Этой книги – история покушения на русскую культуру, хотя формально речь здесь идет об органичности режиссерского замысла, вопросе, в котором мы обязаны разобратьcя. Слишком часто, обращаясь к тексту великого автора, мы с недрогнувшим сердцем поступаем с ним так, как нам заблагорассудится, заявляя пр
| Вид материала | Документы |
- Ментальные карты мира, 151.72kb.
- Статья опубликована в энциклопедии «Кругосвет», 783.54kb.
- Вторжение и гибель космогуалов, 7742.53kb.
- Г. К. Честертон святой франциск ассизский, 1309.11kb.
- Курсовой работы актуальна, поскольку некоторые родители намеренно не замечают успехов, 236.5kb.
- Фомин деньги и власть, 310.7kb.
- Сочинение №1 (по тексту А. Ф. Лосева о пользе образования) Мы часто задумываемся, 30.73kb.
- Побудительным мотивом написания этой реферативной работы являлась личная заинтересованность, 784.83kb.
- История изобретения железобетона и развития его производства, 291.71kb.
- История изобретения железобетона и развития его производства, 304.81kb.
ЭПИЗОД ЗА ЭПИЗОДОМ БУДЕТ РАЗЫГРЫВАТЬСЯ ГРАНДИОЗНАЯ ПО СВОЕМУ МАСШТАБУ ТРАГЕДИЯ ГИБЕЛИ САМОГО НЕПОКОРНОГО НА ЗЕМЛЕ НАРОДА, ОКОНЧАТЕЛЬНОГО, НЕОБРАТИМОГО УГАСАНИЯ ЕГО САМОСОЗНАНИЯ. ИЗ ЛИТЕРАТУРЫ И ИСКУССТВА, НАПРИМЕР, МЫ ПОСТЕПЕННО ВЫТРАВИМ ИХ СОЦИАЛЬНУЮ СУЩНОСТЬ. ОТУЧИМ ХУДОЖНИКОВ, ОТОБЬЕМ У НИХ ОХОТУ ЗАНИМАТЬСЯ ИЗОБРАЖЕНИЕМ ТЕХ ПРОЦЕССОВ, КОТОРЫЕ ПРОИСХОДЯТ В ГЛУБИНАХ НАРОДНЫХ МАСС.
ЛИТЕРАТУРА, ТЕАТРЫ, КИНО – ВСЁ БУДЕТ ИЗОБРАЖАТЬ И ПРОСЛАВЛЯТЬ САМЫЕ НИЗМЕН-НЫЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ЧУВСТВА. МЫ БУДЕМ ВСЯЧЕСКИ ПОДДЕРЖИВАТЬ И ПОДНИМАТЬ ТАК НАЗЫВАЕМЫХ ХУДОЖНИКОВ, КОТОРЫЕ СТАНУТ НАСАЖДАТЬ И ВДАЛБЛИВАТЬ В ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ КУЛЬТ СЕКСА, НАСИЛИЯ, САДИЗМА - СЛОВОМ ВСЯКОЙ БЕЗНРАВСТВЕННОСТИ.
ЛИШЬ НЕМНОГИЕ БУДУТ ДОГАДЫВАТЬСЯ ИЛИ ДАЖЕ ПОНИМАТЬ, ЧТО ПРОИСХОДИТ. НО ТАКИХ ЛЮДЕЙ МЫ ПОСТАВИМ В БЕСПОМОЩНОЕ ПО-ЛОЖЕНИЕ, ПРЕВРАТИМ В ПОСМЕШИЩЕ, НАЙДЕМ СПОСОБ ОБОЛГАТЬ И ОБЪЯВИТЬ ИХ ОТБРОСАМИ ОБЩЕСТВА.»
^ АЛЛЕН ДАЛЛЕС, 1945 ГОД
Правда, А.В. Караулов, опубликовавший этот текст в ноябре 2004 года, уже в декабре заявил, что, мол, это - фальшивка.
Допустим.
Но разве не об этом же самом говорил в свое время Кеннеди?
Не к этому ли звал Бжезинский?
Не слишком ли многое сходится? Вот вопрос, звучащий сегодня особенно остро.
Нет не будем настаивать на авторстве господина Аллена Даллеса (где в конце концов доказательства!?) и не станем искать имена мудрецов из Сиона опрометчиво оставивших «Протоколы» – тоже говорят отвратительная подделка! Просто - включимся в калейдоскоп давних и недавних событий.
«Конечно, - писал Достоевский еще в 1877 году, - человек всегда и во все времена боготворил матерьялизм и наклонен был видеть и понимать свободу лишь в обеспечении себя накопленными изо всех сил и запасенными всеми средствами деньгами. Но никогда эти стремления не возводились так откровенно и так поучительно в высший принцип, как в нашем девятнадцатом веке. «Всяк за себя и только за себя и всякое общение между людьми единственно для себя» – вот нравственный принцип большинства теперешних людей (основная идея буржуазии, заместившей собою в конце прошлого столетия прежний мировой строй, и ставшая главной идеей всего нынешнего столетия во всем европейском мире), и даже не дурных людей, а, напротив, трудящихся, не убивающих и не ворующих. А безжалостность к низшим массам, а падение братства, а эксплуатация богатым бедных – о,конечно,всё это было и прежде и всегда, но – не возводилось на степень высшей правды и науки, но осуждалось же христианством, а теперь, напротив, возводится в добродетель. Наступает вполне торжество идей, перед которыми никнут чувства человеколюбия, жажда правды, чувства христианские, национальные и даже народной гордости европейских народов». Наступает, напротив, матерьялизм, слепая, плотоядная жажда личного матерьяльного обеспечения, жажда личного накопления денег всеми средствами – вот всё, что признано за высшую цель, за разумное, за свободу вместо христианской идеи спасения лишь посредством теснейшего и братского единения людей.»
