Вчисло гуманитарных вузовских дисциплин включен курс «Культурология»

Вид материала

Документы

Содержание 5. «серебряный век» русской культуры 5.2. Материальная культура России конца XIX— начала XX века 5.3. Русский космизм. Философские проблемы экологической культуры

Подобный материал:

• В. В. Котрин 200 г. Кафедра гуманитарных и социальных дисциплин культурология учебная, 1348.64kb.
• Демонстрационная версия рабочей программы по курсу «Экобизнес и маркетинг» Выписка, 40.3kb.
• Программа дисциплины культурология цикл, 547.55kb.
• Рабочая программа по дисциплине «этика» Направление подготовки 033000 Культурология, 316.67kb.
• Программа дисциплины Культурология для направления 080700. 62 Бизнес-информатика Утверждена, 338.79kb.
• Программа составлена в соответствии с государственным образовательным стандартом высшего, 939.33kb.
• Культурология как наука, 160.26kb.
• Модуль «Экологическая этика» включен в курс «Этика», читающийся студентам гуманитарных, 165.69kb.
• Культурология как наука. Структура и состав современного культурологического знания., 834.36kb.
• Программа дисциплины Семиотика Автор: И. Н. Инишев для направления 031400. 62 Культурология, 65.26kb.

^ 5. «СЕРЕБРЯНЫЙ ВЕК» РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ

5.1. Особенности русской культуры на «стыке веков»

Конец XIX века в европейской культуре характеризуется проявлениями, которые позднее Оствальд Шпенглер назвал «закатом Европы» /1/. Тогда подобные «закаты», «сумерки» еще не рассматривались как закономерность, но веяние но­вого чувствовалось вполне определенно. В публикациях и научных исследованиях социальных процессов с небывалой быстротой распространялось понятие «кризис» — в естествен­ных науках и философии, в экономике, искусстве, морали. Европа переживала своеобразную «опустошенность» — креп­ло убеждение, что почти во всех областях знания сделано все, что под силу человеческому разуму. Оставались частно­сти, но это могло воодушевлять немногих.

XX век ознаменовался явлением, именуемым научной ре­волюцией, и уже начало нового века свидетельствовало об ошибочности бытовавших ранее убеждений. Век минувший накопил достаточно открытий для того, чтобы человечество в 1905 году (год публикации работы А. Эйнштейна «К элект­родинамике движущихся тел») узнало о новой модели мира. Речь шла не о частных исправлениях, не о деталях прежней картины мира, а о новой модели Вселенной.

В период научных революций резко меняется весь строй представлений человечества об окружающей природе. И не только о природе. Изменение мировоззренческих принципов такого уровня, далее если оно не осознано и не зафиксиро­вано теоретически в границах духовной культуры, всегда предполагает смену типов культур.

«Стык веков» оказался благоприятной основой периода, называемого «серебряным веком» русской культуры. «Век» продолжался недолго — около двадцати лет, но он дал миру замечательные образцы философской мысли, продемонстри­ровал жизнь и мелодию поэзии, воскресил древнерусскую икону, дал толчок новым направлениям живописи, музыки, театрального искусства. «Серебряный век» стал временем формирования русского авангарда.

Период «переходных» культур всегда драматичен, и всегда сложны и противоречивы отношения между традиционной, классической культурой прошлого — знакомой, привычной, но уже не возбуждающей особого интереса, и формирующей­ся культурой нового типа, настолько новой, что ее проявле­ния непонятны и порой вызывают негативную реакцию. Это закономерно: в сознании общества смена типов культур проходит достаточно болезненно. Сложность ситуации во мно­гом определяется изменением ценностных ориентиров, идеа­лов и норм духовной культуры. Старые ценности выполнили свою функцию, отыграли свои роли, новых ценностей еще нет, они только складываются, и историческая сцена остает­ся пустой.

В России сложность состояла в том, что общественное сознание складывалось в условиях, еще более драматизирующих ситуацию. Послереформенная Россия переходила к но­вым формам экономических отношений. Рвутся традиционные общинные связи, процесс маргинализации¹ захватывает все большее и большее количество людей. Российская интел­лигенция оказалась почти беспомощной перед новыми тре­бованиями политического развития: неотвратимо развивалась многопартийность, и реальная практика значительно опере­жала теоретическое осмысление принципов новой политиче­ской культуры. Русская культура в целом теряет один из основополагающих принципов своего существования — «со­борность» (А. Лосев) — ощущение единства человека с дру­гим человеком и социальной группой.

