Литература по проблеме общения приложение

Вид материала

Литература

Подобный материал:

• Задачи: изучить литературу по данной проблеме; выявить стили педагогического общения;, 454.44kb.
• Приложение к Программе, 296.44kb.
• Максимук Валентина Михайловна // литература, 54.18kb.
• Цель: определить понятие общения, функции, виды общения, условия эффективного общения,, 74.97kb.
• Н. Г. Чернышевского Е. В. Акулова Жанры немецкого повседневного общения Учебное пособие, 1230.05kb.
• Рабочая программа по культуре общения, 75.21kb.
• Литература. Химическая зависимость, 682.59kb.
• Вопросы к экзамену по курсу «Психология общения», 25.38kb.
• Правила внутреннего трудового распорядка Приложение, 3806.48kb.
• Реферат по предмету «Деловое общение» по теме «Техники общения, их характеристика,, 360.36kb.

Общение как взаимопонимание


Не менее важным при рассмотрении проблемы общения является вопрос о том, каким образом передаваемая коммуникатором (адресантом) информация становится фактом сознания и регулятором поведения коммуниканта (адресата). Согласно теории информации в информационном процессе обязателен «приемник», декодирующий принимаемые сигналы и способный вникать в содержание воспринятой информации. Точно так- же и в человеческой коммуникации необходима такая органи­зация принимающей системы, которая позволяла бы по­нимать полученную информацию и производить выбор возможных реакций на ее содержание. Поскольку в человеческой информационной связи каждый индивид вы­ступает попеременно в роли адресанта и адресата (ком­муникатора и коммуниканта), необходимо не просто по­нимание, а взаимное понимание. Без взаимного понимания невозможна актуализация информационной связи. С. Л. Рубинштейн не случайно включал взаимопонимание в число определяющих общение признаков наряду с передачей мыслей и переживаний².

Мы не склонны определять взаимопонимание как нечто большее, чем реальную возможность и способность коммуниканта адекватно расшифровывать полученное сообщение, переводить воспринятую мысль в план соб­ственного сознания без существенных потерь смысла, заложенного в нее коммуникатором. Некоторые авторы




¹ См.: Ю. Я. Со л о в ь ё в. Воспоминания дипломата. Соцзкгиз, М, 1959, стр. 212.

² С. Л. Рубинштейн. Указ. работа, стр. 110; см, также;
Л. С. Выготский. Избранные психологические исследования, стр. 51.

отождествляют взаимопонимание с процессами согла­сия, интеграции и т. п.¹. Думается, что такие представле­ния о взаимопонимании не совсем истинны – они настоль­ко расширяют семантику термина «взаимопонимание», что она ускользает от достаточно верного определения. Действительно, разве несогласие, дезинтеграция, дез­организация исключают взаимопонимание? Разве, на­пример, несовпадение мировоззрений исключает понима­ние участниками идеологической коммуникации друг друга? Взаимопонимание, как социальный феномен, сле­дует отличать от согласия, интеграции и других подоб­ных явлений. Взаимопонимание является лишь предпо­сылкой для осуществления согласия и интеграции. Правда, следует иметь в виду, что реализованное согла­сие или интеграция благотворно влияют на процесс взаимопонимания, так как при этом складывается един­ство интересов, мотивов, целей достигших согласия ком­муникантов. Однако всегда возможны коммуникативные ситуации, в которых субъекты полностью понимают друг друга (и даже сочувствуют друг другу), но реальные коммуникативные поступки их будут направлены на рас­согласование и дезинтеграцию деятельности. Такое по­ложение очень характерно для политического общения. Внутреннее согласие общающихся не равнозначно взаи­мопониманию, как полагает Т. Шибутани, ибо может быть согласие без взаимопонимания и взаимопонимание без согласия.

Б. Д. Парыгин, рассматривая несколько интерпрета­ций термийа «взаимопонимание», склонен определять его семантику в смысле сходства или еозвучия взглядов на мир и ценностных ориентаций, угадывания мотивов по­ведения, принятия ролей партнеров по общению и т. п.². Это определение не намного отличается от разобранного выше. Привнесение различных психологических состоя­ний и социально-психологических факторов в содержание взаимопонимания представляется неправильным. Такое смешение понятий делает само взаимопонимание трудно­различимым для анализа.

¹ Т. Шибутани. Социальная психология. М., 1969, стр. 119–122.

² Б. Д. Парыгин. Указ. работа, стр. 201.

Проникновение в суть воспринимаемой информации и адекватная реакция на нее – объективный признак взаимодействия людей в обществе. Поведение людей по отношению друг к другу по необходимости нуждается в регулировании. Субъективная регуляция поведения пред­ставляет собой не что иное, как расшифровку получаемой извне информации и выбор одной из возможных реакций на ее содержание. Взаимопонимание в этом отношении может рассматриваться как фактор организации пове­дения индивида, как фактор выбора тактики действий в отношениях его с другими индивидами. Оно является одним из важных условий снижения меры неопределен­ности в функционировании индивидуальных и обществен­ных поведенческих систем, условием выбора лучших адаптивных форм поведения. Жизнь любой самоуправ­ляемой системы связана с таким выбором, зависит от него, значит включает в свой механизм информацию и понимание ее¹. Уменьшение информации о данной си­туации всегда ведет к увеличению неопределенности (негэнтропия) положения коммуниканта в ней. Н. Винер отмечал, что «количество информации в системе есть» мера организованности системы»². Это означает для ин­дивида как системы, что чем большей информацией о данной ситуации он обладает, тем организованней его поведение в этой ситуации. Именно поэтому взаимопони­мание является не только объективным требованием ин­формационной связи, но и субъективной целью участвую­щих в коммуникации индивидов. Общение индивидов характеризуется неизменным стремлением добиваться оптимального понимания воспринимаемой информации, так как она может оказаться очень существенной для выбора тактики коммуникативно обусловленных поступ­ков.

