Страницы отечественной истории: 1917-1941 гг. Хрестоматия Ставрополь 2009
| Вид материала | Документы |
- Тростников Знаменитость Остросюжетный роман рассказ, 246.11kb.
- Программа лекционного и семинарского курса для студентов исторического отделения Часть, 113.74kb.
- Ионального образования «воронежский государственный педагогический университет» Хрестоматия, 1230.91kb.
- Рекомендации к подготовке и проведению Викторины по истории Великой Отечественной войны, 86.94kb.
- Самарский Государственный Педагогический Университет Кафедра Отечественной истории, 1671.9kb.
- Программа курса «История отечественной журналистики. Ч. 1-3», 1120.36kb.
- Юбилейная медаль «Сорок лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.», 21.03kb.
- Список использованной литературы: Сборники законодательных актов: Власть и пресса, 161.06kb.
- Редакционная коллегия, 2025.27kb.
- План мероприятий, посвященных празднованию 65-й годовщины Победы в Великой Отечественной, 735.86kb.
^ М. Н. РЮТИН
«Интеллигентный пролетарий».
[…] Родился М.Н. Рютин 13 февраля 1890 г. в деревне Верхне-Рютино Балаганского уезда Усть-Удинской волости Иркутской губернии. Места эти были определены царским правительством для политической ссылки, поэтому вполне естественно, что первыми учителями Мартемьяна стали ссыльнопоселенцы Виноградов и Перепелицин. […]
Трудно сказать, как бы сложилась дальнейшая судьба Рютина, если бы не случайная встреча с ссыльным социал-демократом Б.В. Марковиным, принявшим активное участие в судьбе подростка. Он помог Мартемьяну поступить в Иркутскую учительскую семинарию, познакомил с произведениями русских писателей-демократов. Начало учебы совпало с событиями первой российской революции. […] Окончив семинарию, учительствовал в Шивере, а несколько позже перебрался в Иркутск. К этому времени относится его знакомство с марксистской литературой — работами К. Маркса, Ф. Энгельса, В.И. Ленина, А. Бебеля, К. Каутского. Тогда же, в 1912 г., еще не имея формальной связи с партией, М.Н. Рютин создает марксистский кружок […]. Встречи с ссыльными большевиками П.П. Постышевым, Н.Н. Поповым, острая полемика с меньшевиками в значительной степени определили его политические взгляды: в октябре 1914 г. он вступил в ряды партии.
В годы Первой мировой войны М.Н. Рютин был мобилизован в армию. […]
В годы революции и Гражданской войны.
[…] Пало самодержавие, но солдаты Харбинского гарнизона еще ничего не знают. И вдруг на одном из построений М.Н. Рютин во всеуслышание объявляет об этом. […] В начале сентября 1917 г. М.Н. Рютин был избран председателем объединенного Совета рабочих и солдатских депутатов. Тогда же он стал председателем только что оформившегося Харбинского комитета РСДРП(б) и редактором еженедельного партийного журнала «Борьба».
[…] С декабря 1917 г. М.Н. Рютин в Иркутске. Он назначен Центросибирью командующим войсками Иркутского округа, а с марта 1918 г. избран заместителем председателя Иркутского губернского исполнительного комитета. […] В августе 1918 г. большевистские организации Сибири были вынуждены перейти на нелегальное положение и к партизанским методам борьбы. Колчаковская контрразведка вела настоящую охоту за М.Н. Рютиным. […] В июне 1919 г. по поручению Сиббюро ЦК РКП(б) он выехал в Новониколаевск (ныне Новосибирск), где принял самое активное участие в восстановлении партийного комитета, разгромленного колчаковской контрразведкой. После освобождения города М.Н. Рютин вошел в состав ревкома, а затем был направлен на работу в Восточную Сибирь, где его избрали председателем Иркутского губкома партии. В составе сибирской делегации он был делегатом X съезда РКП(б), принимал участие в штурме фортов восставшего Кронштадта.
Сменив впоследствии несколько ответственных должностей, М.Н. Рютин назначается с января 1923 г. секретарем Дагестанского обкома партии. […]
^ Секретарь райкома на Красной Пресне.
