Страницы отечественной истории: 1917-1941 гг. Хрестоматия Ставрополь 2009
| Вид материала | Документы |
- Тростников Знаменитость Остросюжетный роман рассказ, 246.11kb.
- Программа лекционного и семинарского курса для студентов исторического отделения Часть, 113.74kb.
- Ионального образования «воронежский государственный педагогический университет» Хрестоматия, 1230.91kb.
- Рекомендации к подготовке и проведению Викторины по истории Великой Отечественной войны, 86.94kb.
- Самарский Государственный Педагогический Университет Кафедра Отечественной истории, 1671.9kb.
- Программа курса «История отечественной журналистики. Ч. 1-3», 1120.36kb.
- Юбилейная медаль «Сорок лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.», 21.03kb.
- Список использованной литературы: Сборники законодательных актов: Власть и пресса, 161.06kb.
- Редакционная коллегия, 2025.27kb.
- План мероприятий, посвященных празднованию 65-й годовщины Победы в Великой Отечественной, 735.86kb.
ФАЛЬСИФИКАЦИЯ
В редакцию «АиФ» были переданы материалы от О. Шатуновской, в прошлом — члена Комитета партийного контроля при ЦК КПСС, члена комиссии, созданной Президиумом ЦК КПСС в 1960 г. для расследования убийства Кирова и политических судебных процессов 30-х годов.
Согласно решению ХХ съезда КПСС, комиссией во главе с членом Президиума ЦК Н. Шверником были расследованы обстоятельства убийства С. Кирова. Мы опросили тысячи людей, изучили тысячи документов, и вот что удалось выяснить.
Во время XVII партсъезда, несмотря на овации Сталину, в квартире Серго Орджоникидзе прошло тайное совещание некоторых делегатов — Косиора, Эйхе, Шеболдаева, Шаранговича и других. Они считали необходимым устранить Сталина с поста генсека и предлагали Кирову заменить его, но тот отказался.
После того как Сталину стало известно о совещании, он вызвал к себе Кирова. Киров сказал Сталину, что тот сам, своими действиями привел к этому.
При выборах в ЦК на съезде фамилия Сталина была вычеркнута в 292 бюллетенях. Сталин приказал сжечь из них 289 бюллетеней, и в протоколе, объявленном съезду, было показано всего 3 голоса против Сталина.
Комиссия Президиума, ознакомившись в Центральном партархиве с бюллетенями и протоколами голосования, установила факт фальсификации выборов. Бывший заместитель председателя счетной комиссии съезда В. Верховых сообщил ЦК подробности этой истории.
Как известно, подавляющее большинство делегатов XVII съезда было уничтожено. Из 63 членов счетной комиссии 60 расстреляны.
Киров, сознавая, что он неизбежно будет уничтожен Сталиным, говорил своим родным и друзьям, что голова его теперь на плахе.
Убийцу Николаева трижды задерживала охрана Кирова, при нем был обнаружен портфель, в котором находились заряженный револьвер и план Смольного. Однако сотрудники Ленинградского ГПУ его каждый раз отпускали. Николаев, явившийся 1 декабря в Таврический дворец на партактив, где Киров должен был делать доклад, был предупрежден и перешел в Смольный, куда Киров поехал за материалами для доклада.
На другой день после убийства на допросе Николаев заявил Сталину, что его в течение 4 месяцев склоняли к убийству сотрудники ГПУ, настаивая на том, что это необходимо партии и государству.
Личный охранник Кирова Борисов, предупреждавший его об опасности, был убит по дороге в Смольный ударом лома сотрудниками ГПУ, сопровождавшими его на грузовике на допрос к Сталину. Это подтверждает заключение хирурга Мамушина, участвовавшего во вскрытии тела Борисова, а также показания водителя грузовика Кузина.
В личном архиве Сталина при нашем расследовании был обнаружен составленный Сталиным список двух «троцкискско-зиновьевских террористических центров» - ленинградского и московского. Зиновьева и Каменева он сначала включил в ленинградский, потом «перевел» в московский (как и некоторых других членов вымышленных «центров»).
Находившийся при Николаеве в камере сотрудник ГПУ Кацафа написал в комиссию, что убийца согласился дать следствию требуемые от него показания о «троцкистско-зиновьевском центре» только после обещания сохранить ему за это жизнь.
На суде под председательством Ульриха Николаев сначала заявил, что никакого центра не было и что он оговорил невинных людей (это подтверждает конвоир Гусев в своем письме к Н. Хрущеву). Затем Ульрих на допросе Николаева с глазу на глаз, в конце концов, сломил его. После объявления смертного приговора Николаев кричал: «Обманули!».
Тщательное расследование многих других важнейших обстоятельств, показания близких Кирову людей и других свидетелей — все это привело комиссию к заключению: убийство Кирова было организовано Сталиным.
После убийства Кирова на страну обрушилась лавина террора. Комитет госбезопасности СССР прислал в комиссию по расследованию документ с цифрами репрессий. С 1 января 1935 г. по 22 июня 1941 г. было арестовано 19 млн. 840 тыс. «врагов народа». Из них 7 млн. было расстреляно. Большинство остальных погибло в лагерях.
Итоговая докладная записка с приложением акта почерковедческой экспертизы Прокуратуры СССР была разослана членам Президиума. Все документы и материалы расследования, в том числе рукопись Сталина, должны находиться в архиве Политбюро ЦК КПСС.
После того как членам Президиума ЦК была разослана докладная записка, мне позвонил рано утром Н. Хрущев и сказал: «Я всю ночь читал вашу записку и плакал над нею. Что мы наделали! Что мы наделали!». Тем не менее, под давлением сталинистов — членов Президиума ЦК все материалы, как по убийству Кирова, так и по другим процессам 30-х годов Хрущев распорядился положить в архив. В ответ на мои возражения он заявил: «Нас сейчас не поймут. Мы вернемся к этому через 15 лет». Я сказала: «В политике откладывать решение на 15 лет — значит вырыть себе под ногами яму. Вы окружены не ленинцами».