Социально детерминированная необходимость во взаимопонимании и стремление отдельных индивидов осуществлять его по возможности оптимально ведет к выработке в социуме средств, способствующих реализа­ции взаимопонимания. Одним из таких естественно раз­вившихся «защитных» средств является информационная избыточность языка.


¹ Б. С. Украинцев. Указ. работа, стр. 68, 204–206.

² Н. Винер. Кибернетика, или управление и связь в животном
и машине, стр. 23.

Уровень избыточности в различных языках колеб­лется в небольших пределах и для европейских языков равен приблизительно 60–70% (данные Е. В. Падучевой)¹. Эта избыточность обеспечивает устойчивость язы­ка по отношению к ошибкам, произвольному, субъектив­ному восприятию, облегчает понимание сообщения².

Избыточность языка следует отличать от избыточ­ности речи. Язык избыточен количеством слов, значения которых «перекрывают», дополняют друг друга, так, что одни и те же мысли могут быть выражены по-разному, а также синтаксической структурой, порождающей ин­вариантность высказываний. Избыточность языка по­зволяет ему функционировать оптимально в качестве коммуникативного средства. Избыточность речи опирается на избыточность языка, но служит опти­мальности передачи сообщений и их понима­ния³. Избыточность речи и, очевидно, других знаковых средств является фактором устойчивости процесса об­щения, одним из условий реализации взаимопонимания. В. А. Звегинцев верно, на наш взгляд, заостряет внима­ние на том, что «избыточность есть явление, обращенное к слушающему, которое должно оцениваться с его точки зрения и с обязательным учетом механизма понимания речи»⁴.

Таким образом, избыточность языка дополняется в процессе общения еще большей избыточностью речи, и это позволяет добиваться понимания сообщения даже неподготовленными слушателями. Избыточность речево­го сообщения позволяет также преодолевать различные помехи физического характера. Так, в шумной обстанов­ке приходится четче произносить слова, включать в речь множество уточняющих слов и выражений, повторять от­дельные фразы. В некоторых случаях, когда требуется особо надежная передача информации, избыточность ре-

¹ О. С. А х м а н о в а, И. А. Мельчук, Е. В. П а д у ч е в а,
Р. М. Фрумкина. О точных методах исследования языка. М.,
1961, стр. 134. Ср.: А. М. Я г л о м, И. М. Я г л о м. Вероятность и ин­формация. М., «Наука», 1973, стр. 245, 250—255.

² Ю. М. Л от м а н. Анализ поэтического текста. Л., 1972, стр. 91.

³ См.: И. 3 еман. Познание и информация, стр. 105—106.

Ср.: А. Звегинцев. Теоретическая и прикладная лингвистика. М., 1968, стр. 251-253.

⁴ В. А. Звегинцев. Теоретическая и прикладная лингвисти­ка, стр. 251.

чи достигает 90–95 процентов, например, при связи с экипажами самолетов¹.

Однако избыточность речи не лишена отрицательных сторон. В тех ситуациях, когда воспринимающий некото­рое сообщение индивид является хорошим знатоком используемого для коммуникации языка и предмета сооб­щения, излишняя избыточность речи может привести к падению интереса к воспринимаемой информации. Но большее значение имеет другой аспект. Рост в обществе количества полезной информации, ускорение темпов исторического движения остро ставят проблему эконо­мии времени на передачу сообщений самого различного характера, оптимального использования каналов и средств (особенно технических) коммуникации. Этому в достаточной мере может способствовать понижение из­быточности средств общения при одновременном повышении их надежности. При пользовании оптимальным кодом избыточность сообщения может быть сведена к нулю². В настоящее время поднимается проблема изуче­ния путей оптимизации естественных коммуникативных систем, необходимости исследования любых форм опти­мальных кодов, применяемых в общении (стенография, аббревиатуры и т. д.). Данные этих_ исследований могут быть использованы в языковой политике и для создания эффективно действующих каналов информационной свя­зи. Человечеству уже сейчас требуются коды повышен­ной оптимальности, а в недалеком будущем они могут оказаться совершенно необходимыми.

Реализация взаимопонимания возможна лишь при наличии известных социальных и психологических усло­вий. В. И. Ленин, конспектируя книгу Л. Фейербаха о философии Лейбница, отметил мысль Л. Фейербаха о том, что «всякое человеческое общение основывается на предпосылке одинаковости ощущения у людей»³. Физио­логические исследования подтверждают принципиальную одинаковость психофизиологических структур органов чувств у всех людей (индивидуальные и возрастные раз-

¹ См.: О С. А х м а н о в а, И А. Мел ь ч у к, Е. В Падуч е в а, Р. М. Фрумкина, Указ. работа, стр. 132-133.

² И. 3 е м а н. Познание и информация, стр. 106.

³ В, И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 76.


личия лежат в определенных константных границах)¹. Но не менее важной для понимания общения является проблема одинаковости механизма отражения высшего яруса – сознания и мышления, являющихся стержне­выми факторами общения. С информационной точки зре­ния одинаковость такого аппарата попросту необходи­ма—неодинаковость принимающей и передающей систем нарушала бы коммуникацию или делала ее невозмож­ной. В человеческой коммуникации необходима одинако­вость мозговых и речевых структур, способов выражения мысли (логика, синтаксис), механизмов декодирования и понимания. Это и привело в генезисе к образо­ванию одинакового человеческого мозга, речевого аппа­рата и рёцепторной системы. Интегративность человече­ского существования могла реализоваться только посред­ством общения людей, необходимость общения и вызвала появление сознания, мышления и речи² с одинаковы­ми механизмами их функционирования у всех людей, сходство участвующих в процессе передачи информации и ее понимания физиологических систем находит свое сражение в современной науке. Так, аналогичность механизмов речевого высказывания и его понимания позволяет лингвистам «опираться на данные о восприятии речи при анализе ее порождения»³.