Задолго до Достоевского, Микеланджело писал:
«Здесь с копьями кресты святые сходны.
Господню кровь здесь продают в розлив,
Благие чаши в шлемы превратив.
Кончается терпение Господне!
Когда б на землю Он сошел сегодня,
Его б вы окровавили, растлив,
Содрали б кажу с плеч Его святых,
И продали бы в первой подворотне.
Мне не нужны подачки лицемера –
Творцу преуспевать не надлежит.
У новой эры – новые химеры.
За Будущее чувствую я стыд.
Иная, может быть, святая, вера,
Боюсь, последней веры нас лишит».
Сытый не уразумеет того, кто «духовной жаждою томим». Руководящий Думской комиссией по культуре миллиардер Кобзон вряд ли выразит обеспокоенность тем, что эстрада вытеснила из широкого народного обихода, концертного репертуара, адресуемого миллионной аудитории величайшие классические шедевры – особенно если его личный капитал заработан именно на эстраде тогда как классика – малодоходна. «Творцу преуспевать не надлежит»; Классика – разговор из души в душу и он требует подготовки. Это – не для радения на стадионах «Творцу преуспевать не надлежит». Театры же – не для молодежи и не для бедноты. Цены там запредельные – и не только за вход. В буфете Большого стакан чая стоит 80 рублей.. Миллиарды возможно, рождаются и так. Если не хуже. Но это тайна, табу.
Происходящий на глазах миллионов людей грабеж национального достояния несовместим с равнодушием. Отсюда рождается социальная, а порой и национальная напряженность. Отсюда и тщета наглых попыток «преуспевающих» оправдать свое ПРАВО на подобные действия особенностями общественного устройства, традициями всемирного опыта или, может быть, своей исключительностью – культурной, финансовой или национальной, принимающие то кошмарные (вроде гитлеровской расовой теории), то комедийные формы. Так в вышедшем в Париже в 1977 году двухтомнике, посвященном истории строительства Храма Сердца Христова сказано, что подобно тому, как Создатель избрал гору Сион и евреев, так Христос избрал холм Монмартр и французов и тот, кто сражается против Франции, выступает против Христа. Получается по этой очаровательной логике, что победа русских, защищавших свое Отечество в 1812 году – крупное достижение Сатаны.
Чья-то дремучая глупость? Нет, общепринятый постулат. Зайдите в Пантеон – и первое, что вы увидите на самом заметном месте, в абсиде – изображение Христа, поручающего ангелу заботу о процветании богоизбранного государства.
Русские никогда не объявляли себя богоизбранной нацией. Скажем больше - они САМИ выбрали себе Бога.
Религия – не сборник легенд и не «опиум для народа», как заявляли некие досужие атеисты. Единобожие – средство сплочения мелких племен в народ.
Когда древнерусский князь Владимир Святославович потерпел неудачу в попытке унифицировать языческих идолов в общий для всех конгломерат (ни одно из племен не хотело поступиться своими богами), он послал гонцов в разные стороны известного ему мира, дабы они воочию убедились в достоинствах ислама, иудаизма, римского католицизма, греко-византийского христианства. Вернувшиеся из Византии посланцы, потрясенные красотой и духовностью этого мира, не оставили поводов для сомнений. Русичи выбрали КРАСОТУ.
Можно представить себе, сколь глубокое потрясение пережили наши далекие предки, когда на просторах полунищей деревянной Руси взметнули к небу свои позолоченные купола первые русские храмы в узорочии своих внешних стен и таинственном великолепии внутреннего убранства, куда, в отличие от накрепко отгороженных от прочего мира княжеских хором, мог войти каждый и куда звали колокола. Храм был жилищем Бога, но и местом, где звучали торжественные песнопения, в которых все принимали участие. Его фрески передавали красоту запредельных миров, золотые ризы священнослужителей, благолепие и красота ритуалов восхищали, увлекали, тревожили. Если хотите, это был и музей, и театр, и концертный зал тех времен.
^ РУСЬ ВЫБРАЛА КРАСОТУ.
Это можно понять и на собственном опыте. Разве у нас, знающих много и видевших много, не захватывает дух, когда перед нами на высоком берегу Днепра появляются храмы стольного града Киева?
Красота и духовность – ПРИНЦИП русского творчества.
Нужно ли приводить примеры?
Нужно ли называть имена?
Как храним мы сегодня эту нетленную красоту?
Мы в первом театре страны, храме искусства, московском Большом, на премьере спектакля, вызвавшего широчайший общественный резонанс вплоть до бурных событий на площади перед театром.
