М. А. Мунтян, д и. н., профессор

Вид материала

Документы

Содержание I. Основные подходы в трактовке наций. Другой образец идеи и практики формирования нации исходил из ее признания в качестве органической общности, спаянной общей для л Нации-государства: прошлое, настоящее и будущее

Подобный материал:

• Федеральное агентство по образованию Государственное образовательное учреждение Высшего, 4583.66kb.
• М. А. Мунтян, 195.06kb.
• М. Д. Хуторской, В. П. Зволинский, А. А. Рассказов мониторинг и прогнозирование геофизических, 3335.7kb.
• С этой ссылки можно взять фото, 2277.05kb.
• Платоновские чтения Материалы XIII всероссийской конференции молодых историков г. Самара, 3309.31kb.
• М. А. Мунтян история мировой политической мысли семинар, 41.09kb.
• Программа международной конференции «Теория операторов, комплексный анализ и математическое, 269.19kb.
• М. А. Мунтян мировая политика программа, 469.58kb.
• Сквозная программа учебных и производственных практик методическОе указаниЕ для студентов, 597.46kb.
• Мунтян М. А. Политическая власть, 258.42kb.

М.А. МУНТЯН, д.и.н., профессор

НАЦИОНАЛИЗМ И ЕГО СУДЬБА В МЕНЯЮЩЕМСЯ МИРЕ

(теоретические аспекты)


Один из крупнейших американских теоретиков международной политики Пол Рейнш утверждал в самом начале XX века: “Если мы бросим взгляд на историю мирового развития, начиная с эпохи Возрождения, то обнаружим один принцип, вокруг которого может быть гармонично сгруппировано огромное количество фактов; этим принципом является национализм. С тех пор, как были оставлены средневековые идеалы мирового государства, этот принцип является краеугольным камнем подлинной государственности”. Для Рейнша национализм – не просто позитивный и конструктивный элемент внутренней и внешней политики, но, в сущности, ее самый фундаментальный фактор, ее основа¹ Двадцатое столетие по мнению многих аналитиков стало настоящим “веком национализма”. “Двадцатый век является первым периодом в истории, - писал, в частности, Ганс Кон в середине столетия, - когда все человечество приняло одну одинаковую концепцию национализма”².

Национализм как идеология и политика играл исторически прогрессивную роль в становлении национальных государств, в разрушении колониального мира после второй мировой войны. Однако в ХХ веке национализм деструктивный, разрушительный, сопровождающийся ненавистью к чужому в виде нацизма и разного рода милитаризмов, сепаратизмов и шовинизмов отодвинул на второй план национализм творческий, созидательный. Направленный против других народов, такой национализм несет угрозу не только для “противника”, но и для собственного общества, поскольку “идолопоклоннически” превращает национальность в верховную и абсолютную ценность (Н.А. Бердяев), которой подчиняется вся жизнь, культивирует чуть ли не зоологическое отношение к человеку при попытке выработать и сохранить “чистую расу”. Националистические “вывихи” в политике и организации социальной жизни превратили национализм в “чуму ХХ века”, придал этому понятию устойчиво негативное содержание. В научной литературе и политической практике стали проявляться тенденции неприятия этого социального феномена как пережитка прошлого, не вписывающегося в процессы современного мирового развития, деформирующего, искажающего, тормозящего его. Вместе с тем появилось желание раз и навсегда “решить” весь комплекс социально-политических вопросов, относящихся к межнациональным отношениям, что для ряда стран обернулось настоящей катастрофой.

Национализм демонстрирует необыкновенную живучесть и в наш век глобализирующегося мира, где объективные процессы срастания человечества в единый организм вроде бы не оставляют ему места и когда просвещенная современность пытается отвергать, вопреки реалиям мирового развития, его способность позитивно влиять на историю людей. Для науки и политики важно знать: является ли национализм только лишь реликтом истории, злой тенью прошлого в современном меняющемся мире, или же человечество продолжает нуждаться в его цивилизованных формах для обеспечения благоустроенных апартаментов для всех народов мира в ближайшем или более отдаленном будущем; кто прав: Энтони Смит, считающий, что “национализм сегодня представляет собой легитимизирующий принцип политики и создания государств”, что “никакой другой принцип не пользуется сопоставимой лояльностью человечества”, или же Фазиль Искандер, для которого национализм также нелеп, как “геометрия для блондинов”, позволяющая “сбросить шлак отрицательных эмоций”³? Для более или менее аргументированного ответа на этот вопрос придется обратиться к анализу того, что скрывается за:

а) понятиями нации, нации-государства;

б) феноменом национализма;

в) ролью, которую нации и национализм играли и играют во внутренней и в международной политике,

г) спецификой и тенденциями современного мирового развития;

д) абрисами той исторической эпохи, в которой происходит становление постиндустриальной цивилизации человечества.

