Geum.ru

Человек в системе социально-экономических отношений: взаимодействие социально-антропологического и экономического подходов в изучении социальной реальности

Вид материалаАвтореферат диссертации
Подобный материал:
1   2   3
Глава 3 «Философские и экономические аспекты понимания богатства и бедности» посвящена анализу существенного материального расслоения общества, природы и причин бедности. Эта проблематика находилась в центре внимания экономической и социальной мысли на протяжении более двух столетий. Такой интерес вполне понятен, поскольку бедность существенно влияет на все стороны жизнедеятельности человека, а в своей крайней форме ведет к разрушению личности. Проблема имеет важное значение и для нынешней ситуации в нашей стране. В диссертации подчеркивается, что в последние годы преодоление бедности выдвинулось в число приоритетных направлений государственной политики.

В § 1 «Бедность и капитализм» рассматриваются трактовки бедности в учениях А. Смита, П.Ж.Прудона и К. Маркса. Родоначальник классической политэкономии в «Исследованиях о природе и причинах богатства народов» различал абсолютную и относительную бедность. Бедность первого типа существует тогда, когда рабочий своим трудом не может обеспечить семье уровень, который необходим для воспроизводства жизни. В относительном понимании бедность есть состояние, в котором семья живет без того, без чего считается недостойным обходиться приличному человеку даже низкого ранга. Согласно А.Смиту, рыночная экономика позволяет большинству жителей цивилизованной страны вести хотя и простой, но весьма достойный образ жизни. Он также доказывал, что уменьшение бедности в обществе прямо связано с динамикой экономического развития: устойчивый экономический рост поднимает уровень жизни всех классов общества.

Иначе трактовали проблему бедности представители социалистической мысли. Известный своей «философией нищеты» П.Ж. Прудон, считал существование в бедности фундаментальным социальным законом. В докапиталистических обществах уровень благосостояния большинства простых людей находится на постоянном и достаточно низком уровне – на уровне пристойной бедности. Такое состояние Прудон считает естественным и даже благополучным. Но это состояние начинает быстро разрушаться в результате развития капитализма, роста городов, распространения корыстолюбия и жажды роскоши. Следствием этого является расслоение общества и возникновение ненормальной бедности – нищеты, пауперизма.

Хотя К. Маркс критиковал «философию нищеты» Прудона, он также считал, что по мере развития индустриального капитализма будет расти богатство немногих и распространяться бедность и нищета большинства остальных людей. Это представление он обосновывал тенденциями пролетаризации и пауперизации, которые являются следствием «всеобщего закона капиталистического накопления». Согласно взглядам основоположника диалектико-материалистического мировоззрения, обнищание растет по мере развития капитализма. Тенденция к снижению нормы прибыли вынуждает капиталиста платить за труд рабочему минимальную цену, которая обеспечивает лишь физиологическое выживание рабочей силы. Прогресс в техническом вооружении производства ведет к безработице, к формированию нищего «избыточного населения». В силу этих обстоятельств, нищета является имманентной характеристикой капиталистического общества и может быть уничтожена только вместе с уничтожением капитализма. Однако реальное историческое развитие капитализма явно опровергало теорию обнищания Маркса. В работе показано, как пролетарский мыслитель и его последователи стремились спасти эту теорию с помощью идеи о том, что в результате империалистической экспансии происходит перенос тяжести эксплуатации с собственного пролетариата на пролетариат колоний. Но и эта идея не выдерживала сопоставления с фактами.

В §2 «Рог изобилия» и «новые бедные» приводятся данные, свидетельствующие, что уже в первой половине ХХ в. индустриальный капитализм создал для больших масс людей недоступный ранее материальный жизненный уровень. Это признавали даже те философы, которые пессимистично оценивали социально-политические последствия происходящих преобразований, например Х. Ортега-и-Гассет в своем знаменитом эссе «Восстание масс» (1930).