Принципиальное, естественно возникшее тождество физиологического аппарата мышления людей является основой того, что «действительно постигающее мышле­ние мажет быть лишь одним и тем же»⁴. Однако логика мышления одинакова для всех людей не только благо­даря тождественности физиологических механизмов мышления. Одинаковость логики создается самим обще­нием, требующим аргументированных влияний. Одна из функций общения — установление дистанционной на­травленной связи. У животных дистанционная коммуни-

¹ См.: С. В. К р а в к о в. Очерк общей психофизиологии органов
чувств М.-Л. Изд-во АН СССР, 1946; Б. Г. А н а н ь е в. Теория
ощущений. Изд-во ЛГУ, 196 If К. Штейн бух. Указ. работа, стр. 90-308.

² К. М а р к с и Ф. Энгельс. Фейербах противоположность материалистического и идеалистического воззрений . (новая публикация первой главы «Немецкой идеологии»). М., 1966, стр. 39.

³ А. А. Леонтьев. Психологические единицы и порождение речевого высказывания. М., 1969, стр. 126; см. также стр, 132.

⁴ К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т. 32, стр. 461.

кативная связь заменяет непосредственное физическое влияние и является одним из оптимизованных адапта­ционных механизмов вида. Однако она ограничивается целесообразными неаргументированными воздействиями, которые осуществляются в форме рефлекторных комму­никативных сигналов и реакций. Для регуляции челове­ческого поведения такой механизм недостаточен. Качест­венно иная (общественно-трудовая) интеграция индиви­дов в человеческом социуме ведет к возникновению со­знательных целенаправленных взаимовлияний, имеющих необходимым элементом аргументацию коммуникативно обусловленных поступков. Регуляция интегративной дея­тельности, наиболее существенной для человеческого об­щества, происходит почти исключительно посредством аргументации. Коммуникатор А побуждает коммуникан­та Б к совершению какого-либо поступка. Влияние А на Б осуществляется в форме изложения оснований необ­ходимости для Б рекомендуемого поступка. Если Б не согласен, он излагает А контраргументы. Аргументация может быть неявно представлена в акте общения, если сама действительность с очевидностью факта свидетель­ствует о необходимости исполнения плана А (чувствен­ная, наглядная аргументация). Форму подробного логи­ческого доказательства коммуникативная аргументация приобретает в ситуациях неочевидности плана А или при контрсуггестивном поведении Б. Эта аргументация обще­ния в генезисе предшествует логической аргументации , абстрактного мышления. Логика мышления с ее фигу­рами, общими для всех людей, генетически обусловлена практикой общения. У первобытного человека, согласно К. Марксу, сознание, мышление и речь были непосред­ственно вплетены «в материальную деятельность и в ма­териальное общение, в язык реальной жизни»¹. В этих условиях чувственная практическая аргументация и мышление представляли собой нерасчлененное единство. Постепенно формы коммуникативной аргументации за­креплялись в сознании в виде логики абстрактного мыш­ления. Очевидно, коммуникативная аргументация яв­ляется частью той общественной практики человека, о которой В. И. Ленин писал, что она, «миллиарды раз

¹ К. М а р к с и . Ф. Энгельс. Фейербах. Противополож­ность материалистического и идеалистического воззрений, стр. 29.

повторяясь, закрепляется в сознании человека фигурами логики. Фигуры эти имеют прочность предрассудка, ак­сиоматический характер именно (и только) в силу этого миллиардного повторения».¹. Детерминированная со­циальными условиями, логика общения интериоризовалась в логику абстрактного мышления, ставшую прин­ципиально одинаковой, аксиоматичной для всех людей и лежащую в основе не только мышления, но взаимо­понимания.

Сущность взаимопонимания кроется в самой объек­тивной реальности, отражаемой сознанием человека. По­ведение любого человека зависит от его взаимодействия с природой и с другими людьми. Необходимость такого взаимодействия объединяет всех людей независимо от осознания этой необходимости, создает единство инфор­мационной основы общения и взаимопонимания. Абсо­лютно различная среда не могла бы привести к нужде людей друг в друге. Материальную и духовную основу . единства людей и их сознания создает одинаковость окружающей людей среды. Л. Фейербах писал, что «лишь общее начало, общее мерило» могут привести к пони­манию людьми друг друга ². Этим общим началом яв­ляются не только общая логика мышления, но и общая среда и глубинная тождественность индивидуальных сознаний. Сознание, которое является не чем иным, как отношением человека к своей среде³, имеет у всех людей тождественные стороны⁴ вследствие того, что порождает­ся воздействиями объективно общих для них природных и общественных условий. Таковыми являются не только «земные» (планетарные) условия, но и одинаковость первичных материальных потребностей, общественный характер существования, труд как способность и необ­ходимость, и, что очень важно, потребность в самом об­щении, которая проявляется в субъективном стремлении к полноценному духовному контакту и удовлетворяется достижением глубокого эмоционально переживаемого взаимопонимания.

¹ В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 29, стр. 198.

² Л. Фейербах. Избранные философские произведения, т. 1, стр. 64.

³ К. Марк с и Ф. Энгельс. Фейербах. Противоположность материалистического и идеалистического воззрений, стр. 39.

⁴ Ср.: Н. И. Жинкин. О кодовых переходах во внутренней речи. «Вопросы языкознания», 1964. № 6, стр. 37.