^ I. Основные подходы в трактовке наций. Исторически термин “нация” (от лат nascor – рождаться, natio – племя) использовался еще в Древнем Риме для обозначения небольших народов. При этом он применялся наряду с термином греческого происхождения “этнос”, обозначавшим племя (общность людей), объединенных родством, сходством, языком и территорией. Впоследствии “нация” в основном стала употребляться для характеристики результата слияния нескольких этносов, произошедшего в результате миграции, захвата территории или объединения земель. В разных ситуациях термин “нация” может означать и этническую общность, и все население государства, а в английском языке он может еще и характеризовать государство. Такое положение привело к тому, что в трудах некоторых современных научных школ и даже международных документах понятия “нация” и “этнос” используются как синонимы. Современное понимание нации, непосредственно связываемое с государственностью и гражданской идентичностью, родилось во времена Французской революции XVIII века и отражало начавшийся процесс формирования национального самосознания. Наряду с развитием теоретических представлений, признающих нацию в качестве специфического и весьма значимого политического актора, существуют и точки зрения, согласно которым нация является выдумкой, фикцией. К. Поппер и его последователи⁴, в России группа современных ученых (В. Тишков, Г. Здравомыслов)⁵ рассматривают нацию в качестве метафорического отображения этнокультурной реальности.

Несмотря на обилие теоретических трактовок нации в социально-политической мысли, в настоящее время можно говорить о преобладании двух основных теоретических подходов к ее пониманию. Приверженцы первого рассматривают нацию в качестве результата сознательной деятельности того или иного субъекта – интеллектуальной элиты, культивируемой государством солидарности и т.д. Эрнест Геллнер, Эрик Хобсбаум считают, что нации своим происхождением обязаны деятельности государства⁶. Такое понимание нации утверждало формулу “один народ – одна территория – одно государство”, которая служила ориентиром формирования национальной государственности в Европе XIX века, но на деле возникавшие государства в большинстве своем были полиэтничными.

^ Другой образец идеи и практики формирования нации исходил из ее признания в качестве органической общности, спаянной общей для людей культурой. Здесь на первый план выдвигались язык, традиции и обычаи, акцентирующие внимание на общности происхождения, факторах кровного родства, в связи с чем нация может быть охарактеризована как объективно сложившаяся общность людей, которая обладает вполне определенными интересами и существование которой не зависит от чьих либо сознательных действий. Для Отто Бауэра, известного немецкого ученого второй половины XIX в., нация представляла собой группу лиц, характеризующихся “общностью территории, происхождения, языка, нравов и обычаев, переживаний и исторического прошлого, законов и религии”⁷. Макс Вебер, в свою очередь, рассматривал нацию как анонимное сообщество людей, принадлежащих к одной культуре. При таком понимании консолидация нации происходила по мере овладения и осознания людьми групповых ценностей в качестве ведущих ориентиров, систематизирующих их видение мира. Предполагалось, что даже представители различных этносов, освоивших и руководствующихся одной и той же системой ценностей, могут рассматриваться как представители одной нации⁸.

В рамках этого подхода создал свою оригинальную теорию этногенеза Лев Николаевич Гумилев. Он предложил рассматривать этнические общности с точки зрения наличия в них двух форм движения – биологической, включавшей в себя воздействие географического ландшафта, культурных факторов, взаимоотношений с соседями, и социальной, предполагающей наличие особого источника развития. Под ним подразумевалась пассионарность, проявляющаяся в концентрации человеческой энергии и в поведении конкретных людей, задающих тон и направление развития данной общности. “Люди объединяются по принципу комплиментарности, - писал он. – Комплиментарность – это неосознанная симпатия к одним и антипатия к другим. Внутриэтническая комплиментарность, как правило, полезна для этноса, является мощной охранительной силой. Но иногда она принимает уродливую, негативную форму ненависти ко всему чужому; тогда она именуется шовинизмом”⁹.

