Geum.ru

Встатьях, составивших этот сборник, современный национальный литературный процесс впервые рассматривается во всём его многообразии

Вид материалаСтатья

Содержание


Студент Литинститута: быть или не быть?
Эпигонские копии: правила и исключения
Критика и «молодые котята»: топить или прикармливать?
Если можешь не писать – не пиши
Подобный материал:
1   ...   17   18   19   20   21   22   23   24   ...   28

Молодой писатель и современный литературный процесс


У поэта Кирилла Ковальджи есть строки: «Сколько надо таланта и дури, чтоб, мечтая о вечном венце, посвятить себя литературе не в начале её, а в конце». Про упадок современного литературного процесса сказано уже, кажется, почти всё, но, тем не менее, откуда-то берутся «дураки» разной степени талантливости и упорства, полные решимости заниматься этим неблагодарным делом. Обычно пути начинающих поэтов (в данном случае мне, как человеку, пишущему стихи, интересно поговорить именно о поэтическом процессе) не сильно различаются: с детства родные и друзья будущего «гения» восхищённо разводят руками: мол, смотри, как круто у тебя получается, явно есть способности… «Гению» это дело вроде бы нравится, представляется интересным и нетрудным, и в голове у него срабатывает объяснимый механизм, возникают амбиции, позволяющие считать себя лучше, талантливее других. По сути, молодому литератору сегодня открыты две дороги – в Литературный институт и различные литстудии.

^ Студент Литинститута: быть или не быть?

Первый путь разумнее – думаю, не надо объяснять почему. Обучением молодых писателей пытаются заниматься некоторые серьёзные институты, но достойной альтернативы Литинституту на данный момент нет. Форум молодых писателей в Липках проходит ежегодно в течение недели и даёт только общий обзор современного литпроцесса, а не системное образование; Институт журналистики и литературного творчества – полностью коммерческий, к тому же ориентированный в первую очередь на журналистику… Именно в Литинституте и нигде более можно получить качественное профессиональное образование, совмещающее литмастерство с филологической программой. Здесь работают учёные с мировым именем и опытные педагоги. Остаётся только присоединиться к высказыванию Сергея Арутюнова, заметившего в интервью «Литературной учёбе», что «…Лит… не печёт фальшивых бонз, не отправляет обязанностей «литературной фабрики звёзд», а формирует старателей исконного, а не подменного литературного мастерства, людей, могущих в любой момент вправить шатающийся, изнемогающий от воляпюков язык новейшего времени практически на любом поприще. Наши лучшие выпускники – универсалы… Лит не продаёт «билетов в мечту» – он учит понимать самого себя, и здесь он ничем не заменим, особенно эпигонскими копиями, жизнеспособность которых не проверена долгими десятилетиями… Литинститут, по сути, нуждается в современных высоких технологиях, больше ни в чём»1.

Добавлю, что противоположные мнения – инвективы в адрес Литинститута – приходится слышать всё чаще. В основном, они исходят либо от людей, чьи слабые тексты отклонили во время творческого конкурса, либо от тех, кто был отчислен или ушёл по личным причинам (людям вообще не свойственно обвинять себя в своих же проблемах…). И большая часть претензий к Литу касается «ударенности в филологию», чрезмерном акцентировании внимания на защите гуманитарных миров, нужности писателю образования. Нечего, мол, отшлифовывать стихи, для которых вовсе не обязательна форма, да и вообще, поэзии чересчур «образованной» быть не стоит – это лишает её «глуповатости»: свойства, предписанного ещё Пушкиным… А после изучения законов версификации, канонов литературы есть опасность стать «зашоренной лошадью»… На это я всегда отвечаю: невежественно входить в город, основанный до тебя, и не знать, что написано на его стенах. Многие со мной не согласятся, но я не понимаю стихотворцев, которые гордятся незнанием основ версификации. Интерес к теоретической стороне своей профессии проявляли Сумароков, Пушкин, Тютчев, многие другие великие писатели. Как любит повторять руководитель семинара критики В. И. Гусев, «научить таланту нельзя, помочь таланту можно». Нужно уметь шлифовать способности, даже самые выдающиеся, вырабатывать эстетический вкус, представления о хорошем и дурном, – всем этим в полной мере занимается Литературный институт. Знание не ограничивает свободу, а даёт ещё большую. Думаю, что Леонардо да Винчи сначала научился элементарно работать карандашом, а потом создал «Мону Лизу» и изобрёл ножницы. «Изучение» не есть зубрёжка теории, это, прежде всего, практика: попытка создать что-то своё, неповторимое (пригодное, возможно, как «основы для изучения» последующими поколениями).