«В зале, - свидетельствует Н.С.Михалков, - сидят люди, которые живут, так сказать, великим ощущением кукиша в кармане с незапамятных времен советской власти и ранее тоже по любому поводу ненавидевшие власть предержащих и государственность – так сказать, перманентная оппозиция. Другая часть – интеллигенция, которая ничего не слышит, не понимает что происходит на сцене, потому что ни одного слова понять нельзя, ловя каждую аллюзию и, не понимая ее, боится показаться глупыми, чтобы не засмеяли: «Мы тут находимся – и раз так говорят ОНИ, значит это хорошо.» И третья часть, которая во всем этом видит подрыв устоев. И всё это, вместе взятое, - ВСЁ НЕ ТО, ВСЁ НЕ ТАК. К этому относиться с этой температурой нельзя. Нас шельмуют! Вот я сижу в зале – меня шельмуют, меня обманывают.»
На сцене – безобразные «клоны» великих людей, копошащиеся черви, сутенер, поющий «паскуда, паскуда».
В Москве, на площади Трех вокзалов высадился невероятный десант: господин Розенталь вернул к жизни нескольких гениев. Тут Чайковский, тут Мусоргский, тут Вагнер, Верди, выкормленные русской Няней. Скоро будет здесь и малютка_Моцарт, которому – вот незадача! – нехватило нянечкиного молока
Вся эта публика абсолютно чужда москвичам. Их пребывание здесь оборачивается катастрофой.
Как вам, конечно, понятно – это поиск, это новое слово.
«Большой театр в сочетании с «Детьми Розенталя» - символ нового? Нам говорят. – «Руки прочь от молодого искусства! Вы что же – хотите, чтобы Большой театр так и оставался имперским, заскорузлым, мохнатым, дремучим театром с нафталином?Вот она, молодая кровь!»
Нет это не молодая кровь, это фуфло провинциальное, - парирует Михалков.
Впрочем, объективности ради, познакомимся и с другой точкой зрения. Раскроем хотя бы «Вечернюю Москву».
«Ну, скажите на милость, много ли вы помните либреттистов? Разве что Модеста Чайковского, брата композитора. Или Бельского, писавшего для Римского-Корсакова. А все эти Пьяве и Барбье давно канули в лету, хотя и корпели порядочно над гениальными «Риголетто» , «Травиатой» и «Сказками Гофмана».
Владимир Сорокин оказался самым знаменитым либреттисстом. В книгу Гиннеса его! Ведь до того дело дошло, что спрашивали: «А вы на оперу Сорокина идете?»
Не будем унижать достоинство автора статьи сообщением о том, что слово «лета» («Лета») пишется с большой буквы – всё-таки название реки, хоть и мифологической! Не станем напоминать, что Чайковский, Римский-Корсаков и Мусоргский базировались в работе всё-таки на чеканных стихах Пушкина, что либретто В.И.Бельского к «Золотому петушку» - само по себе литературный шедевр и что Пиаве (ибо именно такова общепринятая транскрипция) и Барбье отвечали высочайшим требованиям Верди и Оффенбаха, много раз заставлявших переписывать тексты, и что все они отлично знали театр.
Прикоснемся к достойному занесения в книгу Гиннеса либретто Сорокина, всё той же объективности ради процитировав выдержку именно из опубликованного «Вечерней Москвой» (надо полагать, наиболее удавшегося автору) текста.
ЧАЙКОВСКИЙ.
Ах,няня!
^ НЯНЯ
Петруша!
ЧАЙКОВСКИЙ
Ах,няня, няня!
На Моцарта молился я.
Он богом был,
Моим кумиром,
Бесплотным духом
Музыки святой!
Теперь он – человек!
И в этой колыбели
Кричать и плакать
Будет по ночам!
Ах, Боже мой,
Как сложен мир!
Как страшно в нем
И странно!
НЯНЯ ( обнимает Чайковского)
Петруша, успокойся.
Ты тоже в этой
Колыбельке
Лежал и плакал,
Что ж с того?
Я всех вас по ночам качала
Да нянчила.
Тебя, улыбу,
Вагнера крикуху,
Сопелку Верди,
Мусоргского плаксу,
Вы все сосали грудь мою.
ЧАЙКОВСКИЙ.
Жаль, не хватило
Моцарту-малютке
У нашей няни молока.
НЯНЯ.
Стара, стара я стала, Петя!
ЧАЙКОВСКИЙ.
Ах, няня!
НЯНЯ.
Петя!
ЧАЙКОВСКИЙ.
Няня!
НЯНЯ.
Петя!
ЧАЙКОВСКИЙ.
Ах, няня добрая моя!
(Стоят, обнявшись.
Слышен приближающийся шум,
оживленные голоса людей)
ЧАЙКОВСКИЙ.
Уж едут!
НЯНЯ.
Небесная Царица!
Слава Богу!
(Входит Розенталь с младенцем
Моцартом на руках, в окружении
дублей, генетиков и прислуги)
РОЗЕНТАЛЬ.
Друзья!
Сегодня на Земле
Родился Моцарт.
ВСЕ.
Слава великому Розенталю!»
Комментарии тут, как говорится, излишни, тем более, что именно этот эпизод был показан театром по телеканалу «Культура».