После того, как 64 тома материалов были сданы в архив, а я была вынуждена уйти из КПК (1962 г.), сотрудники КПК совершили подлог — часть основных документов они уничтожили, а часть — подделали. Все это делалось для того, чтобы скрыть правду в отношении XVII съезда партии, а также подлинного организатора убийства Кирова — Сталина.
5 июня 1989 г. ко мне явился сотрудник КПК Н. Катков в сопровождении двух прокуроров, чтобы «посоветоваться» со мной. Во время беседы выяснилось, что из архива Политбюро исчезли многие документы расследования. Во-первых, свидетельство члена партии с 1911 г. С. Маркус, старшей сестры жены Кирова, о тайном совещании на квартире Орджоникидзе и о вызове Кирова после этого совещания к Сталину и их беседе. Во-вторых, показания помощника Орджоникидзе Маховера, присутствовавшего на этом совещании. Исчезли также показания старых большевиков Опарина и Дмитриева о допросе Сталиным Николаева, когда Николаев заявил, что на покушение его спровоцировали сотрудники ГПУ. Пропали показания сотрудника ГПУ Кацафы и знакомой Ульриха о поведении Николаева на суде. Исчезло полученное в ходе расследования заключение хирурга Мамушина о причинах смерти личного охранника Кирова Борисова и показания водителя грузовика, в котором везли Борисова.
Как сообщил Н. Катков, им не обнаружен важнейший документ — сводка КГБ о количестве репрессированных с 1935 по 1941 г.
По словам Н. Каткова, рукопись со списками участников «троцкистско-зиновьевских террористических центров» в Москве и Ленинграде составлена рукой Ежова, а не Сталина. Между тем графологическая экспертиза Прокуратуры СССР в свое время подтвердила, что списки написаны Сталиным. Видимо, впоследствии этот документ был подделан.
Должна сказать и о том, что в журнале «Известия ЦК КПСС» (№ 7, 1989 г.) помещена таблица, которая показывает, что Сталин якобы недополучил всего 3 голоса на выборах в ЦК на XVII съезде партии. Но эта таблица была составлена председателем счетной комиссии Затонским вынужденно, после приказа Сталина уничтожить все бюллетени, в которых его имя было вычеркнуто. Там же опубликован поддельный протокол, в котором говорится, что при вскрытии не обнаружено якобы всего 166 бюллетеней, подписанный мною, Кузнецовым, Лавровым и неким Матковским. На самом деле мы обнаружили при подсчете, что не хватает 289 бюллетеней. В сумме с 3 голосами против Сталина, объявленными на съезде, это составило 292 голоса против Сталина. Никакого Матковского с нами при вскрытии бюллетеней не было, и протокол он не подписывал.
В «Известиях ЦК КПСС» также опубликовано заявление члена счетной комиссии В. Верховых, который якобы не помнит, сколько голосов против получил Сталин. На самом деле Верховых дал подробное описание того, что обнаружила счетная комиссия, в своем заявлении в ЦК КПСС и сам назвал 292 голоса, поданных против Сталина.
В газете «Сельская жизнь» 11 января 1990 г. была опубликована статья А. Кирилиной «Трагедия в Смольном». Автор статьи, рассматривая версию о причастности Сталина к организации убийства Кирова, пишет, что «комиссия Политбюро, созданная после XX съезда партии для расследования обстоятельств убийства Кирова, не обнаружила весомых доказательств этой версии».
Мне уже не в первый раз приходится встречать публикации, в которых со ссылкой на документы комиссии делается вывод о непричастности Сталина к убийству Кирова и приводятся фальсифицированные данные по XVII съезду партии. И потому я считаю необходимым опубликовать подлинные материалы комиссии, то есть сделать, наконец, то, что не было сделано в свое время, 30 лет назад.
________
Аргументы и факты. 1990. № 22. С. 6-7.
Лордкипанидзе В.
^ УБИЙСТВО КИРОВА. НЕКОТОРЫЕ ПОДРОБНОСТИ
Органы НКВД в Ленинграде с 1930 г. возглавлял известный чекист Ф.Д. Медведь. Первым заместителем у него был Карпов. В 1934 г. Карпова из Ленинграда отозвали, а на его место назначили (без согласования с Кировым и Медведем) И. Запорожца, который до этого работал в центральном аппарате НКВД. Он занял ключевой пост в управлении, поскольку ведал вопросами государственной безопасности.
Ф. Медведь пытался возражать против этого назначения, жаловался Кирову. Тот объяснялся с генсеком, но Сталин возражений не принял.
В последних числах ноября 1934 г. И. Запорожец исполнял обязанности начальника управления. Неожиданно он взял отпуск на пять дней по семейным обстоятельствам без оформления приказа по НКВД, получив на то личное разрешение наркома Г. Ягоды по телефону, и из Ленинграда уехал. Функции начальника перешли ко второму заместителю Ф.Т. Фомину, который ведал пограничной и внутренней охраной.
Как это было
В тот день, 1 декабря 1934 г., Федор Тимофеевич Фомин, как обычно, работал у себя в кабинете. Около 16 часов ему по телефону сообщили из Смольного о покушении на С.М. Кирова. Захватив несколько сотрудников, Ф.Т. Фомин сразу же выехал в обком партий.
С.М. Киров был убит выстрелом в затылок с близкого расстояния на площадке третьего этажа лестницы. Телохранитель несколько отстал, и Киров на площадке, где его поджидал Л. Николаев, оказался один.
После покушения Николаев пытался покончить жизнь самоубийством, но пистолет дал осечку. Подоспевшая охрана без труда схватила убийцу, поскольку тот находился в шоковом состоянии, бился в судорогах, его рвало.