[…] В декабре 1923 г. М.Н. Рютина отозвали в Москву […]. В марте 1924 г. М.Н. Рютин, участвовавший в работе XIII партийной конференции, был утвержден заведующим агитпропотделом МК РКП(б), а в 1925 г. он становится секретарем Краснопресненского райкома партии. На XIV съезде ВКП(б) М.Н. Рютин занял непримиримую позицию по отношению к Г.Е. Зиновьеву и Л.Б. Каменеву, выступление которых было квалифицировано тогда как возникновение в партии «новой оппозиции». Как и многие другие партийцы, М.Н. Рютин считал главной опасностью для партии фракционный раскол её рядов. В то время он был уверен, что эту опасность можно преодолеть, поддерживая сталинское ядро Центрального Комитета. Позднее Л.Д. Троцкий назовет его одним из видных деятелей партии, руководившим в столице борьбой против «левой» оппозиции, очищавшим все углы и закоулки от троцкизма. […] Тогда же, на XV съезде партии, М.Н. Рютин был избран кандидатом в члены ЦК ВКП(б).
Способствовала ли эта сторона деятельности М.Н. Рютина становлению режима личной власти Сталина? Объективно — да. Выступая против оппозиции, он, как и многие другие партийные работники, в значительной степени способствовал деформации политического руководства, существенной стороной которой была нетерпимость к инакомыслию. […]
Через несколько месяцев после окончания работы XV съезда партии ситуация изменилась. Хлебозаготовительный кризис 1927—28 гг. положил начало свертыванию НЭПа. Появились первые симптомы возвращения к рецидивам военного коммунизма. Однако «чрезвычайщина» в экономике неизбежно привела к дисбалансу в промышленности и сельском хозяйстве, к административным мерам в политике. Обсуждение этих вопросов накалило обстановку в Политбюро ЦК ВКП(б). М.Н. Рютин, часто присутствовавший на его заседаниях, поначалу попытался занять буферную позицию. Это вызвало неудовольствие И.В. Сталина. Его попытки заручиться безоговорочной поддержкой своей политики со стороны руководителей столичной парторганизации окончились неудачей. Тогда был найден другой ход. Неожиданно заговорили об отрицательных сторонах НЭПа, правой опасности в партии и примиренческом отношении районных партийных организаций Москвы, и в частности их руководителей, к правому уклону в ВКП(б). 24 сентября 1928 г. под председательством Л.М. Кагановича состоялось заседание Оргбюро ЦК, обсудившее работу Краснопресненской районной партийной организации. Началась проработка наиболее «строптивых» коммунистов. […]
8 октября на заседании Оргбюро ЦК специально обсуждалась резолюция по докладу М. Н. Рютина на активе Краснопресненской партийной организации. На этом заседании присутствовал И. В. Сталин […].
«Сталин: […] Я читал резолюции активов всех районов по Москве, во всех районах, кроме Пресненского, дана определенная политическая установка относительно течения нейтралитета. Вопрос о примиренчестве в отношении к уклонам от ленинской линии. Наша установка — это предостережение рабочих от уклона от ленинской линии. […] А т. Рютин почему-то «забыл» об этом. Как это понять? Давайте говорить начистоту. Вы не ведете борьбу с примиренчеством, не отстаиваете линии ЦК. Может быть, вы человек смелый, но очень трудно поверить, чтобы Ваша политическая ошибка была случайностью».
^ М.Н. Рютин против И.В. Сталина.
Позднее, находясь под следствием, и после суда, М.Н. Рютин неоднократно будет возвращаться к событиям 1928 г. Именно тогда он пришел к мысли начать борьбу против Сталина и его окружения, так как увидел, к чему ведет сталинская политика отсечения от руководства партией и государством целых групп коммунистов — теоретически грамотных, опытных практиков социалистического строительства. Он увидел беспринципное политиканство генсека, его нелояльность по отношению к идеалам ленинизма. Именно тогда М. Н. Рютин в должной мере оценил ленинскую характеристику, данную Сталину в «Письме к съезду» (как раз с нее он и начнет подготовленную в марте 1932 г. теоретическую работу «Сталин и кризис пролетарской диктатуры»).
[…] 11 октября 1928 г., споря на закрытом заседании бюро Краснопресненского райкома партии, М.Н. Рютин говорил: «Что вы ставите вопрос о тов. Сталине? Мы знаем, что у тов. Сталина есть свои недостатки, о которых говорил тов. Ленин».