После Второй мировой войны индустриальный капитализм еще нагляднее продемонстрировал возможности в повышении материального благосостояния людей. Известный социолог П. Бергер охарактеризовал эти возможности как «рог изобилия», который стал доступным практически всем слоям общества. В этой ситуации многие ученые констатировали, что наиболее развитые общества вступают в эпоху «постиндустриального», «потребительского общества», общества «всеобщего благосостояния». Но и в этом мире проблема бедности не исчезла. В работе показано, что и ныне в развитых странах сохраняются «классические» бедняки, живущие в основном на пособия. Наряду с ними возник феномен «новых бедных», появление которых объясняется взаимосвязанными процессами изменения характера занятости в современных постиндустриальных обществах и модификацией старого социального противоречия между бедными и богатыми в рамках экономической глобализации. Ныне эти противостоящие друг другу социальные полюса складываются не столько в рамках отдельных государств, сколько в значительно более широком контексте. Богатство и бедность становятся функциями глобальной экономической системы. Раньше у бедных в любой стране мира были «свои» богатые, а у богатых — «свои» бедные. Антагонизм, существовавший между ними, был вместе с тем и формой неразрывной связи: богатые существовали рядом с бедными и во многом благодаря им. Ныне взаимоотношения бедности и богатства даже в рамках определенной страны перестают быть отношениями взаимозависимости и потому приобретают безличный и безразличный характер. Например, богатство транснациональных корпораций связано с совсем иными факторами, чем труд бедных соотечественников. Поэтому само их существование мало заботит руководителей корпораций и становится чем-то необязательным или даже ненужным. Поэтому в странах, выступающих центрами глобализирующейся экономики, возникает своего рода «капитализм без труда», подталкивающий к осторожному, но настойчивому свертыванию институтов социального партнерства между работодателями и работниками. Происходит также сокращение трудовой деятельности в ее традиционном смысле: массовый переход к работе по нескольку часов в неделю, по краткосрочным контрактам и т.п. Все эти изменения становятся почвой для появления «новых бедных». Таким образом, хотя капитализм и превратился за два века своего развития в гигантскую машину производства материальных богатств, он оказался не в силах до конца преодолеть бедность.

В §3 «Динамика богатства и бедности в процессе модернизации» анализируется важный для современной ситуации в России аспект резкого материального расслоения общества в процессе модернизации экономики на рыночных основаниях. Такую резкую дифференциацию доходов нельзя считать имманентной чертой капиталистических обществ. Вместе с тем, опираясь на исследования американского экономиста С. Кузнеца, автор показывает, что в процессе «капиталистической модернизации» неравенство в распределении доходов должно сначала резко возрастать, но затем снижаться и устанавливаться на некотором социально приемлемом уровне. Эта закономерность имеет достаточно надежное эмпирическое подтверждение и в историческом плане, и в плане сравнения взаимосвязи между этапами процесса модернизации и динамикой распределения доходов в различных странах. В работе также обсуждается вопрос о том, благодаря чему происходит последующее выравнивание, а затем и снижение дифференциации доходов. Экономисты неолиберального направления считают, что это происходит за счет действия самих рыночных сил и не требует особого вмешательства государства. Важно только, чтобы экономический рост был достаточно высоким и носил длительный характер. Достигаемое при этом богатство само собой начинает распространяться по всем слоям общества, в том числе доходит и до его беднейших слоев (этот взгляд получил название «экономики просачивания»). Однако, по мнению автора, этот спонтанный механизм должен сопровождаться поддержкой малого предпринимательства.

Вместе с тем, модель «экономики просачивания», в которой основная роль в выравнивании доходов и преодолении бедности отводится рыночным механизмам, принимается не всеми экономистами. Также пример ряда стран Латинской Америке показывает, что экономический рост не всегда сопровождается сокращением неравенства и бедности. С другой стороны, существует успешный опыт преодоления бедности при достаточно сильном государственном вмешательстве в ряде стран Восточной Азии.

В главе 4 «Справедливость или равенство» эти важнейшие социальные категории соотносятся с философско-экономическим подходом, который показывает, что названные ценности в реальной жизни трудно совместимы. Вопрос о справедливости с учетом его экономических аспектов предстает гораздо более сложным, чем то, как он выглядит в повседневном массовом сознании, с укорененными в нем уравнительными представлениями.

В § 1 «Справедливые и несправедливые формы неравенства» автор в соответствии с современной стратификационной теорией исходит из признания функциональности стратификации, ее исторической неизбежности, что предполагает отказ от восприятия любого социального неравенства как зла и крайне нежелательного в обществе феномена. С социологической точки зрения справедливым представляется такое общество, в котором многочисленны средние слои, социальная дистанция между ними и верхними слоями невелика, уровень мобильности высок, а низшие слои составляют меньшинство членов общества. Это гарантирует, особенно если есть социальная защищенность слабых, спокойствие и социальную интеграцию.

