Концепция революционного освобождения общества в теоретических воззрениях и политической практике российских левых радикалов (конец XIX века 1918 Г.)

Вид материала

Автореферат диссертации

Содержание Схема 1. Типология идеологических течений Вторая глава Третий параграф «Левые марксисты»

Подобный материал:

• 1. мировое значение русской литературы XIX века, 985.03kb.
• Марксистская концепция в трудах М. Н. Покровского, 464.89kb.
• Историко-экономическая наука является междисциплинарной, она сложилась на стыке двух, 482.22kb.
• Земство и мировой суд в России: законодательство и практика второй половины XIX века, 787.45kb.
• Всероссийская олимпиада школьников по искусству (мхк), 177.17kb.
• Программа для поступления в магистратуру по направлению «Политология», 50.28kb.
• Зарождение революционного народничества и его идеология, 42.53kb.
• Политико-династические представления российских консерваторов и членов императорского, 418.02kb.
• Тематическое планирование по литературе. 10 класс, 31.14kb.
• Б. И. Колоницкий идентификации российской интеллигенции и интеллигентофобия (конец, 310.09kb.

^

Схема 1. Типология идеологических течений

| «Либертаристские»

| («Слабое правительство» или его отсутствие)

В

л «Социалистические» «Капиталистические»

а (Коллективная собственность) (Частная собственность)

с

т «Авторитаристские»

ь («Сильное правительство»)

|_ ___ ___ ___ ___ ___ ___ ___ ___С о б с т в е н н о с т ь__ ___ ___ ___ ___

Можно выделить следующие направления «либертаризма». В своем крайнем теоретическом проявлении либертаризм выливается в анархизм, т.е. абсолютное отрицание государственности и политической власти. Такие радикальные либертаристы, в свою очередь, подразделяются на «правых» – анархо-капиталистов, защитников свободного от любых ограничений рынка и частной собственности (в рассматриваемый нами период в нашей стране не было значительной политической силы данного направления), и левых анархистов, стоящих на позициях коммунистического коллективизма (в России в начале ХХ века это в первую очередь анархисты-коммунисты). Умеренные либертаристы признают безгосударственное самоуправление как отдаленный общественный идеал, но при этом предусматривают необходимость сохранения на переходный период централизованных политических структур, не стесняющих общественную свободу: «минимального государства» (либералы; во время российских революций 1905–1907 и 1917 гг. влиятельной партией этого направления были кадеты) или федерации самоуправляющихся территориальных и производственных объединений (сторонники либертарно-социалистических учений; в эпоху Первой русской революции к данному типу примыкали эсеры и социал-демократы, в 1917–1918 гг. – левые эсеры, максималисты и большевики).

^ Вторая глава «Идеологическое и организационное оформление различных направлений российского леворадикального движения в конце XIX – начале ХХ вв. Либертаризм как идейно-политический фактор Первой русской революции» делится на три параграфа. Первый параграф «Становление радикально-либертаристского (анархистского) течения в российском освободительном движении в конце XIX – начале ХХ веков» посвящен исследованию идеологического и организационного оформления анархистского движения в России.

Ведущим идеологом российского анархизма на рубеже XIX–ХХ вв. был П.А. Кропоткин. Развивая идейные основы радикального либертаризма, обобщая практический опыт леворадикального движения на Западе и в России, Кропоткин пришел к обоснованию доктрины анархо-коммунизма, которая стала «символом веры» для анархистов новой волны.

По замыслу князя-анархиста, общество, освободившееся от ига государства и капитала, будет существовать по принципу «никаких властей, которые навязывают другим свою волю, никакого владычества человека над человеком, никакой неподвижности в жизни, а вместо того – постоянное движение вперед». Дорогостоящий и неэффективный государственный механизм предлагалось заменить ассоциацией общественных организаций, развивающихся по трем направлениям: 1) земельные союзы людей, связанных между собой по месту жительства; 2) союзы людей по роду их труда; 3) «разнообразные общества и союзы..., возникающие среди людей в силу сходства их личных наклонностей»⁵². Именно кропоткианская концепция стала идеологической платформой возрождения анархизма в России в начале ХХ века. В этот период большинство в местных организациях составляли последователи учения Кропоткина – анархо-коммунисты (хлебовольцы). В ходе Первой русской революции формируются течения анархо-синдикалистов и анархо-индивидуалистов.

В рамках русской радикально-либертаристской (анархистской) идеологии ХХ в. продолжается разработка традиционных для этого направления проблем. В то же время данный этап развития русского анархизма характеризуется рядом новых существенных моментов. Молодые идеологи подвергают критике наиболее сомнительные, на их взгляд, положения классического анархизма, пытаясь создать непротиворечивую теорию безгосударственности. В целом попытки «младоанархистов» отмежеваться от «заветов отцов» носили декларативный характер. Как анархо-синдикалисты и «индивидуалисты» (по крайней мере, А.А. Боровой и Л. Черный), так и критикуемые ими кропоткианцы, настаивая на своеобразии своих революционно-тактических установок, единодушно стремились к свержению самодержавия и созданию справедливого общественного устройства. Выступая против государства, теоретики-анархисты в своих концепциях «легитимизируют» необходимость властных структур, которые отождествляются у них с органами самоуправления трудовых коллективов. Хотя в первые годы ХХ века российские анархисты сумели занять свою политическую «нишу» в освободительном движении, однако развернуть более или менее масштабную работу в рабоче-крестьянских массах им довелось лишь в условиях мощного социального взрыва. Революция 1905–1907 гг. стала подтверждением многих постулатов российских анархистов. Кроме того, резкий скачок в политическом развитии масс дал анархистам прекрасную возможность для приложения своих сил и реализации «партийных» замыслов.

Анархистам в ходе революции 1905–1907 гг. пришлось слишком часто применять насилие и террор. Тем не менее наиболее сознательные поборники анархизма прибегают к активным действиям, не только с целью разрушения старого, но и с надеждой на созидание нового. Так, в 1905–1906 гг. в Варшаве, Белостоке, на Урале анархисты стали инициаторами явочного введения рабочего контроля на предприятиях и осуществления прямой народной демократии. В это же время они не только активно занимались пропагандой своих идей в крестьянском населении целого ряда губерний, но и на протяжении 9 месяцев 1906 г. поддерживали анархическую коммуну в одном из сел Тифлисской губернии. Идейные антигосударственники не остались в стороне от спонтанной самоорганизации народных масс в формах «советского движения». В столичном Совете работал, как минимум, один анархист – А.Ю. Ге (Голберг). В состав Одесского совета вошли 5 анархистов-коммунистов. Несколько анархистов стали депутатами Белостокского совета. Сторонники анархии активно включились в развитие профсоюзного движения, тем более что, по их мнению, самоорганизация рабочих проходила вполне по-анархистски. Анархисты-синдикалисты сыграли весьма заметную роль в профсоюзе рабочих и низших служащих городской управы Москвы. Активность анархистов в профсоюзном движении была также заметна в провинции. В отдельных случаях анархисты становились непосредственными организаторами профсоюзов.