«Диалог» со Сталиным не прошел бесследно. […]. 16 октября 1928 г. состоялось объединенное заседание секретариатов ЦК и МК ВКП(б) с участием председателя ЦКК Г.К. Орджоникидзе и членов президиума МКК ВКП(б). На нем было принято решение о снятии М.Н. Рютина с работы в московской партийной организации. […]
Для обсуждения положения в столичной организации партии был созван VI внеочередной объединенный пленум МК и МКК ВКП(б). Он проходил 18 и 19 октября 1928 г. […] М.Н. Рютин, пытаясь обосновать свою позицию, заявил: «Споры в ЦК вызывали у нас, у многих членов бюро Московского комитета, беспокойство за сплоченность руководящего органа ЦК. И я стал на ту точку зрения, что низовые партийные организации, районные должны будут соответствующим образом воздействовать на руководящих товарищей, чтобы в их рядах были устранены разногласия, трения, которые возникли. […] Это создало некоторую отчужденность, некоторую замкнутость московской организации, или, точнее, руководящей группы работников московской организации от Центрального Комитета».
На второй день работы пленума с речью о правой опасности в ВКП(б) выступил И.В. Сталин. […] Пленум освободил ряд руководящих работников московской партийной организации от обязанностей членов бюро МК партии. А 22 октября пленум Краснопресненского райкома партии подтвердил снятие М.Н. Рютина с поста секретаря райкома партии. Впоследствии М.Н. Рютин писал: Сталин «напрасно ошельмовал меня и ловким маневром вышвырнул с партийной работы. Я считаю это нечестным с его стороны по отношению ко мне».
Вскоре М.Н. Рютина назначили заместителем редактора «Красной звезды», в то же время он продолжал оставаться кандидатом в члены ЦК ВКП(б). В 1929 г. его направили уполномоченным ЦК ВКП(б) по коллективизации в Казахстан и Восточную Сибирь. Там М.Н. Рютин убедился в том, что практика форсированной коллективизации сопряжена с грубыми искажениями ленинских принципов: имелись факты насилия, администрирования, перегибов в колхозном строительстве. Все это вело к разрушению сельскохозяйственного производства, росту недовольства в деревне. Выступления крестьян подавлялись, как правило, репрессивными мерами, вооруженной силой, страна стояла фактически на грани гражданской войны. Многочисленные встречи и беседы с партийными и советскими работниками, участие в деревенских сходах привели М.Н. Рютина к выводу: все перегибы — не случайность, не ошибки местного руководства, а целенаправленная линия, поощряемая И.В. Сталиным и секретарем ЦК ВКП(б) Л.М. Кагановичем. Размышления М. Н. Рютина о практике коллективизации легли в основу записки, направленной им в Политбюро ЦК ВКП(б). Он писал, что, по сути дела, идет отказ от решений XV съезда партии о работе в деревне, свертывание ленинской линии на осуществление кооперации. Записка вызвала резко отрицательную реакцию Сталина и Кагановича. Однако через некоторое время наиболее важные положения и мысли записки М.Н. Рютина были без всяких ссылок использованы Сталиным в статье «Головокружение от успехов» и в письме ЦК ВКП(б) «О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении».
В январе 1930 г. Сталин еще раз «одернул» М.Н. Рютина. «Красная звезда» опубликовала статью М.Н. Рютина «Ликвидация кулачества, как класса», основные положения которой опирались на решения XV съезда партии. Через номер, 21 января 1930 г., там же была опубликована статья Сталина «К вопросу о политике ликвидации кулачества, как класса». Признавая правильной постановку вопроса, генсек давал две поправки, которыми фактически аннулировал решения XV съезда партии. Именно эта статья обратила внимание партийных руководителей на физическое уничтожение кулака. В том же номере М.Н. Рютин опубликовал короткое письмо, в котором писал, что согласен «с поправками тов. Сталина и его оценкой имеющихся в моей статье неточностей».
В марте 1930 г. М.Н. Рютин был неожиданно назначен председателем Управления фотокинопромышленности, членом Президиума ВСНХ. На этом посту он уже не мог прямо влиять на выработку политической линии, принятие политических решений, а превращался лишь в исполнителя, правда, еще достаточно высокого ранга. Это был еще один сталинский прием, направленный на устранение политических противников от активной работы в партии.
Летом 1930 г. М.Н. Рютин вместе с другими членами ЦК принимал участие в подготовке XVI съезда ВКП(б). Выступать он собирался по хозяйственному вопросу. Однако на съезде к нему неожиданно подошел Л. М. Каганович и сказал: «Мы решили выставить вашу кандидатуру в ЦК», а затем предложил выступить по вопросам политическим. М.Н. Рютин понял, что стоит за этим предложением: И.В. Сталину нужно было еще одно покаяние, еще одно осуждение правого уклона, признание сталинских заслуг из уст уже опального, но еще достаточно авторитетного оппонента. М.Н. Рютин этого делать не стал. По его выражению, он «увильнул от этого дела», хотя и пообещал Л.М. Кагановичу написать статью.