Особая позиция сложилась в марксизме, интерпретировавшем нацию как специфическую общность, обладавшую вторичным по отношению к классам значением, а национальный вопрос представлявшем в качестве составной части классовой борьбы в период капитализма. Место той или иной нации в жизни общества определялось в зависимости от степени ее политического самоопределения. Соответственно национальные общности подразделялись на те, которые способны к государственной организации (собственно нации) и те, которые еще не готовы к такого рода организации собственной жизни (народности). В советской обществоведческой традиции под нацией чаще всего понимали определенную ступень в развитии народа (этноса), историческую общность, результат развития капиталистических общественных отношений, приводящих к экономическому, территориальному, культурному, языковому и социально-психологическому единству определенной совокупности людей, стремящихся обеспечить интересы своего дальнейшего независимого развития с помощью обособленного национального государства¹⁰.

Современная отечественная литература по национальным вопросам склонна разделять вывод о том, что все многолетние дискуссии о содержании термина “нации” оказались малоплодотворными. “До сих пор, - пишет профессор В.А. Тишков, - наша обществоведческая мысль пытается найти новую дефиницию взамен известной формулировки (И.В. Сталина – авт.). А может быть, выход их теоретического тупика – в отказе от термина “нация” в его этническом значении и сохранении того значения, которое принято в мировой научной литературе и международной политической практике, то есть нация – это совокупность граждан одного государства? В самом деле, ООН объединяется не как этно-нации, а как нации-государства. Это нормальный подход, приемлемый для большинства населения мира”¹¹. Отечественные авторы стали разводить понятия нации и этноса, подчеркивая, что первое шире второго: нация – это не обязательно люди одного этнического происхождения, а все те, кто относится к данному государству как к своей родине. “Нация, - отмечает В.Б. Иорданский, - не просто исторически особая форма развития этноса, но и в некотором роде его диалектическая противоположность”. Этнос как форма существования социума складывался в глубине веков. Когда же “в ходе социальных революций, - поясняет ученый свою мысль, - вчерашние подданные, отчужденные от дел страны, превращаются в полноправных граждан, распоряжающихся ее судьбами, тогда и происходит метаморфоза этноса в нацию”¹².

Узко этнический подход к нации подвергается сомнению, подчеркивается важность общесоциологического взгляда. “Прежде всего нация, - утверждает В.Б. Иорданский, - это внутренне противоречивое, динамичное, демократическое сообщество граждан, этнически зачастую неоднородное, но группирующееся вокруг одного этноса; обладающее принятым в качестве средства внутринационального общения национальным языком при локальном распространении других языков; лишенное в ряде случаев собственного пространства, однако чаще всего располагающее национальной территорией, которая включает анклавы, заселенные другими национальностями, и образует анклавные вкрапления на чужой территории; создающее культуру, представляющую органический сплав культур, сплотившихся в сообществе народов”¹³. В отечественной научной литературе находит свое отражение сложное сосуществование двух понятий нации - как согражданства (гражданской нации) и нации как этнической общности (культурной или этнонации). В России на основе доктрины “многонационального народа” и практики этнического федерализма культурные нации обладают политической и эмоциональной легитимностью. Но и в Российской Федерации, и в большинстве постсоветских государств понимание необходимости перехода на позиции идеологии гражданской нации начинает утверждаться наряду или вместо этнического национализма титульных наций (в России – на уровне регионов), который продолжает сохранять мощные позиции в общественно-политическом дискурсе и служит средством обеспечения приоритетного доступа к власти. Р.Г. Абдулатипов связывает нацию с этносом, описывая ее как совокупность людей, ощущающих и осознающих этническое родство, использующих “политическую организацию, называемую государством”, для обеспечения собственного выживания¹⁴.

В странах Запада сложившаяся концепция понятия “нация” признает единственно законным определение национальной принадлежности как гражданства, все остальные способы национальной идентификации относятся к личной компетенции каждого индивида. Под нацией как согражданством понимается “совокупность граждан, демократически управляющих своим государством и имеющих равные права, не зависящие от цвета кожи, языка, религиозных убеждений, происхождения или обычаев бытового поведения”¹⁵. Становление таких наций совпадает с возникновением гражданского общества. В ходе и в результате этого процесса этнические различия между подданными одного и того же государства становятся фактором менее значимым, чем, например, различия экономические. Государственное устройство нации, понимаемой как согражданство, может иметь целый ряд вариантов, но, как показывает мировой опыт, оно не предполагает административно-территориальных единиц, образуемых по этническому принципу.

