Geum.ru

Вчисло гуманитарных вузовских дисциплин включен курс «Культурология»

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   12
идеал человеческого бытия. Правда, это формирование происходит в границах христианского вероучения, но важен факт: русская культура обращается к проблеме человека, принципам его жизни. Конечно, ответ на вопрос, каков должен быть человек, не мог быть однозначным. Уже первые века русской христианской истории характеризуются свое­образной литературной полемикой великого князя Киевско­го Владимира Мономаха и настоятеля Печерского монасты­ря Феодосия.

«Поучение Владимира Мономаха» содержит смелое для того времени утверждение: сотворенный Богом мир много­образен, неодинаковы люди в нем, а следовательно, не мо­жет быть и одинаковых моральных требований. Все, что су­ществует в мире, «дал бог на угодье людям, на веселье». Можно ли, в таком случае, видеть грех в удовлетворении плоти, в мирских делах? Конечно, нет. Главный показатель богоугодности — полезный для общества труд, гражданская активность. Те, кто терпит одиночество, черничество, го­лод - лишние люди.

Конечно, Феодосий, призывающий «искать бога рыданием, слезами, пощением и непременно во всякие дни каяться во грехах», был непримиримым противником точки зрения Вла­димира Мономаха.

По существу, перед нами — две линии культуры: одна учитывает недавнее язычество русича и предполагает прио­ритет национально-патриотического сознания, другая, орто­доксально1-религиозная, отрывает человека «от мирских за­бот и дел государственных». История русского государства подтвердила необходимость тех религиозных ценностей, ко­торые основываются на житейском опыте и наполняются «земным содержанием». «Земное содержание» — это и объ­единение Руси, и формирование принципов, определяющих жизнеспособность централизованного государства, и высокий нравственный идеал тех, кто отстаивает независимость зем­ли русской. Эти идеи выкристаллизовываются в таких па­мятниках древнерусской культуры, как «Слово о полку Игореве», «Слово о погибели русской земли», в многочисленных летописях более позднего периода, связанного с татаро-монгольским нашествием.

Культура домонгольской Руси, особенно конца XII — на­чала XIII веков, характеризуется расцветом искусства Нов­города, Владимиро-Суздальского княжества, Чернигова, Смо­ленска, Полоцка. Из народной среды выдвигаются .замечательные мастера всех видов искусства. Летописи, княжеские и церковные, немного писали о народных умельцах. Но имена некоторых из них история сохранила. Это замечательные ювелиры Коста и Братила из Новгорода, черниговский художник-литейщик Константин, киевский мозаичист и живописец Алимпий, зодчие — новгородцы Петр и Коров Яковлевич, полочанин Иоанн, киевлянин Петр Милонег. Их работы определялись не только византийским и европейский опытом, они основывались на народных вкусах и особенностях местных художественных традиций. Памятники культуры, созданные в самых различных уголках русской земли, свидетельствуют о том, что, решая религиозные, политические, морально-нравственные проблемы, русское искусство формирует эстетические и художественные принципы, близкие и понятные человеку. Остановимся лишь на одном примере — изумительной по мастерству и эстетической значи­мости церкви Покрова на Нерли (1165 г.). Строительство церкви относят ко времени владимиро-суздальского князя Андрея Боголюбского, сделавшего многое для того, чтобы Владимир затмил Киев.

Церковь Покрова очень поэтична, она «пронизана» ощущением легкости и светлой гармонии. Не случайно говорят о музыкальных ассоциациях, которые рождает этот храм. Раскопки стен показали, что создатели этого шедевра ре­шали очень трудную задачу: они должны были поставить храм при впадении Нерли в Клязьму как своеобразный торжественный монумент1, видный издалека. Для кораблей, шедших по реке, он означал прибытие в княжескую рези­денцию. Вот почему нерлинский храм называли «каменным словом в похвалу князю».

Но важнее другое. Во-первых, «поэтичность церкви Покрова является выражением глубоко народных художествен­ных представлений». Ее создатель «постарался вызвать у зри­теля ощущение праздничности, вдохновляющего подъема душевных сил и теплоты, которое создает нарядная вышивка, затейливая деревянная резьба, — словом, народное искусство...» /13, с.215/. Во-вторых, в пластике интерьеров этой церкви немалое место занимает тема человека и человеческого мира. И сама тема заступничества, покровительства выходит за рамки религиозного идеала, наполняется житейским, общечеловеческим содержанием. Другими словами, рус­ская художественная культура свидетельствует об утвержде­нии не только теологических1, но и земных, человеческих ценностей.

Этот процесс был длительным и противоречивым, он от­ражается во многих памятниках древнерусской культуры. Обратимся к одному из таких памятников — замечательному произведению литературы «Молению Даниила Заточника» (приблизительно XII век). Это послание к князю от чело­века, бывшего одно время богатым и счастливым, но попав­шего в немилость и сосланного, согласно его словам, на Лаче-озеро. «Моление» считается первым сатирическим со­циально-обличительным произведением древнерусской лите­ратуры.