По мере таяния идейно-анархистских сил оставшиеся верные идеалам анархии активисты все больше отходят от работы в массах и всецело отдаются «боевой деятельности». Те немногочисленные попытки соединения либертарных идей с практикой, которые осуществляются анархистами в период реакции, либо сразу же попадали в поле зрения полиции, либо выливались в деятельность, несовместимую с идеалами идейного анархизма. Практика показала, что слабая организация революционных сил является серьезным препятствием как в «борьбе за массы», так и в противоборстве с авторитарным государством. Как следствие, анархисты начинают более прагматично относится к тем политико-организационным проблемам, которые до тех пор отдавались на откуп социалистам-государственникам. Так намечается «дрейф» анархистов в сторону либертарного социализма.

Во втором параграфе «Неонародническое движение в первые годы ХХ века» исследуются элементы либертаризма в теории и практике Партии эсеров (ПСР), а также Союза эсеров-максималистов (ССРМ). ПСР, будучи исторической преемницей действенного народничества 1870-х гг., унаследовала многие черты идеологии и тактики своих предшественников, в том числе и либертаристский компонент. Так, в партийной программе прокламируется захват государственной власти рабочими и в то же время отрицается социально-революционный характер государственного социализма, альтернативой которого мог быть только социализм либертарный.

В «городе» политические достижения неонародников оказались намного скромнее, чем в «селе». Тем не менее эсерам удалось найти приемлемую для масс тактику сотрудничества партий и рабочих организаций как автономных и равноправных отрядов революционного движения и повести за собой значительные слои трудящихся, преимущественно интеллигенцию и служащих. Большим влиянием эсеры пользовались во Всероссийском железнодорожном союзе и Всероссийском почтово-телеграфном союзе. Активную профсоюзную деятельность ПСР развивала в Москве, Нижнем Новгороде Киеве, Одессе, Рязани, Воронеже, Омске, Томске.

Намного более результативной оказалась массовая работа эсеров в крестьянстве. В течение 1905–1907 гг. стремительно растет количество «братств», в которые вступали представители социальных «низов», находившиеся под влиянием эсеровской идеологии. На уровне общин и волостей происходит определенное слияние либертарных организационных «технологий» крестьянских «низов» и партийно-эсеровских «верхов», хотя идейное влияние неонароднического социализма при этом не всегда было решающим фактором. Когда самочинным путем формируются структуры Всероссийского крестьянского союза (ВКС), многие братства вступают в новую организацию. Исследования Т. Шанина, М.И. Леонова и А.А. Куренышева показали, что члены ПСР не получили ключевых позиций в руководстве ВКС, тем не менее они приняли активное участие в создании отделений Союза на местах. Еще одной формой спонтанной самоорганизации крестьян, в которой нередко проявлялись неонароднические влияния, стали крестьянские республики, десятками появившиеся на территории России с конца 1905 г. Влияние ПСР сказалось не только в том, что некоторые самочинные «республики» в своих уставных документах воспроизводили основные положения эсеровской аграрной программы, но и в том, что многие «республиканские» вожаки получили в той или иной степени соответствующую партийную подготовку. Таким образом, в ряде регионов страны, произошла апробация двух либертарных моделей социального поведения – партийно-интеллигентской и традиционно-крестьянской, при этом оказалось, что крестьяне имеют самобытные представления о вольной жизни и вполне коллективистские, но далеко не социалистические приемы ее организации, что, впрочем, не исключало готовности при определенных условиях сотрудничать с революционерами.

Эсеры не оставили без внимания и такую форму демократической самоорганизации «низов», как Советы, тесно связывая феномен Советов с традициями революционно-народнического движения. Эсеры оказались в руководстве организаций советского типа в Таганроге, Воронеже, Красноярске, Новороссийске. Их влияние и практическое участие было значительным в ряде других Советов. Реальная роль эсеров в создании и функционировании органов советской власти была вполне весомой и часто не менее значительной, чем у социал-демократов. Однако эта роль носила все-таки ограниченный характер, поскольку большинство политических успехов ПСР в «советском движении» связано с деятельностью ее активистов на низовом уровне. Что касается «верхних эшелонов» партии, то они не вполне одобрительно относились к радикальным инициативам партийных «низов».

Провозглашая политическое равноправие в освободительном движении интеллигенции, крестьянства и пролетариата, эсеры-интеллигенты не торопились уступать власть в партийных структурах даже тогда, когда в ходе Первой русской революции рабоче-крестьянский состав в ПСР стал преобладать над интеллигентско-студенческим. По этой причине в ряде эсеровских организаций в России (в Москве, Курске, Рязани, в Северо-Западной области, на Северном Кавказе) активизируются оппозиционные группы, которые составят основу эсеровско-максималистского течения. Еще одним очагом ультрарадикализма в неонародничестве стала группа «аграрников» в Женеве (Е.И. Лозинский (Устинов), А.Г. Троицкий (Тагин) и М.И. Соколов («Медведь») и др.). Уже в первых программных выступлениях будущих максималистов заметны положения, либертарно-социалистического характера: вера в самостоятельную активную роль масс в освободительном движении, отказ от жесткой регламентации и централизации деятельности революционных сил, призыв не останавливаться на минимальных целях борьбы. На практике максималисты не только активно занялись боевистской деятельностью, но в ряде случаев добились успеха в организационно-массовой работе. Именно максималисты в 1905 г. организовали Совет в Белостоке, который своей властью ввел 8-часовой рабочий день, увеличил зарплату и передал контроль над производством рабочим. Весьма заметную роль сыграли «молодые эсеры», идейно примыкавшие к максимализму, в деятельности Объединенного совета рабочих и солдат Красноярска. В июне 1906 г. в Москве представители оппозиционной фракции ПСР возглавили стачку булочников, в короткие сроки ставшую общегородской. Внедрение максималистов в рабочее движение происходило и на периферии: в Донбассе, в Поволжье, других регионах. По мере возможности максималисты пытались действовать в крестьянской среде, добиваясь в ряде мест заметных успехов. В Курской губернии именно «аграрники» основали и возглавили часть уездных, а также губернский Крестьянский союз. В отличие от эсеров, нацеленных на организацию крестьянства «сверху», со стороны партийной интеллигенции, максималисты намеревались заниматься тем же делом с опорой на инициативу «низов». На это со всей определенностью указывают пункты «Устава крестьянской организации при оппозиционной фракции ПСР».

Эсеры-центристы охарактеризовали появление максималистского направления как результат не раскола, а всего лишь откола партийных элементов, в основе которого лежали не идейные, а скорее психологические разногласия⁵³. На самом деле теоретический максимализм представлял собой радикальное продолжение народнической идеологической традиции, развитие в новых исторических условиях ее революционно-освободительных аспектов. В этом смысле максималистская доктрина была вполне законной наследницей классической теории «русского социализма».

В третьем параграфе «Либертаристские проблемы в теории и практике социал-демократов» отмечается, что в начале ХХ в. социальный идеал российских левых марксистов как на уровне теории (в частности, в работах Г.В. Плеханова, В.И. Ленина, А.А. Богданова), так и на уровне пропагандистских изданий включал в себя не только социалистические, но и либертаристские положения, которые осознавались как органичный элемент социал-демократической идеологии. «Академическое» обоснование либертаризма тогда же осуществил М.А. Рейснер.