Возможно, смутно подозревая, что не все разинут рты от восторга, создатели спектакля заранее решили обвинить недовольных в антисемитизме.
«Может быть, - читаем мы в «Вечерней Москве», - самая большая провокация Сорокина – имя Розенталь в названии. Так Синявский назвал себя Абрамом Терцем – чтоб лишний раз досадить антисемитам. Да и созвучно благородному булгаковскому доктору Борменталю. Да был еще к тому же великий знаток русского языка Дитмар Эльяшевич Розенталь, справочником которого за милую душу пользуются по сю пору».
Только – к чему бы всё это! И какой уж тут «антисемитизм»! Скорей русофобия - Гениям чужд этот мир. «Как страшно в нем и странно!» Мир глобальный, или мир локальный? Ведь необычный десант из гениев и бомжей, проституток и чадолюбивой Няни, - этакой Арины Родионовны навыворот, - «дублей» и генетиков пожаловал всё же не на миланскую, а на московскую площадь, в Россию, к «ослам и прочим» - по названию полотна Марка Шагала. («Вам не нравится, что я так говорю? Но что делать – я так думаю! Это картина-посвящение», – заявил художник.). Классическая музыка тут оказывается нужной только бомжам и проституткам.Впрочем, может быть, это правда? Ведь проститутка зарабатывает куда больше, чем имеет студент, для которого национальная классика не по карману, в связи с чем взамен ему всучили «Тату».
На каком же скотском уровне находится по Сорокину остальное население Москвы!.
На той же газетной странице, нелепым образом возникает вопрос о национальности Борменталя, для Булгакова, кажется, большого значения не имевший - звали доктора усредненно, Иван Арнольдович, то есть мог он быть кем угодно, но, порою переходил на немецкий язык.Да и клонировал доктор все же не Моцарта, а подонка.
Мы, разумеется, знаем замечательного ученого Д.Э.Розенталя. Был еще и румынский живописец Константин Розенталь, и его собрат по профессии латыш Янис Розенталс, был еще талантливый однофамилец, Лазарь Владимирович, искусствовед, пользовавшийся уважением и любовью студентов ГИТИСа, где он преподавал, так что многонациональную аудиторию его учеников тоже можно в какой-то степени назвать «детьми Розенталя»… Причем тут национальность? В чем проблема? Откуда такая зацикленность?
Эксперимент не удался.
Какова его ЦЕЛЬ?
Идея любого произведения обычно ясна уже тогда, когда композитор, театр, государство – не так уж важно, кто – платит деньги за приобретаемое либретто. Либреттист, несомненно, зависим.
Дальше наступает ОТВЕТСТВЕННОСТЬ за результат - композитора перед либреттистом. Автора перед театром, принимающим к постановке оперу, Театра - перед автором и перед зрителем. И – как высший этап – театра перед Государством в плане воздействия постановки на широчайшую аудиторию в аспекте общенациональных государственных интересов: Театр ведь не просто забава, он влияет на духовный уровень Нации. Театр способен и развращать.
Какую национальную цель преследовало руководство Большого театра, принимая к постановке «Детей Розенталя»?
Существует ли ответственность за ксенофобию?
Русофобию, в частности…
Какую позицию – повторим этот вопрос еще раз - заняла пресса и известная часть театральной общественности не менее ответственная перед страной?
Признать стыдный провал не хотелось. Позор прикрыли «Золотой маской, присудив ее композитору за бездуховную музыку. .… Не свидетельствует ли это о наличии некоего организованношо сообщества?
По утверждению всё той же «Вечерней Москвы», Большой театр открыл свою Новую сцену « именно для таких или подобных им экспериментальных постановок», так что – продолжение следует! Ждите новых сюрпризов в том числе и в интерпретации классиков – «улыбы» Пети, поющего голосом контральто Евгении Семенюк «крикухи» Рихарда, рыдающего Модеста, «сопелки» Джузеппе. А там, глядишь, подрастет и малютка Вольфганг Амадей Моцарт, который раньше был богом (правда, почему-то с маленькой буквы) «улыбы Пети».
Такое покажут – своих не узнаешь!
«Чужих», впрочем, тоже – как, например «Аиду» в постановке Новосибирского театра, тоже пожалованную «Золотой маской»
Еще до открытия нового здания нас порадовали «шоу-версией» «Руслана и Людмилы» в стиле «Культурной революции» господина Швыдкого. Затем мы получили «новацию» «Мадам Баттерфляй», где постановщик принципиально требовал от актеров резких движений на кантилене и элегически мягких когда композитор дает резко акцентированные аккорды ( Долой Пуччини!).. Мы увидели «Волшебную. флейту» с персонажем в клоунском гриме .Постыдным провалом ознаменовалась на зарубежных гастролях театра новая постановка прокофьевского балета «Ромео и Джульетта», заменившая великолепный, признанный всем миром спектакль Леонида Лавровского скабрезной историей любви-ненависти двух гомосексуалов – Меркуцио и Тибальда. Прокофьеву вообще трагически не везет в осовремененном Большом. В нечто невероятное, не предусмотренное ни Шарлем Перро, ни либреттистом Н.Волковым, с которым сотрудничал композитор, ни самим Прокофьевым, превращенным в одного из персонажей балета стала « новая интерпретация» «Золушки». .