В сентябре 1930 г. в ЦК ВКП(б) поступило заявление члена партии с 1917 г. А.С. Немова, который сообщал, что на отдыхе в Ессентуках Рютин, периодически встречаясь с ним, вел разговоры антипартийного толка. По словам А.С. Немова, М.Н. Рютин якобы утверждал, что для страны губительна политика правящего ядра в партии во главе со Сталиным, и к весне 1931 г. наступит её полнейшее банкротство, что в отношении пролетариата и крестьянства она уже привела к резкому ухудшению экономического положения, что Сталин проводит фактически троцкистскую экономическую политику. В оценке внутрипартийного положения по вопросу о роли Генерального секретаря ЦК ВКП(б) М.Н. Рютин якобы сказал: «Никаких Генеральных секретарей больше не будет. Мы будем настаивать, чтобы управлял коллектив, ибо, если будет Генеральный секретарь, то нет гарантии, что не повторятся те же комбинации и фокусы, которые проводятся Сталиным. Вообще состав Политбюро придется чаще менять, чтобы там не засиживались, ибо в основном нынешний состав Политбюро оторван от масс».
[…] 21 сентября 1930 г. М.Н. Рютин по предложению секретаря партколлегии ЦКК Е.М. Ярославского и члена Президиума ЦКК М.Ф. Шкирятова написал обстоятельный ответ на изложенные в заявлении А.С. Немова обвинения, заявив, что на 99 процентов они — самая гнусная ложь. […]
Сейчас трудно сказать, были ли эти разговоры (если они были) провокацией со стороны А.С. Немова. Но, так или иначе, 23 сентября […] Президиум ЦКК принял решение: «За предательски-двурушническое поведение и за попытку подпольной пропаганды правооппортунистских взглядов, признанных XVI съездом не совместимыми с пребыванием в партии, исключить М. Рютина из рядов ВКП(б)». Политбюро ЦК ВКП(б) под председательством В. М. Молотова 5 октября 1930 г. приняло аналогичное постановление.
Полтора месяца спустя Мартемьян Никитич Рютин был арестован органами ОГПУ по обвинению в контрреволюционной агитации и пропаганде. Основанием для ареста были агентурно-оперативные данные. Однако 17 января 1931 г. коллегия ОГПУ признала эти обвинения недоказанными. С личной санкции Сталина М.Н. Рютин был освобожден.
По мнению резидентов разведывательных служб капиталистических государств, информировавших свои правительства, причина ареста М.Н. Рютина заключалась в его близости к группе Председателя Совнаркома РСФСР С.И. Сырцова, в состав которой входили […] партийные и советские работники, выступавшие против сталинских методов социалистического строительства. Осенью 1930 г. многие из них были исключены из партии и даже арестованы органами ОГПУ, а несколько позднее направлены на хозяйственную работу в различные регионы страны.
«Союз марксистов-ленинцев».
После освобождения М.Н. Рютин работал экономистом в «Союзсельэлектро». Серьезные испытания не сломили его, и он продолжал вести неравную борьбу со сталинизмом. К этому времени сталинская практика индустриализации и коллективизации поставила страну на грань экономического кризиса. Реальные доходы трудящихся упали, ухудшилось положение рабочего класса и крестьянства. В партии усиливалось недовольство грубейшими нарушениями внутрипартийной демократии, отходом от ленинских принципов социалистического строительства, насаждением в партии и государстве командно-административных методов руководства. Среди тех, кто открыто выражал недовольство, были представители старой большевистской гвардии — В.Н. Каюров, М.С. Иванов, П.А. Галкин и др.
Руководивший в 1932 г. плановой группой Центрархива Василий Николаевич Каюров был известен многим. […] Достаточно сказать, что его мнение ценил и уважал В. И. Ленин. […]
Михаил Семенович Иванов, член партии с 1906 г., […] в 1932 г. — руководитель группы Наркомата Рабоче-крестьянской инспекции РСФСР. […]
Павел Андрианович Галкин, член партии с 1918 г. […], в 1932 г. — директор 26-й типографии Мосполиграфа.