На этой почве развивается ощущение «внеземного» суще­ствования человека. Характерной чертой новой культуры выступает космологизм — элемент и новой картины мира, и нового соответствующего осмысления ее. Космологичность русской культуры формируется как насущная необходимость времени, как выражение общего настроения. В философии этого периода космологизм оформляется теоретически — он присущ Вл. Соловьеву, В. Розанову, Н. Лосскому. Космиче­ская направленность (осознанно либо нет) положена в осно­ву новых поисков русской поэзии (В. Брюсов, А. Белый, А. Блок), новых направлений русской живописи (М. Вру­бель) и русской музыки (А. Скрябин).

В переходные периоды закономерно возникают пессими­стические настроения, крепнет чувство наступления конца мира. Последние десятилетия XIX века в России характери­зуются глубоким разочарованием в путях истории, неверием в существование плодотворных исторических целей. Некото­рые полагали, что ожидаемый конец мира связан с предчув­ствием конца русской империи, русской государственности, почитавшихся священными. В философии и публицистике, в художественной прозе и поэтических произведениях о при­ближающемся «веке-волкодаве» писали многократно. «Аго­нию мира» чувствовали Н. Бердяев и В. Брюсов. Чувство «надтреснутости мира» характерно для представителя «фило­софии всеединства» С. Франка, русского экзистенциалиста Л. Шестова, известного борца с западноевропейским рацио­нализмом В. Эрна. Наиболее полно эти настроения выраже­ны Владимиром Соловьевым: «Наступающий конец мира веет мне в лицо каким-то явственным, хоть неуловимым ду­новением — путник, приближающийся к морю, чувствует морской воздух прежде, чем увидит море» /2, с.381/.

Н. Бердяев считал эти настроения закономерным итогом всей русской духовной культуры XIX века. «Есть два пре­обладающих мифа, которые могут стать динамическими в жизни народов, — миф о происхождении и миф о конце, — писал он. У русских преобладает второй миф — миф эсха­тологический. Так можно было определить русскую тему XIX в.: бурное стремление к прогрессу, к революции, к по­следним результатам мировой цивилизации, к социализму и вместе с тем глубокое острое сознание пустоты, уродства, бездушия и мещанства, всех результатов мирового прогрес­са, революции, цивилизации» /3, с.70-71/.

Новый тип культуры формируется на основе критицизма: духовная культура строится на фундаменте переосмысленно­го опыта и далеких, и совсем близких лет. Казалось, за два десятилетия русская интеллигенция пытается решить вопро­сы, волновавшие ее веками, полностью использовав преиму­щества и недочеты культуры предшествующего периода. На стыке культур находит предельное выражение характерная черта русской психологии — религиозность, включая, по сло­вам Л. П. Карсавина, «и воинствующий атеизм». Главным в формировании нового типа культуры выступает вера, а не разум. Оствальд Шпенглер тонко подметил эту характерную черту русского духа: «Молодые люди довоенной России, бледные, возбужденные, все созерцающие глазами веры, хотя бы речь, по видимости, шла об избирательном праве, о химии или о женском образовании, — ведь это же... ран­ние христиане эллинистических больших городов» /4, с.31/. Поэтому в России ищут не просто новые ценности и новые идеалы. Ищут ценности «вечные» — «абсолютное добро», «вечную и нетленную красоту», внеисторическую мудрость. Критицизм, основанный на вере, вызвал к жизни специ­фическое отношение к культуре и цивилизации. К концу XIX века русское сознание ставит вопрос о цене культуры и даже, замечает Бердяев, «о грехе культуры». С позити­вистских позиций пытается осветить взаимосвязь культуры и цивилизации Петр Лавров в неоконченных «Исторических письмах». Цивилизация дает «условную ложь» человеческого существования», а идеалом его является «неприкрашенная правда». Разоблачение «возвышенной лжи» привело к фор­мулировке мировоззренческого тезиса: «в природе больше истины и правды, больше божественного, чем в культуре».

В девяностых годах различные взгляды выразили два тео­ретических подхода к духовной культуре. Надо отметить, что эти теории были связаны с людьми необыкновенными, пред­ставляющими особый интерес не только своими теоретически­ми принципами. Каждый из них значим как субъект культу­ры, как самобытная творческая личность, характеризующая свое время и вышедшая за его пределы. Это — публицист, социолог и естествоиспытатель Николай Яковлевич Данилев­ский и Константин Николаевич Леонтьев — видный куль­туролог и социолог.

Ни Данилевский, ни Леонтьев не были современниками деятелей культуры «серебряного века». Но они выразили — каждый по-своему — стремление проанализировать культуру как исторический процесс, выявили такие противоречия это­го процесса, которые стали объектом пристального внима­ния не только в России, но и далеко за пределами этого време­ни. Тем самым Данилевский и Леонтьев подготовили «сереб­ряный век» русской культуры.