В зависимости от того, с какими фундаментальными сторонами жизни людей связывается возникновение нации как общественного феномена, какими критериями обусловливается ее бытие, какие ценности структурируют ее внутреннюю жизнь и лежат в основе отношений с другими нациями зависят направленность и содержание ее политической доктрины, обычно связываемой с понятием национальной идентичностью. Известно, что историю любой страны делают люди, которые в своем поведении руководствуются, среди прочего, и представлениями о самих себе, о том. к чему они призваны, чему служат, что должны из себя представлять, над чем работать, чего добиваться. Можно утверждать, что человек постоянно всей жизнью приводит в соответствие свой идеальный образ (чем он хочет быть или хотя бы казаться) и свое фактическое состояние (точнее, то, что чем он себя считает в настоящее время), ликвидируя несоответствие между ними. В этом поле жизненного напряжения на уровне всей нации и действует национальная идентичность, задавая вектор национального развития. Национальная идентичность – это заданный национальным мировосприятием и национальной историей, определяемый основной идеей, которой живет нация в данную историческую эпоху и потому приемлемый для большинства ответ на вопрос о сущности своей нации, ее месте, роли и задачах в мировой истории и идеальных формах ее существования. Национальное государство более или менее корректно переводит эти идеальные формы на язык политики как искусства возможного в конкретных условиях реального мира.

2. ^ Нации-государства: прошлое, настоящее и будущее. Практически во всех случаях понятие нации связывается с государством, которое возникает как результат национального самоопределения. Оно квалифицируется А.Д. Богатуровым как “реализация этносом природного инстинкта к приобретению максимально благоприятного положения по отношению к окружающей среде, главнейшими образующими которой являются другие этносы, их государственные образования, а также природные ресурсы”. Ученый подчеркивает, что в данном случае речь действительно идет не об оптимальных, а именно о максимально благоприятных условиях, о стремлении к избыточности национального самоутверждения (иначе говоря, к экспансии за счет других народов и этносов), что изначально предопределяет конфликтную природу межнациональных отношений¹⁶.

Понятия нации и государства в общественно-политической литературе нередко путают. Нация – в первую очередь социологический термин, определяющий большую группу людей, которая характеризуется сознанием своего единства и желанием жить сообща в силу родственного происхождения, лингвистического сходства, общей культуры и географической близости. Понятие нации носит не политический, а социальный характер. Принято считать, что этническое происхождение – самая общая характеристика, объединяющая нацию. Тот факт, что этничность – основа не только национальности, но и нации, не означает, что люди обязательно должны быть родственниками по крови, чтобы входить в одну нацию. И наоборот, люди, принадлежащие к одной этнической группе, могут проживать в разных государствах и принадлежать к различным нациям. Единственной характеристикой, которая в равной степени присуща и государству, и нации является народ, создающий данное государство, объединяющийся вокруг него и отождествляющий себя с ним. В рамках государства представители разных этносов начинают столь тесно взаимодействовать друг с другом, что превращаются в нацию, а само государство становится нацией-государством.

Макс Вебер считал нацию категорией прежде всего политической, которая может быть определена только по отношению к государству, то есть он исходил при определении нации из ее понимания как согражданства. Как “сообщество чувства” культурного и политического единства нация может находить и находит свое выражение в национальном государстве и потому стремится к созданию такового. Нация-государство представляет собой сочетание особой политической формы национально-территориального суверенитета и культурной (языковой и/или религиозной) однородности какой-либо человеческой общности. Эта модель государства возникла вначале в Европе, а затем была перенесена в другие регионы мира.