Эта достаточно логичная картина, которая рисуется социальной теорией и в значительной мере воспроизводится в массовом сознании, сталкивается с некоторыми трудностями, связанными с тем, что справедливые и несправедливые формы неравенства в обществе тесно переплетены. Ясно, что некоторые виды неравенства несправедливы, например, расовая или гендерная дискриминация. В справедливом обществе должно существовать равенство возможностей без каких-либо этнических, религиозных или половых ограничений. Однако остается много других видов неравенства, которые возникают в рамках обычного хода событий. Например, кажется несправедливым, что одни люди с самого рождения многого лишены, поскольку родились в бедных семьях. Но это неравенство существует из-за того, что другие люди оказались более удачливыми или трудолюбивыми, заработали больше денег и постарались дать детям хорошее образование. Они также предпочитают вступать в брак с партнерами из собственной среды, что укрепляет их благосостояние, которое передается от поколения к поколению. Сами по себе эти факторы — трудолюбие, предприимчивость, накопление собственности, браки, передача наследства, вложения в образование детей – вполне законны и справедливы по своим мотивам. Но их итог может выглядеть несправедливым, поскольку в результате одни люди вступают в жизнь в благоприятных, а другие – в заведомо невыгодных условиях. При этом, такая несправедливость возникает в силу обычного функционирования рыночной социально-экономической системы.

В демократическом обществе у государства не столь уж большой выбор средств, если оно намерено снизить уровень неравенства, обусловленного такими законными и естественными решениями и поступками. Это налогообложение (включающее налоги на доходы, наследство, на покупку крупной собственности, предметов роскоши и т.п.) и перераспределение, при котором средства от налогов, направляются на социальную помощь малообеспеченным слоям. Однако экономическая теория показывает, что перераспределение доходов не похоже на дележ готового пирога. Общий продукт меняется в зависимости от метода его передела. Слишком сильное перераспределения может вызвать нежелание вносить в дальнейшем производительный вклад в этот общий социальный продукт. Ресурсы, необходимые для помощи бедным, невозможно получить только за счет налогообложения богатых. Эти ресурсы должны быть изъяты у представителей средних классов, которые одновременно являются и получателями в схемах перераспределения доходов. Но они могут вполне резонно считать, что их собственные изымаемые, а затем возвращаемые, пусть и не полностью, средства они могли бы использовать более разумно и в соответствии со своими, а не государственными предпочтениями. Наконец, слишком активное вторжение государства в экономическую жизнь обычно оборачивается прогрессирующим расширением его функций, ростом власти чиновников и, соответственно, ростом зависимости людей от их решений и утратой личных свобод.

Принципиальные решения этих проблем автор анализирует в § 2 «Дистрибутивная теория справедливости Дж. Ролза» и § 3 «Ф. Хайек: рыночное распределение благ и иллюзия справедливости». Классик современной политической философии Дж. Ролз в своей основной работе «Теория справедливости» использует в анализе справедливости экономические представления философии экономики, в частности, концепцию максимизации благ при рациональном выборе. В отличие от крайних либералов, которые отрицают значимость перераспределительных механизмов, ученый доказывает, что в справедливом обществе они необходимы. Поэтому цель его теории, которую в этом плане можно назвать дистрибутивной, заключается в анализе, оценке и выборе способа распределения благ в обществе, который ведет к воцарению социальной справедливости. В основу конституции справедливого общества современный исследователь кладет два основополагающих принципа, в которых уравнены права всех индивидов: принцип равной свободы и принцип равной доступности, согласно которому все блага должны быть равно открыты для любого члена общества. Ролз доказывает, что без этих основополагающих принципов никакая конструкция справедливого общества, по сути, невозможна.

Далее ученый исходит из принципа различия или неравенства индивидов. Справедливое общество не должно облагодетельствовать всех, индивиды в основном должны заботиться о себе сами. Это порождает материальное и социальное неравенство. Вместе с тем, справедливое общество должно быть «честным». Этим важным понятием Ролз конкретизирует фундаментальное понятие справедливости. Руководствуясь чувством честности, члены общества должны осознать, что не все индивиды собственными усилиями могут обеспечить себе более или менее достойное существование. Речь, в частности, идет об инвалидах, нетрудоспособных, хронически больных и др. Будет честным, если социальные трансферты будут направлены именно этим категориям граждан. В силу этих обстоятельств Ролз доказывает, что социальное неравенство оправдано и справедливо только тогда, когда оно приносит выгоду наименее благополучным членам общества. В обосновании такого понимания честности современный мыслитель опирается на этику долга Канта. Однако «честный индивид» Ролза является не только моральным, но и рационально мыслящим существом. И в качестве такового индивиды должны стремиться к эффективности помощи бедным - к максимизации тех благ, которые направляются наиболее обделенным членам общества, при одновременно учете того, что социальные ресурсы ограничены и что чрезмерная помощь может подорвать сам механизм производства благ. Это обстоятельство получило название «максиминимизирующего» принципа выбора, который прямо связан с рациональностью «экономического индивида» современной экономической теории.

