ли одинаковые способности к музыкальному искусству, все ли одинаково воспринимают музыку и всех ли можно сделать музыкантами?
На основании внешних признаков нельзя сделать никаких убедительных выводов. Один человек не испытывает почти никаких чувств, а кажется, что он в восторге, другой же охвачен сильным чувством, а с виду холоден и невозмутим.
С Гельвецием приключилось то же, что с искателями квадратуры круга или философского камня: основной своей проблемы он не решил, но попутно открыл кое-какие ценные истины. Его книга буквально соткана из них. Люди не сравняются благодаря ей в отношении своих способностей, зато лучше познают человеческую природу. Воспитание не даст нам того, в чем отказала природа, но мы не будем больше полагаться на ее ресурсы. Ни наши желания, ни наши пристрастия не сведутся по прочтении книги к чувственным наслаждениям, но в глубине пещеры станет светлее. Так что читать произведение Гельвеция, при всех его недостатках, будет полезно и приятно.
Там же. Если среди людей с наиболее совершенной организацией так мало умственно развитых, то это потому, что ум не есть результат тонкости чувств в сочетании с хорошим воспитанием: в нем есть еще и нечто такое, чего не дают ни обостренные чувства, ни первоклассное образование.
С. 135. $^ Гениальные женщины редки.$
— Согласен.
— Их плохо воспитывают.
— Очень плохо. Но разве их тонкая организация, их подверженность периодическому недомоганию, беременности, родам не мешают им предаваться тому усиленному и непрерывному размышлению, которое вы называете творцом гения и которому вы приписываете всякое важное открытие? Первые шаги они делают быстрее мужчин, но они раньше устают и скорее останавливаются. Чем меньшего мы ждем от них, тем легче нас удовлетворить. Женщины и вельможи добиваются славы без особого труда, ведь они окружены только льстецами.
Немногочисленные гениальные женщины являются исключением, а не правилом.
Там же. Нельзя рассматривать чувства по отношению к общему результату их действия, не рассматривая соотносительного органа — головы. Разъединение крайних членов при таком сравнении неизбежно приводит к ошибке. Другое дело, если рассматривать в отдельности каждое из чувств по отношению к его предмету.
При прочих равных условиях человек с притупленными вкусовыми ощущениями не будет таким же хорошим поваром, как человек с тонким вкусом.
Близорукий человек будет худшим астрономом, худшим художником, худшим скульптором, худшим знатоком живописи, нежели человек с безупречным зрением.
Если у вашего сына нет обоняния, то он умрет с голоду, став парфюмером.
Если он не обладает исключительно тонким осязанием, он никогда не сумеет ровно обточить часовую ось, и Ромильи отошлет его домой.
Какое удовольствие он получит, какого совершенства достигнет в искусстве подражать природе при помощи звука, если у него затвердевшая барабанная перепонка и грубый или извращенный слух? Он будет зевать в Опере.
Если все пять его чувств в превосходном состоянии, но голова плохо организована, то свидетели правдивы, а судья испорчен и сын ваш непременно будет глупцом.
С. 137. Как же так, господин Гельвеций, выбор молока в детстве небезразличен, а выбор пищи в зрелом возрасте не имеет никакого значения?!
$^ Разница в географической широте не оказывает никакого влияния на ум.$
Я ни за что не поверю в это, хотя бы потому, что всякой причине соответствует действие и любая постоянная причина, как бы мала она ни была, производит с течением времени значительное действие. Если же ей удается сформировать ум или характер нации, то это уже много, особенно для изящных искусств, где разница между хорошим и отличным не толще волоса.
Общие рассуждения о небе, климате, временах года, пище слишком неопределенны, чтобы иметь решающее значение в столь тонком вопросе.
Можно ли поверить, что для жителей какой-нибудь страны, для того, как они питаются, как одеваются, чем занимаются, как чувствуют, мыслят, безразлично, сыра ли эта страна или суха, покрыта лесами или обнажена, пустынна или болотиста, гориста или низменна или погружена во мрак восемнадцатичасовой ночи и погребена под снегами восемь месяцев в году?
Парижские торговцы расскажут вам, какой ветер хозяйничает в Италии.
Те, кого страстный интерес к естественной истории привел в тропики, вскоре утрачивают там свой энтузиазм, впадая в состояние ленивой бездеятельности.
Жаркие дни угнетают нас, в эту пору мы не способны работать и размышлять.