Объективно общая, и во многих отношениях одинако­вая, среда порождает тождественность сознаний индиви­дов. Тождественные стороны сознания и лежат в основе взаимопонимания. Поэтому, чем меньше тождествен­ности в сознаниях коммуникантов, тем труднее дости­гается взаимопонимание. Примером этого могут слу­жить факты общения европейцев с представителями пер­вобытных народов Австралии, Океании, Новой Зелан­дии. Именно благодаря наличию тождественных сторон в сознании Н. Н. Миклухо-Маклай и папуасы Новой Гвинеи смогли относительно быстро установить взаимо­понимание. Однако их понимание друг друга было огра­ничено кругом представлений о природе и ее продуктах, пище, одежде, некоторых сторон отношений людей и т. п. Как только речь заходила об общественных отношениях, религиозных представлениях, обычаях и нравственных нормах, взаимопонимание нарушалось. Н. Н. Миклухо-Маклай так описывает характер своего общения с тузем­цами: «Мне много раз казалось, что, предлагая туземцу даже самые простые вопросы, я задавал ему задачу, о которой он прежде никогда не думал, почему его ответ, данный, только «чтобы отделаться, был в таком случае очень неопределенный. Также целый ряд названий, сю­да относящихся, которых почти что невозможно избег­нуть, как бы европейцу они не казались не двусмыслен­ны и отличны друг от друга (видение, сон, покойник, а еще более дух, божество и т. п.), остаются туземцу или непонятными, или он соединяет с этими словами иные представления, чем мы. Обоим приходится угады­вать: слушающему вопрос и получающему ответ; ясно, что выходит часто путаница (которой нередко путеше­ственник не сознает или даже не предполагает)»². Надо отметить, что непонимание характерно для обеих сторон коммуникации, даже для представителя высшей цивили­зации, образованного и непредубежденного, каким был Н. Н. Миклухо-Маклай. Последний в своих записях не­однократно делал оговорку о принципиальной, объектив-

¹ К. Обуховс к и й. Психология влечений человека. М., 1971, стр. 157–177.

² Н. Н. М и к л у х о-М а к л а й. Соч., т. 3. М.-Л., 1951, стр. 279

ной невозможности понять многие стороны жизни тузем­ных народов. Существенная разница общественных условий оставляла немного сходных сторон для образова­ния необходимой для взаимопонимания тождественности сознания, и поэтому понимание нарушалось, несмотря на тождественность физиологических и логических меха­низмов сознания и мышления². Неудивительно, что обы­чаи и другие общественные установления одного и того же народа истолковывались разными исследователями различно. Ведь фиксировались они либо со слов членов общества, имеющего совершенно иной экономический и культурный строй, и, следовательно, другие нравствен­ные, религиозные и т. д. представления, либо путем на­блюдения, проходя через призму понятий, характерных для общественной системы, представителем которой яв­лялся исследователь. Например, академик Леопольд Шренк, как замечает Л. Я. Штернберг, не увидел у гиля­ков, экзогамной организации, несмотря на то, что про­жил среди них более двух лет: он интерпретировал их отношения на европейский лад³. Н. Винер не без иронии замечал, что «не один миссионер, приводя первобытные языки в письменной форме, закреплял в качестве вечных законов таких языков плоды своего собственного непо­нимания»⁴. Некоторые этнографы скептически полагают, что многие аспекты духовной культуры и общественных отношений так называемых примитивных народов так никогда и не будут поняты⁵.

Различия элементов среды и сознания не менее, чем сходство их, существенны для процесса взаимопонима­ния. Без различий проблема взаимопонимания вообще не стояла бы, так как не существовало бы информации, которая была бы известна другим людям, но не известна


¹ См.: Н. Н. Миклухо-Маклай. Соч., т. 1. стр. 206; т 2, стр. 396; т. 3, стр. 99-100.

² Мы не придерживаемся точки зрения разнокачественности мышления первобытного и современного человека, высказанной в своё время Л. Леви-Брюлем. – См.: Л.Лев и-Б р ю л ь. Первобыт­ное мышление. «Атеист», 1930.

³ Л. Я. Ш тер н б ер г. Семья и род у народов Северо-Восточной Азии. Изд-во ин-та народов Севера ЦИК СССР, Л, 1933 стр. 60–61.

⁴ Н. В и н е р. Кибернетика, стр. 237.

³ См.: А. Элькин. Коренное население Австралии, М., 1952, стр. 118;

Жан М а л о р и. Загадочный Туле. М., «Мысль», 1973, стр. 41.

данному индивиду, а, следовательно, отпала бы и не–
обходимость в коммуникации. Различия среды и психического ее отражения так же объективны, как сходства, и тоже являются важным условием общения и взаимопонимания. Именно из различий находящейся в распоряжении индивидов информации происходит потенция к общению. Выход из состояния неопределенности, содержащегося в любой коммуникативной ситуации, длясубъекта всегда связан с получением информации от партнеров по общению, информации, которая позволяет определить стратегию и тактику поведения по отноше­
нию к ним. Проблемность большинства коммуникатив–
ных ситуаций служит побудительным мотивом для по­
знания «чужой» информации. Даже тайны истории в
этом смысле выполняют немаловажную роль как стиму–­
ляторы познания и консолидации этносов и всего чело­–
вечества.

Рассмотрение проблемы взаимопонимания, конечно, не может быть ограничено рамками теории информации. Т. Шибутани принципиально прав, считая, что информа­ционный процесс составляет лишь часть процесса со­циальной коммуникации, а информационный подход позволяет собрать много полезных знаний о коммуника­ции, но его абсолютизация может привести к заблужде­ниям¹. Если бы мы ограничили рассмотрение взаимопо­нимания только информационным аспектом, остались бы непонятными многие коммуникативные факты, на­пример, те коммуникативные ситуации, в которых как будто имеются все необходимые (в информационном смысле) условия для взаимопонимания, однако послед­него не достигается.