В итоге в справедливом обществе на равных началах сочетаются социальная и экономическая справедливость. Предприимчивые и талантливые индивиды занимают в нем более высокие позиции. Перераспределение благ должно быть ориентировано на наиболее обездоленные группы людей. Но это перераспределение не должно подрывать энергию и предприимчивость индивидов, создающих общественное благосостояние. Ролз считает, что принципы таким образом устроенного общества люди будут склонны принять как «общественный договор».

В отличие от Дж. Ролза Ф. Хайек как последовательный неолиберал считает перераспределение по сути своей ошибочным средством достижения справедливости. В своих работах он уделяет много места полемике с идеологией «государства благосостояния». С его точки зрения, цель этой идеологии - достижение справедливой структуры распределения благ - сама по себе иллюзорна. Более того, развернувшееся в последнее столетие движение к иллюзии «социальной справедливости» может привести к постепенному формированию в западных странах системы «холодного социализма». Такой социализм, хотя и отличается от социализма советского образца, несет в себе серьезные угрозы для фундаментальных ценностей западной цивилизации, прежде всего - для свободы.

Патернализм, привычка к зависимости от государства, ослабление личной предприимчивости и ответственности за свою судьбу могут подталкивать таких людей к требованиям дальнейших изменений политических институтов общества в сторону социализма. А это, по Хайеку, является «дорогой к рабству». В противовес этому он призывает совершенствовать рыночные отношения, доказывая, что рынок создает условия, при которых оптимальная дифференциация членов общества складывается спонтанно и естественно, без вмешательства сверху. Люди в результате занимают те места, которые соответствуют их способностям. Разумеется, это приводит к возникновению имущественного и социального неравенства, однако последнее уравновешивается формальным равенством всех граждан перед законом.

В главе 5 «Экономический человек: его характеристики и проблема его реальности» обсуждаются проблемы экономической антропологии. Экономика, хотя и не все в этом отдают отчет, является «наукой о человеке» (как и другие социально-гуманитарные науки), поскольку изучает хозяйственную деятельность человека, и в ней сложилось специфическое представление о человеческой природе.

В § 1 «Homo economicus» и другие «homo» модель «экономического человека» сопоставляется с моделями человека в других науках и ставится вопрос о реалистичности этой модели. Обозначенная выше экономическая модель абстрагируется от многообразия мотивов и качеств людей, оставляя лишь те, которые прямо связаны с экономической деятельностью. В результате этого и возникает теоретическая модель, которая обычно обозначается понятием «homo economicus» — «экономический человек». В диссертации отмечается, что аналогичные модели есть и в других социальных науках — «homo sociologicus», «homo politicus», «psychological man».

Автор исходит из того, что человек как целостное и свободное существо не поддается охвату одной-единственной научной дисциплиной, вероятно, только их синтез в совокупности с философией и литературой может дать нам более или менее реалистичный образ человека. Вместе с тем, нельзя считать эгоистичного и расчетливого «экономического человека» лишь шаржем на «человека реального». Подобно «социологическому человеку» и «психологическому человеку», он представляет собой не слепок с действительности, а научную конструкцию. Конструкты социальной науки, хотя и должны определенным образом соотноситься с обыденными представлениями, вовсе не должны копировать их, иначе наука была бы просто не нужна. В итоге делается вывод, что модель «экономического человека» создавалась не для изучения человека, а для исследования экономической жизни. Это антропологическая предпосылка теории, а не результат специального и изучения человека.