Если климат и пища влияют на тело, то они неизбежно влияют и на ум.
Почему наши молодые художники, вернувшиеся из Италии, проведя считанные годы в Париже, начинают писать в серых красках?
Пожалуй, ни в одной стране нет таких людей, на настроении которых не сказывалось бы в большей или меньшей степени облачное или ясное состояние атмосферы.
Если ясная атмосфера сообщает веселость, а облачная — печаль, то это в большей или меньшей степени проявится в характере и творениях людей.
Не будем приписывать этим причинам слишком большое значение, но не будем и сводить их действие к нулю.
Климат, разумеется, влияет на характер правления, но характер правления влияет на умы совершенно иначе - я готов признать это, и тем не менее при одном и том же правлении, но в разном климате ум не может не различаться.
Горные растения сухи, тверды и мощны; растущие же на равнине мягки, сочны и слабы.
Обитатели гор худы, мускулисты и бесстрашны; обитатели равнин жирны, трусливы, мягки и полны — это относится и к людям, и к животным.
Горцы заболевают астмой, жители равнин умирают от водянки.
Так неужели местность, настолько влияющая на всю машину, не оказывает никакого влияния ни на душу, которая есть лишь часть этой машины, ни на ум, который есть лишь свойство души, ни на всевозможные его творения?!
В какой местности мы встречаем кретинов? В местности, населенной зобатыми людьми, где шеи без зоба называют «журавлиными шеями»— вот как судят о шеях, когда пьют плохую воду.
Так что трудно добиться успеха в области метафизики и морали, не будучи анатомом, натуралистом, физиологом и врачом.
С. 137. $^ Самые умные отцы часто имеют глупых детей.$
По этому поводу мне пришло в голову одно довольно необычное соображение, которое я высказываю здесь, не особенно настаивая на нем. Об умственном сходстве, как и о телесном, можно сказать, что в нем наблюдаются скачки: быть может, прапрадед этого умного человека был гением.
Затем я скажу нашему автору: но ведь эти глупые дети умных родителей хорошо организованы. Не утверждайте же, что они родились глупыми, но продолжайте твердо настаивать на том, что они были бы столь же умны, как и их отец, если бы получили то же самое воспитание и воспитанию этому сопутствовали бы те же самые случайности. Ваши слова здесь согласны с истиной, но не вполне согласуются с вашей системой, что всегда случается по оплошности с людьми, защищающими парадоксы. Чтобы поймать их на противоречиях, достаточно дать им выговориться.
Там же. $^ Люди гениального ума бывают всякого роста и всякого телосложения.$
И вы полагаете, что отыщется много гениальных людей с головой наподобие сахарной, с приплюснутым или узким черепом, с потухшим взором? Разве вылезшие из орбит глупые глаза не говорят обыкновенно всей правды о своем обладателе? А открытые рты, а отвисшие челюсти и т. п.?
Умный человек выглядит иногда дураком: дурак же выглядит умным человеком гораздо реже, и если внешний вид его вводит нас в заблуждение, то лишь в том смысле, что глупец оказывается гораздо глупее, чем казалось.
Отсюда я делаю вывод, что все эти утверждения рискованны и для того, чтобы доказать их ошибочность или убедиться в их истинности, мы нуждаемся в очень тонких наблюдениях, которые никогда не проводились, а возможно, и не будут никогда проведены. Где тот анатом, который догадался бы сравнить содержимое головы глупца с содержимым головы умного человека? Разве у головы нет своего внутреннего лица? И если бы опытный анатом изучил это внутреннее лицо, разве не сказало бы оно ему всего того, о чем внешнее лицо заявляет ему и другим людям с такой определенностью, что они уверяют меня в безошибочности своего впечатления?
Если бы наш автор был чуть повнимательнее, то он заподозрил бы, что, комбинируя элементы, составляющие умного человека, он упустил из виду один из них, быть может наиважнейший, и, надо сказать, подозрение это не лишено оснований.
Что же это за элемент? Мозг.
Чтобы опрокинуть все его утверждения, достаточно было бы единственного широко известного факта, а именно того, что рахит, непомерно увеличивающий объем головы, приводит к преждевременному созреванию детского ума.
С. 138. $^ Но предположим в человеке какое-нибудь чрезвычайно тонкое чувство. К чему это приведет?$
Я вам отвечу: он окажется в положении животного. Он будет уже не существом, совершенствующимся во всех отношениях, а существом непосредственно созерцающим. Объяснюсь.