По прибытии на место Фомину в первую очередь пришлось отбивать Николаева от разъяренных работников обкома, которые пытались его растерзать. Николаева обыскали на месте (при нем помимо пистолета была черная сумка с бумагами) и в невменяемом состоянии отправили в санчасть НКВД.
Не успел Фомин вернуться в свой кабинет, как ему позвонил Г. Ягода. Выслушав доклад, он поинтересовался, во что был одет Николаев и не обнаружены ли при нем вещи иностранного происхождения.
Спустя приблизительно час последовал второй звонок из Москвы — на проводе был сам И. Сталин. После доклада он также спросил: во что был одет Николаев, какая на нем была кепка и не была ли заграничных вещей? Получив отрицательный ответ на последний вопрос, Сталин после продолжительной паузы трубку повесил. Позже, анализируя ситуацию того дня, Ф.Т. Фомин пришел к выводу, что, видимо, что-то было упущено при подготовке акции в Ленинграде.
^ Человек с пистолетом
Спустя три часа после преступления в Смольном главному врачу санчасти с трудом удалось привести убийцу в чувство, и его доставили на допрос. К этому времени Федору Тимофеевичу удалось опросить ряд сотрудников управления, просмотреть дневник и другие бумаги, которые были в сумке у Николаева. Из дневника, исписанного нервным почерком, выяснилось, что он несколько раз пытался попасть на прием к Сергею Мироновичу. Секретарь отказывал, но обещал передать заявление лично Кирову.
Помимо дневника в сумке была найдена карта Ленинграда с обозначением маршрута, по которому Сергей Миронович часто ходил пешком от Смольного до своего дома на Каменноостровском проспекте. В этих случаях охрана обычно следовала в машине, а Кирова на улице сопровождали два сотрудника: один шел сзади, другой — впереди. Они заметили, что за Кировым ходит подозрительного вида мужчина. Николаев был задержан милиционером в подъезде дома и доставлен в НКВД.
При обыске в сумке у него нашли пистолет с патронами, упомянутую выше карту. Однако по указанию И. Запорожца Николаев был отпущен с пистолетом.
На допросе перед Фоминым предстал худощавый, плохо одетый, дегенеративного вида мужчина лет 35 (по документам ему было 30). В партии с 1920 г., работал в продотрядах, затем на железной дороге, с 1930 г. — инструктором РКП. Закончил вечернюю партшколу. За отказ ехать на трудовой фронт был исключен из партии, затем восстановлен по указанию из Москвы. В настоящее время безработный.
На вопросы отвечал сбивчиво, путался, впадал в истерику, несколько раз повторял, что его выстрел прозвучал на весь мир. Причины убийства сообщить отказался. Подтвердил свои записи в дневнике. За Кировым «охотился» давно. На днях был на перроне Московского вокзала во время прихода «Красной стрелы», на которой Киров вернулся из Москвы с Пленума ЦК. Киров шел по перрону в окружении сотрудников обкома и НКВД, приблизиться к нему было невозможно. После этого в очередной раз пытался попасть на прием и опять получил отказ.
Были также допрошены жена и мать Николаева. При обыске на квартире у каждой из них было найдено по 5000 руб.
Жена Николаева Мильда Драуле, латышка по национальности, работала в столовой Смольного. Жили они в отдельной квартире, одно время снимали дачу в Сестрорецке. Дальнейшее расследование было приостановлено, так как пришло сообщение, что к Ленинграду приближается литерный поезд с членами Политбюро ЦК ВКП(б). Все поехали встречать.
В Ленинград прибыли Сталин, Молотов, Ворошилов, Жданов, а также Ежов, Вышинский и др. Сталин вышел из вагона первым, ни с кем не поздоровался, а Ф. Медведя ударил по лицу, молча выслушал краткий доклад Фомина. Рядом по стойке «смирно» стоял Г. Ягода. Затем Сталин спросил, где находится тело Кирова. Поехали в Смольный.
^ Допрашивал Сталин сам
Ф.Т. Фомин от расследования сразу же был отстранен. Его назначили начальником штаба по поддержанию революционного порядка в городе.
Сталин решил сам заняться выяснением обстоятельств убийства Кирова. В Смольный были доставлены Николаев, его жена и мать. Допрашивал их Сталин по очереди. Затем Сталин потребовал доставить охрану Кирова, которая находилась под арестом в управлении НКВД. Время шло, а охрану все не привозили.
Позже выяснилось, что машина попала в аварию, в результате погибли Борисов и два других охранника Кирова.
Сталину, видимо, ждать надоело. Он вышел в приемную и, обращаясь к присутствующим, изрек: «Николаева надо поддержать физически. Купите курочек, фрукты, подкормите, подлечите, и он все расскажет. Для меня и так совершенно ясно, что в Ленинграде действует хорошо организованная контрреволюционная террористическая организация и убийство Кирова — дело её рук. Надо все тщательно расследовать» (свидетельство Ф. Фомина). Так Сталин заранее предопределил результаты дальнейшего расследования и последующие за этим репрессии.
В конце декабря 1934 — январе 1935 г. дело рассматривалось на закрытом процессе в Ленинграде. Председательствовал В. Ульрих. Обвинителем выступал А. Вышинский.
Основным «свидетелем» был Л. Николаев, которого ежедневно обрабатывали, обещали за нужные показания сохранить жизнь и выпустить через два-три года. Было установлено, что убийство С.М. Кирова организовано «ленинградским террористическим троцкистско-зиновьевским центром».
Л. Николаева и тех, кого он оговорил, сразу после процесса расстреляли.