Впрочем, недостаток всё-таки есть, но касается он, на мой взгляд, не литинститутского образования, а мировоззрения студентов, считающих собственный вуз чем-то самодостаточным и позволяющим не интересоваться тем, что происходит за его пределами. Вот и на недавнем мастер-классе «Литературной учёбы» в Булгаковском доме Алиса Ганиева заметила, что студенты Литинститута – самые «выключенные» из литературной жизни. С грустью приходится признать, что это так. Казалось бы, в родной вуз еженедельно приходят разные писатели для встреч со студентами, нас вводят в курс дела – зачем же ещё куда-то ходить. Да и дело не только в мировоззрении, просто времени не остаётся при насыщенной учебной жизни: масса предметов, тома классики, ежедневные задания… При этом многие остаются в неведении, что литпроцесс протекает и за пределами института. Протекает, к сожалению, в основном мимо нас, поскольку даже программа по современной литературе (на очном отделении – семинар раз в неделю в течение первых трёх курсов, на заочном – 2 месяца в году в течение шести лет) основывается на наиболее верифицируемых вещах и неспособна включить в себя всё многообразие имён и течений. Даже я, считающий себя эрудированным в поэзии человеком, с удивлением узнаю примерно раз в неделю, что существует тот или иной поэт с пометой «известный». И способа бороться с проблемой я, честно говоря, не вижу. Литинститут и так делает всё, что может: расширить программу по текущей литературе нереально, поскольку нужных и важных предметов и так чрезвычайно много, а встречи с представителями литпроцесса вроде бы проходят… Некоторые, впрочем, умудряются заглядывать в «толстые» журналы и следить за литературной жизнью России, совмещая всё это с обязательной институтской программой. Было бы только в сутках побольше, чем 24 часа…

^ Эпигонские копии: правила и исключения

Упомянутых Арутюновым «эпигонских копий» Лита тоже хватает – в одной Москве при каждом институте и почти каждой библиотеке существует по литобъединению, а что говорить о периферии… Главная проблема их – в так называемом «литературном провинциализме», когда-то затрагиваемом ещё Жирмунским и Томасом Элиотом в своих критических и эссеистических работах, а в последний раз обозначенном критиком Леонидом Костюковым в одноимённой статье из журнала «Арион»2. Определение провинциализма, разумеется, не касается географического местоположения того или иного литературного «островка», но включает в себя низкую квалифицированность литстудийных руководителей, большинство которых – просто успешные графоманы с весьма отдалёнными представлениями о своём деле. Некоторые просто не знают и не хотят знать, что существует ещё что-то, кроме занимаемой ими «вотчины». Отсюда – полуграмотные и неграмотные обсуждения, неверно направляющие молодого автора. Что скрывать, и в Лите есть мастера, у которых ввиду пожилого возраста всё меньше времени остаётся на молодых, – но это скорее исключения. В литстудии же становится нормой милая болтовня о литературе за чашкой чая, уютная домашняя атмосфера, весьма далёкая от какой-либо компетентности в обсуждаемых вопросах. Диалоги об искусстве в обывательском сознании почему-то издавна считаются чем-то «болтологическим», каждый мнит себя в них экспертом, а саму литературу – вещью, поддающейся исключительно вкусовой, а никак не профессиональной оценке (по сравнению с тем, что можно потрогать, пощупать, измерить…) Подобные рассуждения шиты белыми нитками, поскольку литература, несмотря на свой специфический характер, – точно такое же ремесло, как и любое другое: нужна школа, нужны учителя, есть иерархия и оценочные критерии: субъективные, конечно, но в разумных пределах.

Вопрос о распространении разного рода шарлатанства, когда невежество выступает в ореоле псевдоэкспертизы, проанализирован культурологом и киноведом Кириллом Разлоговым в статье «Дилетанты и профи»3. Особенно яркие примеры в этом плане – тенденциозное стремление сделать стихи «душевными» и «понятными», требования к их «считыванию» (ох, как воротит от этого распространённого канцеляризма!), что, в конечном итоге, можно приравнять к отрицанию опыта всей мировой поэзии, лучшие образцы которой (Т. Элиот, Мандельштам, ранний Пастернак, Бродский, из современных – О. Седакова, В. Месяц…) скорее были рассчитаны на серьёзный интеллектуальный труд, нежели на мгновенное эмоциональное удовольствие. Или – другая тенденция: повальное отождествление автора стихов с рассказчиком/лирическим героем (что указывает на элементарное незнание азов теоретической стилистики, в курсе которой подробно разрабатывается данная тема).