Даниил преклоняется перед сильной княжеской властью, признавая ее необходимость для Руси, его сатира направ­лена на бояр и церковников. Он пишет о том, что бояре жадны и готовы разорить бедняка, что монахи лгут богу. Автор много говорит о своей жизни, притеснении и угнете­нии, которые пришлось испытать. Впервые в русской лите­ратуре звучит в этой авторской исповеди тема оскорблен­ного человеческого достоинства.

«Моление Даниила Заточника» свидетельствует о яркой и смелой попытке проникнуть в психологию персонажа, по­казать индивидуальность и неповторимое своеобразие лич­ности. Попытка удалась. Позднее В. Г. Белинский напишет об этом так: «Даниил Заточник... был одной из тех лично­стей, которые, на беду себе, слишком умны, слишком даро­виты, слишком много знают и, не умея прятать от людей своего превосходства, оскорбляют самолюбивую посредст­венность; у которых сердце болит там, где лучше было бы мол­чать, и молчать там, где выгодно говорить...» /16, с.351/.

В дальнейшем процесс обращения к конкретным, чисто человеческим характеристикам героев в древнерусской лите­ратуре нарастает. Развивается, например, жанр исторических песен, в которых условные фигуры былинных богатырей сме­няются образами реальных людей — героев обычного роста и обычной физической силы.

Обращение к человеку, утверждение значимости его достоинств и недостатков проявляется уже в культуре домонгольской Руси. Но подчеркнем еще раз: в XII веке этот процесс только начинается. Иначе быть не могло: отношение к человеку выступает элементом целостного «образа мира», представления о Вселенной. В культуре домонгольской Руси образ мира приравнивается к «божественному космосу». Несмотря на привнесение в этот образ земных человеческих качеств и принципов, его сущность остается глубоко религиозной еще долгое время.

Показательный факт: уже с начала XIV века в русских летописях появляются интересные свидетельства. Летописцы описывают наблюдения над явлениями природы без упоминаний «о боге, о возмездии, о покаянии». Для того чтобы понять истоки нового подхода к миру, представить себе процесс формирования новой модели Вселенной в древнерусской культуре XIV—XV веков, обратимся к таким факторам, как просвещение и распространение естественных знаний.

В распространении грамотности, самых различных знаний и просвещения в средневековой Руси церковь играла значительную роль. Но этим не исчерпывалось своеобразие русской культуры. «Своими путями шло распространение знаний и грамотности в бесписьменной русской деревне или в шумном торговом городе; особые черты придавала просвещению феодальная административная деятельность, требовавшая учета; по-своему развивалось просвещение при княжеских дворах или же в далеких лесных монастырях» /17, с.159/.

Русская средневековая деревня обладала значительным запасом знаний, имевших прежде всего практическую ценность. Передавались они от поколения к поколению. В воспитании детей важную функцию выполняли игры и фольклор. Широкое распространение имели пословицы и поговорки — своеобразный кодекс морали, собрание народной мудрости. Большое педагогическое значение придавалось в древности загадкам, приучавшим молодое поколение к «сопоставлениям, аллегориям, и требовавшим быстрой сообразительности, а нередко и разносторонних знаний» /17, с.160/. Русская деревня XIII—XV веков бережно относилась к эпической поэзии времен Киевской Руси: былины и торжественные песни о богатырях русских, победах над врагом были своеобразным устным учебником истории. Стремление к познанию – одна из самых характерных черт былин. Любознательность проявляется в эпосе по любому поводу, отражая собой еще тот период, когда знание и опыт находились в начальной стадии своего развития. Проведать, узнать что-то доселе неизвестное, добыть новые сведения – характерная черта Ильи Муромца, заставляющая его совершать самые невероятные подвиги и многократно подвергаться опасности, которой он пренебрегал во имя познания. Стремление к достижению знания, мудрости характерно для многих героев эпоса. Правда, рациональное знание переплетается здесь с иррационализмом: наряду с проведованием новых земель и народов и обучением наукам былинные персонажи (подобные Волху Всеславьевичу) занимались волхованием, магией и оборотничеством. Опытное знание еще не отделилось от оккультных представлений о свойствах природы и человека.

Удивление перед окружающим миром – постоянное свойство эпоса. Оно сквозит в каждой былине, в каждой части эпического рассказа. Былина не хочет удивить, не занимается нарочитой занимательностью, чтобы заставить слушателя внимать с неослабевающим интересом. Это – естественное чувство, вполне понятное для времени, когда человек стал покорять могучие силы природы и одновременно осознавать самого себя. Однако, несмотря на гигантский шаг вперед, который сделало человечество в познании мира, многое еще оставалось непознанным, непонятным и страшным. Опасны были путешествия, всякий выезд за пределы общины или тем более страны. Поэтому всякий отъезд считался полным опасностей от всякого рода действительных и воображаемых бедствий.