“Несомненно, национальные государства в том виде, в каком мы их знаем, - писал в своей книге “Вступая в двадцать первый век” Пол Кеннеди, - образования сравнительно недавние. Впервые появившиеся в виде “новых монархий” в начале истории современной Европы, например Испания, Франция и Англия. В свете сегодняшнего аргумента о том, что народ все больше отходит от национальных правительств и обращается либо к транснациональным, либо к субнациональным институтам для достижения своих целей, иронией звучит напоминание о том, что монархии начального периода современной истории возникли из пестрых лоскутных герцогств. Княжеств, свободных городов и других местных автономий, таких, как Бургундия, Арагон и Наварра, которые затем были подчинены центру. Укрепив свое внутреннее положение. Национальные государства выступили против таких транснациональных институтов. как папство, монашеские и рыцарские ордены и Ганзейская лига, причем последняя представляла собой своего рода многонациональную корпорацию… По мере эволюции современная нация постепенно обрела основные черты, привычные нам… “Идеальный” тип государства составлял единый географический регион, например, Франция и Швеция. Такое государство имело общепризнанные национальные границы, которые со временем все больше и больше подпадали под надзор государственных служащих: таможенников, пограничной полиции и иммиграционных властей. Оно вместе с другими национальными государствами признавалось в международном праве и дипломатии в качестве “суверенного” - выше его ничего не было, - что вряд ли удивительно, поскольку право состояло из норм, которые страны – во всяком случае, в принципе – соглашались соблюдать. В каждом государстве появились свои символы (флаг, гимн, исторические деятели и события, государственные праздники) для укрепления сознания национальной принадлежности. По мере того, как образование принимало национальную окраску, в учебном плане, кроме общих предметов – математики, естественных наук, географии, - появились и другие дисциплины (особенно история), которые в основном изучали свою страну. Национальные языки постоянно посягали на региональные: бретонский, уэльский, каталонский, хотя сопротивление зачастую было сильным и решительным…

Две большие “тотальные войны” нашего века (XX – авт.), в которых участвовали промышленно развитые экономические системы и которые были организованы современными бюрократиями, казалось, свидетельствовали о триумфе национальных государств. Даже либеральные, демократические системы настаивали на обязательной воинской повинности. Требовалась полная лояльность граждан; вести дела с врагом было равносильно предательству; вся торговля, которая велась до войны, была заморожена. В условиях. Когда втянувшиеся в войну государства старались выжать из народа максимальную производительность, промышленность и капиталовложения, денежные операции и даже забастовки были поставлены под контроль. Первая мировая война породила паспортную систему – доказательство национальной принадлежности личности. Однако, что интересно. Государство могло отменить ее. Если бы сочло необходимым. Во время второй мировой войны стали учитывать “валовый национальный продукт” (ВВП) - экономический прием, позволяющий государству полностью контролировать производственную деятельность. В ходе обоих конфликтов правительства постепенно усилили контроль над информацией. Даже великие произведения искусства использовались для пропаганды национальных интересов и решимости, примером чего служит патриотическая интерпретация шекспировской драмы “Генрих V” Лоуренсом Оливье и Восьмая симфония Шостаковича. После 1945 года эти тенденции несколько слабли в экономической области, но продолжали процветать в политической жизни”. После 1945 года эти тенденции несколько ослабли в экономической области, но продолжали процветать в политической жизни”¹⁷.

В последние десятилетия ХХ века, когда человечество начало втягиваться в новую, постиндустриальную эру своего развития, господствовавшая модель нации-государства стала подвергаться сомнениям в трех основных направлениях:

- все больше распространяются различные схемы и механизмы наднациональной политики, растет важность глобальных проблем (экологических, энергетических, сырьевых, связанных с терроризмом и наркотиками и др.), что способствует укреплению надгосударственных структур, межправительственных организаций (ООН, СБСЕ, ЕС и т.д.), международных неправительственных объединений;

- усиливается транспарентность (прозрачность) государственных границ;

- высокоразвитое сознание и огромная информированность современного человека побуждают его к высвобождению из-под традиционного государственного контроля и к участию – уже в качестве “гражданина мира” – в поддержке различных форм самоуправления, в альтернативных движениях, которые нередко тоже становятся транснациональными.

Для многих аналитиков национальное государство как главный актор внутриполитических и международных дел прошлых веков не только теряет часть своих контрольных функций в экономике и политике, но и оказывается слишком громоздким для решения региональных проблем и слишком малым и слабым для преодоления негативных сторон глобальных вызовов современности. В некоторых концепциях оно представляется даже “лишним” в условиях глобализирующегося мира. А.Д. Богатуров пишет в этой связи об упреках скептиков, связанных с нацией-государством, что они справедливы в четырех случаях:

1) они имеют право сомневаться, нужно ли оно в условиях, когда каждый гражданин напрямую обратиться, защищая свои права и интересы, в международные правозащитные, судебные и другие органы – от Международной амнистиции до Международного суда;

2) они правы, когда считают, что в Западной Европе убедительно звучат слова о необходимости защищать не всесильное государство от людей, а наоборот;

3) на их стороне правда, когда они постулируют, что надгосударственные и транснациональные субъекты (международные финансовые институты и ТНК) действительно обладают ресурсами, которые намного превосходят возможности большинства государств, в связи с чем их суверенитет, в первую очередь экономический, становится фикцией;

4) они вправе полагать, что “обычное” государство не способно регулировать межэтнические отношения, которые успешнее разрешимы в рамках надгосударственных общностей.