Понятное дело, что Лит на таких сборищах не любят, не упуская возможности противопоставить ему своё «эпигонское» детище. На одном подобном доморощенном семинаре мне довелось услышать очередную инвективу: мол, какой смысл идти в Лит, ведь каждый руководитель ориентирует учеников, прежде всего, на собственное «словозрение». Попадёшь, к примеру, к Ваншенкину – будет он тебя учить, как пишет Ваншенкин, попадёшь к Рейну – будешь вынужден сочинительствовать как Рейн… Высказывание спорное, поскольку лучшие «горьковские» преподаватели-профессионалы стараются не лепить ученика по своему образу и подобию, а находить как можно более объективный подход к стихам, независимо от своих вкусовых пристрастий, – но резон здесь всё-таки есть. Его интересно затронуть и в связи с протежированием молодого автора на литстудиях, поскольку другая характерная их особенность – то, что их руководители зачастую озабочены не столько творчеством, сколько «продвижением» своих подопечных в литературу – каждый в зависимости от своих возможностей, влияния, понимания оной. Вроде бы нет ничего плохого в том, чтобы помогать молодым «пописантам» социально интегрироваться, но в погоне за славой можно растерять этические и эстетические ориентиры, забыв о главном – писательстве.

Слава Богу, среди литстудий есть и те, которые входят в разряд приятных исключений: Елены Исаевой при МГТУ им. Баумана, Полины Рожновой при Некрасовской библиотеке, Светланы Рахмановой при библиотеке им. Волошина, поэтический семинар Дмитрия Веденяпина в ИЖЛТ… Руководители вышеназванных объединений достаточно профессиональны, чтобы повышать культурный уровень своих подопечных и способствовать их творческому росту, и к ним эта критика не относится. Говорю как «нетипичный» студент Лита, старающийся в свободное время совать нос в то, что творится за его «священными стенами», и повидавший за годы участия в литпроцессе довольно много литстудий.

«Патриотический» и «актуальный» полюса литпроцесса

Но вернёмся к затронутому уже вопросу о «литстудийном протежировании». К примеру, попадёшь в руки представителя так называемого «патриотического» лагеря – напечатаешься, если повезёт, в издании, подвластном этому самому лагерю. По протекции вступишь в один из многочисленных СП. Или будешь принят в ряды участников какого-нибудь альманаха литобъединения – большинство из этих изданий предназначены для лоббирования интересов своих издателей, о хотя бы минимальном освещении литпроцесса там речи не идёт. Союзы Писателей – уже не то, что раньше, когда за членство в них давали машины-квартиры-дачи, да ещё «догоняли» и приплачивали. Их тоже можно понять: условия загнанности литературы в угол, бедственное положение, мало, что даст начинающему писателю и влиятельный в прошлом Московский Литфонд. Не лучшим образом дела обстоят и в лагере «актуальной» поэзии (журнал «Воздух», проекты «Вавилон», «Новая Литературная карта России» и др.) как противоположном «патриотическому». В отличие от традиционалистов, «актуальщики» давно встали на путь верлибризации русского стиха, декларируя «усталость» и умирание силлаботоники. На словах продолжатели традиций неподцензурной поэзии заявляют о «едином понимании искусства как стремления привнести новый смысл, новое зрение, новую форму» – в противоположность другим авторам, которых основатель «Вавилонa» Дмитрий Кузьмин определяет как «представителей массовой культуры, основанной прежде всего на воспроизведении схемы и канона»4). Подобный подход, как мы можем убедиться на примере того же «Воздуха», ведёт к обратному эффекту: распространению именно «схематичного» формата, исходными пунктами которого давно стали предельная небрежность, намеренная стилевая невнятица и хаотичность, употребление обсценной лексики, словесная эквилибристика, поэтика деструкции и перевод лирики на западные основы. А то и вовсе отказ от формы: тексты, похожие на плод разорванного сознания, отсутствие мотивации в употреблении метафор и постановке межстрочных пауз. Авторы, пишущие подобным образом, при минимизированной степени индивидуальности, будут встречены прогрессивной литературной коллегией с радостью (пример тому – стихи победителей премии «Дебют» в номинации «Поэзия» за 2009 г.). Как язвительно заметил один известный критик, чтобы получить эту премию, надо писать как питекантроп или австралопитек или так, словно тебя перевели с русского на язык племени Тумба-юмба, затем обратно на русский. Да и либеральным как тот, так и другой лагерь можно назвать весьма условно, поскольку везде действуют закрытые структуры, придирчиво оценивающие начинающего «пописанта» по принципу «наш – не наш» и крайне неохотно приоткрывающие двери.