Ф. Медведя, И. Запорожца, Ф. Фомина и других ответственных работников ленинградского НКВД арестовали в 1935 г. и обвинили в преступной халатности. Их выслали на три года в Сибирь. В 1937—1938 гг. против них были выдвинуты новые обвинения. Медведя расстреляли в 1937 г., Запорожца — в 1938 г.
Ф.Т. Фомина в 1938 г. обвинили в попытке покушения на членов Политбюро в момент их приезда в Ленинград 2 декабря 1934 г., но жизнь ему сохранили. В 1937 г. по делу Кирова в Ленинграде была расстреляна группа молодых сотрудников НКВД, которые ни по возрасту, ни по занимаемому положению к событиям 1934 г. не могли быть причастны.
О грозящей Кирову опасности знали многие работники НКВД. Прекрасно разбирался в обстановке и мой отец - Т.И. Лордкипанидзе, который был знаком с Кировым и очень уважал его. Осенью 1934 г. отец добивался назначения в Ленинград, но не встретил поддержки. Все перемещения в руководящем звене НКВД преследовали цель поставить во главе центрального аппарата и на местах послушных Сталину исполнителей.
Версия о причастности И. Сталина к убийству С. Кирова весьма правдоподобна, хотя и не имеет документального подтверждения. Однако не оставляет сомнения тот факт, что это убийство было использовано И. Сталиным для расправы с теми руководящими работниками партии и государства, которые были ему неугодны.
_____
Аргументы и факты. 1989. № 6. с. 5-6.
^ О ТАК НАЗЫВАЕМОЙ «КОНТРРЕВОЛЮЦИОННОЙ
ТРОЦКИСТСКОЙ ГРУППЕ СМИРНОВА И.Н.,
ТЕР-ВАГАНЯНА В.А., ПРЕОБРАЖЕНСКОГО Е. А. И ДРУГИХ»
[…] публикуется справка КПК при ЦК КПСС, Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, Прокуратуры СССР и КГБ СССР по этому вопросу. В подготовке материала принимали участие И. Донков, Н. Катков, Н. Марченко, Г. Николаев, Ю. Седов, Н. Тепцов, Б. Хазанов.
В ряду политических процессов 30-х гг. важная роль отводилась делу так называемой «контрреволюционной троцкистской группы Смирнова И.Н., Тер-Ваганяна В.А., Преображенского Е.А. и других». Лица, давшие название этой так называемой группе, были старыми большевиками, активно участвовали в революционном движении. В 20-е гг., занимая видные партийные и государственные посты, часто отстаивали свою точку зрения на пути и методы социалистического строительства, поддерживали позицию Л.Д. Троцкого.
^ Смирнов Иван Никитович […] В партию вступил в 1899 г. […] В 1921—1922 гг. И.Н.Смирнов был секретарем Петроградского комитета РКП(б) и Северо-Западного бюро ЦК РКП(б), заместителем председателя Северо-Западного Совнаркома. В 1922—1923 гг. работал заместителем председателя и членом президиума ВСНХ РСФСР и СССР, в 1923— 1927 гг.— нарком почт и телеграфов СССР.
На IX партийном съезде И. Н. Смирнов избирался членом ЦК, на VIII и X съездах — кандидатом в члены ЦК РКП(б). В ходе идейно-теоретической и политической борьбы в 20-е гг. во многом разделял взгляды оппозиции, подписал «заявление 46-ти» (1923 г.) и «заявление 83-х» (1927 г.).
11 ноября 1927 г. на заседании Московской контрольной комиссии ВКП(б), рассматривавшей его персональное дело, И.Н. Смирнов резко выступил против И.В. Сталина и зарождающегося культа его личности, заявив следующее: «Никто в нашей партии, никто в нашей стране не может Владимира Ильича заменить. Ни Троцкий, ни Зиновьев, ни Сталин... […] Мы коллективно все должны работать, создать такие условия, которые могут облегчить эти условия. Владимир Ильич указал, что такой обстановки Сталин не создаст. Вот мы почему подняли вопрос о завещании. Сталина знаю раньше, чем вы. Мы вместе с ним были в ссылке в Нарыме... Он не может создать условий для коллективного руководства».
XV съезд ВКП(б) исключил И.Н. Смирнова из партии как «активного деятеля троцкистской оппозиции». По постановлению Особого совещания при коллегии ОГПУ от 31 декабря 1927 г. его выслали на три года. В мае 1930 г. Партколлегия ЦКК ВКП(б) восстановила И.Н. Смирнова в рядах партии в связи с заявлением о прекращении оппозиционной деятельности.
В 1929—1932 гг. И.Н. Смирнов возглавлял трест «Саратовкомбайнстрой», затем работал начальником управления Наркомата тяжелой промышленности СССР.
14 января 1933 г. И.Н. Смирнов был арестован. Партколлегия ЦКК ВКП(б) заочно исключила его из партии. По постановлению Особого совещания при коллегии ОГПУ от 16 апреля 1933 г. он был на 5 лет заключен в тюрьму.
Во время отбывания наказания И.Н. Смирнова привлекли по делу так называемого «антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра». 24 августа 1936 г. военная коллегия Верховного суда СССР приговорила его к высшей мере наказания. На следующий день И.Н. Смирнов был расстрелян. […]
^ Тер-Ваганян Вагаршак Арутюнович […] В партию вступил в 1912 г. […] В 1922—1923 гг. В.А. Тер-Ваганян был ответственным редактором журнала «Под знаменем марксизма», затем заведующим агитационно-пропагандистским отделом Закавказского крайкома партии. Участвовал во внутрипартийной борьбе. В 1923 г. подписал «заявление 46-ти», в 1927 г. «заявление 83-х».
XV съезд ВКП(б) исключил В.А. Тер-Ваганяна из партии за «активную троцкистскую деятельность». В январе 1928 г. он был выслан сначала в г. Бийск, а затем в г. Казань.