Накануне и на начальном этапе Первой русской революции российские социал-демократы активно разрабатывали проблему институционализации революционной власти, при этом большевики и меньшевики по-своему представляли себе указанный процесс. В.И. Ленин отстаивал идею временного революционного правительства, призванного стать политическим инструментом диктатуры пролетариата и крестьянства на этапе буржуазно-демократической революции. Меньшевики в указанный период исходили из «классического» положения о буржуазном характере предстоящей революции, поэтому все надежды на организацию демократической власти возлагали на «либеральную и радикальную буржуазию». Однако и меньшевикам уже весной 1905 г пришлось под давлением «снизу» признать целесообразность «частичного, эпизодического захвата власти и образования революционных коммун». Они выдвигают идею созыва общероссийского рабочего съезда, позднее в связи с вовлечением в антиправительственное движение все новых и новых социальных слоев меньшевики выходят за «пролетарские» рамки и разрабатывают проект «революционного самоуправления граждан». Именно идеей «революционного самоуправления» руководствовалась столичная организация «меньшинства», 10 октября 1905 г. призвавшая рабочих к всеобщей стачке и образованию выборного Рабочего комитета, который вскоре появляется под названием Совета рабочих депутатов. Большевики поначалу увидели в организации Рабочего комитета (Совета) «новую каверзу» своих социал-демократических соперников⁵⁴, однако очень скоро между фракциями РСДРП разворачивается борьба за влияние в органах самочинной демократии. Осенью 1905 г. В.И. Ленин приходит к мысли, что Советы, а именно – Петербургский совет рабочих депутатов, как раз и являются «зародышем» временного революционного правительства⁵⁵.

В конце 1905 г. – в 1906 г. в России появляются «крестьянские республики» и другие коллективные субъекты самодеятельной политики, которые заменяют официальную администрацию своими выборными представителями, создают народную милицию, обобществляют землю. Революционные партии, в том числе и «пролетарские», увидели в крестьянстве мощный резерв революционных сил и активно принялись за расширение своего идейного влияния в сельском мире. В целом политический вес РСДРП вообще и большевиков в частности в крестьянском движении начала ХХ века сознательно завышался советскими историками, тем не менее, работа социал-демократов в крестьянстве приобрела значительные масштабы в Грузии, в ряде районов Латвии, Малороссии, Великороссии. При этом речь шла не о гегемонии пролетариата над «несознательным» крестьянством, а о взаимном влиянии.

Более весомую роль сыграла РСДРП в рабочем движении. В советских исследованиях влияние социал-демократов в профсоюзном движении сильно преувеличивалось, тем не менее, оно и в самом деле было значительным. Если судить по «передовикам» профсоюзного движения (в частности, в Петербурге, Москве и Харькове раньше, чем в других пролетарских центрах России, появляются первые Центральные бюро профсоюзов), то можно сделать вывод, что социал-демократы в целом, хотя и не играли доминирующей политической роли в профессиональной самоорганизации пролетариата, тем не менее, были относительными лидерами. Вслед за появлением в России профсоюзных (синдикалистских) форм самоорганизации пролетариата в страну в начале ХХ в. проникают и соответствующие идеологические концепции социального освобождения «снизу». Так, популярный в рабочем движении Запада революционный синдикализм делал ставку на прямое действие трудящихся, на непосредственный захват рабочим классом в ходе всеобщей стачки контроля над производством и фактическое устранение государства из общественной жизни. Российские рабочие в 1905 г. действовали в подобном духе, поэтому теория и практика революционного синдикализма привлекла пристальное внимание социал-демократов. В группе марксистов, увлеченных синдикализмом, оказались А.А. Богданов, А.В. Луначарский, В. Базаров (В.В. Руднев), И.И. Скворцов-Степанов, М.Н. Покровский, Н.А. Рожков, А.В. Соколов (С. Вольский), Г.А. Алексинский и др. Большевики надеялись привлечь на свою сторону протестно-политический и организационный потенциал синдикализма, имевшего значительное влияние в международном рабочем движении, чтобы укрепить себя его жизненной силой. Однако борьба за идейное влияние в большевистском крыле РСДРП превратила проблему синдикализма, наряду с известными философскими противоречиями, в «яблоко раздора» между А.А. Богдановым и В.И. Лениным. В.И. Ленин резко критикует своего оппонента за привнесение в русскую социал-демократическую среду элементов идейного анархизма и в то же время призывает «развивать и использовать в целях социализма всевозможные рабочие организации»⁵⁶.

Таким образом, в процессе развития Первой российской революции и неонародники, и социал-демократы, и анархисты как в теории, так и на практике активизируют именно либертаристские тенденции своей деятельности, приближая ее к запросам «стихийного анархизма» масс. Пожар революции не без трудностей был потушен самодержавным режимом, тем не менее, даже непродолжительные эксперименты по практическому «либертаризму», осуществленные социальными «низами» при участии партийных активистов, показали, в каком направлении будут развиваться события в условиях новой революционной ситуации.

В третьей главе «Россия после Февральской революции: борьба за практическое воплощение либертарных концепций власти» исследуется развитие либертарно-социалистической традиции в России в период после свержения самодержавия. При этом речь идет преимущественно о теории и практике большевиков, левых эсеров, максималистов и анархистов. Это обусловлено тем, что ортодоксальные эсеры и социал-демократы в указанный период фактически начали идеологический дрейф в сторону либерализма, то есть «правой» разновидности либертаризма.

В первом параграфе «Анархисты» отмечается, что российский политический анархизм после свержения самодержавия был единым движением только в своем неприятии института государственности. Что же касается конкретных теоретических разработок «на злобу дня», а также моделей практического участия в революции, то здесь позиции различных анархистских организаций варьировались даже в рамках идеологических «подсистем».

Обозначив в качестве ближайшей задачи революции ее полную децентрализацию, анархисты приступили к практическому воплощению своих планов, пытаясь создать островки протоанархии в рамках реальной политической практики. В различных населенных пунктах появляются группы сторонников безвластия, которые организуют «партийные» клубы, заводят свои газеты и журналы и приступают к энергичной массовой агитации идей анархо-социалистической революции. «Смычку» с массовым движением анархисты стремятся осуществить и другими способами – занимая и расширяя плацдармы во вновь образующихся органах общественной и производственной демократии: в Советах, профсоюзах, фабрично-заводских комитетах и т.п. Они вошли в состав городских и ряда районных Советов Петрограда и Москвы, причем, по мере разочарования трудящихся масс в политике умеренно-социалистических партий, доля анархистской советской «фракции» в целом по стране даже возрастает. В 1917 –1918 г. анархисты получили также представительство в провинциальных советских органах (в Красноярске, Иркутске, Одессе, Харькове, Кронштадте, Гельсингфорсе, Ревеле, Выборге, Осташкове, Бежецке, Александровске, Городце, других городах и селах). При этом кое-где анархисты входили в руководство Советов и даже возглавляли их.

После нескольких месяцев революции социальные «низы» в России начинают подозревать, что они не получат «хлеба, мира, свободы» от правящей политической элиты, поэтому на восходящем потоке либертарных ожиданий левые радикалы получили благоприятные условия для внедрения в политическую практику своих идеологических альтернатив. С другой стороны, «войдя» во власть, они были вынуждены превращаться из благодушных мечтателей в политиков-функционеров и именно в таком качестве завоевывать и закреплять за собой позиции советских лидеров разных уровней.