К примеру, недавно, отправив по электронной почте стихи в один известный литературный журнал, я незамедлительно получил полный раздражения ответ от его главного редактора. Из письма я понял, что неприятие вызвали не столько стихи, которые многоуважаемый редактор разгромил с помощью аргументов-«сырцов» и выхваченных из контекста строчек (к слову сказать, затем об этих стихах более чем положительно отзывались такие мэтры, как Кирилл Ковальджи, Евгений Рейн, Олеся Николаева, а Лев Аннинский написал, что у меня «талант шибает в нос», с чем я – без лукавства – не согласен)… Нет, булыжник был брошен в огород Литинститута и моей принадлежности к нему. В письме содержался недвусмысленный пассаж, направленный на то, что (цитирую дословно) «что-то из этого пишется от души, а что-то – чтобы порадовать любимого руководителя семинара или, напротив, тайных литинститутских диссидентов, втихаря бегающих в…», – далее следовало название клуба, подвластного редактору, но враждебного, по его мнению, Литинституту. Как говорится в анекдоте – «вы уж, святой отец, одно из двух: либо трусы наденьте, либо крестик снимите», – язвительно заметил автор письма, подытоживая критику. Мол, студентам Лита делать в его журнале нечего. Интересно то, что редактор не поленился, видимо, набрать моё имя в Яндексе или Гугле и узнать подробности моей биографии (которые я к подборке не прилагал), прежде чем адресовать этот критический выпад.

^ Критика и «молодые котята»: топить или прикармливать?

В общем, сложно молодому стихотворцу нынче пробиваться на литературный Олимп. Не все выдерживают. Замечательное стихотворение про то, что поэту параллельно с написанием стишков не помешало бы иметь внятную профессию, читал на днях Тимур Кибиров на «Культуре». А что поделать – кушать-то хочется. Вот и бросают некоторые поэзию на полпути, сдаваясь в лапы «продажного капитала» и переходя на коммерческую прозу или тексты для открыток. К примеру, небезызвестная Полина Дашкова, когда-то писавшая неплохие стихи в литинститутском семинаре Льва Ошанина, давно уже благополучно зарабатывает детективами. Из близких примеров – замечательный поэт-поставангардист Павел Жагун или другой, тоже небесталанный лирик и выпускник Лита Виктор Пеленягрэ, творческая одарённость которых не мешает им писать тексты на заказ для российских поп-звёзд. Другие, более упёртые, поэзию не оставляют, а в бизнес не идут из принципа, вместе с тем занимаясь переводами, журналистикой или критикой. О критике хотелось бы сказать особо: дело это вообще опасное, потому как люди на негативные оценки собственного творчества реагируют крайне болезненно. Скажешь что-нибудь не то, даже, на первый взгляд, безвинное, – и обретёшь врага на всю жизнь: хорошо, если скандал закончится вербальным выяснением отношений без пролития крови, хотя многими критика презрительно называется «литературным прихлебательством» и не имеет уже такого веса, как в тридцатые годы, когда объекта разгрома после соответствующей статьи о нём могли расстрелять или отправить в лагерь. Ни у кого из литературной среды нет столько врагов, как у представителей этого жанра.