В октябре 1929 г. В.А. Тер-Ваганян подписал заявление об отходе от оппозиции, и Партколлегия ЦКК ВКП(б) 9 июня 1930 г. восстановила его членом партии. Работал научным сотрудником Института К. Маркса и Ф. Энгельса.
15 января 1933 г. В.А. Тер-Ваганяна арестовали и выслали в г. Семипалатинск на 3 года. Он был исключен из партии.
В октябре 1934 г. после неоднократных обращений в ЦК и ЦКК ВКП(б) в партии был восстановлен. Работал в редакции журнала «Красная новь», государственном издательстве «Легкая промышленность».
22 мая 1935 г. Партколлегией КПК при ЦК ВКП(б) В.А. Тер-Ваганян в третий раз был исключен из партии «за участие в контрреволюционной троцкистской работе». Через несколько дней по постановлению Особого совещания при НКВД СССР его сослали на 5 лет в г. Актюбинск.
3 июля 1936 г. В.А. Тер-Ваганяна арестовали уже по обвинению в принадлежности к «антисоветскому объединенному троцкистско-зиновьевскому центру». Военная коллегия Верховного суда СССР 24 августа 1936 г. приговорила В.А. Тер-Ваганяна к высшей мере наказания, и он был расстрелян на следующий день. […]
^ Преображенский Евгений Алексеевич […] В партию вступил в 1903 г. […] Участвовал в подготовке и работе международной Генуэзской конференции (1922 г.). В 1924—1927 гг. был заместителем председателя Главконцескома.
На VI съезде РСДРП(б) избирался кандидатом, на IX съезде РКП(б)— членом ЦК, в 1920—1921 гг.— секретарь Центрального Комитета партии.
Е.А. Преображенский известен как автор ряда научных работ по вопросам экономики. Совместно с Н.И. Бухариным он написал популярную в свое время книгу «Азбука коммунизма». Был членом Главной редакции Большой Советской Энциклопедии.
По отдельным вопросам теории и практики социалистического строительства Е.А. Преображенский занимал особую позицию и защищал её в ходе внутрипартийной борьбы.
Постановлением Президиума ЦКК ВКП(б) от 13 октября 1927 г. Е.А. Преображенский был исключен из партии «за организацию нелегальной антипартийной типографии в союзе с беспартийными буржуазными интеллигентами».
В январе 1928 г. Е.А. Преображенского направили на работу в плановые органы в г. Уральск. В 1929—1930 гг. он работал в г. Казани в Госплане Татарской АССР. Летом 1929 г. Е.А. Преображенский, К.Б. Радек и И.Т. Смилга направили в ЦКК ВКП(б) письмо, в котором заявили об идейном и организационном разрыве с Л.Д. Троцким. В январе 1930 г. Е.А. Преображенский был восстановлен в рядах ВКП(б).
Работал заместителем председателя Нижегородского крайплана, председателем комиссии экспертов в Англии, членом коллегии Наркомлегпрома СССР.
В январе 1933 г. Е.А. Преображенский был арестован и в соответствии с постановлением Особого совещания при коллегии ОГПУ от 26 января 1933 г. выслан в Казахстан сроком на 3 года. Партколлегия ЦКК ВКП(б) заочно исключила Е.А.Преображенского из партии, однако вскоре он был восстановлен в её рядах.
20 декабря 1936 г. Е.А. Преображенский вновь был арестован органами НКВД. 5 февраля 1937 г. Партколлегия КПК при ЦК ВКП(б) заочно исключила его из партии «как контрреволюционера». 13 июля 1937 г. военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Е.А. Преображенского к высшей мере наказания, и в этот же день он был расстрелян. […]
Для фабрикации дела так называемой «контрреволюционной троцкистской группы Смирнова И.Н., Тер-Ваганяна В.А., Преображенского Е.А. и других» были использованы прежде всего письма и заявления И.Н. Смирнова, направленные им из ссылки в центральные органы партии, в которых он осуждал свою «оппозиционную» деятельность и просил восстановить его в партии.
Текст своих обращений И.Н. Смирнов, как правило, согласовывал с другими лицами, отбывавшими ссылку по обвинению в «троцкизме». В июле 1929 г. он разослал многим ссыльным письмо, в котором, в частности, сообщал: «...[…] Я больше всего хочу быть с кадром вместе и нахожу, что мы могли бы много сделать для раб. класса, вернувшись в партию. Обсудите и сообщите... О Л. Дав. [Л.Д. Троцкий. – Ред.] ничего не знаю. Читал его первую статью и обращение к рус. раб. Считаю ошибкой выступление в бурж. прессе. Думаю, что повторять их не будет. Уверен, что левую часть Коминтерна объединит. Нам нужно в заявлении указать, что мы считаем высылку Л.Д. ошибкой, но, что и поставленный в ужасные, небывалые условия изгнания, он останется верным коммунизму».
[…] 22 июля 1929 г. Центральная Контрольная Комиссия ВКП(б) направила И.Н. Смирнову следующий ответ: «^ ЦК считает, что можете прислать текст заявления почтой или телеграфно».
Проект этого заявления, подготовленный И.Н. Смирновым, был представлен в ЦКК ВКП(б). В нем говорилось: «Я считаю необходимым довести до сведения ЦК ВКП(б) и всех моих товарищей по оппозиции, что линию партии в промышленном, совхозном и колхозном строительстве считаю правильной и нахожу необходимым её всемерно поддерживать и проводить в жизнь.
Основным разногласием оппозиции с партией является вопрос о темпе индустриализации. Принятие пятилетки, объём и направление капитальных работ уничтожают это разногласие и требуют от каждого революционного пролетария энергичной работы по её проведению в жизнь...
Всякий шаг руководства по расширению внутрипартийной демократии, являющейся в данную эпоху огромной важности фактором, каждый шаг по борьбе с бюрократизмом во всех звеньях государственного, профсоюзного и партийного аппарата я считаю необходимым поддерживать с величайшей энергией...