Почему человек способен совершенствоваться, а животное нет?
Животное не способно на это, потому что над его разумом — если только он у него есть — властвует какое-нибудь одно деспотическое чувство, безусловно подчиняющее его себе. Вся душа собаки в кончике ее носа, и она всегда принюхивается. Вся душа орла в его глазу, и орел всегда высматривает. Вся душа крота в его ухе, и он всегда прислушивается.
Иное дело человек. Между его чувствами царит такая гармония, что ни одно из них не господствует над другими настолько, чтобы предписывать закон его интеллекту. Самым сильным же оказывается его интеллект, или орган разума. Это судья, которого не может ни подкупить, ни подчинить себе ни один из свидетелей; он сохраняет всю свою власть и пользуется ею, чтобы совершенствоваться; он комбинирует всевозможные идеи и ощущения, потому что не ощущает ничего слишком сильно.
Человек, у которого слух чрезмерно превосходил бы другие чувства, употреблял бы их не чаще, чем это необходимо для продолжения вида и сохранения индивида; все остальное время он был бы подобен кроту, ушная полость которого отзывается на малейший шум, т. е. существу прислушивающемуся, и прислушивающемуся всегда.
Отсюда следует, что гениальный человек и животное в известном смысле соприкасаются, потому что у того и у другого есть преобладающий орган, неодолимо влекущий их к единственному делу, которое они исполняют в совершенстве.
Исходя из того же принципа-, можно было бы объяснить, каким образом молодая ласточка, никогда не строившая гнезда, справляется с этим не хуже своей матери или каким образом лисенок, ни разу не отведавший цыпленка, забирается в курятник так же проворно, как и его отец. Но здесь не место излагать мою собственную философию, отвлекаясь от той философии, которая составляет предмет моего рассмотрения.
Там же. $^ Эти ощущения, оставаясь всегда бесплодными, сохраняли бы между собой всегда одни и те же отношения.$
Это возможно, но, поскольку чувства общаются между собой, соотношение ощущений преобладающего органа будет неизбежно меняться вместе с соотношением ощущений других органов. Сколько нового мог бы рассказать нам этот человек! Сколько фактов сообщил бы он нам для проверки! А сколько он проверил бы сам при помощи опытов, результаты которых он мог бы предсказать заранее! Сколько новых слов ввел бы он в употребление! А теперь вообразите, будто наблюдения, сделанные его чудесным глазом, никогда не смогут по-настоящему противоречить наблюдениям, сделанным обыкновенным глазом. Предположите далее, что у какого-нибудь человека было бы столь острое зрение, что он различал бы частицы воздуха, огня и воды; право же, человек этот не принес бы нам никакой пользы. С такой же уверенностью я берусь утверждать, что и дополнительное чувство было бы даровано ему совершенно напрасно и не дало бы ничего ни ему самому, ни другим.
Там же. $^ Отдельное ощущение есть лишь еще один факт.$
Действительно, случайное ощущение есть лишь еще один факт, но ощущение, чудесным образом обязанное своим происхождением сверхчувствительному органу, — это невероятное множество фактов, это соединение телескопа и микроскопа. А разве микроскоп не обогатил физику более чем одним только фактом?
$^ Факт ничего не прибавляет к умственным способностям людей.$
И это после утверждений, что воспитание, что случай создает гениальных людей! Разве наблюдение того или иного факта не представляет наиболее счастливую из всех возможных случайностей?
$^ Есть факты, которым наука и искусство обязаны своим зарождением, а есть другие факты, которым они обязаны своими успехами$ (27).
Гельвеций меняет местами черное и белое в зависимости от обстоятельств.
Там же. $^ Такой человек$ (28) $пришел бы к результатам, которые нельзя было бы сообщить другим людям.$
Но почему? Если мы не в состоянии прийти к его результатам при помощи языка, то разве мы не можем прийти к ним при помощи воспитания и опыта? Более того, все замеченное им касалось бы длины, ширины, глубины, твердости и прочих физических качеств, по поводу которых он смог бы свободно объясняться с нами. В том-то и разница между усовершенствованным чувством и новым чувством: «Обладатель усовершенствованного чувства, разговаривая с нами лишь об известных нам качествах, был бы всегда понятен нам, тогда как человек, наделенный совершенно новым чувством, разговаривая с нами о неизвестных нам качествах, никогда не добился бы нашего понимания».
Все мы чувствуем по-разному, но говорим все одинаково.