Еще одни полем битвы за политическое влияние на массы оказались органы производственной демократии. Российские рабочие, «захватным» методом бравшие под контроль предприятия, действовали в соответствии с тактикой революционного синдикализма. Более того, фабзавкомы со временем превращаются во влиятельный субъект большой политики, поэтому анархисты, так же как другие левые силы, прилагают максимальные усилия, чтобы превратить самочинные органы рабочей демократии в свою «политическую армию». Апологеты анархизма приняли активное участие как в организации низовых рабочих комитетов на предприятиях, так и в работе форумов, объединивших движение фабзавкомов на региональном и общероссийском уровнях. Положительно отзываясь о фабрично-заводских, анархисты не отличались единодушием во взглядах на профсоюзы. Тем не менее отдельные группы анархистов стремятся не только проникнуть в профессиональные объединения, создававшиеся по почину рабочих или по инициативе социал-демократов, но и учреждают собственные профсоюзы. Весомые позиции сторонники безвластия занимали в различных профсоюзах в Петрограде, Москве, Казани, на Украине и в Сибири.

В условиях мировой войны и усугубляющейся хозяйственной разрухи спонтанный либертаризм народных масс мог получить развитие только на фоне затишья на фронтах и относительной слабости Временного правительства, однако дальнейшее выживание российского общества как единого целого требовало от революционных элит не только деклараций, но и конкретных проектов преобразований. Поскольку анархистам, так же как и представителям других партийных направлений, приходилось участвовать в практической организации новых форм социальной деятельности и новых отношений на производстве, постольку они волей-неволей должны были адаптировать свои теоретические представления к требованиям реальной политики. Поэтому не удивительно, что уже летом 1917 г. не только обывателям, но и многим политическим активистам становится все трудней понять, где кончается большевик и начинается анархист, и наоборот. При этом ультрареволюционная тактика анархистов напрямую соотносилась с вспышками «анархической» активности народных масс в ходе политических кризисов весны-лета 1917 г. В этот период идейное влияние анархистов постепенно распространяется не только на радикально настроенные слои города, армии и флота, но и на крестьянство. Оказывая действенную помощь большевикам в организации нового революционного переворота, анархисты готовятся к решительной атаке против самого принципа государственности.

Во втором параграфе «Левые неонародники» рассматриваются процессы идеологического и организационного оформления леворадикального неонародничества после свержения самодержавия. В частности, после Февральской революции возрождаются организации эсеров-максималистов, как путем выхода из структур ПСР, так и под непосредственным руководством ветеранов подполья. Официальное возрождение Союза социалистов-революционеров максималистов на общероссийском уровне связано с созывом II конференции ССРМ, которая состоялась 15–21 октября 1917 г. К этому времени относительно крупные и влиятельные организации максималистов действовали в Петрограде, Москве, Самаре, Симбирске, Казани, Ижевске, Воткинске, Шлиссельбурге, Сормове.

Февральская революция 1917 г. стала также мощным стимулом для самоопределения в рядах ПСР будущих левых эсеров. В течение весны – лета 1917 г. размежевание между «оборонцами» и «интернационалистами» в рамках единых парторганизаций произошли в Астрахани, Смоленске, Одессе, Выборге, других городах. Первые признаки общероссийских «тектонических сдвигов» в эсеровских рядах стали заметными на II Петроградской конференции (3–6 апреля 1917 г.), Северной областной конференции (20–24 мая 1917 г.) и на III съезде ПСР (25 мая–4 июня 1917 г.). Вскоре после окончания съезда выяснилось, что компромисс между «левыми» и «правыми» в эсеровской партии носит временный характер. На VII Совете ПСР в начале августа эсеры-интернационалисты «легализовали» свою фракцию, вскоре они стали большинством в Петроградской губернской парторганизации. Параллельно левое крыло ПСР наращивает свой политический вес в провинции, в «низах» общества, сплотившихся вокруг органов народной демократии.

К октябрю 1917 г. левые эсеры стали весомой политической силой во многих регионах страны. В некоторых местах (в частности, в Петрограде и Кронштадте) за ними шло подавляющее большинство членов ПСР. Тем не менее размежевание левых и правых эсеров затянулось. Незавершенность процесса левоэсеровского партогенеза значительно уменьшала шансы новой партии в борьбе за власть. Однако на этапе борьбы с Временным правительством левые эсеры, опиравшиеся на массовые симпатии социальных «низов» и тесно сотрудничавшие с другими радикально-социалистическими организациями, представляли собой серьезную силу.

В отличие от эсеров-интернационалистов, максималисты с первых шагов своего организационного возрождения стремятся оформиться как самостоятельная политическая сила. Комбинируя традиционные идеологические положения и опыт «советского движения», они выступили за осуществление принципов Трудовой советской республики, в рамках которой трудовой народ будет осуществлять прямой контроль над всеми сферами общественной жизни через своих депутатов в Советах. Максималисты приняли активное участие в работе органов советской власти, в формировании отрядов Красной гвардии, как в столице, так и в провинции, вошли в ревкомы Петрограда, Москвы, Нижнего Новгорода, Самары, Симбирска, Тулы, др. городов.

Решительность и последовательность максималистов выглядели контрастом в сравнении с уклончивой и компромиссной тактикой левоэсеровских вожаков. Отдавая себе отчет в том, что «старая» эсеровская партия теряет свой политический капитал в глазах радикализирующихся масс, лидеры левых эсеров осенью 1917 г. все еще отказывались полностью связывать себя с «бунтарской» тактикой большевиков и максималистов. Тем не менее левые эсеры внесли весомый вклад в подготовку и осуществление переворота в Петрограде, Москве, Харькове, Ревеле, Гельсингфорсе, Воронеже, Астрахани, Ташкенте, Туле, Твери, во многих уездных городах. Важным рубежом идейного и организационного оформления радикальных неонародников стал I съезд Партии левых социалистов-революционеров (интернационалистов) (ПЛСР(и)), прошедший 19–27 ноября 1917 г. в Петрограде. Левоэсеровский проект советской демократии носил вполне либертаристский характер, так как предусматривал участие в управлении политическими процессами на государственном уровне не только городского пролетариата и беднейшего крестьянства (как в проектах большевиков), но и широких «трудовых» слоев города и села, включая торгово-промышленных служащих, при условии их искреннего сотрудничества.

^ Третий параграф «Левые марксисты» посвящен анализу «либертаристского» аспекта в теории и практике российских левых марксистов накануне и в ходе Февральской революции. Еще до Февральской революции среди ведущих теоретиков большевизма развернулась дискуссия о формах революционной самоорганизации трудящихся, инициатором которой выступил Н.И. Бухарин. В марте 1917 г. В.И. Ленин пишет первые статьи и заметки, в которых пытается приложить постулаты радикализированного марксизма к условиям революционной России. Позднее, исходя из опыта первых месяцев революции, Ленин размышляет о конкретных формах воплощения народной демократии. В «Апрельских тезисах» он называет «единственно возможной формой революционного правительства» Советы рабочих депутатов⁵⁷. В условиях, когда даже близкие соратники были ошеломлены ультра-радикализмом ленинского «Советского проекта», вождь большевиков прилагает немалые усилия для более тщательной отделки своей политической доктрины. Даже в условиях подпольной жизни Ленин не прекращает работы над своей программной книгой «Государство и революция», которая фактически легитимизировала либертаристскую интерпретацию марксизма. В этой ключевой работе лидер большевиков Ленин уточняет, что «пролетариату нужно лишь отмирающее государство», поскольку «народ подавить эксплуататоров может и при очень простой «машине», почти что без «машины», без особого аппарата, простой организацией вооруженных масс (вроде Советов рабочих и солдатских депутатов…)»⁵⁸. Таким образом, Ленин в идеологии и деятельности большевистской партии стремится совместить либертаризм, нацеленный против буржуазной государственности, с авторитаризмом диктатуры революционного пролетариата. Подобный тактический дуализм давал большевикам широкие возможности как в борьбе с Временным правительством, так и в ходе создания Советской республики.