Связь деревенских общин с внешним миром осуществлялась через купцов, скоморохов да странников, которых так много было на средне­вековой Руси. Грамотность в деревне только появлялась и, как считают знатоки древнерусской культуры, охватывала деревенских старост, священнослужителей, живших в дерев­не слуг феодала. Но, несмотря на то, что «книжное просве­щение еще не проникало в средневековую деревню», у русского крестьянства того времени «существовала своя куль­тура, свое просвещение, свой опыт и навыки, создававшие устойчивую основу общерусской культуры» /17, с.162/.

В городах и вотчинных замках просвещение основывалось в значительной степени на грамотности, на письменности и на книгах. Конечно, на Руси, как и в других странах средне­векового мира, было немало неграмотных феодалов, попов и даже князей: они или «еле брели по грамоте», или «кни­гам были не зело обучены». Тем не менее, уровень грамот­ности был довольно высок. Берестяные грамоты, найденные в середине нашего века при раскопках в Новгороде, свиде­тельствуют о том, что многие горожане были обучены письму. На пергаменте, на бересте составляются купчие, за­вещания, пишутся летописи, договоры с князьями и сосед­ними государствами.

Потребности управления, дипломатии, торговли и бого­служения вызывали необходимость не только грамотности, но и «знания книжной премудрости». Книги не только чита­лись, но и слушались. Чтение вслух было широко распро­странено тогда в разных слоях общества. Существовали даже специальные чтецы, для которых чтение вслух стало профес­сией.

Напомним, что книги пришли на Русь с принятием хри­стианства /18, с.175/. Они привозились из Византии, Греции, но главным образом, из Болгарии. Древнеболгарский и древ­нерусский языки были похожи, и Русь пользовалась славян­ским алфавитом, созданным братьями Кириллом и Мефодием. Процесс переписки книг был долгим и сложным, они не писались, а рисовались, украшались прекрасными миниа­тюрами. Некоторые из книг представляли собой настоящие произведения искусства. К XV веку существовало уже много библиотек, насчитывавших значительное количество томов и имевших описи книжных богатств. Документальные мате­риалы собирались в княжеских и монастырских архивах. Нуж­но учитывать, что до наших дней сохранилась лишь незначи­тельная часть книжных богатств средневековой Руси. Книги расхищались, горели в огне татарских погромов, уничтожались впоследствии церковной цензурой. И все же XIII—X века дали нам 583 рукописные книги. По предположению ученых, в первые три века христианской истории на Руси было не менее 8500 только церковных книг, а в последующие столетия это количество умножается.

Книги послужили основным источником распространения на Руси естественных знаний. Письменные памятники XIII XIV вв. включают в себя, во-первых, описание тех природных явлений, которые внезапно и властно нарушали не нормальную жизнь людей (наводнение, засуха, грозы, ураганы), во-вторых, размышления о причинах явлений и о системе мироздания.

Простое описание фактов очевидцем, свидетелем событий производилось или для христианского назидания, или просто с позиций наблюдателя и участника событий, повествующего «для памяти потомкам».

Христианская богословская литература, рассматривающая вопросы устройства Вселенной, была многообразна и полна внутренних противоречий. В основном, ее можно подразделить на две группы: одна из них состояла из произведений, авторы которых в какой-то мере опирались на античную науку, знали и ценили Аристотеля, Платона, Птолемея и пытались лишь примирить «еллинскую философию» с основными принципами христианства. Из произведений этой группы черпала космологические познания Киевская Русь. Русских книжников XII века упрекали в том, что они были слишком хорошо знакомы с учением таких язычников, как Платон и Аристотель.

Но в XIII—XIV веках на Руси стали пользоваться особой популярностью произведения другой группы, и среди них такие источники, как «Книга Еноха» и «Христианская топография» Космы Индикоплова. Авторы «Книги Еноха» не пытались объяснить мироздание, они «стремились создать фантастическую картину, которая исключила бы всякие попытки дальнейших вопрошаний и поисков» /17, с.139/. Взгляды на структуру мира, характеристика мироздания Космы Индикоплова подчинялись христианскому богословию. Его книга содержала резкую критику античных представлений о шарообразности земли, о происхождении дождя из испарений. Другими словами, автор сделал все возможное для уничтожения «языческой» античной картины мира.

Подобные книги, как пишут исследователи, удовлетворяли запросы стремящихся к просвещению людей только «в самую мрачную пору средневековья». Уже в начале XV века на Руси возрождаются античные взгляды на форму земли, ее положение в мировом пространстве, представления о ко­лоссальных размерах Вселенной. Об этом свидетельствует замечательный рукописный сборник Кириллово-Белозерского монастыря, по преданию написанный основателем монас­тыря Кириллом /17, с.195/. Сборник называется «Странник со иными вещьми» и включает ряд географических и космо­графических статей. Особенно интересны три статьи о зем­ле, ее протяжении, форме и положении во Вселенной. Срав­нивая землю с яйцом, пытаясь определить «отстояние неба от земли», составитель сборника основывается не на бого­словских традициях. Он пользуется согласно собственным утверждениям расчетами «звездоблюстителей и землемерителей».