Но этот же автор подчеркивает, что адепты таких подходов не правы в тех случаях, когда речь идет о слаборазвитом мире, так как “у идеи отмирания государства нет прочной основы” в странах с нестабильной и опасной ситуацией. Здесь потребность граждан в защите от государства по-иному, чем в развитых странах, соотносится с их защитой при помощи государства, а его ослабление ведет к прекращению самого развития и распаду объединяемого им социума¹⁸.

А.М. Салмин полагает, что глобализация “бросает очередной вызов исторически сложившимся национальным государствам”, видя в этом выхове пять составлющих: во-первых, происходит процесс так называемой “экономизации” политики. В нормальной, не кризисной обстановке “экономический блок” с его мотивациями, логикой, повседневными интересами выходит на первый план общественной жизни. Традиционные представления о важности военной мощи и политического влияния сохраняются, но этих факторов становится уже недостаточно, чтобы гарантировать место в верхней части мировой “табели о рангах”; во-вторых, возникновение глобальной экономики ограничивает для подавляющего большинства национальных правительств возможность вмешиваться в регулирование экономических процессов. Механизмы реального управления экономикой все в большей степени оказываются в руках наднациональных сообществ, международных и национальных неполитических организаций, а также немногих, отнюдь не слабеющих на фоне глобального развития, правительств наиболее могущественных стран, в первую очередь США, но также Японии, Китая; в-третьих, государство, в новом историческом контексте ограниченное в своих возможностях, вынуждено отказываться от некоторых прежних функций в пользу гражданского общества. Так, оно уступает часть политической инициативы экономическим субъектам и неправительственным организациям – национальным и международным, которые все чаще способны навязывать свою волю как самим государствам, так и межгосударственным организациям; в-четвертых, утрата национальными правительствами большинства стран многих рычагов управления экономикой, а также тем, что раньше относилось к сферам внешней политики и национальной безопасности, неизбежно ведет к ослаблению их роли в качестве “главных управляющих” на территориях самих национальных государств, где на первые роли выдвигаются органы региональной и местной власти; в-пятых, в области международного права в течение ХХ века произошел важный сдвиг от признания доминирующего принципа национального суверенитета (и, соответственно, безопасности государства) к признанию таковым принципа суверенитета народа (и, соответственно, безопасности граждан). Неполная ясность положений международного права в области теории суверенитета и ее противоречивое воплощение в нормах положительного права создают почву для противоречий и конфликтов нового поколения, допуская вмешательство, в том числе и с помощью вооруженных сил, во внутренние дела суверенных государств, особенно тех, которые признаются “несостоятельными”¹⁹.

Неожиданный удар по антиэтатистским концепциям многих аналитиков нанес в 1997 году Всемирный банк. “Далеко идущие изменения в глобальной экономике вынуждают нас вернуться к базисным вопросам о государстве: какова должна быть его роль, что может делать и что не может делать и как действовать наилучшим образом?” – так сформулировал задачи, поставленные перед докладом “Государство в меняющемся мире“, директор Всемирного банка Дж. Вульфенсон. Во вступительном слове к докладу он подчеркивал: “Многие думали, что последней точкой этих реформ (по либерализации мировой экономики – авт.) является минималистское государство. Подобное государство не причиняет вреда, но не может принести и большой пользы. История настойчиво повторяет, что хорошее правительство – это не роскошь, а жизненная необходимость. Без эффективного государства устойчивое развитие – и экономическое, и социальное - невозможно”²⁰. Академик РАН Н. Симония отмечал в этой связи, что публикация доклада МБРР вызвала в западной прессе оживление, ибо всем стало интересно: ”Как МБРР, на протяжении не одного десятилетия прилагавший невероятные усилия, чтобы убедить всех в ненужности и даже особой вредности вмешательства государства в экономическое развитие, теперь пишет о важности государства и выступает против чрезмерной “минимизации” роли государства?!”²¹.