Система репрессий в отношении оппозиции до крайности обострила внутрипартийную борьбу и затруднила изживание разногласий. В интересах скорейшего укрепления партии я считаю своей обязанностью сказать руководству, что отмена 58 статьи, ссылок и изоляторов является неотложным и крайне важным актом, облегчающим задачу объединения.
^ Я считаю, что генеральная линия партии правильна, что основные разногласия изжиты... […]
Я не сомневаюсь, что партия найдет путь к возвращению в свои ряды всей оппозиции от рядового работника до т. Л.Д. Троцкого, судьба которого неразрывно связана с судьбой рабочего класса...».
[…] Ознакомившись с этим вариантом заявления, Е.М. Ярославский сделал вывод: «В таком виде заявление не соответствует требованиям XV съезда. Заявление не исходит из осуждения прежней фракционной деятельности троцкистов, в нем нет ни слова об отказе от платформы, наконец, в нем нет не только отмежевания от Троцкого, но есть прямая его защита...».
Документ вновь был доработан и 1 октября 1929 г. подписан И.Н. Смирновым и М.С. Богуславским1. В нем говорилось: «^ Мы, нижеподписавшиеся, заявляем, что генеральную линию партии считаем правильной... […]
Вместе с партией мы считаем единственно правильной деревенскую политику […]. Угроза социалистическому строительству идет прежде всего со стороны кулацкой верхушки деревни. Мы всемерно поддерживаем борьбу с кулачеством, осуществляемую партией.
^ Совхозное и колхозное строительство — есть действительный путь социалистического переустройства сельского хозяйства и преодоления аграрного капитализма...
Мы всемерно поддерживаем руководство в его борьбе с правыми, выступления которых в разных формах неизбежно будут повторяться.
^ Линию Коминтерна, выразившуюся в борьбе с оппортунистическими элементами, придании классовой четкости в политике компартии..., мы считаем безусловно правильной.
Со всей энергией мы будем поддерживать каждый шаг партии по борьбе с бюрократизмом в партийном, советском и профсоюзном аппаратах...
^ Заявляя о безусловном прекращении нами фракционной борьбы, мы осуждаем всякие шаги к созданию второй партии.
Мы снимаем свои подписи с платформы и других документов и просим ЦК и ЦКК вернуть нас в ряды партии, дабы вместе с партией и рабочим классом преодолевать препятствия и трудности, стоящие на пути строительства социализма, и бороться со всеми, кто будет этому строительству мешать.
Смирнов И. Н.
Богуславский М.
I.X.29 г.»
[…] В свою очередь ЦКК ВКП(б) предложила И.Н. Смирнову и М.С. Богуславскому внести в заявление новые дополнения, сводившиеся, в первую очередь, к требованию более жестко и бескомпромиссно осудить Л.Д. Троцкого, отмежеваться от его взглядов. В результате в окончательном тексте заявления, подписанного И.Н. Смирновым и М.С. Богуславским 27 октября 1929 г., появилось такое добавление: «Решительно осуждая деятельность Л.Д. Троцкого, выражающуюся в его выступлениях в буржуазной печати и попытках создать особую организацию заграничных групп оппозиции, мы заявляем, что порываем с ним, так как считаем, что его деятельность наносит вред нашей партии и советскому государству».
К этому заявлению присоединилась большая группа отбывавших ссылку бывших оппозиционеров. Факты свидетельствуют, что организация сбора подписей проходила по существу под контролем как работников ЦКК ВКП(б), так и ОГПУ.
[…] Постепенно в партийных органах и ОГПУ накапливались «компрометирующие» материалы на И.Н. Смирнова и других связанных с ним бывших оппозиционеров. В докладе секретно-политического отдела ОГПУ, направленном в январе 1933 г. И.В. Сталину, сообщалось о том, что «в течение 1930 и 1931 гг. многие из троцкистов, присоединившихся к заявлению И.Н. Смирнова, не согласились с тактикой выжидания и возобновили нелегальную деятельность среди рабочих[…]».
Первым в ночь с 26 на 27 апреля 1932 г. в Ленинграде органами ОГПУ был арестован сотрудник треста «Лентрамвай» М.Н. Иванов. В 1927 г. он подписал «заявление 83-х», а 13 января 1930 г. присоединился к заявлению И.Н. Смирнова и М.С. Богуславского об отходе от оппозиции и восстановлении в партии. Однако 28 мая 1932 г. в ЦКК ВКП(б) поступила записка секретно-политического отдела ОГПУ, в которой сообщалось, что М.Н. Иванов якобы по возвращении из ссылки в Ленинград приступил к группированию вокруг себя ортодоксально настроенных бывших троцкистов и стал одним из инициаторов вновь организуемого подпольного троцкистского центра. Суть же дела заключалась в том, что М.Н. Иванов, как показал на допросе 4 декабря 1932 г. Г.О. Ножницкий, «на одной вечеринке (весной) у Мебеля показал нам 21 том сочинений Ленина, там в примечании к протоколу заседания ЦК от января 1918 года имеется краткое резюме речи тов. Сталина, и Иванов «уличил», что тов. Сталин якобы имел ошибку в вопросе о Бресте...»2.
На таких вот «данных», основанных на агентурных сведениях, перлюстрированных материалах, предвзято истолкованных, и явных домыслах была создана видимость якобы широко разветвленной, глубоко законспирированной троцкистской организации во главе с И.Н. Смирновым, имеющей свои филиалы на Дальнем Востоке, в Ленинграде, Харькове, Киеве, Горьком, Ростове-на-Дону и других городах страны, а также группы в Госплане СССР, Наркомате тяжелой промышленности СССР и других государственных учреждениях. В таком ракурсе органами ОГПУ и была сфабрикована и направлена в январе 1933 г. на имя И. В. Сталина уже упомянутая выше докладная записка, послужившая «основанием» для развязывания репрессий против И.Н. Смирнова и его единомышленников. В ней, в частности, говорилось: «Среди бывш. троцкистов, в свое время заявивших партии о разрыве с оппозицией, обращает на себя внимание группа, возглавляемая Иваном Никитичем Смирновым и насчитывающая, по нашим данным, свыше 200 человек бывш. активных троцкистов.