Частные неудачи или трагический процесс разрушения великого театра?
Уровень творчества падает. Можно, конечно, довольльствоваться малым и нести на сцену всё, что подскажет расстроенное воображение – только причем же тут Искусство?
Не с жажды ли денег началось разрушение Театра?
Вернемся в XIX век. Ведь История повторяется!
«Как богат музыкальный Париж! – писал Шопен. - Но как трудно отворить его двери! Десятки молодых композиторов дожидаются постановки своих опер, симфоний, кантат, известных только в рукописях профессорам Консерватории. Всё захвачено, все дороги закрыты. Есть Гретри, Буальдье, Мегюль, Обер, Тома… В фойе Большой Оперы при жизни Россини воздвигли его мраморную статую, но царит в этих стенах Мейербер». Блистательный пианист, дирижер, композитор, достигающий временами настоящих вершин, экспериментирущюий и в гармонии и в оркестровке. И всё же накануне каждого ответственного спектакля Мейербер собирает газетную братию и угощает в одном из самых знаменитых ресторанов обедом, способным заставить Лукулла облизнуться в гробу. Совладелец одного из крупнейших еврейских банкирских домов Европы, Мейербер может позволить себе и не такое. Ему мало иметь успех, он желает быть единственным, ни с кем не сопоставимым Ради этого он способен пойти и на подлость, всеми средствами уничтожая соперников.
«Сочинять для Opera теперь, имея прецедентом такой пустячок, как мадам Мейербер, рассыпающая булавки, табакерки, медальоны, дирижерские палочки и т.д., и т. д! – писал Верди в 1865 году. _ Вот это здорово! Искусство тоже делается банкирским домом, и надо быть миллионерами, sine qua не может быть успеха!»
Верди смеется. Желчного, завистливого дирижера театра «Комеди Франсэз», Жака Оффенбаха ,пишущего музыку к постановкам классических пьес, это выводит из себя. Он тоже хочет быть единственным и неповторимым, но на классике не заработаешь и не каждый еврей является обладателем банка. Седьмой ребенок в семье полунищего переплетчика, безденежный Оффенбах словно бросил вызов империи недавно ушедшего из жизни Мейербера, открыв в досчатом павильончике на Елисейских Полях крохотный театрик.
Парижане сначала смеялись над этой войной мышонка с матерым котом, но Оффенбах отлично знал свою аудиторию. Гениальный пересмешник, учитывающий страсть парижан к острым аллюзиям и природному галльскому скепсису, он быстро завоевал известность. Не только французская демократическая публика - монархи многих запредельных стран стремились попасть на спектакли, в новое здание «Буфф Паризьен» на бульваре Монмартр 7, заполненное биржевыми дельцами, дамами полусвета, сомнительными представителями золотой молодежи. Сборы достигают феерических размеров, даже не снившихся Мейерберу.
Боги Олимпа представали на этой сцене компанией распоясавшихся хулиганов, супруга греческого царя Менелая - коронованной потаскушкой, классические сюжеты выворачивались наизнанку. Слава и громадные деньги сопутствовали деятельности этого гениального человека, десятки подражателей стремились повторить найденный им метод разговора о современном - путем литературных и исторических параллелей.Если хотите, родилось новое направление в искусстве, основанное на издевке, сарказме, отрицании позитива, стаскивании высокого в грязь, смех дьявола, швыряющего в толпу отравленные монеты.
Слава и бешеные деньги – было ли это единственной целью гениального композитора – особенно тогда, когда он добился и того, и другого? Нет, разумеется. В конце деятельности Оффенбах обратился к образу Гофмана, поэта, жаждущего обрести идеал красоты. Олимпия, Джульетта, Антония. Но каждый раз в судьбу Гофмана вмешивается дьявол.
Смерть помешала композитору завершить сочинение. Мы не знаем, какой из вариантов финала либретто предпочел бы в конце концов композитор
Вся эта история напоминает легенду о Теофиле, изображенную на одной из внешних стен Собора Парижской Богоматери. Молодой монах продал душу дьяволу за мирские утехи, но потом, убоявшись своего поступка, обратился к Святой Деве с мольбой вызволить его душу из адского плена. Святая Дева является и, несмотря на то, что рогатые бюрократы предъявляют Ей договор, подписанный по всем правилам кровью, освобождает молодого монаха.
Для Оффенбаха Богородицы не нашлось.
Когда Оффенбаху, уроженцу Кёльна, в 1859 году муниципалитет Парижа отказал во французском гражданстве, он получил его из рук Наполеона Третьего. «Искусство Оффенбаха возвеличивает Францию» Оффенбах был награжден орденом Почетного Легиона. Но после Седана раздались требования лишить Оффенбаха этого ордена, так как его искусство, основанное на сарказме, «сыграло роль Пятой колонны, деморализовало общество, лишив его идеалов и тем самым способствовало победе врагов». Одно дело – глум в относительно благополучной и уж, во всяком случае, предельно довольной собою Франции, и другое – в поверженном государстве. Оффенбаху пришлось на некоторое время покинуть страну.