Русская философия и публицистика конца XIX — начала XX века неоднократно обращалась к Данилевскому и Леонтьеву. Это закономерно: теории культурно-исторических ти­пов, сформулированные ими, явились этапом становления отечественной культурологии. Русские философы во многом предвосхитили основные направления западноевропейской культурологии XX века.


^ 5.2. Материальная культура России конца XIX— начала XX века

Последние десятилетия XIX века характеризуются интен­сивным развитием капиталистических производственных от­ношений. Громадный прилив отечественных и иностранных капиталов обеспечил развитие металлургической, горнозавод­ской, керамической промышленности. Создаются новые от­расли, связанные с электротехникой и машиностроением. За­воды по производству двигателей для электрического освеще­ния действуют в Санкт-Петербурге, Риге, Варшаве, Москве, Одессе. С 1905 года введен в действие беспроволочный теле­граф.

Новые процессы медленно, но неуклонно определяют ос­нову формирующейся материальной культуры: значительные размеры концентрации производства, быстрый рост городов и городского населения, увеличение числа промышлененых центров и территориальное расширение сферы господства промышленного капитала. Но наряду с теми показателями, которые характеризуют большинство капиталистических стран, новой материальной культуре России присущи свои, специфические особенности. Стране был отпущен минималь­ный исторический срок для решения двух взаимосвязанных задач: ломки отживающих феодальных отношений, опорой которых было земледелие, и формирования новых капита­листических отношений. Сложность состояла в том, что, включившись в систему капитализма, Россия решает обе эти задачи в условиях серьезного кризисного состояния.

С конца 1899 года на Западе наблюдается поворот к кри­зису. В России первые признаки кризисного состояния фи­нансов и промышленности появились еще раньше. Летом 1899 года терпят крах многочисленные предприятия Фон-Дервиза и Мамонтова. Падение курсов акций, сужение внут­реннего рынка, падение цен, несомненно, указывали на на­ступивший промышленный кризис. Таким образом, за время своего капиталистического существования, включая первое десятилетие XX века, Россия впервые пережила и настоящий подъем со всеми его противоречивыми процессами, и на­стоящий кризис с разрушительными последствиями. Необхо­димость неотложных мер была очевидна. К их разработке привлекались авторитетные деятели русской науки.

В сентябре 1898 года И. А. Вышнеградский, министр фи­нансов России, предложил Д. И. Менделееву пересмотреть и выработать новые таможенные тарифы. Речь шла о благо­приятствовании внутреннему рынку, а следовательно, о бу­дущем российской экономики. В «Толковом тарифе» Д. И. Менделеев представил комплексную программу экономиче­ского развития страны, разработав, по существу, новую си­стему материальной культуры России. Эту работу Д. И. Мен­делеев продолжает и в апреле 1902 года по просьбе О. Ю. Витте готовит записку «О нуждах русского сельского хозяй­ства». Главная цель ее — разработать механизмы развития производительных сил в деревне, перевести сельское хозяй­ство на новый уровень экономической культуры.

В 1914 году член Государственного Совета, известный в России экономист Иван Христофорович Озеров, публикует статью «К экономическому положению России» /5/. Несмот­ря на хронологический разрыв и некоторые различия, эконо­мический анализ и принципы формирования материальной культуры России в документах Менделеева и статье Озерова совпадают по существу.

И Менделеев, и Озеров считают, что «дорога среди пше­ничных полей» не сможет вывести Россию в число эконо­мически независимых государств. Они видят новые формы труда в фабрично-заводской деятельности, глубоко аргумен­тируют необходимость окончательной ломки феодальных от­ношений и формирования капиталистического производства, а желание некоторой части русской интеллигенции «переско­чить через капитализм» называют утопией.

Объективные условия благоприятствуют капиталистиче­скому развитию России, создавая в то же время проблемы, неизвестные западному капитализму. Например, велики сырьевые источники экспорта. Среди них — лес, продукция сельского хозяйства и горнорудной промышленности, главная статья российского экспорта — хлеб¹. Но известно: вывоз сырья допустим только для стран, стоящих на самых низких ступенях культуры. Россия «и богата и бедна». «Только бо­гатой» Россия будет тогда, когда начнет вместо сырья выво­зить обработанную продукцию.

И Менделеев, и Озеров видят в подобной структуре экс­порта угрозу народному благосостоянию. Классической стала фраза И. А. Вышнеградского, говорившего про вывоз хлеба: «Сами не доедим, а вывезем».

Как же можно вывести страну на новый уровень разви­тия? Менделеев выступил убежденным сторонником государ­ственной политики протекционизма — покровительства про­мышленности и торговле, считая, что можно «покровитель­ством создавать в России новый класс людей и новую чут­кость». И в 90-е годы в основе государственной экономиче­ской политики действительно лежит протекционизм, привед­ший, однако, в условиях русской действительности к серьез­ным негативным последствиям.