Обратим внимание на эти новые для древнерусской куль­туры понятия. Они означали, что для знаний о природе, о земле простого описания фактов уже недостаточно. Необхо­димы сведения, основанные на наблюдении и измерении. И на Руси появляются такие сведения. Одним из источников но­вых знаний были произведения русских писателей-путеше­ственников.

Путешествия существенно расширяли географический кру­гозор жителей Древней Руси, или, другими словами, изме­няли пространственные представления о мире. Путешествия множились в связи с расширением торговли, дипломатиче­ских отношений, религиозного паломничества и просто по­тому, что формируется интерес к чужим землям и народам. Русские путешественники, чьи произведения дошли до на­шего времени, направлялись в разные концы мира из Нов­города, Смоленска, Москвы, Полоцка, Суздаля, Твери. Ин­терес к описаниям Палестины, Царьграда, стран Западной Европы был так велик, что из них составлялись, многократ­но переписывались географические сборники. Одно описание дополняло другое. Купцы и паломники, направлявшиеся на Восток, были обеспечены подробным описанием маршрутов с указанием расстояний и достопримечательностей.

XIV—XV века дали миру большое количество рукописных произведений, свидетельствующих о широком интересе рус­ских читателей к далеким «тридевятым царствам, тридесятым государствам». Наибольшей подробностью, точностью наб­людений, красочностью изложения характеризуется «Хожение за три моря» Афанасия Никитина, купца из Твери. Автор дает такое описание социально-экономической жизни Индии XV века, которое намного превосходит краткие запис­ки Васко да Гамы.

Что же вносит развитие знаний о земле и о природе в русскую культуру XIV—XV веков? Прежде всего, создается основа нового «образа мира». Его особенности определяются взаимодействием двух постепенно нарастающих процессов русской культуры: начавшегося в XII веке обращения к че­ловеку с его достоинствами и недостатками и выхода за рам­ки богословского представления о Вселенной. В результате взаимодействия этих процессов формируется новый антропо­морфный1 «образ мира», в центре которого — человек. Это означало, что Древняя Русь переходит к новому типу куль­туры, который будет подробнее рассмотрен позднее.

Движется к человеку, отражает его интересы и религиоз­ное сознание. Даже проблемы, выдвигаемые русским право­славием в XIV веке, становятся «человечнее», ищут новую опору в эмоциональных переживаниях личности. Индивидуа­лизм рождается в недрах самой религии, и это вызывает нарастание внутренних противоречий в древнерусской куль­туре в целом. Борьба мнений, столкновение интересов по-прежнему ведется в форме религиозных споров, но масштабы этой борьбы гораздо значительнее. Возникшие оппозиционные направления содержат элементы свободомыслия и даже рационалистической критики религии. В этом направлении возникает и формируется философская культура Руси.

Яркий пример «личностного» характера богословских дискуссий дает столкновение вокруг, на первый взгляд, чисто экономического вопроса о монастырских владениях. Его обсуждение очень быстро вышло за рамки религиозных споров, выявило морально-нравственный подтекст, выдвинуло выдающихся личностей в духовной культуре. Среди них — Нил Сорский (1433—1508). Он первый формулирует требование начатого им движения, красноречиво называвшегося «нестяжатели»: «чтобы у монастырей сел не было, а жили бы чернецы по пустыням, а кормились бы рукоделием».

Учеником и последователем Нила Сорского был Вассиан, в мирской жизни — богатый и знатный воевода и дипломат. Вассиан так активно боролся за принципы «нестяжательства», что власти заточили его в монастырь. Человек в достаточной степени образованный, он, судя по обвинениям своих противников, знал и использовал сочинения Аристо­теля и Платона. Забвение заповедей Христа, запрещающих священнослужителям ставить себя в зависимость от веще­ственных ценностей, Вассиан объявлял прямым грехом и отступничеством от веры. Он призывал монахов относиться терпимее к беднякам, заботиться о ближних, помогать ни­щим и убогим.

«Нестяжатели» критиковали важные принципы существо­вания русской церкви. Критика была опасной уже потому, что находила поддержку в народных массах. Официальная церковь, отстаивая собственные интересы, объявляет «нестя­жательство» ересью1 и поддерживает направление, предста­вители которого назывались «иосифлянами». Цель «иосиф­лян»— борьба с «нестяжателями» и уничтожение последо­вателей Нила Сорского как еретиков, грозящих единству русской православной церкви.