Эта группа является по существу идейным и организационным центром для всех троцкистов, отошедших от оппозиции с маневренной целью и возобновивших по возвращении из ссылки и изоляторов контрреволюционную работу.
^ Группа Смирнова начала оформляться к моменту появления его заявления о разрыве с оппозицией, подписанного совместно с М. Богуславским» (то есть в октябре 1929 г.).
[…] После соответствующей оперативно-подготовительной работы органами ОГПУ были проведены массовые аресты, о чем тут же доложили И.В. Сталину.
Всего по этому так называемому «делу» без санкции прокурора, кроме И.Н. Смирнова, В.А. Тер-Ваганяна, Е.А. Преображенского, было арестовано 86 человек […].
К моменту ареста 36 человек были членами и один — кандидатом в члены партии, 35 членов партии и два кандидата были исключены из нее до ареста. В числе привлекавшихся по данному делу 15 человек являлись беспартийными. Из числа арестованных 13 человек вступили в партию до Октябрьской революции 1917 г., 44 — в годы революции и Гражданской войны, 17 — в годы НЭПа (1921—1928 гг.). В их числе были хозяйственные руководители, инженерно-технические работники, экономисты, врачи, преподаватели вузов, литераторы и журналисты, рабочие.
Многие из арестованных принимали ранее участие во внутрипартийной борьбе, особенно в 1926—1927 гг., в том числе выступали с поддержкой позиции Л.Д. Троцкого.
[…] В течение 1926—1932 гг. были исключены из партии почти все впоследствии арестованные по «делу» группы И. Н. Смирнова.
В 1929—1932 гг. большинство из них, в соответствии с принятым XV съездом ВКП(б) решением, подали индивидуальные апелляции, в которых заявляли об отходе от оппозиции и просили о восстановлении в партии. По этим заявлениям ЦКК ВКП(б) восстановила в партии 35 человек, как правило, по ходатайству партячеек, где они состояли на партийном учете.
Однако, несмотря на это, все арестованные по-прежнему обвинялись в участии в «нелегальной контрреволюционной троцкистской группе», которая якобы «...ставила себе целью воссоздание подпольной троцкистской организации на основе новой тактики двурушничества с целью проникновения в ВКП(б) и государственный и хозяйственный аппарат для организации и сплочения контрреволюционных и антипартийных элементов, имея в виду возглавить контрреволюционное движение».
Кроме ряда других тяжелейших обвинений, им инкриминировалось установление связи с репрессированными «за контрреволюционную деятельность» ссыльными троцкистами, в частности, с X.Г. Раковским, распространение «нелегальных контрреволюционных документов, изготовлявшихся ссыльными троцкистами», направленных к «дискредитации руководства ВКП(б) и Советской власти».
В качестве вещественных доказательств «вины» арестованных, их «преступных» замыслов при обыске были изъяты: переписка отдельных арестованных со ссыльными троцкистами, статьи и письма Л.Д. Троцкого периода 1928—1931 гг., обнаруженные у И.Н. Смирнова, В.А. Тер-Ваганяна и Н.И. Уфимцева, вырезки из зарубежной прессы, найденные у Н.М. Блискавицкого, две фотографии Л.Д. Троцкого, конфискованные у Я.М. Миримовича, 34 машинописных копии «завещания» В.И. Ленина, старые троцкистские листовки, обнаруженные у Ф.Д. Столовой, и даже «первоначальный текст... очерков о саратовском «Комбайнстрое», написанных по поручению Смирнова с троцкистскими установками».
«Вину» арестованных «подтверждали» также взятые при обыске «10 подлинных рукописей и записок В.И. Ленина, хранившихся у Козловского с ведома троцкистов и не сданных в Институт Ленина, одна записка Дзержинского и подлинник собственноручно написанной Троцким телеграммы на имя Ленина о взятии Казани».
Каких-либо иных материалов, свидетельствующих якобы о наличии нелегальной организации, об антипартийных и антисоветских замыслах арестованных или компрометирующих их, обнаружено не было.
Для подавляющего большинства лиц арест оказался неожиданностью. Все они, присоединившиеся в 1929—1930 гг. к заявлению И.Н. Смирнова и М.С. Богуславского об отходе от оппозиции, честно работали на своих постах и никакой оппозиционной или фракционной деятельностью не занимались.
Материалы проверки показывают, что сама данная «оппозиция» не была антипартийным явлением, её существование не противоречило демократическим традициям партии, ленинским нормам партийной жизни. Тем более что многие из бывших оппозиционеров искренне встали на позицию поддержки политики, проводимой И.В. Сталиным и его сторонниками. Лишь некоторые из них, в том числе и сам И.Н. Смирнов, не отрицая правильность стратегической линии на индустриализацию и коллективизацию сельского хозяйства страны, высказывали сомнения в правомерности широко используемых насильственных методов и способов осуществления этой политики, выражали мнение о целесообразности смещения И.В. Сталина с поста Генерального секретаря ЦК партии, призывая к выполнению тем самым одного из пунктов «завещания» В.И. Ленина.
Квалификация их взглядов как контрреволюционных, а тем более обвинение в создании конспиративной террористической организации категорически отрицались почти всеми арестованными. […]
На предварительном следствии 15 января 1933 г. И.Н. Смирнов был допрошен начальником секретно-политического отдела ОГПУ Г.А. Молчановым и дал следующие показания: «Я сомневался в том, что осуществление колхозного строительства, проводимое партией, пройдет без потрясений, так понималось мной при чтении партийных директив, которые, по моему мнению, более радужно представляли ход колхозного строительства.