Если практически все усваивают истины, содержащиеся в творениях Локков и Ньютонов, то что это доказывает? Что практически все способны были открыть их? Я отрицаю это.
С. 139 (29). Собственно говоря, ощущения одного человека непередаваемы другому, потому что они различны. Если знаки речи одни для всех, то лишь из-за недостатка слов.
Допустим, что бог дал бы каждому индивиду язык, во всех отношениях соответствующий его ощущениям. Тогда люди перестали бы понимать друг друга. В языке Пьера и Жана не было бы ни одного общего слова, за исключением, может быть, таких слов, как $существовать, быть,$ и нескольких других, обозначающих столь простые качества, что определение их невозможно, да еще всей математики.
С. 140. $Если бывают века, когда в каком-нибудь государстве появляются вдруг великие люди, подобно редким птицам, заносимым ураганом, то появление их не следует приписывать какой-нибудь физической причине.$
Согласен, но только не следует забывать, что положение, более или менее верное при сравнении двух народов, совершенно ложно при сравнении двух индивидов внутри одного и того же общества. Нет такого народа ни в полярных странах, ни под экватором, который не мог бы дать миру Гомеров, Вергилиев, Демосфенов, Цицеронов, великих законодателей, полководцев, государственных деятелей или художников; но подобные люди будут редки повсюду, независимо от формы правления. Было бы нелепо приписывать их появление случаю и воспитанию; не менее нелепо было бы утверждать, будто можно сделать Платона или Монтескьё из всякого нормально организованного человека. Что же касается одних только климатических различий, то я готов думать, что умы, как и известные плоды, хороши повсюду, но превосходны лишь в определенной местности.
Там же. $^ Станут ли утверждать, что прекрасными творениями великих людей мы обязаны первому пылу молодости?$
Нет, но утверждают, и вполне справедливо, что они не могут быть плодом старости. У молодости слишком много вдохновения и мало рассудительности; старости недостает того и другого. Одно-два редких исключения не доказывают ровно ничего.
С. 141. $^ Шестидесятилетний Вольтер — не тридцатилетний. Однако и тот и другой одинаково наделены умом.$
Если это так, то попросите Вольтера дать нам сегодня что-нибудь такое, что можно было бы сравнить с «Брутом» или «Магометом»: ведь если шестидесятилетний Вольтер — то же, что и тридцатилетний, то почему в свои восемьдесят два или восемьдесят три года он не может быть тем же, что и в шестьдесят? Разве автор «Пертарита»— тот самый Корнель, что написал «Горациев» или «Цинну»?
Там же (30). Я никогда не видел двух людей, которые прыгали бы одинаково высоко, бегали бы одинаково быстро, стреляли бы одинаково метко, играли бы в мяч одинаково хорошо, а тем более двух людей, у которых было бы поровну ума, ибо это невозможно.
— И вы могли бы указать, в чем состоит это различие?
— Не всегда. Но я часто мог бы его почувствовать: да и в том случае, если бы я не мог ни указать, ни почувствовать его, оно все же имело бы место, и нашелся бы человек с более тонким чутьем, который бы его заметил.
Там же. $Адвокат выигрывает или проигрывает одно и то же число дел, врач сводит в могилу или вылечивает одно и то же число больных, гений выпускает одно и то же число произведений.$
Первые два сравнения крайне неудачны, а последнее мог сделать либо недобросовестный человек, либо человек, который не знает, что такое гениальность, и не имеет ни крупицы ее. В первых двух сравнениях Гельвеций смешивает талант с практикой. Случается, что в течение одного года какой-нибудь адвокат проигрывает все защищаемые им дела, а в течение следующего года выигрывает их все. То же самое можно сказать и о враче. Что же касается гения, то он так мало властен над собою, что сам не знает, что именно он сделает, и академии просто губят людей такого склада ума, заставляя их заниматься методической работой. Но я оставляю этот вопрос, который мог бы завести меня слишком далеко.
С. 142. $^ Совершенство внешней организации предполает совершенство внутренней организации.$
Иными словами, красивый мужчина всегда умен, красивая женщина всегда умная женщина. Как можно докаnиться до такой нелепости (31)?
Там же. $^ Объяснения явления неравенства умов следует искать в еще неизвестной нам причине.$
Что бы это значило? Оказывается, существует неравенство умов? И это неравенство имеет свою причину?
— Да, именно случай и обучение.
— Выходит, причина эта не так уж неизвестна.