Силы были неравными, и с «нестяжателями» расправи­лись жестоко. Но возникает важный вопрос, который цер­ковь не может оставить без ответа: почему во второй поло­вине XV века в русской духовной культуре возникают на­правления, объявляемые еретическими? «Иосифляне» заяв­ляют: источником «нестяжательства» и прочих ересей явля­ется «невегласие» — неведение2 и замкнутость. Каков же выход из положения? Его предлагает архиепископ Геннадий Новгородский. Необходимо, считает он, создать сеть училищ, способствующих распространению грамотности «для чести и славы государя и простора для богослужителей» /18, с.52/. Таким образом, идейная борьба, развернувшаяся, на пер­вый взгляд, в рамках религии, приводит к постановке таких вопросов, которые определяют формирование древнерусской культуры в целом: потребность в новом уровне просвещения, наличие элементов философской культуры, новый подход к морально-этическим принципам и нормам. В связи с этим показательно сочинение Иосифа Волоцкого «Просветитель», в котором формулируются теоретические принципы против­ников «нестяжателей». Толкуя библейские и евангельские мифы, автор выходит за рамки богословия, пытаясь опреде­лить, что такое добро и что такое зло в жизни человеческой.

Развитие антропоморфного «образа мира», обращение идеологии к человеку, попытка определить особенности че­ловеческих отношений дают основание говорить о форми­ровании на Руси нового типа культуры. Обычно русскую культуру конца XIV — начала XV века сравнивают с за­падноевропейским Ренессансом. Это сравнение закономерно, однако тот факт, что вплоть до XVII века в духовной куль­туре Руси приоритетное положение занимала религия, позво­ляет говорить лишь об отдельных элементах Ренессанса, об отдельных явлениях гуманистического характера. Этот пе­риод, однако, в полной мере можно назвать Предвозрождением — началом движения, первой ступенью новой культуры, еще не освобожденной от господства религии. «Предвозрождение смогло охватить всю духовную культуру в ее наивыс­ших проявлениях без кардинальной ломки самого отношения духовной культуры к религии» /9, с.104/.

С чем же связан процесс возрождения и что именно «воз­рождается» в культуре Древней Руси рассматриваемого пе­риода? Факты свидетельствуют, что обращение к человеку связано с пробуждением исторического сознания. История уже не рассматривается только как простая смена событий. В сознании людей конца XIV — начала XV века изменилось представление о характере эпохи, о ее ценностях и идеалах. Наступает пора идеализации эпохи независимости Руси. В идеологии главную роль играет идея независимости силь­ного и мощного русского государства, и основы этой идео­логии находят в Киевской Руси. Архитекторы и строители черпают вдохновение в соборах домонгольской Руси, летопис­цы и литераторы — в таких произведениях XI—XIII веков, как «Повесть временных лет», «Слово о Законе и Благода­ти» митрополита Иллариона, «Слово о полку Игореве». Дру­гими словами, для русского Предвозрождения домонгольская Русь стала тем же, чем была для Западной Европы антич­ность.

Предвозрожденческие тенденеции на Руси проявляются уже в конце XIV столетия, но особую силу они приобрели в начале XV века. Это связывается, по крайней мере, с двумя важными факторами: подъемом национального самосозна­ния, мощным толчком которого была знаменитая Куликов­ская битва, и укреплением Москвы как центра объединения русских земель.

Как известно, с середины XIV столетия властители Моск­вы получили титул «великих князей московских», а при Иване Калите в Москву из Владимира переносится кафедра митрополита «всея Руси». Москва становится религиозным цент­ром, выходит победительницей в борьбе с другими великими княжествами — Тверским и Рязанским, а также — с Новго­родом. И хотя на это ушло немало времени, единую силу, которая может противостоять агрессорам, русские люди по­чувствовали уже после победы на Куликовом поле.

Духовная жизнь Руси этой эпохи получила отражение в таких литературных произведениях, как «Задонщина», «Сло­во о Мамаевом побоище», «Житие Димитрия Ивановича», «Сказание о Тохтамышевом нашествии». В них забота о рус­ской земле, огромное чувство патриотизма связаны с инте­ресом к человеческим чувствам и страстям. Но показате­лем расцвета русской культуры XV века становится изобра­зительное искусство и наиболее яркое выражение его — ико­нопись.

Икона1 была классической формой средневекового рус­ского искусства. Известно, что она пришла на Русь вместе с христианством, но до нашего времени дошло лишь малое количество икон домонгольского периода. Можно лишь пред­положить, что в этот период древнерусская иконопись строго следует византийским и болгарским образцам. Христианская иконография разнообразна: здесь и различные изображения Богоматери, Христа, святых, пророков, архангелов, много­численные сюжеты, изображения чудес. Священные сюжеты изображались в строгом соответствии с иконографическими схемами, отступления от которых недопустимы.

Пришедшая из чужих стран икона в русской культуре заняла особое место. Ни в какой другой стране не было написано так много икон, ни в какой другой стране она не получила такого признания, как на Руси. Отчасти это объяс­няется условиями, благоприятными для развития иконопис­ного дела. Леса, каких было множество на Руси, давали не­обходимый материал, легко поддающийся обработке, — липу и сосну. Купцы завозили редкие краски, но очень скоро были получены отечественные красители.