Нарушение взаимопонимания может наступить от психологической несовместимости коммуникантов. Трудно объяснить с информационной точки зрения непонимание, вызываемое социальными антагонизмами в классовых обществах, в ситуациях, содержащих все информацион­ные возможности для взаимопонимание. Вероятность обмана и дезинформации определяется психологи­ческими, а в еще большей степени социальными причи­нами, но не неполадками в информационных механиз­мах передачи сообщений. Мы не останавливаемся здесь


¹ Т. Шибутани. Указ. работа, стр. 120

на тех социальных причинах (они будут рассмотрены в разделе об интердиктивном общении), которые вообще исключают коммуникацию некоторых категорий лиц, так что вопрос о взаимопонимании между ними вовсе отпа­дает. Другими словами, такие лица как бы объявляются обществом не подлежащими пониманию друг друга. Это приводит даже к изобретению коммуникативных знако­вых систем для отдельных групп и категорий лиц, кото­рые известны только им и исключают понимание их не­посвященными (жреческие языки, тайные языки рели­гиозных и политических обществ, кастовые диалекты, арго и т. п.).

Особая роль в процессе взаимопонимания принадле­жит психолингвистическим факторам. Мы уже отмечали, что для реализации общения необходима интерсубъек­тивность (инвариантность) коммуникативных знаков. Разумеется, эта интерсубъективность, позволяя актуализовать информационную связь, является также необхо­димым компонентом взаимопонимания, так как естест­венно, что для того, чтобы понять друг друга, нужно пользоваться одинаковыми коммуникативными знако­выми средствами, известными общающимся. Но в еще большей степени требование интерсубъективности (ин­вариантности) относится к значениям коммуникативных знаков. Знаки сами по себе для сознания коммуникантов не больше чем физиологические раздражители. Знаком сигнал-раздражитель становится только благодаря свя­занному с ним значению. И это значение должно быть столь же интерсубъективным, как и знак. Только общие, закрепленные в знаках, отражающие объективную реальность и независимые от интерпретаций отдельных индивидов, значения могут служить средством перевода мысли коммуникатора (адресанта) на уровень мыслей коммуниканта (адресата). Знание языка и есть знание некоторого достаточного для взаимного понимания коли­чества значений слов данного языка, как системных, так и контекстуальных¹.

Однако интерсубъективность значений, закрепленных системой языка, является лишь предпосылкой взаимопо­нимания, так как реальные знания языка и значений


¹ А. А. Б р у д н ы й. Семантика языка и психология человека.
Фрунзе, изд-во «Илим», 1972, стр. 93.

слов могут у коммуникантов существенно различаться и затруднять процесс взаимопонимания. Оптимальным вариантом для взаимопонимания было бы овладение всеми носителями данного языка значениями всех слов этого языка. Такое состояние можно представить как идеал. В действительности между выражением мысли коммуникатором и пониманием её коммуникантом неиз­бежны несоответствия, имеющие социоличностную природу. Существенные расхождения в запасе слов и их значений зачастую приводят к нарушению понимания даже у говорящих на одном и том же родном языке. Подобную коллизию общения описал И.И.Панаев, свиде­тельствуя о беседах с М. Бакуниным, Хорошо философ­ски образованный, М. Бакунин «с каким-то ожесточе­нием бросался на каждое новое лицо и сейчас же посвя­щал его в философские тайны». Однажды «он пришел ко мне,— пишет И. И. Панаев,— и целое утро толковал мне о примирении и прекраснодушии на совершенно не­понятном для меня философском языке... Я усиливался понять хоть что-нибудь, но, к моему отчаянию, не пони­мал ничего, стыдясь, впрочем, признаться в этом»¹. При­веденный пример показывает, что при несоответствии за­паса языковых значений большая часть информации может теряться в процессе восприятия сообщения. Особен­но острой эта проблема становится при передаче сооб­щений, содержащих ценную для адресата информацию. Можно сказать, что проблема взаимопонимания являет­ся во многом проблемой определения семантически зна­чимой информации². Ю. А. Шрейдер показал, что сооб­щение может стать понятным и семантически значимым, когда принимающая система (человек) содержит в своем арсенале некоторое достаточное количество сведе­ний о тех предметах, к которым отнесено воспринимае­мое сообщение (тезаурус)³. Величина тезауруса может быть (и всегда бывает) разной и является одним из важных факторов, изменяющих количество семантически


¹ И. И. Панаев. Литературные воспоминания. М., 1950, стр. 147.

² О понятии семантически значимой информации см.: Н. В и н е р. Кибернетика и общество. М., 1958, стр. 102; Ю. А. Шрейдер. О семантических аспектах теории информации. В кн.: «Информация и кибернетика». М., 1967.

³ См.: Ю. А. Шрейдер. Об одной семантической модели информации. В кн.: «Проблемы кибернетики», вып. 13, М„ 1965.


значимой информации, представляя собой своего рода регулятор процесса взаимопонимания.

Разумеется, отмеченные положения справедливы не только по отношению к речевому общению, они являются обязательными и для любого иного, совершаемого с по­мощью других средств. Так, например, «язык кино»¹ включает множество семантических элементов, часто имеющих сложную символическую природу. Этот свое­образный язык мало знаком многим зрителям, что, бе­зусловно, снижает уровень понимания заключенной в фильмах информации. Примером непонимания из-за иной знаковой систематики является восточный (китай­ский и японский) театр, вызывающий недоумение евро­пейца, но исполненный глубокой, содержательной семан­тики для знакомого с его системой акустических и опти­ческих символов и их значений ².