Проведя «разведку боем» в ходе кризисов Временного правительства весной и летом 1917 г., большевики выяснили, что, с одной стороны, они еще не могут претендовать на роль лидеров массового антибуржуазного движения, но, с другой стороны, выступая в качестве последовательных сторонников советско-демократической перспективы для России, они получали шанс привлечь на свою сторону мощное либертарное движение социальных «низов». После июльских событий в столице радикальные антибуржуазные и либертарные настроения социальных «низов» вступают в резонанс с агитацией большевиков. Несмотря на кампанию дискредитации В.И. Ленина и его соратников как «немецких шпионов», многие солдаты, рабочие и крестьяне именно в большевистских лозунгах увидели выражение своих чаяний и выражали стремление «штыковой расправой» разделаться с «буржуазной властью», чтобы передать ее в руки депутатов от народа. Еще более отчетливо силу большевиков и слабость «соглашателей» подчеркнули события, связанные с неудавшимся мятежом генерала Л.Г. Корнилова. В качестве альтернативы военно-буржуазной диктатуре солдатские и рабочие массы развернули структуры низовой народной демократии и убедительно продемонстрировали их высокую эффективность в условиях политического кризиса. Поскольку большевики неоднократно призывали к революционной самоорганизации трудящихся на подобных началах, постольку РСДРП(б) получила шанс для стремительного расширения своей «социальной базы».

Именно после августовских событий сильный «уклон» социальных «низов» в сторону политического максимализма принял угрожающий характер для существующей системы власти. В августе–сентябре 1917 г. происходит последовательная «большевизация» Советов, фабзавкомов, профсоюзов и других самочинных организаций по всей стране. В октябре большевики, записывая в свой актив рост революционного энтузиазма рабочих и солдатских масс, решаются перейти от слов к делу. В своих проектах «социалистического» переворота большевики исходят не только из явно сформулированных внешне- и внутриполитических факторов, они учитывают также «анархистский фактор», который не получил отображения в итоговых документах партии, но стал серьезным стимулом для радикальной активизации политической деятельности РСДРП(б).

Политические процессы в России в период между Февральской и Октябрьской революциями развивались динамично и спонтанно. Для революционных элит со всей остротой встал вопрос, какая партия или политическая организация сможет стать организующей и направляющей силой социальной «стихии». Для умеренно-социалистических партий это означало идейное сближение с «цензовыми» элементами и их либеральными идеологами, и, как следствие, постепенную потерю политического влияния в обществе. А для радикального крыла российского социалистического течения, сумевшего сформулировать привлекательные для социальных «низов» лозунги, «стихийный» либертаризм политизированных масс дал возможность прийти к власти и приступить к реализации собственных политических проектов.

В четвертой главе «Леворадикальные партии и организации после Октябрьского революционного переворота» речь идет о том, что свержение Временного правительства, его структур в центре и на местах не только окончательно развязало руки социальным «низам» для самочинного разрешения своих классовых проблем, но и расчистило пространство для осуществления левосоциалистических вариантов воплощения социальной свободы и справедливости.

Как отмечается в первом параграфе «Анархисты в послеоктябрьский период», осенью 1917 г. анархисты стремятся организационно и идеологически «встроиться» в динамично развивающийся политический процесс. Они по-прежнему выступают принципиальными противниками любой насильственной власти, но при этом соглашаются, что между крайними точками политической амплитуды (диктатурой или монархией на одном конце и анархией или безвластием – на другом) лежат переходные формы. Более того, трезво оценивая свои силы, они признают неизбежность авторитарного этапа на пути к безвластию, при этом выделяя более прогрессивные и конструктивные с точки зрения анархического идеала формы диктатуры (в частности, «диктатуру пролетариата»)⁵⁹. В соответствии с таким подходом, взаимоотношения между восставшими большевиками и анархистами развивались в диапазоне от тесного сотрудничества до доброжелательного нейтралитета. Если до Октябрьской революции большевики, анархисты и другие леворадикальные организации солидарно действовали против буржуазно-демократического правительства, то в последовавший затем период советизации России в лагере идейных антигосударственников выделяются два основных направления: лояльная оппозиция («анархо-большевики») и внесистемная оппозиция («анархисты подполья»). Камнем преткновения стала не только проблема сотрудничества с революционными государственниками в Советах, но и сами перспективы развития социальной революции и «конструирования» подлинно народной власти. Лояльные анархисты сотрудничали с большевиками не только на разных уровнях аппарата советской власти, в органах производственной демократии, но даже в органах госбезопасности. Внесистемные анархисты подвергли резкой критике ленинскую партию за отказ от радикальных либертарных деклараций дооктябрьского периода.

Анархисты надеялись в ходе дальнейшего развития «бунтарской стихии» в России перехватить политическую гегемонию из рук большевиков, при этом основная ставка делалась на «силу жизни и анархизма», которая кое-где (например, в ряде уездов Тверской и Алтайской губерний, Украины и Сибири, на Балтийском флоте) представляла собой целые территориальные и военно-политические анклавы, подконтрольные анархистам. Просматривалась прозрачная аналогия с тактикой большевиков в августе–октябре 1917 г.: подобно ленинцам накануне свержения Временного правительства, анархистские вожди утверждали, что вооружают своих сторонников в целях борьбы с буржуазией и контрреволюцией, однако на самом деле они нацеливались на ликвидацию «переродившейся» власти. Однако полной аналогии с предоктябрьским периодом 1917 г. не получилось: советское правительство решительно применило силу против анархистов, как в новой столице, так и на местах. Военное разоружение и активная политическая дискредитация анархизма оставила радикальным либертариям слишком мало возможностей для самостоятельной политики: анархисты должны были либо примкнуть к платформе одного из течений революционного государственничества, либо пытаться навязывать силой ультра-«либертарную» модель «массе», либо оказаться в роли «чистых» теоретиков.

В целом политический закат анархизма был обусловлен не только репрессиями со стороны большевистско-левоэсеровской власти, но и особенностями теории и практики анархистов – особенностями, которые вряд ли позволили бы им завоевать широкую популярность в массах. Принципиальной ошибкой анархистского течения стало приобщение его представителей к сфере государственнических отношений, превращение в силу, которая считает себя вправе распоряжаться судьбами народа. Анархисты по определению не могли стать успешным субъектом борьбы за политическую власть, поскольку это привело бы их (и на практике приводило) к полной потере идеологической идентичности. С другой стороны, организационные анархизма также не предусматривали целенаправленных действий по организации централизованно-властнических структур. Между тем, вопрос выживания Советской республики напрямую зависел от способности революционно-политической элиты создать эффективный механизм авторитарного распределения и управления всеми наличными общественными ресурсами. Анархисты с их призывами к ликвидации государственной власти вряд ли могли стать спасителями социальной революции от угрозы буржуазной контрреволюции.