Это важные причины, но подходящие условия были и в Византии, и на Балканах, однако такого широкого размаха, как на Руси, иконописное дело там не имело. В Византии, икону потеснила мозаика, в Болгарии при строительств храмов особое внимание уделялось фрескам. И это понятно: в этих странах сооружались каменные храмы. На Руси самым распространенным строительным материалом было дерево. Деревянные церкви не могли быть украшены, ни мозаикой, ни фресками, зато деревянная иконописная доска была здесь естественной и привычной.

Напомним, однако, что, выполняя эстетическую функцию, икона имела глубоко религиозный смысл. В христианском культе она стала овеществлением ирреального1, «проявлением божественной сущности». Поэтому сама икона воспринималась как святыня, в ней, по словам русского философа Е. Н. Трубецкого, мы чувствуем «воплощенное в образах и красках видение иной жизненной правды и иного смысла жизни» /19, с.23/. Эти «образы и краски», утверждает известный исследователь русской культуры А.В. Карташов, соответствуют психологии русского человека. Он пишет: «Русский человек мыслит не отвлеченно, а образами, пластически. Он художник, эстет и в религии. Икона в его глазах приобретает особое значение... легчайшего пути сделать не видимую Церковь видимой. И неудивительно, что восточно-греческая икона, сама по себе высокое создание искусства именно в России... достигла такого совершенства и красоты, которое является пока предельным в иконографии» /20, с.8/

Таковы объективные причины широкого распространения иконы на Руси. Но ее роль в отечественной культуре не будет раскрыта достаточно полно, если мы не выделим еще одну, очень важную функцию иконы. Согласно эстетическим представлениям средневековья, произведение искусства (а икона, как было сказано выше, является таковым) могло быть постигнуто человеком только в том случае, если «сама душа его, его внутреннее «я» было построено по тем же законам, что и созерцаемый образ» /21, с.46/. И это означало: если икона является выразителем высших эстетических и морально-нравственных идеалов, то такие же идеалы характеризуют человека. Так он сотворен Богом. Но в душе и жизни человека эти идеалы могут быть подменены грубыми биологическими инстинктами. Задача иконы — вернуть изначально заложенные в человеке лучшие духовные качества. Каким образом? Путем созерцания и восприятия.

Другими словами, русская икона как элемент культуры выполняла ту функцию, которую древние греки называли «катарсис» — очищение путем сопереживания и в результате этого возвышение над «физиологической плотью».

Расцвет русской иконы связан с творчеством великих мастеров — Феофана Грека, Андрея Рублева и Дионисия. В конце XIV — начале XV века центральной фигурой среди московских художников был Феофан Грек. Он привлекал всеобщее внимание своим высочайшим профессионализмом и широтой взглядов. Недаром Епифаний Мудрый называет его «философом весьма хитрым» /22, с.113/. Московская мас­терская Феофана, где приезжие греки сотрудничали с мест­ными мастерами, выпускала немало икон для украшения быстро разраставшихся иконостасов1. Полагают, что Фео­фан первым ввел в иконостасную композицию полнофигур­ный деисусный2 чин, что сразу же привело к увеличению иконостаса. Начиная с XV века последний становится обя­зательной частью внутреннего убранства каждого храма. Византийское искусство не знало высокого иконостаса, его следует считать достижением русской культуры.

Летом 1405 года Феофан, совместно с двумя русскими мастерами, выполняет роспись Благовещенского собора. Один из этих мастеров — Андрей Рублев, оставивший такой глу­бокий след в русской культуре, что первую половину XV ве­ка называют «эпохой Рублева».

О биографии Андрея Рублева нельзя сказать определен­но, опираясь на четкие даты. Предполагают, что родился он около 1360 г. и умер в 1430 г. в преклонном возрасте, «се­дины честные имея». Ничего не известно и о раннем периоде творчества иконописца. Только признанные мастера, выпол­нявшие особо ответственные заказы, изредка упоминались летописцами, и только в 1405 году летопись сообщает, что простой монах Андрей Рублев принимает участие в росписи великокняжеского Благовещенского собора в Московском Кремле.

В последующие годы Рублев создает прекраснейшую ру­копись с миниатюрами — Евангелие Хитрово, названное так по имени его обладателя в XVII веке. В 1408 году Андрей Рублев вместе с мастером Даниилом Черным выполняет роспись и иконостас Успенского собора во Владимире. Вско­ре был создан знаменитый «Звенигородский чин». От него сохранилось только три иконы — «Спас», «Архангел Михаил», «Апостол Павел». Прекрасен образ Спаса. В нем нет ничего от «византийской суровости и догматичности», он националь­но-русский. Во взоре Христа, устремленном на зрителя, ощу­щается и мудрость, и доброта, он полон внимания к чело­веку, способен понять его душу, а следовательно, и спасти ее. Рублевский Спас не карающий судья, он воплощение благожелательности и справедливости.

«Звенигородский чин» свидетельствует о большом талан­те и мастерстве художника. Однако вершиной творчества
Рублева, самым совершенным и знаменитым произведением
стала «Троица»1, написанная в честь святого Сергия Радо­нежского. Сам Сергий особенно почитал Троицу, желая, что­бы «лицезрением сего единства побеждалась ненавистная рознь мира сего» /23, с.22/.