В § 2 «Экономический человек»: от эгоизма к рациональности» прослеживается генезис и эволюция фигуры «экономического человека». Анализу содержания и роли модели «экономического человека» посвящено довольно много исследований, среди которых выделяются работы В.С.Автономова. Истоки этой модели, несмотря на ее кажущуюся простоту, довольно разнообразны и идут от разных направлений философской, социально-политической, правовой и этической мысли XVII-XVIII веков. Это, прежде всего, идущее от Т. Гоббса и разработанное впоследствии Б. Мандевилем и А. Смитом представление о том, что в социально-экономической жизни люди действуют как «эгоистические индивиды», мотивированные только собственным интересом. Другой, менее явный исток модели «экономического человека» идет от утилитаристской этики, разработанной И. Бентамом. Стремление использовать в этике ясные и эмпирически фиксируемые понятия, а также ввести своего рода моральный расчет, нацеленный на максимизацию удовольствия, повлияло и на многих ученых-экономистов. Так, историки экономики показали, что работы И. Бентама знали К. Менгер, У. Джевонс, Л. Вальрас, которые совершили «маржиналистскую революцию» в экономической науке в 1870-е гг. В их теориях предельной полезности впервые в достаточно ясном виде была сформулирована модель «экономического человека» как «рационального максимизатора полезности». Эта модель человека затем прочно закрепилась в неоклассическом направлении экономической теории.

Относительно реалистичности этой модели в работе выделены следующие позиции. Дж.С. Милль считал, что поведение «экономического человека» - это абстрактный срез человеческого поведения. Действия людей приближаются к этой абстрактной картине, но только в сфере экономической жизни. Л. фон Мизес в работе «Человеческая деятельность» доказывал, что модель рационального максимизирующего поведения априорно выводится из базисных представлений о человеке и структуре его деятельности. В современной экономической науке самой распространенной является инструменталистская трактовка статуса модели экономического человека, обоснованная М. Фридменом. Согласно его позиции, достоинство модели «экономического человека» состоит не в ее «реалистичности», а в том, что построенные на ее основе теории успешно объясняют и предсказывают реальные экономические явления.

Более реалистичное понимание концепта «экономический человек» характерно для того направления в экономической теории, которое получило название «экономический империализм». Оно рассматривается в § 3 «Экспансия экономического человека: «экономический империализм». Экономический империализм вырос из попыток применения моделей, описывающих экономическое поведение, к проблемам, традиционно считавшимся неэкономическими - в основном социологическими и правовыми. Основная нацеленность экономического империализма, как отмечают его сторонники, - унификация всего разрозненного семейства социальных наук на базе неоклассического подхода в экономике. Практически это выражается в переносе экономического аналитического инструментария на такие сферы, казалось бы, внеэкономической деятельности человека, как расовая дискриминация, образование, охрана здоровья, брак и разводы, преступность, эволюция гражданского права семьи и т.д.

Теоретики экономического империализма считают модель «экономического человека» и теорию рационального выбора наиболее перспективной основой для унифицированного подхода представителей общественных наук к изучению социального мира. Автор показывает, что расширение сферы анализа требует определенной коррекции используемой модели человека, в частности, отказа от упрощенных представлений об эгоистической природе человеческих интересов. Возможность применения модели экономического поведения связана, по мнению автора, с реальными изменениями современного общества и человека. М. Вебер говорил о прогрессирующей «рационализации мира», аналогично можно говорить о прогрессирующей «экономизации мира». Речь идет о том, что человек и обширная сеть его социальных взаимодействий все более становятся регулируемыми закономерностями, применимыми к рыночным отношениям. Без этого реального процесса экспансии отношений экономического типа в социальную сферу, в культуру, в личную жизнь люди просто не узнавали бы себя в тех картинах, которые рисуются теоретиками, реализующими экономический подход к человеческому поведению. В работе в этом плане анализируется одна из самых интересных концепций - теория человеческого капитала.

В § 4 «Экономический человек»: аскетизм и рациональность» рассматриваются вклад в понимание «экономического человека», который внесли представители немецкой исторической школы в политической экономии и истории экономики. Здесь прежде всего выделяются фундаментальные работы М. Вебера и В. Зомбарта, в которых были исследованы такие важнейшие персонажи экономической антропологии, как «раннекапиталистический предприниматель» и «буржуа». В диссертации показано, что методологический подход, принятый в этой школе, существенно отличался от подхода английской экономической традиции, продолженного и в современной неоклассической экономической теории.