Творчество – радость. Но и ответственность за результат.
Театр в России Х1Х столетия не знал больших денег. В нем не торговали. – или, во всяком случае, не за длинным рублем шли на сцену актеры. Они жили иллюзией, что служат Искусству.
В квартире А.В. Неждановой (теперь там музей) висит небольшая картина – монахиня в келье. «Это я», - говорила певица. За несколько дней до спектакля – полное самоотречение.
Время калечит людей – и не хочется здесь называть имена корифеев Мариинского и Большого театров, соглашающихся на участие в оскорбительных для России сценических версиях «Евгения Онегина» и «Пиковой дамы» ради удовольствия выступить на сцене парижского театра «Бастилия» Но естьГ.П. Вишневская и М.Л.Ростропович, есть Ю.Х. Темирканов, заплативший громадную неустойку за отказ участвовать в представлении, искажающем шедевр русской классики, есть И.К. Архипова и Е.В. Обоазцова, не захотевшие профанировать образ Кармен, есть Дмитрий Хворостовский, вступивший едва ли не в рукопашный бой с «новатором»-режиссером, есть Паата Бурчуладзе, гневным отказом ответивший на требование постановщика, чтобы преступный Борис Годунов выпил «на посошок» с Юродивым.
Что заставляет людей защищать Красоту?
Это предполагает четкую логику человеческих отношений в определенной среде, определенном столетии, определенной стране.
Это значит, что Василий Степанович Собакин не станет прижимать авоську с апельсинами к сюртуку ХХ века, заявляя при этом «Я сам боярин, сыновья – бояре» Ибо в противном случае следовало бы констатировать, что кто-то спятил – либо заблудившийся во Времени отец царской невесты, либо режиссер Александров заодно с уныло махнувшим на всё рукой дирижером Гергиевым. «Музыка – вернейший образ Времени», - сказал Борхес.
Стоит ли перетасовывать Времена? Говорят, одетый в джинсовый костюм Гамлет станет ближе и понятнее нашему современнику. А так ли уж нужно и действительно ли это возможно? Свести героя к сегодняшней будничности - или сделать его объектом для подражания или категорического неприятия?
Классические персонажи ушедших эпох и наш современник существуют в различных жизненных обстоятельствах и несхожих мирах.
Ненавидящий иноверца банкир не станет требовать, чтобы в возмещение долга из груди христианина вырезали кусок мяса, в какой бы костюм вы его ни рядили.
Современный молодой человек, вполне согласившись со словами Шекспира «Мир искривился» никогда не отнесет лично к себе полторы строки последующего текста – «И скверней всего, что Я рожден восстановить его». Он поймет, что это вне его реальных возможностей. Иное дело Гамлет. Он – принц, да еще живший в эпоху раннего Средневековья, когда все значительные проблемы ре всё жешались мечом. Это совершенно особая психология. И всё же Гамлет всегда будет близок нам даже если он и не наденет джинсы, отличающие его от других героев (его достаточно отличает от них траур) близок прежде всего потому, что он СИМПАТИЧЕН нам как мыслящий и страдающий человек, трагически пытающийся преодолеть обстоятельства его Времени, как мы пытаемся преодолеть свои. У нас с Гамлетом общая ЦЕЛЬ.
Встречаясь с Гамлетом и Горацио, Клавдием и Гертрудой, знакомясь с Полонием, Офелией и Лаэртом или Розенкранцем Гильденстерном, мы, как обычно в жизни, каждому даем оценку. Нет, не делим их на «положительных и отрицателтных, а если спектакль хотя бы отчасти достигает уровня авторской мысли, незаметно для себя делаем это познание многоступенным, то есть разбираемся в принципах и мотивах поведения КАЖДОГО. А это уже школа некоего человековедениия, человекознания, столь необходимого в сложностях современного мира. Гамлет ведь тоже не идеальный герой - мог бы пожалеть Офелию, мог бы пощадить Розенкранца и Гильденстерна – они ведь не знали текста приказа, запечатанного в королевском конверте Исподволь мы учимся состраданию и неприятию зла.… Классика потому и классика, что герои объемны. В гоголевском «Ревизоре» нет ни одного положительного персонажа, но какое количество человеческих типов… А Мы учимся распознавать их в сегодняшней жизни – и это так интересно… А то, что они отделены от нас Временем, делает их только выпуклее, ярче, если хотите - парадоксальней. Именно это и толкает нас на сравнение…
Герои Островского живут в точно размеренном ритме. Там особенны даже застолья (у них свой стиль) и «всякому безобразию есть свое приличие». Когда муж уезжает в деловую поездку, жена должна выть. «А чего мне тебя не грабить, ежели я могу» - говорит Наркисс Матрене в «Горячем сердце». До чего современно! Нужны ли тут еще джинсы?
В московском театре «Современник» поставили «Грозу» Островского. Катерина – Чулпан Хаматова.
Катерина?
Дама, щеголяющая шевелюрой, абсолютно немыслимой для замужней женщины на Руси, «смолящая» папиросу за папиросой, взбирающаяся на трапецию в некоем непотребном пространстве и в неистовом крике осведомляющаяся, «почему люди не летают», едва ли не в лицо издевающаяся над Кабанихой и пытающаяся удержать мужа от поездки откровенными сексуальными домогательствами.