Во втором параграфе «Левые неонародники» анализируется деятельность левых эсеров и максималистов в России после октября 1917 г. Большевики могли удержать власть лишь при условии хотя бы нейтрального отношения со стороны крестьянства и его демократических органов. Именно активная деятельность левых эсеров в этом направлении оказалась решающей для становления новой власти. Так, результатом политического соглашения между ленинской партией и левыми эсерами стало объединение временного Исполкома, избранного Чрезвычайным съездом Советов крестьянских депутатов (11–25 ноября 1917 г.), с ВЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов II созыва. Еще до закрытия Чрезвычайного съезда левые эсеры и большевики фактически договорились о создании правительственной коалиции. На II Всероссийском съезде Советов крестьянских депутатов (26 ноября –10 декабря 1917 г.) левосоциалистическому большинству, в котором доминировали левые эсеры, удалось добиться принятия резолюций о поддержке СНК, о согласии с ключевыми решениями Чрезвычайного крестьянского съезда и II Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов. Весомый вклад внесли члены ПЛСР(и) в советизацию власти на местах. Активно работали над укреплением советской политической системы и максималисты. Правда, роль представителей ССРМ в Советах была более-менее весомой лишь кое-где на губернском и уездном уровнях.

Левые неонародники и большевики выступили естественными союзниками в борьбе с органами буржуазно-демократической власти в центре и на местах. Важным стимулом межпартийного сотрудничества стали не только расчеты тактического характера, но и максималистские ожидания политически активных масс, жаждущих «здесь и сейчас» построить вольную и справедливую жизнь. Однако осложняющаяся и ухудшающаяся социально-экономическая и политическая ситуация в России предоставили левым сила слишком мало времени для либертарных инноваций. Уже в первые месяцы 1918 г. правящая коалиция призвана была решать проблему выживания российского общества, политических институтов. На новом историческом перепутье партнеры по левому блоку не сумели сохранить единства. Разлад между левосоциалистическими союзниками, а затем и распад коалиции большевиков и левых неонародников стал следствием целого ряда причин – одной из ключевых стало заключение советским правительством сепаратного мирного договора с Германией в марте 1918 г. Левые эсеры стремились не повторить печальный опыт «старой» эсеровской партии, которая именно потому и погибла, что «стала на путь оппортунизма» в погоне за государственной властью. Поэтому они готовы были легко расстаться с государственной властью во имя принципов «целостного, чистого, революционного социализма»⁶⁰. Подобно Ленину в 1917 г., левые эсеры и максималисты в 1918 г. активно используют либертаристскую риторику для жесткой критики внешней и внутренней политики правящей партии. Резкое неприятие левых неонародников вызвали меры большевиков по установлению продовольственной диктатуры и разжиганию классовой войны в деревне. Левые неонародники обоснованно увидели в комбедах авторитарную альтернативу крестьянским Советам. Проблемы, связанные с восстановлением подлинной народной демократии, оживленно обсуждались на II и III съездах ПЛСР(и), которые состоялись соответственно 17–25 апреля и 28 июня – 1 июля1918 г. При этом все более ожесточенной критике подвергается не только «капитулянтская» внешняя политика большевиков и «упрощенные меры» решения продовольственного вопроса, но и «безудержная централизация, увенчивающая систему бюрократических органов диктатурой»⁶¹. Левые эсеры поставили своей целью расширить поле советской демократии за счет тех слоев трудового народа, которые большевики относили к мелкой буржуазии и поэтому не собирались включать в систему «пролетарской диктатуры» в качестве субъекта политики. Кроме того, они поставили цель – ликвидировать советы народных комиссаров и передать законодательно-исполнительную власть, в соответствии с решениями Всероссийских съездов Советов, в руки исполкомов Советов.

Реформа органов исполнительной власти в случае ее осуществления серьезно укрепила бы властные позиции левых эсеров, поскольку на уровне губерний и уездов они во многих местах количественно не уступали и даже превосходили большевиков. При неустойчивом соотношении сил во властных структурах, на фоне активизации неподконтрольного «пролетарскому» государству крестьянского движения, левые эсеры и максималисты использовали все законные средства, чтобы склонить чашу весов в свою сторону. Жесткая борьба шла за каждый голос на съезде, за каждое место в исполнительных комитетах и других руководящих органах. Еще совсем недавно – весной и летом 1917 г. – большевики сами активно использовали либертаристскую тактику «изменения физиономии» Советов снизу, что уже к осени того же года позволило им занять завоевать большинство в ключевых органах советской демократии в России. Имея такой опыт, они не могли позволить своим политическим противникам, стать советской партией № 1, поэтому было сделано все, чтобы не допустить легального воплощения расширяющегося общественного влияния левых неонародников в монопольную государственную власть. Окончательное «выпрямление курса советской политики» левые эсеры надеялись осуществить на V Всероссийском съезде Советов. Они не сумели совершить «мирный» переворот путем завоевания большинства на съезде Советов, поэтому якобы решились на мятеж. На самом деле речь шла не об антисоветском перевороте левых эсеров, а, наоборот, о восстановлении радикально-революционных целей советской политики под эгидой левых эсеров. Не планируя военный мятеж, левые эсеры намеревались внести такие коррективы в расстановку классовоых и партийных сил в революционной России, которая была равнозначна подлинному перевороту – это и стало главной причиной разгрома левоэсеровских сил в столице, а затем и по всей стране.

Поздним летом и осенью размежевание в рядах левых эсеров приводит к необратимым центробежным последствиям: противники приспособления к «партийному централизму» большевиков на I Совете (август 1918 г.) и IV съезде ПЛСР(и) (октябрь 1918 г.) выступили против «вооруженной борьбы трудового крестьянства с пролетариатом» и в то же время указали, что «попытка правящей партии вооруженной рукой исказить волю трудящихся должна неизбежно встретить со стороны трудовых масс и партии л. с.-р., их представляющей, отпор всеми средствами»⁶². Менее «твердокаменные» левые эсеры в сентябре 1918 г. основали сразу две новые партии – Партию народников-коммунистов (ПНК) и Партию революционного коммунизма (ПРК), причем первые в своем стремлении к синтезу народничества и марксизма продвинулись так далеко, что уже в ноябре того же года в полном составе перешли в ряды большевистской партии.

Основной пафос трагедии левых неонародников заключался в том, что будучи проводниками идеалов аграрной («крестьянской») цивилизации, они стремились внедрять в структуру российского общества начала децентрализации и федерации, которые в условиях гражданской войны не были столь эффективными, как начала централизации и авторитаризма, на которые опиралась индустриальная («пролетарская») цивилизация и на которые делало ставку большевистское руководство. Получив мирную «передышку», большевистское правительство натолкнулось на проблему продовольственного обеспечения населения, которая приобретала все более острый характер по мере потери хлебных житниц на Украине, в Поволжье, на Северном Кавказе и в Сибири. Большевики сделали свой выбор в пользу близкой им индустриальной цивилизации, возглавив вооруженный поход голодающего «города» против «села» за хлебом и привлекая на свою сторону сельский «пролетариат».

Либертаризм левых неонародников, представляя собой фундамент для социалистических преобразований в более благоприятной исторической обстановке, в условиях межцивилизационных и межклассовых конфликтов, ареной которых стала Россия в 1917–1918 гг., оказался утопией. Поэтому в ходе развития революционного процесса в России многие левые эсеры и максималисты, вынужденно оказываются на «территории» авторитарно-централистских политических приоритетов – независимо от того, борются ли они с правящей партией старыми подпольными методами, сотрудничают с большевиками или непосредственно пополняют ряды РСДРП(б).