Своеобразие рассматриваемой антропологии, по мнению автора, связано с тем, что она создана на стыке истории экономики и экономической социологии. В этом плане идущее от М. Вебера понимание экономической рациональности как «целерациональности» является гораздо менее жестким, чем понимание рациональности в модели «экономического человека» неоклассической теории. Поэтому, он, несомненно, является и более реалистическим, таковым в результате оказывается и «экономический человек» в тех его изображениях, которые создали ученые немецкой школы. Тем не менее и здесь, как доказывается в работе, хозяйствующий субъект выступает как «идеальный тип». Этот тезис иллюстрируется на материале веберовского идеального типа раннего капиталистического предпринимателя. Эта концепция М. Вебера также сопоставляется с экономической антропологией В. Зомбарта и Ф. Броделя.

В § 5 «Капитализм и отчуждение человека» анализируется антропология К. Маркса – как философа и как экономиста. Показывается, что в понимании человека основоположник диалектико-материалистического мировоззрения исходил из существенно иной традиции, чем английские экономисты с их приверженностью к эмпиризму и утилитаризму. Маркс в данном аспекте следовал Спинозе и Гегелю, сильное влияние на него также оказала антропология Фейербаха. От первых он воспринял представление о человеке как деятельном творческом существе, предназначение которого состоит в раскрытии всего спектра своих «сущностных сил». От Фейербаха к Марксу перешла идея человека как целостного природного существа, а также концепция религиозного отчуждения, которой он придал социально-экономический смысл. Несомненно, что Маркс и в собственно экономических произведениях, в том числе в «Капитале», опирался на эту философско-антропологическую основу. Анализ капиталистической экономики был для него одновременно анализом отчуждения человека, а критика капиталистической экономики была критикой положения человека при капитализме. При этом его критика была направлена не столько против несправедливого способа распределения доходов, сколько против самого капиталистического способа производства, который ведет к отчуждению личности. В результате главным мотивом Маркса выступало освобождение человеческой личности от многообразных форм отчуждения, присущих капитализму и поиск пути для восстановления и развития утраченной гармонии в отношениях человека с природой и другими людьми. Коммунизм в этом смысле означает освобождение от отчуждения, возврат человека к себе самому, его самореализацию как целостного творческого существа.

Трудно возражать против идеала универсального творческого человека. Однако не оправдан оптимизм Маркса в том отношении, что именно ход экономического развития способен создать такие условия, при которых человек будет беспрепятственно реализовывать все свои универсальные сущностные силы. Непонятно также, каков будет характер труда или деятельности, которые позволят это сделать. В работе рассматриваются высказывания Маркса о совместной деятельности людей, в которой нет отчуждения, и показывается, что ради преодоления отчуждения Маркс готов пожертвовать не только таким институтом, как частная собственность, но и всеми элементами рынка и, более того, по сути устранить экономическую деятельность как таковую.

Главной ошибкой Маркса, по мнению автора, был его тезис о том, что в принципе возможно общество, в котором не будет овеществления социальных связей, в котором, как он писал, воцарятся «прозрачные и разумные отношения между людьми». В современной социологии имеются убедительные концепции о том, что процессы овеществления являются онтологической предпосылкой образования всего институционального порядка в обществе. Требуя уничтожения отчуждения и овеществления социальных связей, мыслитель фактически призывает к устранению любых социальных институтов. Но очевидно, что общество не может существовать без институтов - без устойчивых, привычных, типичных, обрастающих символической и материальной плотью форм взаимодействий людей. Если довести эту мысль до логического завершения, то получается, что преодоление овеществления возможно только при разрушении не какого-то конкретного общества, например, капиталистического, но и общества как такового. У Маркса нет такого радикального вывода, однако если обратить внимание на то, что он считал необходимым для преодоления отчуждения и освобождения «целостного человека» разрушения таких фундаментальных социальных институтов как собственность, рынок, деньги, государство и даже семья, то неясно, что, собственно говоря, останется от общества в рисуемом им будущем.

Все это показывает, что антропология марксизма содержит неустранимые и трудно разрешимые проблемы и противоречия. Ее нельзя назвать ложной в буквальном смысле, поскольку она является, по преимуществу, философской, а к философскими концепциям нельзя применять обычные критерии истинности и ложности. Однако, приведенные аргументы свидетельствует о том, что она, несмотря на весь ее гуманистический пафос, является непродуктивной, рисующей нереальный образ человека.

В главе 6 «Экономика и культура» автор исходит из того, что экономические процессы всегда протекают в определенной социокультурной среде, характеризуемой такими понятиями, как экономическая культура, экономическая ментальность, культура предпринимательства, корпоративная культура. В