С другой стороны, молодому литератору критика зачастую полезна, поскольку позволяет не только научиться судить о прочитанном, но и тем самым лучше понять себя. Тут, однако, свои подводные камни, ибо суждения суждениям рознь. На сегодняшний день в критике, которую приходится слушать молодым авторам, актуален так называемый «редакторский» её тип. Суть его состоит в том, что редактор литературного журнала путает свою тамошнюю работу с учебным процессом, оценивая стихи по принципу «может или не может оно всколыхнуть толстожурнальный формат», «добавляет ли что-то к современной поэзии» и т. п.. Требования крайне строги – «просто хорошие стихи» на этом фоне отсеиваются нещадно: редактор, наевшийся ими, требует, чтобы писали так, как до этого не было на русском языке. Претензии-то, может быть, с одной стороны и правильные – нет ничего плохого в том, чтобы усиливать требования к текстам и повышать планку. Гораздо, во всяком случае, симпатичнее низкого уровня студий, где критерии совсем другие: иногда всё перевёрнуто с ног на голову – хорошо, если среди слабопишущих авторов один более-менее пристойный зачисляется в «гении», а бывает и наоборот – становится белой вороной, которую судят по принципу «не такой, как мы, значит, не имеющий права на существование». Только нужно помнить, что молодые авторы – как цветы, которые надо поливать, а не губить на корню (как обронил в бытность свою редактором «Нового мира» Александр Трифонович Твардовский: «Котят надо топить, пока они слепые»). С гениальных стихов никто не начинал – если ты, конечно, не Лермонтов и не Рембо. Может быть, молодому писателю и всей правды говорить не стоит поначалу, умеренно её дозируя. Мудрые и здравые советы при надлежащем старании могут дать положительные всходы – история знает случаи, когда слабый автор после педагогически квалифицированного обсуждения начинал писать лучше и постепенно развивал талант, вписываясь в контекст, взрослея, набираясь литературного опыта. А «мордобитие» по принципу «пиши так, как до тебя не было» может озадачить до такой степени, что вовсе лишит охоты писать. Поэтому хотелось бы напомнить уважаемым господам редакторам, что одно дело – когда автор приходит к тебе в редакцию, другое – когда на учебный семинар. И способы общения здесь, на мой взгляд, должны быть различны.


^ Если можешь не писать – не пиши

Но не подлежит сомнению, что, по сути, способ вырабатывания настоящей профессиональной репутации только один – через эти самые «толстые» журналы. Поскольку, как бы их ни критиковали, именно они, а не бездонное интернетовское болото и не коммерческие издания, определяют сегодня литературный процесс. И, если ещё больше хватает дури, несётся молодой Вертер по редакциям, правдами и неправдами убеждая корифеев литпроцесса в своей гениальности. А там его не встречают с распростёртыми объятиями, чему наш герой страшно удивляется. Странно, как же: родные и друзья в восторге от стихов, в Лите на семинаре похвалили… И не хочет понять, что редакторов нынче осаждают стихотворными подборками, их просто тошнит от стихов. Как сказал редактор журнала «Знамени» Сергей Чупринин на Четвёртом форуме молодых писателей в Липках, «хороших стихов сегодня как никогда много, ими забиты шкафы в редакциях. И, чтобы молодого автора заметили, он должен писать особенные стихи». Тому же Ковальджи принадлежит афоризм: «Пишущих стихи легион, поэтов – много, а самобытных – единицы». Я бы согласился с такой классификацией, только вот, к моему ужасу, и самобытных – много. Проблема усугубляется ещё и тем, что печатные площади, отведённые на публикации, как никогда малы – особенно в период финансово-экономического кризиса и резкого понижения тиражей, когда не приходится ждать обильных дотаций ни от государства, ни от меценатов. Дело наше вообще не прибыльное, и в надежде на славу идти в него точно не стоит.

«Поэту не стоит быть активным и деятельным... А то он больше на делягу-бизнесмена похож... который к тому же хочет сделать успех на не очень прибыльном поприще», – это здравое замечание принадлежит моему другу Роману Мичкасову. Особенно эти потуги бессмысленны сейчас, в эпоху крайне низкого общественного резонанса, охарактеризованного Даниилом Файзовым как «поэтический бум, не замечаемый большинством населения»5. Давно разрушен единый механизм книгоиздания. Телепередач о поэзии на центральном телевидении почти нет (разве что изредка на «Культуре», и те посвящены больше отдельным представителям современного поэтического процесса, нежели его целостной картине). «Литературное радио», старающееся освещать нынешнее литпространство с разных идеологических и эстетических сторон, вещает лишь на Интернет-волнах. А лучшие представители нашего дела известны только в рамках нашей же локальной субкультуры: тех имён, рядом с которыми зачастую мелькает эпитет «известный» (О. Николаева, И. Ермакова, Д. Веденяпин, К. Ковальджи… список можно продолжать очень долго), не встретишь в школьных учебниках или на полках в районных библиотеках. Если составлять мнение о литпроцессе после посещения тех же библиотек, можно предположить, что русская поэзия закончилась на Бродском и Кузнецове.