В третьем параграфе «Большевики на строительства “государства-коммуны”» анализируется деятельность РСДРП(б) в послеоктябрьский период. Захватив власть, большевики поначалу опираются на мощные либертарные устремления социальных «низов» – устремления, которые на «пролетарском» этапе российской революции представляют собой влиятельный фактор созидания новых общественно-политических отношений. Системообразующими элементами социальной структуры российского общества становятся как раз те самодеятельные организации, которые в период буржуазной демократии расценивались представителями правящей политической элиты как «анархическиие», «бунтарские». Осенью–зимой 1918 г., В.И. Ленин, ставший главой правительства, неоднократно выступает против «нелепого и гнусного» предрассудка, будто управлять государством и заниматься творческой организационной работой по созиданию социализма могут только особые чиновники, высшие классы⁶³. Эти установки стали руководством к действию для органов политической власти в советской России. На этапе становления «Красной республики» в России развивается социалистическая форма народоправства – народно-трудовая демократия, которая подразумевала ключевую роль трудовых слоев населения в органах самоуправления, периодическое и повсеместное применение принципов прямой демократии на разных уровнях общества, многопартийность с участием социалистов разных оттенков и анархистов. Даже в таких важных государственных учреждениях, как ВЧК и Наркоминдел, «коммунистическая прослойка» составляла чуть больше половины общего состава служащих. Еще более демократично развивался процесс советского строительства на местах. В деятельности органов советского управления и правосудия принимали активное участие сотни тысяч трудящихся, как членов различных партий, так и беспартийных. Это, конечно, было далеко от идеала поголовного участия трудового населения страны в управлении государством, однако советская демократия предоставляла представителям социальных «низов» намного больше возможностей «вхождения во власть», чем институты буржуазной парламентской демократии.

На определенном этапе развития российской революции либертаризм Советов и разного рода «правительств» на местах стал принимать формы самоуправства и сепаратизма, что в суровых условиях зимы–лета 1918 г. могло привести к поражению в войне и распаду России как единого общественного организма. Руководство РСДРП(б), ВЦИК и СНК преодолевает своеволие местных советских правительств, лишая их властных полномочий и создавая сеть «партийных центров», беспрекословно выполняющих директивы московского руководства, однако только после окончания гражданской войны большевикам удалось построить устойчивую и эффективную «вертикаль власти». Именно позиция миллионов низовых организаторов городской и сельской жизни становится решающим фактором осуществления первоначального ленинского проекта «государства-коммуны», поэтому все политические и хозяйственные проблемы революционного общества рассматриваются новой центральной властью сквозь призму либертарных устремлений масс.

Большевики, используя политические приемы народной демократии, укрепляют свой имидж социально-революционной партии и расширяют «политическую армию» большевизма за счет новых слоев рабочего класса. А рабочие, в свою очередь, получили возможность на законном основании создавать новые и укреплять существующие органы корпоративного самоуправления (органы рабочего контроля, фабзавкомы, профсоюзы и т.п.), превращая их в инструмент реального влияния на стратегию и тактику центральной власти в производственной сфере. Рабочие стали привилегированной социальной группой советского общества не только в политико-метафорическом, но и в правовом смысле: согласно первой Советской конституции 1918 г., норма представительства на съезды Советов разных уровней от городов и рабочих поселков была в 5 раз выше, чем от сельских территорий.

Серьезные коррективы вносятся в аграрную программу и крестьянскую политику большевиков, поскольку именно «мелкобуржуазная» масса на буржуазно-демократическом этапе российской революции превратилась в мощную антигосударственническую силу и сохраняла свой радикально-либертарный потенциал после прихода к власти большевиков и их союзников. В частности, большевики отказались от своего программного требования национализации земли и в «Декрете о земле» прокламировали передачу всех помещичьих и церковных земель в распоряжение народа при посредстве волостных земельных комитетов и уездных Советов крестьянских депутатов, «впредь до Учредительного собрания». Крестьянство в полной мере воспользовалось легальной возможностью перераспределить землю в соответствии со своими представлениями о социальной справедливости. Однако либертаристские представления крестьян о вольной жизни без помещиков, чиновников и «мироедов», наконец-то воплощающиеся в реальной жизни, столкнулись с насущными потребностями «рабоче-крестьянской» государственности, которая в условиях углубляющегося экономического кризиса и разрастающейся гражданской войны была вынуждена прибегнуть к авторитарным методам общественного управления.

Довольно быстро начались также трения между режимом «диктатуры пролетариата» и рабочим классом. Уже в начале 1918 г. обнаружилось, что либертаризм рабочих, создавший благоприятный политический и психологический фон для прихода к власти РСДРП(б), на новом этапе становится серьезным препятствием на пути к оформлению революционной государственности. Наиболее опасным для коммунистов стал тот факт, что значительные слои максималистски настроенных пролетариев стали прислушиваться к политическим силам, которые всерьез готовились к «третьей революции», т.е. анархистам и левых неонародникам. Однако второму Временному правительству – Совнаркому, в отличие от первого удалось устоять и превратиться в постоянную политическую величину, потому что активные рабочие и субъективно, и объективно оставались социальной опорой «диктатуры пролетариата» и заинтересованными исполнителями протосоциалистических преобразований в обществе. В принявшей острейшие формы войне за хлеб между «городом» и «деревней» именно большевики стали той направляющей и организующей силой, которая помогла голодающему пролетариату не только выжить, но и подчинить себе «мелкобуржуазную стихию». Кроме того, поражение большевиков в гражданской войне с «демократической контрреволюцией», за спиной которой оказались «белые генералы», означало бы для рабочего класса неминуемое превращение из субъекта политики, «гегемона», в эксплуатируемую массу. Что касается сельских тружеников, то они, получив летом и осенью 1918 г. возможность на собственном опыте сравнить особенности белой и красной диктатур, посчитали для себя более терпимой вторую, так как «чрезвычайщина», созданная большевистской продовольственной политикой и комбедами, выкачивала из деревни хлеб, но, по крайней мере, не покушалась на крестьянское распоряжение землей. Отношения между крестьянством и «пролетарской диктатурой» еще больше «выровнялись» после того, как VI Всероссийский съезд Советов в ноябре 1918 г. постановил ликвидировать комбеды.

Однако ценой относительной консолидации социальных сил на территории Советской России стал отказ от радикально-либертарных средств организации политических, производственных и иных отношений в пользу этатизации, централизации и усиления авторитарных начал. Четким показателем начала новой эпохи стали законы, принятые высшими органами советской власти осенью 1918 г.: постановление ВЦИК от 2 сентября о превращении Советской республики в военный лагерь, постановление СНК от 5 сентября о красном терроре, образование Комиссии использования материальных ресурсов как прообраза центрального планового органа (21 ноября 1918 г.), создание Совета рабочей и крестьянской обороны (30 ноября 1918 г.), решения которого имели обязательную силу для всех учреждений и граждан страны, и т.п. В этом же русле осуществлялась перестройка низовых звеньев советской и производственной демократии, которая выразилась в последовательной замене коллегиальности в управлении предприятиями единоначалием и стремлением взять Советы под полный контроль большевистских парторганизаций. При той широкой свободе местной инициативы и народного самоуправления, которая в рассматриваемый период лишь формально ограничивалась декретами «сверху», единая политическая и социально-экономическая структура Советской республики легко могла превратиться в сепаратистские анклавы, представлявшие легкую добычу для более сплоченных, авторитарно оформленных сил внутренней и внешней контрреволюции. Большевики, которые имели решимость не только выжить физически и политически, не только победить международную «буржуазию», но и осуществить социалистические преобразования в обществе по марксистской модели, прибегли к авторитарно-централистской модели «собирания земель вокруг Москвы», – модели, которая являлась вполне легитимным элементом их идеологической доктрины. Таким образом, в 1918 г. Россия делает рывок в «военный коммунизм», преображаясь из «оазиса свободы» в «военный лагерь».