В обществе до сих пор действовали два ряда со­циальных причин, влияющих на процессы взаимопони­мания на уровне знаковых средств и знаний. Во-первых, это социальные ограничения в освоении культуры (на­циональной и общечеловеческой), порождающие невеже­ство (минимальный тезаурус). Во-вторых—социальная дифференциация, крайним выражением которой является разделение на классы, касты, сословия. Эта дифферен­циация ведет к образованию различного рода обособле­ний, вырабатывающих собственные коммуникативные средства и правила общения. П. Лафарг был прав, когда отмечал существенные отличия языка дворян от просто­народного языка во Франции эпохи феодализма, которые часто приводили к непониманию друг друга представи­телями высшего и низших сословий ³. Профессиональные диалекты, арго, тайные, религиозные, кастовые, культо­вые и т. д. языки вносили разлад в систему общения и взаимопонимания.

Возникает вопрос, могли бы коммуниканты абсолют­но понимать друг друга при полном знании языка? А. А. Потебня писал: «Никто не понимает слова именно


¹ См.: М. Мартен. Язык кино. М., 1959; Г. Лоусон. Фильм – творческий процесс. М., «Искусство», 1965.

² См.: И. Гай да. Театр китайского народа. М., 1969. М. Г у н д з и. Японский театр кабуки. М., 1969.

³ П. Лафарг. Литературно-критические статьи. М., 1936, стр. 61.

так, как другой. Всякое понимание есть вместе непони­мание, всякое согласие в мыслях – вместе разногласие»¹. По-видимому, абсолютно точного совпадения восприня­той мысли с переданной не может быть. Слишком много объективных и субъективных влияний испытывает про­цесс передачи мысли, чтобы она воспроизводилась вос­принимающим мозгом точно такой же, какой была по­рождена передающим. Уже у коммуникатора неизбежен разлад между мыслью и словом, который выражен Ф. Тютчевым в известном афоризме «мысль изреченная есть ложь». Сказано резко, и против этого ицогда воз­ражают, оставляя в стороне несомненную содержатель­ность изречения Тютчева, ибо конечно же план выраже­ния никогда не совпадает с планом порождения мысли, и мысль продуманная никогда не адекватна мысли «из­реченной». Эта неадекватность не агностистична, но все-таки вносит некоторую диспропорцию в мыслительный и коммуникативный процесс.

Далее. Мысль субъекта, будучи выражена в словах, получает тем самым объективированное существование. Она существует уже независимо от породившего ее субъекта. Но субъективность ее порождения оставляет отпечаток, и выраженная мысль, существуя благодаря интерсубъективной системе значений языка, в то же время живет наряду с этой системой; сохраняет свой субъективный смысл (иногда он не может быть раскрыт полностью долгое время – ср. некоторые гимны Ригведы). Понять этот субъективный смысл позволяет Объек­тивный общественно-исторический коммуникативный опыт, закрепленный в языке, в значениях слов данного языка. Что это так, свидетельствуют факты понимания неточных речевых формулировок мыслей или более глу­бокой интерпретации воспринятых мыслей. Последнее очень характерно для проникновения в тексты, отделен­ные большим историческим промежутком времени. Пе­редача информации в диахроническом плане, то есть через большие исторические периоды, встречается с тем фактом, что точное понимание сообщения (текста) не­редко становится очень затруднительным или даже не­возможным, так как «перевод» с языка предыдущих исторических эпох неизбежно связан с помехами и иска-


¹ А. А. П о т е б н я. Мысль и язык. Одесса, 1922, стр. 29.

жениями (исторические «шумы»), а также неполным зна­нием не только речевого, но и исторического контекста, многие элементы которого или безвозвратно утрачива­ются, или теряют присущую им в момент продуцирова­ния актуальность. Так, «значение маски тао-те в китай­ской иконографии не раскрыто до сих пор. Подлинный смысл ее был неясен уже древним китайцам»¹. При ин­терпретации текстов авторов прошедших эпох, может наблюдаться наполнение плана выражения более глу­боким содержанием, которого не вкладывалось в него в момент продуцирования. Такова, в частности, интер­претация некоторых идей античных философов совре­менной наукой (например, апорий Зенона). И все-таки полного совпадения понимания с субъективным смыслом речевого высказывания добиться невозможно.

Перевод чужих мыслей в план собственных склады­вается, таким образом, из нескольких компонентов. На процесс понимания влияет:

1. Уровень (степень) знания значений слов данного языка и знание предметной дей­ствительности, отраженной в этих значениях (тезаурус).

2. Субъективная интерпретация интерсубъективных зна­чений языка (которую ограничивает избыточность речи).
   
3. Коммуникативный опыт индивидов.
   

4. Индивидуаль­ные способности декодирования чужой мысли, воспроизведения ее, перевода на собственный язык.

5. Интерпре­тация воспринятой мысли (позиция «наблюдателя», воспринимающего субъекта).

Интерпретации субъектом языка-объекта (его зна­чений), мысли-объекта (чужая мысль), речевого выражения чужой мысли делают процесс понимания осо­бенно сложным и противоречивым, поскольку эти интер­претации, накладываясь одна на другую в разных соче­таниях, могут как увеличивать, так и уменьшать вероят­ность неадекватного понимания.

Особенно острой проблема несоответствия между де­кодированной и отправленной информацией, становится в научной коммуникации. Развитие теории часто зависит от оценки ее социальной пользы, а эта оценка во многом складывается в зависимости от степени понимания со­держания теории. Так произошло, в частности, с оценкой кибернетики, что в определенной мере задержало ее раз-


¹ См.: Л. С. В а с и л ь е в. Указ. работа, стр. 84—85.

витие в пятидесятых годах. Теория, зафиксированная в виде текста, может декодироваться воспринимающими этот текст неадекватно. Чаще всего несоответствие по­нимания действительному содержанию текста является не столь существенным. Такое несоответствие является, на наш взгляд, своего рода необходимостью для разви­тия науки: оно отражает динамику исследовательского мышления, его эвристическую природу. Примером не­тождественности интерпретаций зафиксированной науч­ной идеи может служить понимание принципа дополни­тельности, выдвинутого Н. Бором в отношении характе­ра человеческого познания сложных объектов¹.