Протекционизм реализовывался в двух направлениях: краткосрочные кредиты или ссуды и распределение государ­ственных заказов. В самое короткое время эти два направ­ления способствовали возникновению жесткой монополиза­ции. Необычные размеры приобретают внеуставные ссуды. И. X. Озеров публикует работу с красноречивым названием: «Как расходуются в России народные деньги», в которой замечает: «Государственное казначейство начинает напоми­нать у нас игорный дом, куда стекаются авантюристы со всего света» /6, с.180/.

Политика государственных заказов дала монопольное право на использование заказов только 15 предприятиям. Другими словами, меры правительства предпринимались да­же не в интересах промышленности в целом, а в интересах группы промышленников, на которых распространялась «по­литика заднего крыльца».

Ведущие экономисты России обращают внимание на то, что эта политика подрывает основы культурного ведения промышленного хозяйства, создает для промышленности теп­личную атмосферу, убивавшую дух живой инициативы, для которой общие политические условия были и без того доста­точно неблагоприятны.

К концу первого десятилетия XX века в промышленности России наблюдается определенное оживление. Однако общий подъем промышленного производства испытывают и другие капиталистические страны, и сравнительная характеристика России с Германией, Великобританией, Францией и особенно Соединенными Штатами не в ее пользу. Ведущие экономи­сты страны вынуждены признать: «пропасть, отделяющая Россию от других стран, все растет и растет, несмотря на тот промышленный подъем, при котором мы присутствуем в на­стоящее время». Иностранные фирмы прибирали к рукам русские промыслы, и в 1916 году в горной и нефтяной про­мышленности иностранный капитал составил 91%. Таковы были объективные условия и приоритетные направления фор­мирования капиталистической культуры в сфере материаль­ного производства.

Выдвигаемые экономические программы предназначались не столько для тогдашних промышленников и купцов, сколь­ко для нового поколения инициативных, энергичных людей. Поставленные задачи призваны решать как демократически настроенная интеллигенция, так и «главная фигура новой организации производительных сил» — купец-предпринима­тель (И. X. Озеров). Интеллигенция, если захочет занять подобающее ей место, должна возглавить многие дела, свя­занные с развертыванием промышленности, с изучением и использованием природных богатств России. Без активной и целеустремленной деятельности ученых и инженеров страна не достигнет «ни внутренней силы, ни свободы, ни опреде­ляемого ими благосостояния и условий для дальнейшего развития», — утверждал Д. И. Менделеев.

Уже к концу XIX века было ясно, что развитие российских производительных сил невозможно без тесного союза науки и производства. Этот союз подтверждался процесса­ми, происходящими в капиталистических странах Западной Европы. События в них показали, что союз естественно­научных знаний с промышленностью при должном уваже­нии к материальному и духовному труду «стал мировой и мирной силой» (Д. И. Менделеев).

В России формирование такого союза шло гораздо мед­леннее, чем в западных странах. Выдвинулись действитель­но талантливые инженеры-предприниматели. Инженер Г. В. Осипов возглавляет завод Русского общества «Всеобщая компания электричества», М. П. Прокунин, талантливый хи­мик, строит первый в России завод по переработке картофе­ля. Переустройство Тульского оружейного завода связано с именем знатока железобетонного строительства А.А. Же-лябужского. Л. И. Додон, получивший известность строитель­ством 152-метрового моста в Гори, — горный инженер-строитель, владелец железобетонного предприятия в Тби­лиси. Это представители иного типа культуры. Но их явно не хватало для масштабного формирования новой матери­альной культуры.

Кроме объективных социально-политических условий в стране и экономической политики государства, два существенных фактора тормозят развитие российского предпринима­тельства: во-первых, уровень образования, во-вторых, пси­хология русской общественности. Российское образование не отвечает потребностям нового времени. Наша школа, отме­чали современники, — это «фабрика для изготовления ра­бов-инвалидов, уже утомленных жизнью прежде, чем они вступят в жизнь» /5, с.31/.

Обратим внимание на второй фактор. Чем характеризует­ся национальный характер и общественная психология рос­сиян? С одной стороны, русский человек «сметлив и пред­приимчив». С другой — русские обладают такими чертами национального характера, которые не способствуют развитию культуры предпринимательства. «Мы не умеем вдумать­ся в чужую мысль, в чужое настроение, не понимаем друг друга, не заботимся о своем «духовном я», о его красоте. Мы любим говорить о деле, об объединении, но, начиная де­ло, расходимся», — вынужден признать И. X. Озеров /5, с.26/.