В «Заключении» формулируются основные выводы и результаты исследования. Мы рассмотрели развитие социально-политических процессов в России, вылившихся в течение двух десятилетий в три крупномасштабных революционных кризиса, сквозь призму достижения отечественными леворадикальными партиями и организациями идеалов свободы и социальной справедливости. В этой связи мы выделили и проанализировали комплекс идей, сформулированных представителями отечественной левосоциалистической мысли. В ряду наиболее влиятельных идеологов российского освободительного движения были А.И. Герцен и М.А. Бакунин. Именно они в своих теоретических трудах 1840–1870-х гг. высказали ряд плодотворных идей, которые послужили основой для формирования идеологии либертарного социализма. В последующем эти идеи получили дальнейшее развитие в работах идеологов ведущих революционных направлений России – социал-демократического, неонароднического и анархистского. Наиболее существенной чертой либертаристской идеологии, получившие воплощение в ряде программных положений левых партий и организаций, являлось стремление к созданию оптимальных условий для раскрытия многомерного творческого потенциала человеческих личностей, добровольно объединившихся в самоуправляемые коллективы. В левом варианте либертаризма это подразумевает ликвидацию политического угнетения путем распределения общественной власти в широких слоях трудящихся, а также демонтаж механизма экономической эксплуатации за счет обобществления средств производства и передачи реального контроля над производством и распределением благ в руки самих производителей.

В конце XIX – начале ХХ вв. в России формируется партийная система, в рамках которой можно выделить различные течения либертаризма. Представителями радикального либертаризма оказались анархисты-коммунисты, которые в теории демонстрировали тотальное отрицание государства и централизованной политической власти. Умеренные либертаристы признавали безгосударственное самоуправление как отдаленный общественный идеал, но при этом предусматривали необходимость сохранения на переходный период централизованных политических структур, не стесняющих общественную свободу. Элементы либертарно-социалистической идеологии были весьма заметны в программных положениях ПСР, появившейся на рубеже 1901–1902 гг., и РСДРП, расколовшейся на II партийном съезде в 1903 г. на радикальное большинство и умеренное меньшинство.

Первая масштабная попытка объединения различных (партийно-интеллигентского и «стихийно»-массового) потоков освободительного движения в России происходит в 1905–1907 гг., в ходе Первой русской революции. Правящий политический режим сумел устоять и восстановить свою авторитарную власть над обществом, тем не менее, опыт революционного кризиса продемонстрировал потенциальные силы и возможности будущих участников борьбы за свободу.

Новый этап развития либертарного движения наступает в 1917 г. В феврале этого года в России происходит спонтанная массовая революция, в которой каждый класс, социальная группа, сословие увидели избавление от наиболее болезненных для себя лишений и проблем. После того как самодержавный политический режим был ликвидирован, после того как уже на ранней стадии социального переворота закладываются основы для созидания нового, свободного общества, в России начинается напряженная конкуренция между сторонниками различных либертарных проектов. При этом соперничество за право направлять революционные преобразования разворачивается не только между социальными «низами», приверженными традиционным ценностям мирского общежития, и «верхами», выступающими за последовательный прогресс и всеобщую эмансипацию, но и между различными идейными направлениями в «верхах», борющимися за преобладающее влияние в массах и в конечном итоге за политическую гегемонию в обществе.

В процессе расширения и углубления многовекторного социального движения в стране «крайняя левая» российской партийной системы – радикальные марксисты, левые неонародники и анархисты – действовали вполне солидарно перед лицом общего противника – буржуазно-демократического режима. Все течения левого радикализма объединяло общее стремление к ликвидации механизмов централизованного государственного управления и капиталистической эксплуатации и к созиданию на руинах «Власти и Капитала» свободного мира.

На подъеме либертарной социальной «стихии» большевики и их левые союзники без особых затруднений свергли Временное правительство, однако сразу же после Октябрьского революционного переворота 1917 г. освободительный максимализм социальных «низов» стал острейшей проблемой для новой власти. Большевики попытались оформить самостийный либертаризм трудовых слоев населения в ленинскую конструкцию «государства-коммуны», где не должно быть дифференциации верхов и низов ни в политике, ни на производстве, ни в общественной жизни, однако суровая действительность оказалась намного сложнее партийно-теоретических схем. Автономизация крестьянских общин и рабочих коллективов вынуждали новую, «пролетарскую», власть не только отложить на неопределенное время планы создания современного планового народнохозяйственного комплекса, но постепенно превращались в подлинные угрозы системного характера, что было особенно опасно перед лицом авторитарно-организованной международной контрреволюции.

Реальная опасность внутреннего и внешнего поражения заставила леворадикальное правительство Советской республики прибегнуть к авторитарным методам государственного управления, при этом происходит раскол в либертарном лагере – как «наверху» (между большевиками, с одной стороны, и анархистами, а затем и левыми неонародниками – с другой), так и «внизу» (между «городом» и «селом» и их различными фракциями). Отказ ленинской партии от либертаристских лозунгов имел свою непреложную логику (а также теоретическое обоснование в марксистском идеале «единой фабрики»), поскольку безграничная свобода социальной активности крестьянства в условиях углубляющегося системного кризиса оборачивалась трагической перспективой гибели от голода других, пролетарских, слоев, от имени которых совершалась революция. К осени 1918 г. вопрос стоял уже не о том, какая партия из левого политического спектра возглавит новую социальную революцию и продолжит осуществление либертарных преобразований в российском обществе, а о том, кто – «белые» или «красные» – сумеют создать эффективный авторитарный механизм управления и распределения скудными материальными ресурсами для того, чтобы сохранить право на существование и историческое будущее. Большевистская партия, в которой авторитарно-централистская традиция имела гораздо более глубокие идеологические и организационные корни, чем в других леворадикальных партиях, оказалась в наибольшей степени подготовленной к заданным жестоким условиям, именно ей пришлось заняться радикальной трансформацией либертарной социальной «стихии» в долговременную авторитарную систему «социалистической государственности».

На основе анализа конкретно-исторического материала, изложенного в данном диссертационном исследовании, мы считаем возможным дать развернутое определение «либертарного социализма» как совокупности теоретических разработок и социально-политических практик, нацеленных на освобождение как личности, так и коллективов от различных видов угнетения и эксплуатации. Наиболее существенными признаками либертарно-социалистического социально-политического проекта явились: 1) уравновешивание интересов личности и общества, сближение индивидуалистических и коллективистских начал в общественной жизни (на практике приоритетным, как правило, оказывался коллективистский компонент); 2) осуществление социально-революционных преобразований во имя народа и силами самого народа; 3) ликвидация политического угнетения в обществе посредством распределения властных полномочий в широких слоях трудящихся (при этом, в отличие от анархизма, данная идеологическая тенденция допускает использование инструментов централизованной политической власти); 4) устранение самой возможности эксплуатации человека человеком за счет обобществления средств производства и передачи реального контроля над производством и распределением материальных и духовных благ в руки самих производителей; 5) эволюционное развитие общества в течение достаточно длительного периода от антибуржуазной революции до осуществления принципов антиавторитарного социализма.