Катерина?
Скорей уж шекспировская Катарина!
Уверяют, что это СОВРЕМЕННОЕ изложение событий пьесы Островского.
«Такая ли я была? – словно спорит с театром героиня пьесы. – Я жила, ни об чем не тужила, точно птичка на воле. Маменька во мне души не чаяла, наряжала меня как куклу, работать не принуждала; что хочу, бывало, то и делаю. Знаешь, как я жила в девушках? Вот я тебе сейчас расскажу. Встану я, бывало, рано; коли летом, так схожу на ключок, умоюсь, принесу с собой водицы и все, все цветы в доме полью. У меня цветов было много, много. Потом пойдем с маменькой в церковь, все и странницы – у нас полон дом был странниц да богомолок. А придем из церкви, сядем за какую-нибудь работу, больше по бархату золотом, а странницы станут рассказывать, где они были, что видели, жития разные, либо стихи поют. Так до обеда время и пройдет. Тут старухи уснуть лягут, а я по саду гуляю. Потом к вечерне, а вечером опять рассказы да пение. Таково хорошо было!
- Так ведь и у нас то же самое.
- Да здесь всё как будто из-под неволи.»
Нет, не стерпела б такой жизни у матери, да и неволи в доме супруга неволи Катерина Хаматовой. Ушла бы из неволи – вот и весь сказ, и никакого самоубийства бы не было. Ритм спектакля не смыкается с ритмом Островского - явная нестыковка. Текст драматурга явно мешает Хаматовой, эти слова она как бы пробрасывает, сминает, старается от неудобства скорее уйти.
Что же – играть по-старинке, раз навсегда как предписывает традиция?
Почему же? Иное возможно. Может быть, даже и нужно.
«Луч света в темном царстве», как сказал Добролюбов?
А может быть несколько устарело клише? Всё ли логично?
Мастерство замечательных русских актрис Л.П.Никулиной-Косицкой, Г.Н.Федотовой, П.А.Стрепетовой, М.Н.Ермоловой и, не в последнюю очередь, статья Добролюбова сфокусировали наше внимание на идеализированном образе главной героини и гипертрофированно изображаемой атмосфере «темного царства». Между тем, у Островского всё гораздо объемнее и интересней.
Даже для Кабанихи Савел Прокофьевич Дикой – своего рода анахронизм. Этого вечно пьяного самодура она не уважает и не жалует – вероятно, достаточно натерпелась от покойного мужа – Иван Кабанов принадлежал к той же породе, что и Дикой: «кабан» - дикая свинья. Марфа Игнатьевна защищает не это. . Её идеал – крепкий дом, семья, основанная на порядке. Она надеялась передать семейную цитадель сыну, Тихону (может быть, тоже имя
-характеристика?) но, видимо, слишком перестаралась, лишив его с етских лет необходимой мужчине самостоятельности, нравственной силы и воли. Его брак с Катериной – ее, Кабанихи рук дело, а вовсе не личный выбор Тихона, не следствие увлечения или влюбленности. Тихон без протеста и с определенной степенью удовольствия принял в постель навязанную ему жену. Мать полагала, что это заставит его остепениться, почувствовать себя главой семьи – это не получилось: брак добавил лишь новые обязательства, новые путы – а он еще не перебесился, не устоялся как личность, ему нужен разгул как единственно ощутимое чувство свободы. Марфа Игнатьевна немножко ревнует сына к жене, но вовсе не негативно относится к Катерине. Её «наставления» - средство воспитания сына, а вовсе не ненависть к Катерине (повторим – сама ее выбрала!) Она и в поездку посылает Тихона, чтобы «приучить его к делу». Подчеркнем еще раз - вдова купца Кабанова ОДИНОКА в своей битве за ДОМ. А ведь ей косвенно противостоят далеко не безликие люди. Вспомним, что пьесу разговором о красоте окружающего мира открывает часовщик-само-учка, отыскивающий секрет перпетуум-мобиле мещанин Кулигин – тоже фамилия характеризующая, чуть ли не символическая, воскрешающая в памяти зрителя времен Островского чуть ли не образ Ивана Петровича Кулибина, тоже механика-самоучки, автора многих изобретений, в том числе метода шлифовки стекол для оптических приборов, создателя проекта одноарочного моста через Неву, изобретателя семафорного телеграфа и многогих других технических новинок.. И появляется Кулигин в обществе конторщика Кудряша, без которого, очевидно уже не может вести коммерцию пьяный Дикой, а также друга Кудряша и племянника Дикого Бориса Григорьевича, «молодого человека, порядочно образованного», как характеризует его Островский.
Из дома Марфы Игнатьевны рвется на волю и ее дочь Варвара, унаследовавшая, в отличие от Тихона материнскую силу воли.
Может быть, раскрытие этих коллизий, а не примитив типа «было так – сделаем наоборот» было бы залогом подлинно нового прочтения пьесы Островского? Тут ведь не только трагедия Катерины, но и трагедия Кабанихи, неминуемый крах охраняемого ею мира!
Мир русских свиней?? Кабаниха – блажная дура, забавляющаяся разбрасыванием белья?