На иконе Рублева изображены три ангела. Какой из них является ипостасью1 бога-отца? Единого мнения на этот счет нет, и для художника не это было главным. Следуя за­ветам Сергия Радонежского, Рублев хотел выразить идею единения всех русских людей, воплотить в иконе идеал само­пожертвования, любви, справедливости, добра и красоты. Этому основному замыслу в рублевской «Троице» подчинено все — и композиция, и линейный ритм, и цвет.

Замечательный исследователь русской иконы В. Н. Ла­зарев пишет о «Троице» Андрея Рублева так: «В иконе есть что-то успокаивающее, ласковое, располагающее к длитель­ному созерцанию. Она заставляет усиленно работать нашу фантазию, она вызывает множество поэтических и музыкаль­ных ассоциаций, которые бесконечно обогащают процесс эс­тетического восприятия. ...Самое замечательное в иконе Рублева — ее колорит. Она прежде всего воздействует на зрителя своими красками, в которых есть ни с чем не сравни­мая певучесть. Именно краски в сочетании с линиями опре­деляют художественный облик иконы, ясный, чистый и гар­моничный. Колористическую гамму «Троицы» можно было бы назвать дружелюбной, потому что в ней с редкой убе­дительностью выражено дружественное согласие трех анге­лов» /23, с.24—26/.

«Троица» Рублева была самой любимой иконой древне­русских художников, ей пытались подражать многие. Но ни один из подражателей не сумел создать произведение, даже близкое к «Троице». Рублев написал икону в один из тех счастливых моментов вдохновения, которые бывают только у гениев. И ему «удалось создать такое произведение, кото­рое мы по праву рассматриваем как самую прекрасную рус­скую икону и как одно из совершеннейших творений рус­ской живописи» /23, с.27/.

С 70-х годов XV века начинает работать Дионисий, наи­более прославленный мастер того периода. Выделить автор­ские работы Дионисия трудно: он никогда не работал один, а был членом дружины, состав которой менялся от заказа к заказу. Вместе «с Митрофаном и пособниками» Дионисий расписывает церковь Рождества Богородицы в Пафнутьевом монастыре. Позднее Дионисий пишет иконы для Успенского собора в Москве. Последнее упоминание о Дионисии отно­сится к 1502—1503 годам, когда он вместе со своими сы­новьями расписывает храм Рождества Богородицы в Ферапонтовом монастыре.

В искусстве Дионисия своеобразно переплетаются идей­ные течения его времени. Он, так же, как Андрей Рублев, стремится к воплощению «неземной красоты», к изображе­нию в образах святых таких людей, весь облик которых звал бы к очищению и нравственному совершенствованию. Дионисий «оказывал предпочтение состоянию внутренней сосредоточенности, ему нравилось передавать в своих рабо­тах силу мудрости, добротолюбие, смирение» /23, с.40/. В опре­деленной мере все это сближает икопись Дионисия с искус­ством Рублева. Но в его произведениях проявляются и но­вые тенденции. «В лицах святых появляется нечто однооб­разное, снижающее их психологическую выразительность, в пропорциях и очерках фигур обнаруживается неведомая Рублеву хрупкость, порой носящая несколько нарочитый ха­рактер. «Светлость» Рублева переходит у Дионисия в «праздничность», что уже само, по себе означает снижение высо­кой одухотворенности образа» /23, с.40/.

В XVI веке рублевские и дионисиевские традиции пошли на убыль. Тускнеет иконная палитра, снижается ритмичность композиции. Темп развития искусства, иконописи в частности, замедляется, церковь ревниво следит за тем, чтобы в живопись не проникли какие-либо смелые новшества. И хо­тя теологи XVI века призывали писать «с древних перево­дов, как греческие иконописцы писали и как писал Андрей Рублев...» /24, с.128/, былого высокого уровня искусства уже не удалось достичь.

Русская икона, несущая огромную смысловую нагрузку с первых веков христианства до кульминации иконописного творчества, стала явлением мировой культуры в начале XX века.

Развиваясь по своему собственному, порой непонятному Западу, культурному пути, древняя Русь долго воспринима­лась историками как страна «полуязыческого стояния в бы­те», задавленная государством и отрезанная от Европы. Су­ществовала точка зрения, согласно которой средневековая Русь вообще не имела культуры, заслуживающей внимания. И лишь открытие русской иконы в конце XIX — начале XX века позволило «увидеть в Руси, — по словам Г. Федо­това, — тихую и немую девочку, которая так много тайн видела своими неземными глазами и может поведать о них только знаками. А ее долго считали дурочкой только пото­му, что она бессловесна» /25, с.86/.