В XXI веке аналитиками прогнозируется дальнейшее изменение функций традиционных наций-государств и рост влияния их исторических соперников – регионов, крупных городов, региональных группировок, бизнеса, представленного транснациональными корпорациями и т.п., что обусловлено, помимо прочих обстоятельств, еще и нарастанием процессов глобализации. Вместе с тем его роль в политике, в том числе и мировой, будет оставаться значительной, по определенным направлениям она даже возрастет, так как государство продолжает оставаться единственным ответственным перед нацией органом, реализующим ее “общее благо”, прежде всего, исторический континуитет в национальной полифонии современного мира. Известная реабилитация национального государства в мировой литературе последних лет в концентрированной форме проявляется в концепциях неоэтатизма. Интересную и достаточно эвристичную точку зрения в этой связи высказал российский исследователь М.А. Чешков. Старый и новый этатизмы различаются, по его мнению, следующими параметрами;

а) организационными механизмами – старый этатизм предпочитал механизмы управляющему, новый отдает предпочтение механизму направляющему;

б) старый этатизм имел субъектом рационально-легальную администрацию, в сознании которой государство считалось высшей и абсолютной ценностью - само по себе или как носитель общественного блага и общественного интереса. Субъектом же неоэтатизма выступает широкая социальная коалиция, включающая администраторов, предпринимателей, лиц среднего класса, построенная на принципах открытости. В сознании этой коалиции государство выглядит лишь как один из факторов социальной организации, равноположенный негосударственным акторам и силам;

в) межгосударственные отношения в рамках старой государственности строились на принципе абсолютной суверенности и признании государственного суверенитета как высшей ценности нормативного порядка, чему в реальности “соответствуют” отношения господства, неравенства, гегемонизма. Международные отношения с возникновением неоэтатизма включают в себя принцип относительного или “мягкого” суверенитета, производного от международного права, а также тенденцию к смягчению неравенства между акторами международной жизни;

г) старый этатизм предстает как тотальность в том смысле, что в ней власть публичная и частная либо слиты, либо разделены институционально и связаны отношениями первичности-вторичности. В неоэтатизме власть публичная отделена от власти частной (или социальной), а власть государственная – от власти политической, а связаны все они отношениями взаимообусловленности и равноположенности;

д) прежний этатизм ориентировался на подлдержку корпоративных образований как основных единиц социума, не признавая этой роли за индивидами и его групповыми объединениями, в то время как неоэтатизм не имеет “привилегированных” субъектов, ориентируясь на равноположение индивидов, корпораций, которые не столько детерминируются, сколько обусловливаются государством;

е) отношения старого этатизма с природой были отношениями господства-подчинения (как и отношения к единицам социума), неоэтатизм же ориентируется на такое развитие, в ходе которого воспроизводится и поддерживается равновесие социума и его природной среды (стратегия устойчивого развития). Квинтэссенция неоэтатизма может быть выражена следующим образом: в данной связке государство. Организуя социум, действует посредством механизмов не детерминации, а обусловливания, имея своими партнерами разнородные и равноположенные единицы социума. В свою очередь, отношения социума с природой строятся на принципе сбалансированности или устойчивого развития²².

Национальное государство действительно отдает часть своих прерогатив внутренним регионам и наднациональным органам и организациям регионального и мирового уровня, но оставляет за собой центральные позиции и преимущества в решении таких задач, как:

а) обеспечение общественного порядка и национальной безопасности;

б) предоставление гражданам социальных услуг;

в) регулирование рынка в интересах общества;

г) поддержание и развитие транспортной инфраструктуры;

д) контроль добычи природных ресурсов;

е) регулирование миграции;

ж) ответственность за демократические ценности и институты;

з) решение внутренних этнических проблем и т.д.

Современные глобализационные процессы меняют роль государства в экономике, его отношения с независимыми хозяйствующими субъектами. Из самостоятельного игрока на экономическом поле оно все больше превращается в арбитра. Но в условиях, когда экономика становится все более мобильной, обостряется конкурентная борьба за создание наилучших условий для размещения производств и привлечения инвестиций, у государства появляются все большие возможности воздействовать на национальную экономику, создавая для нее наиболее благоприятные и привлекательные рамочные условия²³. “В настоящее время мир представляет собой сложное переплетение национально-государственных экономических пространств и транснациональных экономических систем, - пишет В.В. Соколов. – Несмотря на прогресс таких систем и ограничение возможностей национального государства влиять на их деятельность, настаивать на его отказе от попыток влиять было бы нерационально. Национальное государство на сегодняшний день является наиболее развитой формой общественного договора, в рамках которого люди могут до известной степени влиять на условия своего существования. В руках национального государства остаются рычаги, с помощью которых оно призвано находить баланс между интересами различных групп населения. Поддержание самого процесса функционирования национального хозяйства как относительно автономной системы в кризисные моменты бывает необходимым. Хотя оно, возможно, и не “эффективно” с точки зрения апологета “выравнивания условий хозяйствования посредством свободной конкуренции”, социальные последствия его обрушения будут столь масштабными, что одной страной, в которой произошел крах, не ограничатся. Наконец, важной функцией государства является содействие формированию технологических систем, с одной стороны скрепляющих воедино национальное хозяйство, а с другой – объединяющих его с внешним миром, обеспечивая ему по возможности благоприятную позицию в мировой экономике”²⁴.