В 1932 году у меня в связи с ознакомлением с объемом металловложений в промышленность появились сомнения в правильности их размера, я думал, что они преувеличены, а теперь в 1933 году финансирование капитального строительства не обеспечивается полностью материалами.
Всеми указанными выше сомнениями я делился в узком кругу своих товарищей, бывших троцкистов... Никаких противопоставлений из моих сомнений мероприятиям партии не делал».
В.А. Тер-Ваганян на допросе 16 января 1933 г. сообщил: «Я разделяю генеральную линию партии по всем магистральным вопросам, но некоторые отдельные вопросы политики партии у меня вызывали сомнения и колебания. Не отрицаю, что по некоторым вопросам, вызывавшим у меня сомнения, я говорил с лицами, близкими мне: Преображенским, Смирновым, Радеком, Мрачковским и другими».
В отношении существования так называемой «группы И.Н. Смирнова» В.А. Тер-Ваганян позднее, 1 февраля 1935 г., говорил в ЦКК ВКП(б) следующее: «[…] Ходили друг к другу, говорили всякие анекдоты, зубоскалили, но чтобы был разговор на организационную тему, я первый раз об этом услышал, когда мне предъявили это обвинение в ЦК. Все мои заявления отрицают возможность этого. […]».
Вскоре В.А. Тер-Ваганян был вновь арестован органами НКВД и 4 апреля 1935 г. дал показания уже совершенно противоположного характера: «...Да, признаю, что входил в состав нелегального центра к.-р. троцкистской организации, возглавляемой Смирновым».
Достаточно объективную характеристику своим действиям давал вначале и Е.А. Преображенский, пока к нему не были применены методы шантажа и давления. На первом допросе 17 января 1933 г. он говорил: «По возвращении в партию у меня еще оставались некоторые не ликвидированные полностью разногласия, из которых основным являлось сомнение в возможности построения нового социалистического общества в одной стране […], разногласия в дальнейшем по некоторым вопросам экономической политики... Я слишком поздно понял (хотя не вчера и не в изоляторе), что в тех величайших трудностях, которые мы встречаем в нашем великом строительстве.., партия не может позволить своим членам такой роскоши, как особые мнения […]».
Однако некоторые из арестованных давали и признательные показания. Так, Н.А. Палатников, допрошенный 4 марта 1933 г., на поставленные вопросы ответил: «Признаю себя виновным в том, что после подачи заявления о разрыве с оппозицией, возвращения из ссылки и восстановления в правах члена партии я совершил ряд антипартийных контрреволюционных поступков, выразившихся в получении контрреволюционной литературы, контрреволюционной троцкистской информации и в сохранении связей с группой троцкистов-двурушников, возглавлявшейся И.Н. Смирновым. Существование последней и антипартийный характер её мне были известны. Для меня совершенно ясно было из бесед с И.Н. Смирновым, что он стремится к объединению антипартийного порядка, что сторонники этой группы (Смирнова), питаясь антипартийными контрреволюционными сплетнями, слухами и литературой, культивируют силы, которые могут быть способны на новые наскоки на партию, и т.п.».
На последующих допросах 11, 13 и 23 марта и 5 апреля 1933 г. Н.А. Палатников дал показания о деятельности всех известных ему «троцкистов», их «двурушническом поведении», о распространении ими «контрреволюционных инсинуаций и слухов» против И.В. Сталина. Это свидетельствует о целенаправленной обработке арестованных работниками органов ОГПУ с целью получения нужной им информации. […]
Таким образом, из 89 привлеченных в 1933 г. по делу так называемой «контрреволюционной троцкистской группы Смирнова И.Н., Тер-Ваганяна В.А., Преображенского Е.А. и других» были репрессированы 88 человек. В 1936—1938 гг. значительная часть их была расстреляна, несколько человек погибли в местах лишения свободы, остальные неоднократно подвергались репрессиям.
Как показало изучение материалов, проведенное Прокуратурой СССР и КГБ СССР в 1989—1990 гг., следствие по делу так называемой «группы И. Н. Смирнова» было проведено с грубейшими нарушениями процессуальных норм уголовного права. Обвинительное заключение было составлено работниками ОГПУ 31 марта 1933 г. только в отношении 82 обвиняемых из 89, привлекавшихся по делу, причем 11 из них к этому времени уже были репрессированы Особым совещанием при коллегии ОГПУ 16 января и 4 февраля 1933 г. Большинство обвиняемых были допрошены по одному-два раза, а 6 человек ([…]) вообще ни разу не допрашивались. Некоторые из привлеченных по делу лиц были допрошены уже после того, как в отношении их были вынесены репрессивные решения. Е.А. Преображенскому и В.А. Тер-Ваганяну постановления о привлечении их в качестве обвиняемых вообще не предъявлялись. […]
1. В то время М.С. Богуславский, исключенный из партии XV съездом ВКП(б), работал заместителем председателя Сибирской краевой плановой комиссии. Ред.
2. Правильно «22 том» […] М.—Л., 1929. В протокольной записи речи В.И. Ленина о войне и мире на заседании ЦК РСДРП(б) 24(11) января 1918 г., […] говорилось: «Ленин указывает, что он не согласен в некоторых частях со своими единомышленниками Сталиным и Зиновьевым». К этому месту речи В.И. Ленина дается следующее примечание: «И.В. Сталин на заседании ЦК 24 (11) января заявил: «Революционного движения на Западе нет, нет фактов, а есть только потенция, а с потенцией мы не можем считаться». Ред.
______
Известия ЦК КПСС. 1991. № 6. С. 71-89.