Кого же в качестве поэтов демонстируют нам СМИ? Песенников, творения которых, рассчитанные на массовый вкус домохозяек, на поверку оказываются далёкими от какого-либо даже версификационного совершенства, а некоторые из подобных теледеятелей, вроде И. Резника или Л. Рубальской, вызывают ассоциацию с «государственными поэтами», вроде персонажа из романа Замятина «Мы». В 2003 году во время встречи с Рубальской на ВВЦ я спросил популярную песенницу, какие у неё предпочтения в поэзии. И, помнится, долго удивлялся, что всенародно любимая поэтесса после задумчивой паузы с трудом еле вспомнила Пушкина, а на следующий вопрос о женской поэзии с не меньшим трудом назвала Веронику Тушнову. Теперь-то мне понятно: чтобы писать тексты такого уровня, как у Рубальской, не обязательно быть в курсе современной поэзии – достаточно обладать более-менее лёгким характером вкупе с минимальной грамотностью и чувствовать менталитет домохозяйки. Иногда кажется, что государству «задвигание» настоящей поэзии в угол и выдвижение на арену определённых лиц выгодно в целях социальной политики, поощряющей понижение интеллектуального уровня населения. В контексте всего сказанного становится ясен смысл слов поэта Александра Переверзина, сказавшего в интервью на том же Литрадио, что «если человек пришёл в поэзию с желанием прославиться – он выбрал что-то не то».6

Писателю же, у которого хватило одержимости благополучно преодолеть все этапы и стать более-менее заметным лицом в литературном процессе, не следует забывать о том, что удержать планку в течение долгого времени зачастую сложнее, чем подняться до неё. А на трудном пути не раз придётся вступить в поединок с собственной совестью. Чем больше времени проходит, тем отчётливее с тоской понимаешь, что литература – это цепь компромиссов, и окончательно честным путём заработать ни большие награды, ни репутацию нельзя. Даже любая публикация и любой элемент признания – в своём роде грех, так как этим ты невольно предаёшь более талантливого и менее удачливого (а таковой по сравнению с тобой всегда найдётся, можно быть уверенным…) Неизбежно придётся принимать правила игры: юлить, подольщаться к кому-то, сглаживать острые углы своего характера. А всего лучше – если этот характер от природы гибкий (чем, к сожалению или к счастью, не могу похвастаться). Ещё лучше – если вы тот самый плохой солдат, не мечтающий стать генералом и радующийся писанию в стол, минуя стремление к профессиональным высотам (которые зачастую существуют в диссонансе с карьерными). Но в таком случае вы, скорее всего, существуете в сказке. А в реальности – к сожалению, придётся совершать ещё один нравственный выбор: или активная самореклама со всеми названными составляющими – предательство, сглаживание острых углов и т. д., либо полная безвестность.

Будет на пути много препятствий с самого начала, найдётся много тех, кто попытается «затопить» более удачливого или подающего надежды конкурента (одна из удобнейших площадок для этих целей – Интернет и социальная сеть «Живой Журнал»).

В общем, нужно обладать достаточной хитростью и достаточным количеством платков, чтобы накинуть их на все ротки. Не забывайте также и простую особенность человеческой психологии: невозможность удовлетворения собственных потребностей ведёт к отрицанию чужих, а потому – избегайте попадания в стан отвергнутых неудачников. Вспоминаются замечательные строки поэтессы Алёны Каримовой: «Неизбежно кажется: путь побед пролегал всегда колеёй греха»7. И, если хочешь сохранить душу и совесть в чистоте – то лучше пытаться взойти к вершинам не стоит. Как говорил Лев Толстой: «Если уж писать, то только тогда, когда не можешь не писать».8 А раз так – не лучше ли, если ещё не поздно, вспомнить Толстого (и Ковальджи заодно). И, перейдя на что-нибудь более спокойное и способствующее успеху, не мечтать о «вечном венце»?..


ПРИМЕЧАНИЯ

  1. Арутюнов С. Лагеря никуда не делись. Беседовал М. Лаврентьев // Литературная учёба.  2009. № 5.  
  2. Костюков Л. Провинциализм как внутричерепное явление // Арион. 2009. № 4. .russ.ru/arion/2009/4/ko18.phpl.
  3. Разлогов К. Не только о кино. М., 2009. С. 110.
  4. Кузьмин Д. (биографическая статья) // Википедия. ссылка скрыта
  5. Культурный герой: Интервью с Д. Файзовым и Ю. Цветковым. – Беседовал Л. Костюков. lture.ru/culturehero/item3153/
  6. Авторская программа Сергея Арутюнова «Допрос с пристрастием». Гость программы Александр Переверзин.

ru/podcast/2008_05_20_1/detail.php
  1. Каримова А. Начнём игру // Литературная учёба. 2009. №3. ru/online/index.php/0ainmenu-65/40--s32009/374---q-q- 8.
  2. Запись в дневнике писателя от 19 октября 1909 г.