Роджер Скрутон, английский философ и культуролог, бывший советник премьер-министра Маргарет Тэтчер, в своей книге “Запад и остальной мир. Глобализация и террористическая угроза” (2002) с несколько иных позиций защищает жизненность национального государства. Сложившись на Западе, оно стало “не просто собранием индивидов. Оно есть моральная и легальная личность”. Нацию-государство можно восхвалять и обвинять, ненавидеть и любить. Оно объединяет людей в своего рода корпорации, чьи решения и действия они разделяют. Политический процесс превращает индивидов в граждан, а государство в коллективное выражение их образа жизни. Следовательно, государство, по Скрутону, это “корпоративная личность”, в которую в той или иной степени вовлечены все граждане, но действия этой “корпоративной личности”, конечно, не индивидуальны. “Форма корпоративного агентства, учрежденная западными политическими системами, - пишет британский консерватор, - не встречается больше нигде в мире. Государства не западного мира являются безлисчными организмами, машинами в руках своих правителей”. В изображении Скрутона Европейский союз подрывает устои западной цивилизации, “ыстро разрушая территориальные юрисдикции и национальные лояльности, которые со времен Просвещения формировали базис европейской легитимности. Общеевропейское государство, по его мнению, вообще не имеет под собой сколько-нибудь прочной основы, поскольку отсутствует “”панъевропейская лояльность”, а новый вид “дополитической лояльности”, коренящийся в чувстве “общего дома и в связях населяющих его поколений, ЕС не создает.²⁵”

Скрутон отрицательно относится к глобализационным процессам. “глобализация в глазах ее адвокатов, - пишет он, - означает свободу торговли, растущее процветание и быструю эрозию деспотических режимов под натиском требований о свободе. Однако в глазах ее критиков она означает потерю суверенитета наряду с масштабным экономическим и эстетическим уроном”. Глобализация в его оценке - не просто экспансия коммуникаций, капиталов и торговли на земном шаре. Она означает переход социальной, экономической, политической и судебной власти к глобальным организациям, не находящимся под суверенной юрисдикцией и не подчиняющихся законам тех или иных территорий. Рост транснациональных организаций, уверен Скрутон, - заслуживающий сожаления побочный продукт отречения от свободы. Западная цивилизация, по его мнению. основана на “идее гражданства, которая вовсе не глобальна, а коренится в территориальной юрисдикции и национальной лояльности”²⁶. Ученый прошел мимо парадокса, заключающегося в том, что глобализация, делая все более условными государственные границы, способствует подъему национального самосознания во всех уголках планеты, что ведет к умножению государств в современном мире.

При создании ООН в 1945 г. в ней было представлено 51 государство, в настоящее время – 191. Еще более двух десятков государственных образований существуют de facto, но не признаны международным сообществом de jure. Не менее трети современных суверенных государств находятся под давлением повстанческих движений, диссидентских групп, правительств в изгнании. М. Мандельбаум констатировал в этой связи, что “священность существующих суверенных границ уже не принимается мировым сообществом полностью”²⁷. Принцип территориальной целостности все больше отступает перед принципом права наций на самоопределение. Современные крупные государства обречены на столкновение с растущими проблемами сепаратизма. По убеждению некоторых аналитиков, через четверть века на Земле будет существовать уже до 500 государств, что может подорвать дееспособность системы международных отношений. Академик О.Т. Богомолов считает, что вряд ли национальным государствам грозит полная утрата суверенитета в отношении своей экономики или территорий в пользу наднациональных или международных образований. Он пишет в этой связи: “Как бы ни было велико влияние наиболее могущественных стран и их транснациональных гигантов, национальные государства в обозримой перспективе не отомрут, а, наоборот, будут укреплять себя и добиваться демократизации глобальной экономической (и политической – авт.) среды. Международному сообществу предстоит найти и узаконить разумные границы делегирования национального суверенитета в экономической сфере (как и во всех остальных – авт.) международным институтам”²⁸.