Как-то не по Островскому!
Может быть, не так уж сильно и «темное царство» - чего стоит хотя бы первый и,возможно, не такой уж бесплодный бунт Тихона в финале пьесы! Можно поразмыслить и над тем, так ли уж однозначно позитивно публичное покаяние Катерины, прилюдно опозорившей мужа, не давшего ей настоящей любви, но не делавшего и зла, и сломавшей судьбу Борис а? В «Современнике», по всей вероятности, этим не заинтересовались.
Русская классика многозначна, объ\емна. Найти новое – значит проникнуть в сущность предложенного драматургом, а не переиначить произведение в угоду моде.
Для этого классику, в том числе русскую – да и Россию в целом – нужно не оплевывать, а любить.
Способны ли мы на это? Или в наших возможностях лишь безобразные клоны – «сопелки-Джузеппе» и «крикуха-Рихарда» вместо Верди и Вагнера? Балаганный оптический трюк комнаты смеха, выдаваемый за отражение реальности?.
^ Лже-новаторы появляются и без следа исчезают.
Классики остаются.
Попытаемся выяснить также, что движет теми, кто Красоту оскорбляет, намеренно нарушая элементарную логику. Тут всё очень неоднозначно, сложнее – так сказать, многосоставней.
У Андерсена есть сказка о злобном тролле, высшим счастьем которого было создание кривого зеркала., где «всё доброе и прекрасное почти исчезало, а все плохое и безобразное, напротив, бросалось в глаза. Красивейшие люди казались уродами, всё существующее словно становилось с ног на голову. Тролля это очень потешало – он поистине наслаждался этим новым взглядом на явления окружающей действительности, а ученики его – ведь у него была целая школа – рассказывали о зеркале как о каком-то чуде».
Мы с вами, конечно, помним, что зеркало в конце-концов разбилось и осколки его попали в глаза – главным образом тех, кто им особенно любовался,
Пострадавшие?
Может быть – нет?
Школа тролля была всё-таки очень деятельной.
^ «МЫ БРОСИМ ВСЁ ЧТО ИМЕЕМ, ВСЁ ЗОЛОТО,
ВСЮ МАТЕРИАЛЬНУЮ МОЩЬ НА ОБОЛВАНИ-
ВАНИЕ И ОДУРАЧИВАНИЕ ЛЮДЕЙ, ПОСЕЯВ
ТАМ, В РОССИИ ХАОС, МЫ НЕЗАМЕТНО ПОД-
^ МЕНИМ ИХ ЦЕННОСТИ НА ФАЛЬШИВЫЕ И ЗА-
СТАВИМ В ЭТИ ФАЛЬШИВЫЕ ЦНННОСТИ ВЕ-
РИТЬ. МЫ НАЙДЕМ СВОИХ ЕДИНОМЫШЛЕН-
НИКОВ, СВОИХ СОЮЗНИКОВ В САМОЙ РОС-
СИИ.
^ ЭПИЗОД ЗА ЭПИЗОДОМ БУДЕТ РАЗЫГРЫ-
ВАТЬСЯ ГРАНДИОЗНАЯ ПО СВОЕМУ МАС-- ШТАБУ ТРАГЕДИЯ ГИБЕЛИ САМОГО НЕПОКОР
НОГО НА ЗЕМЛЕ НАРОДА, ОКОНЧАТЕЛЬНО-
ГО И НЕОБРАТИМОГО УГАСАНИЯ ЕГО САМО-
СОЗНАНИЯ. ИЗ ЛИТЕРАТУРЫ И ИСКУССТВА НАПРИМЕР, МЫ ПОСТЕПЕННО ВЫТРАВИМ ИХ СОЦИАЛЬНУЮ СУЩНОСТЬ, ОТУЧИМ ХУДОЖ- НИКОВ, ОТОБЬЕМ У НИХ ОХОТУ ЗАНИМАТЬСЯ ИЗОБРАЖЕНИЕМ ТЕХ ПРОЦЕССОВ, КОТОРЫЕ ПРОИСХОДЯТ В ГЛУБИНАХ НАРОДНЫХ МАСС.»
Не подошли ли мы с вами к разгадке тайны авторства пресловутой ДОКТРИНЫ?
Кривое зеркало!
Тролли!
Ну, разумеется, тролли!
Для всех это очень удобно.
Правда, не всё у них, кажется, получилось…
Но оно и понятно – куда им! Всё- таки мифологические существа…
Почти дети…
Всё же подведем некоторые итоги.
В ужасе военных лет все мы жили единой бедою.
Как ни странно – мы пели.
Песня помогала нам выжить.
«Жди меня» прозвучало почти как молитва.
Музыка воевала. Когда немцы были уже под Москвой, филиал Большого театра на Большой Дмитровке начал спектакли. Их прерывали бомбежки, но спектакли продолжались немедленно после отбоя.
В финал одного из спектаклей Большого – «Князя Игоря» в 1945-м ворвался грохот салюта Победы.
Гордость Победы нас еще больше сплотила.
Трудности всякого рода – жилищные, материальные, продовольственные – казались совершенно естественными.
Продовольственные карточки отменили.
Кусок ненормированного хлеба был счастьем.