Некоторые противоречия коренятся и в общественном со­знании русской интеллигенции. Российский интеллигент бо­леет за обездоленных и униженных, он искренне жалеет, чтобы человек действительно был счастлив, а в обществе ца­рила справедливость. Однако ясно, что материальные блага можно разделить по справедливости только тогда, когда они произведены. Нужен труд и организаторы этого труда, но русский интеллигент видит едва ли не в каждом таком организаторе разбойника, расхищающего общественное достояние.

Вот эта психологическая характеристика русского общества является преградой на пути развития производительных сил страны, и роль интеллигенции здесь трудно переоценить. Если интеллигент проповедует отречение от материальных благ — значит эта система ценностей входит в жизнь.

Эта «идеализация нищеты» имеет объективные основания: среди представителей интеллигенции конца XIX — начала XX века большинство выходцев из беднейших слоев. Нужно учесть, что немало представителей купечества и промышленных кругов строили свое благосостояние на эксплуатации бесправных масс населения. Однако время требует деятелей, внедряющих другие формы организации труда, с другой психологией и системой ценностей.

Еще одна черта общественного сознания, утверждаемого русской интеллигенцией, — культ равенства, стремление к нивелированию личностных характеристик. Однако забота о том, чтобы «люди не переросли друг друга», — путь гибе­ли высокой материальной культуры, в которой так нуждался молодой российский капитализм.

Конечно, развитию экономики страны мешали не только указанные факторы. «Не вписывалось» в новую культуру и русское изобретательство. Капитализм требовал особой чут­кости к техническим новшествам, быстрого внедрения их в производство. Русские предприниматели, обладающие капи­талами, действовали по старинке: медленно и осторожно /см. 3.4/.

Две войны — русско-японская и первая мировая — при­остановили движение России к новому типу материальной культуры.


^ 5.3. Русский космизм. Философские проблемы экологической культуры

В русской науке конца XIX века, в творческих исканиях представителей российской интеллигенции наиболее полно проявились особенности науки уже нового столетия. Задачи были сформулированы в духе, опережающем время: во-пер­вых, всесторонняя космизация научного знания, во-вторых, синтез естественных и гуманитарных наук, движение к «идеа­лу человеческого знания» и, в-третьих, превращение науки в непосредственную производительную силу в глобальном, планетарном масштабе.

Отношение к бытию как космосу русской наукой к этому времени уже было подготовлено. Определена естественно­научная основа связи природных явлений. Если различные сферы природы взаимосвязаны, то такая же взаимосвязь ха­рактеризует и бытие в целом, и, следовательно, бытие чело­века в природе, обществе и даже бытие человека в космосе. Но реальная практика свидетельствует: здесь связи ослаб­лены, человек «вырван» из системы, он одинок, ему неуютно. На основе неудовлетворенности таким положением, потерей целостности окружающего мира возникает уникальное по своей многозначимости явление, называемое «русским космизмом». Образ распадающегося бытия, попытки найти для обеспечения его единства неземную форму определяют ме­сто космизма в отечественной культуре.

В преддверии нарождающегося века и новой культуры в России остро осознается потребность в различных подхо­дах к миру. Два из них известны: мир как космос и мир как история. Определяется и место человека в нем. Мир-космос построен на круговороте событий, и человек не может на­деяться «на то, что в этом космосе появится что-то новое, да еще при его непосредственном участии. Мир-история даёт надежду на будущее. В России возрождается космоцентризм древних греков, но возрождается на основе исторического взгляда на мир. Это закономерно: взгляд на мир как на историю характеризует раннее христианство.

Русский космизм неоднозначен. На естественнонаучной основе строятся космические теории Циолковского, Вернад­ского, Умова, Чижевского. Философско-религиозный космизм представлен творчеством Николая Федорова. Своеобразный подход к проблемам космоса характеризует Павла Флорен­ского.

Какое бы направление ни представляли те, кого в на­стоящее время называют русскими космистами, они стави­ли — сознательно или нет — широкие вопросы формирова­ния экологической культуры. Они подчеркивали, что ослаб­ление, а затем и распад системы человек-космос, кроме проб­лем морально-этических, вызывает серьезные экологические последствия (по выражению Н. Ф. Федорова, санитарно-гигиенические). Целостная система нового взгляда сложится позднее, но истоки этого мировоззрения выявляются как эле­мент отечественной культуры уже в конце XIX века.

В русском космизме закономерно рассматривается связь «естественного» и «искусственного». И этой проблеме при­дается фундаментальный характер: на ней строится ряд принципиально важных положений. В существующем мире нет ничего такого, чтобы не складывалось «самодействием» законов бытия. Но люди сами действуют и своим действием создают искусственный мир. Так в каком мире живут люди? Социальные процессы, происходящие в России, натолкнули Н. А. Умова — ученого-физика, составившего первый гло­бальный прогноз, сделать неприятное для человечества открытие: люди не научились жить в искусственном мире и разучились понимать природу. «Вселенная — это арфа, — говорил Умов. — Струны ее звучат дивной гармонией зако­номерности. Звуки всей природы стройны и строги; только струны людей издают фальшивые ноты. Каждый человек должен жить так, чтобы его струна вносила новую красоту в общую гармонию; мы должны уничтожить все фальшивые звуки в нашей жизни» /7, с.81/. Так же считает и Федоров: «...мы стали слишком искусственными, исказив себя и свою природу». К чему это может привести — главный вопрос, который задают себе представители рассматриваемого на­правления.