В искусстве неизбежность некоторых расхождений и несоответствий между планом выражения и планом вос­приятия и понимания является существенным признаком глубины и долговечности художественных ценностей. Спор о значении улыбки Джоконды навряд ли будет скоро закончен, но это отнюдь не снижает достоинства выдающегося произведения, а напротив, служит свиде­тельством его неповторимости и содержательности.

В механизм взаимопонимания необходимо также включать процесс внутреннего общения (интракоммуникацию). Интракоммуникативный аспект общения до сих пор изучался мало. Предполагалось, что проблема внут­ренней речи (которая, кстати, достаточно хорошо изу­чена) равнозначна проблеме внутреннего общения. Та­кое отождествление представляется нам ошибочным. Точно так же, как внешняя речь является лишь сред­ством межличностного общения, так и внутренняя речь выступает в качестве средства внутреннего обще­ния, но не тождественна ему.

Внутреннее общение можно рассматривать как при­обретенный в процессе общественного развития (социо­генный) интрамеханизм социальной адаптации челове­ка-личности. Появляясь вместе с самосознанием и сли­ваясь с деятельностью по выработке стратегии внешнего поведения, внутреннее общение становится потреб­ностью человека (Л. С. Выготский), потребностью настолько имманентной, что нарушение способности к

¹ Ср.: Б. Г. Кузнецов. Принцип дополнительности. М., «Нау­ка», 1968; В. П. Брянский. Принцип неисчерпаемости материи и некоторые философские вопросы современной физики. Сб. «Некото­рые философские проблемы физики», вып. III, М., 1970.

нормальному его осуществлению равносильно патологии личности. Последнее хорошо иллюстрируется психопа­тологическими явлениями деперсонализации, отчужде­ния Я, расщепления Я и т. п.

Очевидно, интракоммуникацию необходимо рассмат­ривать как одну из имманентных частей структуры лич­ности. Отметим, что в большинстве предлагаемых раз­личными авторами психологических моделей личности интракоммуникация не выделяется как структурное обра­зование (ср.: А. А. Платонов, В. Н. Мясищев, В. С. Мер­лин, А. Г. Ковалев, П. Е. Кряжев и др.). Имплицитно идея о необходимости учитывать интракоммуникативные процессы при построении структурной модели лич­ности содержится лишь в исследованиях А. Н. Шогама, в его рассуждениях о процессах «примысливания» и «проигрывания ролей» на высших ярусах психофизиче­ского конуса, представляющего модель личности¹. В са­мом деле, способ интракоммуникации реализует Я, из­меняет его содержание, и то, какие проблемы становят­ся темой внутреннего диалога или конфликта, в громад­ной степени определяет качество личности и ее социаль­ную направленность. Так, параноидная тема делает личность социально неполноценной. Очень специфиче­ской, вероятно, является интракоммуникация магринальной личности.

Можно сделать предположение, что интракоммуникативные изменения являются основой изменения Я-концепции (Т. Шибутани).

Содержанием внутреннего общения как процесса яв­ляется и н т р а к о м м у н и к а т ив ная рефлексия. В отличие от рефлексии вообще, понимаемой как само­наблюдение, самооценка, интракоммуникативная рефлек­сия включает в себя лишь такой самоанализ, который осуществляется в форме коммуникации (внутренний диалог, раздвоение Я, мысленное проигрывание возмож­ной коммуникативной ситуации и т. п.). К интракоммуникативной рефлексии следует отнести и выделяемую В. А. Лефевром рефлексию в межличностном конфлик­те, понимаемую широко, не только как способность Я наблюдать за своим поведением и мыслями в конфликте,

¹ А. Н. Ш о г а м. Проблема сознания и психологическая мо­дель личности. – Сб. «Проблемы сознания (материалы симпозиума»). М., 1966, стр. 202–207


но и как «способность встать в позицию исследователя по отношению к другому «персонажу», его действиям и мыслям»¹. Ибо справедливо, что индивид, находясь в конфликтном отношении с другим индивидом, выступает также в качестве «исследователя» возможностей этого другого принять то или иное решение, от которого бу­дет зависеть выбор линии собственного поведения. Ис­следование протекает как рефлексивный процесс поста­новки себя на место «противника», примысливания его внутреннего состояния, проигрывания возможных вари­антов взаимовлияний.

Одним из способов внутренней коммуникации явля­ется разделение личности сознанием на Я и Я-Другое (Я—второе Я)² или на Я и не-Я, или, наконец, примысливание в качестве «партнера» любого иного субъекта, даже фантастического (бог, духи и т. п.). Сюда следует от­нести также «наделение» духовными качествами неоду­шевленных объектов и включение их во внутренний диа­лог как полноправных коммуникантов. Феномены фан­тастического примысливания и «наделения» специфичны для творческого художественного мышления, они явля­ются содержательными в магическом, и спиритуалисти­ческом сознании.

В основе всех операций сознания над самим собой и над образами Я лежит разделение Я на Я-актуальное и Я-условное (А. Н. Шогам) и коммуникация между ними. В норме сознание постоянно фиксирует преобладание актуального Я над условным, что позволяет безболезненно для психики осуществлять даже под­мену Я-актуального Я-условным (подмена эмпирическо­го, реального Я фантастическим в мечтаниях). Патоло­гия может быть объяснена как нарушение коммуника­ции между актуальным и условным Я с перенесением контролирующей функции на условное Я или утрату та­ковой актуальным Я, условное Я начинает пережи­ваться как актуальное, начинает совершать над ним операции или вытесняет полностью его из сознания, под­меняя другим, псевдоактуальным Я. Так, расщепление



¹ В. А. Л е ф е в р. Конфликтующие структуры. М., «Сов. радио», 1973, стр. 10.