Во второй половине XV века происходит дальнейшее ук­репление русского государства. К началу XVI столетия Моск­ва становится столицей могучей русской державы, симво­лом ее силы и величия. Период формирования централизо­ванного российского государства (так обычно называют ко­нец XV — XVI в.) характеризуется и новыми процессами в русской культуре. Отметим, прежде всего, что воздействие центральной власти распространяется на все сферы жизни — военное дело, судебную практику, художественную культуру. Политические процессы находят определенное выражение в литературе, архитектуре и живописи, в развитии обществен­ной мысли, религиозной идеологии. В 20-х годах XVI сто­летия появляются два важнейших идеологических памятни­ка: «Послание о Мономаховом венце» Спиридона-Саввы и «Послание на звездочетцев» псковского старца Филофея. В «Послании о Мономаховом венце» излагалась принципиально важная для официальной идеологий русского самодержавного государства легенда о происхождении правящей на Руси великокняжеской династии от римского императора «Августа-кесаря» и о подтверждении ее династических прав «Мономаховым венцом», якобы полученным киевским кня­зем Владимиром Мономахом от византийского императора. На основе «Послания о Мономаховом венце» был создан один из популярных литературных памятников XVI века — «Сказание о князьях Владимирских», а сцены из «Сказа­ния...» были вырезаны на дверцах царского места (ограды для трона Ивана Грозного) в Успенском соборе.

Около 1524 года старец Филофей в написанном им «Послании на звездочетцев» высказал мнение, получившее ши­рокий исторический резонанс: поскольку весь латинский (католический) мир греховен, то как «первый Рим», так и «вто­рой Рим» (Константинополь) впали в ересь, перестали быть центрами христианского мира. Таким центром стало рус­ское государство, «третьим Римом» провозглашена Москва, «а четвертому не быти» /26, с.290/.

В большинстве литературных памятников XVI века ут­верждается незыблемая идея особой роли России, как единственной православной страны, не утратившей истинное ли­цо в христианском мире. А в культуре того времени делается попытка жесткого подчинения религиозным догматам. В1551 году в Москве проходил церковный Собор, постанов­ления которого были изданы в особой книге, состоящей из 100 глав. Отсюда и название Собора — Стоглавый, а книги — Стоглав. Собор утвердил сложившийся на Руси церковный культ как «незыблемый и окончательный», его решения на­правлены против любых реформационно-еретических учений. Для развития русской культуры имело особое значение осуж­дение Собором чтения и распространения «богомерзких» и «еретических отреченных книг», выступление против скомо­рохов, «глумотворцев», «гусельников» и «смехотворцев». Вво­дился строгий надзор не только над иконописью, но и над самими иконописцами. Этой задаче служила и организация художественных мастерских, в которых регламентировались частная жизнь художников, их поведение. При не вполне ясных обстоятельствах прекратилось книгопечатание, начав­шееся в 50—60-х годах XVI века, а первопечатник Иван Федоров вынужден был переехать в Западную Русь. Дру­гими словами, речь шла «о возбуждении охранительных на­чал в умственном движении Московской Руси XVI века» /27, с.93—94/, и эти «охранительные начала», вылившиеся в жесткий контроль над культурой в целом, приобрели особо резкую форму во время опричины Ивана Грозного.

Культуру (в любой исторический период) можно ограни­чить, ее развитие можно тормозить, но прекратить невоз­можно. XVI век был неблагоприятен для художественной литературы и некоторых форм народного искусства — того, что с точки зрения официальных властей было «неполезным». Но то, что считалось «полезным», продолжало развиваться. Вакуум, образованный запретом форм народного искусства, постепенно заполняется новым видом художественного твор­чества — зарождается русский театр. Митрополит Макарий создает «Великие четьи-минеи», в которых собирает повести о всех святых, чтимых на Руси. Распространяются историко-литературные сочинения, прославляющие политику москов­ских Князей. Создаются исторические произведения — хро­нографы. Возникает новый, характерный для XVI века, вид литературы — светская публицистика, обсуждавшая наибо­лее важные вопросы государственного управления. В связи с течением «нестяжателей» в публицистике пробиваются «первые ростки так называемого «естественного права», ко­торое стало особенно развиваться в России во второй поло­вине XVIII века и перешло потом в XIX век» /27, с.51/. В русской публицистике этого периода настойчиво прово­дится мысль о свободе, «дарованной богом всем людям». Князь А. М. Курбский, талантливый публицист XVI века, в своей полемике с Иваном Грозным обвиняет его в том, что «он затворил русскую землю, сиречь свободное естество человеческое, аки в адовой твердыне» /26, с.157/. Один из первых русских «вольнодумцев» Матвей Башкин, восставая против рабства, ссылается на Евангелие: «Христос всех бра­тией называет, а у нас кабалы (т. е. держим рабов)». Публи­цист Иван Пересветов пишет: «Бог человека сотворил само­властным и самому себе повелел быть владыкой» /27, с.51/.

Духовная культура XVI века, как свидетельствуют при­веденные примеры, подготовила основу идеологических про­цессов не только XVII столетия. Она выразила необходи­мость коренных реформ, которые позднее были осуществлены Петром I.