В русском космизме осознается серьезная опасность для человечества, появляется, тема, которая приобретет особое значение позднее, во второй половине XX века, и войдет в число глобальных проблем человечества: человек как «геоло­гический фактор» в истории планеты (В. И. Вернадский). Многолетнее господство над природой привело к появлению периода «мести» природы за это господство. Конец мира, которого, по крайней мере, с XVIII века опасались некоторые представители русской культуры, придет от человека, а не от «запредельных сущностей». И надежды человечества должны связываться с человеком, его нравственностью.

Морально-этические проблемы, связанные с разработкой определенных проблем физики, пытается сформулировать Циолковский, подчеркивая необходимость индивидуальной ответственности. Эта проблема заинтересует и естественни­ков, и писателей, и философов. В 1913 году Н. А. Умов пишет статью «О задачах развития техники в связи с истощением природных ресурсов», философ С. Франк пы­тается ввести научный термин, характеризующий новый этап в отношении человека к природе — «ноократия» (власть ра­зума). Позднее принципы новой системы отношений челове­ка, общества и природы будут развернуты в известном уче­нии Вернадского о переходе биосферы в ноосферу.

Отправной точкой такого понимания является критика существующей цивилизации, выявление новых, противоречи­вых процессов развития. Эта мысль получила определённое завершение в словах Н: Ф. Федорова: «Мир идет к концу, а человек своей деятельностью даже способствует приближе­нию конца, ибо цивилизация, эксплуатирующая, но не вос­станавливающая, не может иметь иного результата, кроме ускорения конца» /8, с.361/.

При всей четкой констатации возможности гибели Все­ленной русские космисты не только оптимисты, они анализи­руют конкретный путь выхода из возможной трагической си­туации в отношениях системы человек-природа. Подвергает­ся серьезной критике страсть, обуявшая, по словам Федоро­ва, «некоторую часть интеллигенции походить как можно больше на животных, уничтожать всякое различие между последним и человеком». Это «мешает трезвому воззрению на начало человеческого общества» /8, с.310/.

По существу, русский космизм в новых условиях ставит многовековые философские проблемы: что я могу знать? Что я могу сделать? На что я могу надеяться? Важность со­стоит в том, что русские космисты задают целостность зна­ния, веры и действия, основываясь на целостности Вселенной, всех форм бытия.

Для русских космистов — и это одна из отправных то­чек космического миросозерцания — «овладение небесным пространством — нравственная задача человечества, а не технологическая». Только дело, соразмерное с космосом, как неоднократно подчеркивает Федоров, может преодолеть «не­человеческое в человеке», реализовать его возможности, его душу полностью и без остатка. Жизнь — это космическая категория, а космос требует к себе нравственного отношения.

Идеи русского космизма привлекали к себе внимание са­мых различных ученых. С этим направлением неразрывно связано имя В. И. Вернадского.

Владимир Иванович Вернадский — человек историче­ской эпохи с ее крайними противоречиями и в развитии че­ловечества в целом, и в развитии науки и техники. Вернад­ский как личность — выдающийся феномен культуры. Его от­личала необыкновенная энциклопедичность, «ломоносовский размах интересов, стремлений, размышлений». Он либо при­нимал участие в создании, либо был основоположником мно­гих естественных дисциплин, внося в науку вклад непрехо­дящей ценности. Круг его интересов охватывал науки фун­даментальные, относящиеся к самому пониманию окружаю­щего нас мира и места человека в нем. Такие научные дис­циплины оказывают прямое воздействие на формирование научного мировоззрения и в конечном итоге — всей куль­туры.

Творчество Вернадского олицетворяет своеобразную связь веков в развитии отечественного естествознания. Виднейший представитель школы В. В. Докучаева, ученик Д. И. Мен­делеева, А. Н. Бекетова, А. М. Бутлерова, А. И. Воейкова, чьи лекции он слушал в Петербургском университете, Вер­надский сам стал основоположником самостоятельных науч­ных школ. Но вклад Вернадского в отечественную культуру не ограничивается только научной и философской деятель­ностью, несмотря на всю ее значимость. Рассматриваемый период русской культуры «нуждался в титанах», выдающих­ся по своим научным, художественным и морально-нравствен­ным характеристикам, Вернадский был одним из них.