² См.: Ф. Д. Г о р б о в. Система «Я – второе Я» и .некоторые вопросы мышления.— «Мышление и общение (материалы Всесоюз­ного симпозиума)». Алма-Ата, 1973, стр. 150–151.

Я при шизофрении, особенно в инициальной стадий, ощу­щается больными как психическое отчуждение, исчезно­вение своего Я. Исчезающее нормальное сознание фик­сирует свою патологию, «происходит процесс трагиче­ской борьбы преморбидной личности с болезненными явлениями»¹, мы бы сказали – борьбы актуального Я с появляющимся псевдоактуальным Я при чувстве обре­ченности.

Понимание, как процесс перевода «чужого» мыслен­ного содержания в план своего сознания, очевидно, невозможно вне интракоммуникации, и, в первую очередь, вне рефлексии. Понимание настолько неотъемлемо от нормального состояния личности, что одним из наиболее переживаемых симптомов при психических заболеваниях, особенно при шизофрении, является потеря понимания смысла окружающего («мир утратил понятность», «люди
стали непонятны»). Коммуникативные влияния, испытываемые личностью, разнообразны, и в основе их всегда лежат направленные сообщения с заключенными в них смыслами, значениями. Выбор реакции на влияние других лиц связан с адекватным пониманием содержания сообщений. Процесс активного восприятия чужих мыслей включает в себя повтор сообщения, его внутренний аннализ, внутренний диалог, соотнесение с собственной шка–­
лой ценностей, эвристики значении и другие интракоммуникативные аспекты. Развитие интракоммуникативной рефлексии есть вместе с тем и совершенствование способности понимания.

Большую роль во взаимопонимании играет по су­ществу интракоммуникативный процесс принятия комму­никатором социальной роли коммуниканта. Такое само­превращение помогает, пониманию мотивов, интересов, мыслей партнера по общению. Однако принятие роли нельзя смешивать с самим пониманием. Многие социаль­ные роли психологически не поддаются принятию (на­пример, чисто женские роли для мужчины ² или «роль» цивилизованного человека для туземца Новой Гвинеи). Это, безусловно, снижает возможности взаимопонимания, но не исключает его. В то же время если бы мы отожде-


¹ А. А. Мег р а бя н. Общая психопатология. М., «Медицина»,
1972, стр. 225.

² Ср.: Д ж. Б. Ф у р с т. Невротик. Его среда и внутренний мир.
М., изд-во ин. лит-ры, 1957, стр. 139.


ствляли принятие ролей с взаимопониманием, то с необ­ходимостью нужно было бы признать существование множества коммуникативных ситуаций, в которых взаимопонимание было бы абсолютно исключено. Не­сомненно, однако, что возможность принятия ролей дру­гих лиц играет позитивную роль в процессе взаимопони­мания, без него трудно было бы осуществлять взаимо­понимание в тех масштабах, которые позволяют обще­ству самоорганизовываться, а людям избегать множества коммуникативных конфликтов.

Немаловажным фактором, влияющим на процессы взаимопонимания, являются суггестивные и контрсугге­стивные элементы человеческой психологии. Инфлюативная коммуникация¹ почти целиком зависит от суггестив­ных и контрсуггестивных проявлений подсознания и сознания. Суггестивные факторы помогают согласию и взаимопониманию. Они создают благоприятный психо­логический климат общения. Контрсуггестивные факторы (антипатия, внутренняя оппозиция и т. п.), напротив, приводят к нарушениям понимания и зачастую вовсе исключают его.

Хотелось бы отметить влияние на процессы взаимо­понимания неречевых коммуникативных средств. Нерече­вые средства (жесты, мимические знаки, ситуативные пространственно-временные знаки), особенно националь­ные, имеют большое значение в налаживании духовного контакта, без них зачастую невозможно адекватное по­нимание некоторых контекстуальных элементов комму­никативных ситуаций. Влияние этих средств на протека­ние общения часто не подконтрольно для участников коммуникации. Это хорошо показал Э. Холл на примере общения представителей разных этносов и культур. Э. Холл обратил внимание исследователей на такой фак­тор общения, как пространственный контакт при диало­ге. Личности усваивают с детства принятое в данной общности расстояние между коммуникантами при дело­вом, дружеском, приятельском и т. д. общении. Для аме­риканцев дистанция между взрослыми мужчинами при деловом разговоре обычно равняется приблизительно 75 см.




¹ См.: Б. Ф. П о р ш н е в. Контрсуггестия и история (элементар­ное социально-психологическое явление и его трансформации в раз­витии человечества). В кн.: «История и психология», М., 1971, стр. 11


Для взрослых граждан латиноамериканских стран это расстояние гораздо меньше. Поэтому, когда общаются между собой латиноамериканец и американец США, эти стереотипы, совершенно неосознаваемые ими, сказываются на атмосфере общения. Американцу кажет­ся, что его собеседник назойлив, так как он постоянно приближается на дистанцию меньше 75 см. Латино­американец может посчитать своего собеседника высоко­мерным, так как тот от него постоянно отдаляется ¹. По­добные описанному Э. Холлом коммуникативные невер­бальные смысловые факторы, безусловно, оказывают влияние на процессы взаимопонимания.

Теоретическое осмысление взаимопонимания как ком­муникативного процесса является актуальным для прак­тики. Результаты его могут быть применены в педагогике, всех видах профессионального обучения, идеологической пропаганде. Н. А. Рубакин считал, что успешность тако­го ответственного дела, как пропаганда знаний и идей, по сути зависит от правильно примененных факторов, влияющих на понимание. Он осуждал нигилистическое отношение к воспринимающим информацию личностям, недопонимание процесса восприятия информации как активного процесса. Основное внимание уделя­лось тому,