Подход Вернадского к проблемам бытия был основан на признании принципиальной целостности всех сфер природы. Отсюда его характеристика «биосферы» как единого при­родного существования живого и неживого. Этим же опре­делено и место человека на Земле. Уже в те годы по кру­пицам собирал Вернадский то, что легло в основу его уче­ния о ноосфере («сфере разума»), объединявшей человека со Вселенной и определявшей разумность человеческой дея­тельности и на Земле, и в Космосе.

Философия космизма Николая Федорова основана на мировоззренческой концепции и подчинена ей. Малоизвестный при жизни скромный библиотекарь Румянцевского музея, он привлекает к себе внимание исследователей второй полови­ны текущего века. Это был русский искатель «всеобщего спа­сения», и его философия свидетельствует об обостренном чувстве ответственности. По его глубокому убеждению, каждый ответственен за весь мир, за всех людей, каждый должен стремиться к спасению всех и всего. Его работы со­ставили «проект» всеобщего спасения. Утопия и рациональ­ный анализ действительности, мечтательность и практиче­ский реализм, мистицизм неотделимы от его трудов и от его личности. И тем не менее; деятельности Федорова, и в частности его проекту «всеобщего спасения», высокую оцен­ку давали и Вл. Соловьев, и Л. Толстой.

Истоки миросозерцания Федорова близки славянофиль­ству: у него чувствуется и вражда к западной культуре, и идеализация монархии и патриархального строя. Но главное в другом: в суждениях Федорова проявляются революцион­ные элементы и среди них — высокая оценка активности че­ловека, «коллективизма» науки и техники.

Главный его проект связан с регулированием стихийных сил природы, с подчинением природы человеку. Христианская вера соединена в нем с верой в могущество науки и техни­ки. Центральная идея его философского миросозерцания — победа над смертью, возвращение жизни умершим. Федоров был уверен в возможность окончательной победы над смер­тью, в возможность «воскрешения», т. е. «активного участия человека в деле всеобщего восстановления жизни». Победа над смертью, всеобщее воскрешение есть не только дело Бо­га, при пассивности человека. По мнению Федорова, это и дело коллективной человеческой активности, дело «богочеловеческое».

Почему люди недоброжелательны, почему народы враж­дебны друг другу? Причина, по мнению Федорова, в том, что каждый человек подчинен стремлению к самосохранению. Именно поэтому силы человечества разобщены и недостаточ­ны для разрешения великой проблемы господства над при­родой. Это дело будущего общества. Идеальный социальный строй будет основываться на единстве сознания и действия — каждый исполняет свой долг, вполне сознавая задачи, стоя­щие перед ним.

Планы ученого были грандиозны. Голод 1891 года сосре­доточил внимание Федорова на мысли об управлении ме­теорологическими процессами, что обеспечивало бы получение стабильных урожаев. Он говорил об использовании сол­нечной энергии и замене ею каменного угля. Он предлагал так освоить электромагнитную энергию земного шара, чтобы регулировать ее движение и превратить ее «в подобие ко­рабля для полетов в космическом пространстве». Федоров предсказывал заселение планет и других небесных тел.

Федоров считал аморальной теорию прогресса с ее бес­сердечным отношением к поколениям прошлого и стремле­нием создать благополучие живущего поколения на трупах и страданиях предков. «Нужно жить не для себя и не для других, а с каждым и для каждого», — эта мысль красной нитью проходит через все его работы.

Здесь выявляется еще одна сторона русского космизма: его представители обосновывали идею объединения людей, обращаясь к экологическим принципам. Независимо от со­циального положения и идеологических установок челове­чество выступает как целостность по отношению к природе. Одним из самых больших недостатков цивилизации является разрыв «кровной связи всего человечества».

Философские работы Федорова, при всей их незрелости и несистематичном выражении, поражают оригинальными и глубокими размышлениями по самым различным вопросам. Они свидетельствуют о формировании нового для России пласта культуры — культуры экологической. С этих позиций к федоровским принципам космизма близок Павел Флорен­ский.

Флоренский-математик был достойным учеником Н. В. Бугаева — профессора математики Московского универси­тета, одного из основателей Московской философско-математической школы. Философия Бугаева — своеобразное об­ращение к древним пифагорейцам с их принципом «Все есть число». Н. В. Бугаев пытался дух математического исследо­вания вывести за рамки традиционных областей его применения: «Это требование числа и меры является злобою дня не одной современной науки, но и современного искусства и современных человеческих отношений. Найти меру в обла­сти мысли, воли и чувства — вот задача современного фи­лософа, политика и художника» /10, с.28/. Бугаев вводит в философский оборот понятие аритмологии¹, которую Фло­ренский называет «способом философствования», пронизы­вающим все его мировоззрение.

Павел Флоренский-философ — ученик Л. И. Лопатина и С. Н. Трубецкого; он исследует принципы философской системы Дж. Ст. Милля и теорию государства Платона. В космизме Флоренского эти два направления — математи­зация процесса познания и широта философских обобще­ний — сливаются воедино. Закономерно, что свою главную жизненную задачу Флоренский определяет как формирова­ние путей к «будущему цельному мировоззрению», которое определяется целостностью бытия. Флоренский обосновывает эту целостность связью существующего мира — космоса и культуры.

Основным законом мира Флоренский считает второй прин­цип термодинамики — закон энтропии¹, взятый в широком смысле слова как закон Хаоса во всех областях мирозда­ния. Миру противостоит Логос — начало эктропии². Дру­гими словами, в мире действует закон постоянно возрастаю­щей хаотичности, упрощения, деградации.

Но в мире должно существовать нечто «высокоорганизо­ванное, усложняющееся, единящееся», и высшим его примером является человек. В связи с ним надо искать основания эктропического процесса. И если в мире этих сил найти нельзя, то эти силы нужно искать вне его.

Борьбе с хаосом служит культура, но и она у Флорен­ского неоднозначна. Он отрицает культуру как единый во времени и пространстве процесс, отрицает, таким образом, эволюцию и прогресс культуры. Отдельные культуры подчи­нены ритмически сменяющимся типам культуры средневеко­вой и культуры возрожденческой. Первый тип культуры характеризуется органичностью, объективностью, самособранностью, конкретностью, второй — раздробленностью, субъек­тивностью, отвлеченностью и поверхностностью. Ренессансная культура Европы перестала существовать к началу XX века, и с первых же лет этого столетия можно наблюдать первые ростки культуры нового типа.

Функция культуры, по Флоренскому, очень высока. Он считает ее «сознательной борьбой с мировым уравниванием». Цель культуры — изоляция и задержка уравнительного про­цесса Вселенной. Равенство — это смерть, повышение раз­ности потенциалов — условие жизни, и, следовательно, куль­тура обеспечивает жизнь. Но всякая ли? Нет, только такая, которая ориентирована на абсолютные ценности. Культура есть производное от «культа», т. е. упорядочение всего мира по категориям культа. Культура, ориентированная иначе, заходит в тупик, где начинается хаос, разложение и гибель.

Космическая культура Флоренского, как и Федорова, куль­тура этическая. Другую сторону проблемы Логос — Хаос Флоренский развивает в работах, написанных в первые пос­леоктябрьские годы. Отмечая «взаимообусловленность мира и человека», Флоренский ставит проблему, приближающую его к Вернадскому, — «о благом управлении миром со сто­роны человека». И так же, как Федоров, он пишет о «хищ­нической цивилизации», движимой не желанием «помочь при­роде проявить сокрытую в ней культуру, но навязывающей насильственно... внешние формы и внешние цели». Флорен­ский делает вывод, соответствующий духу русского космизма: «природа не безразлична среде технического произвола, хо­тя до времени она и терпит произвол; она живое подобие че­ловека» /11, с.233/.

В 1929 году в письме к В. И. Вернадскому Флоренский высказывает идею «пневматосферы» — мысль о том, что в биосфере (или на биосфере) существует «особая часть ве­щества, вовлеченная в круговорот культуры или, точнее, кру­говорот духа... Есть много данных, — отмечает Флорен­ский, — правда, еще недостаточно оформленных, намекаю­щих на особую стойкость вещественных образований, про­работанных духом, например, предметов искусства. Это за­ставляет подозревать существование и соответственной осо­бой формы вещества в космосе» /11, с.231/. Флоренский пишет о преждевременности отношения к пневматосфере как пред­мету научного изучения, но сам факт таких поисков, безу­словно, многозначен.

Русский космизм конца XIX — начала XX века наметил определенные принципы экологической культуры — культу­ры будущего. Некоторые из них формировались как резуль­тат научных исследований, другие в своей основе имели ве­ру, наивное, мистическое восприятие мира. Но этими прин­ципами подчеркивалось главное — взаимосвязь человека с природой, гармоничность законов существования человече­ства с законами Вселенной, Космоса.

В русской философской мысли конца XIX — начала XX века было для русской культуры, по крайней мере, две опасности: с одной стороны, отрицание культуры в целом, с другой — утверждение механической, коллективистской ци­вилизации. Как преодолеть эти опасности? Один из ответов на этот вопрос дает русский космизм, другой — философия русского идеализма. Но самое главное — в период «серебря­ного века» эти опасности преодолеваются художественной практикой.

Именно искусство призвано было отразить период, в ко­тором назревали, по словам А. Блока, «неслыханные пере­мены, невиданные мятежи».