Именно они, а также В.И. Демидов и П.П. Федоров1, составили ядро организации, получившей название «союз марксистов-ленинцев». М.Н. Рютин по поводу своей кандидатуры заявил самоотвод, поскольку формально не был членом партии и к тому же находился под наблюдением органов ОГПУ. Среди других членов так называемого «союза марксистов-ленинцев» можно выделить бывших комсомольских работников А.В. Каюрова, Н.П. Каюрову (Ершову), а также Я.Э. Стэна, П.Г. Петровского2.
[…] Более подробно следует остановиться лишь на одном моменте, связанном с распространением программных документов «союза». Речь идет о контактах с бывшими лидерами левой и правой оппозиции. М.Н. Рютин считал, что они деморализованы, политически дискредитированы и не могут стать членами организации. Однако большинство сочло возможной рассылку им документов «союза». Так, с ними были ознакомлены Г.Е. Зиновьев, Л.Б. Каменев, Н.А. Угланов (Н.И. Бухарина в это время в Москве не было, однако его ближайшее окружение из так называемой «бухаринской школы» — А.Н. Слепков, Д.П. Марецкий — также ознакомилось с этими документами). Вполне возможно, что именно благодаря им усилилась антисталинская направленность отдельных положений обращения «Ко всем членам ВКП(б)», которое распространялось в Москве и Харькове. Однако ни вдохновителями, ни организаторами сопротивления сталинизму на этом этапе они не выступали и выступить не могли.
В программных документах «союза» подчеркивалось, что он, «[…] не противопоставляет себя партии, а противопоставляет лишь Сталину и его клике». Там же отмечалась непримиримость интересов пролетариата и капиталистических элементов внутри СССР, указывалось, что «союз» является «самым непримиримым врагом всякого подлинного оппортунизма». А вот как формулировались неотложные задачи внутрипартийной жизни:
«1. Ликвидация диктатуры Сталина и его клики.
2. Немедленный слом всей головки партийного аппарата, назначение выборов партийных органов на основе подлинной внутрипартийной демократии и с созданием твердых организационных гарантий от узурпации.
3. Немедленный чрезвычайный съезд партии.
4. Решительное и немедленное возвращение партии по всем вопросам на почву ленинских принципов».
Несмотря на антисталинскую направленность документов «союза», в них не содержалось даже намека на организацию террористических актов, а предлагалось противопоставить сталинской диктатуре, террору «мужество и сознание величайшей правоты нашего дела». Членов партии призывали «не ждать начала борьбы сверху, а начинать её снизу». М.Н. Рютин считал, что эту борьбу за ленинизм не могут возглавлять бывшие лидеры троцкистско-зиновьевской оппозиции, вожди правого уклона. «Надо рассчитывать на свои силы. Выдвинутся новые вожди, новые организаторы масс... она потребует гигантских усилий, даже после свержения диктатуры Сталина потребуются многие, многие годы для исправления положения».
Можно считать, что политические воззрения и теоретические взгляды М.Н. Рютина в отдельных случаях носили спорный, дискуссионный характер, но нигде и никогда не содержали призывов к свержению Советской власти. Было активное неприятие насаждавшихся командно-административных методов управления страной, что, естественно, представляло реальную угрозу режиму личной власти Сталина. Поэтому столь жестокой была расправа.
«Я не намерен... говорить неправду».
В сентябре 1932 г. члены «союза» были арестованы. На первом же допросе, который проводил заместитель председателя ОГПУ В.А. Балицкий 24 сентября, М.Н. Рютин заявил, что к решению начать борьбу против Сталина он пришел еще в мае 1928 г.
Характерно, что в постановлении Президиума ЦКК от 27 сентября 1932 г. об исключении из партии 14 активных участников «союза марксистов-ленинцев» ОГПУ предлагалось выявить «закулисных вдохновителей этой группы […]». На очередном допросе 28 сентября М. Н. Рютин сделал следующее заявление: «Никаких вдохновителей за мной не стояло и не стоит. Я сам был вдохновителем организации, я стоял во главе её. Я один целиком писал и платформу и обращение». […] Усилиями «сочинителей» из ОГПУ рождалась версия о грандиозном контрреволюционном заговоре. По делу были привлечены лица, читавшие обращение. 26 сентября был арестован А.Н. Слепков, а 27 сентября— Д.П. Марецкий.
Подписанное И.В. Сталиным постановление объединенного Пленума ЦК и Президиума ЦКК ВКП(б) «О контрреволюционной группе Рютина — Слепкова» содержало вполне конкретную директиву партийным организациям. Её суть заключалась в немедленном исключении «из партии всех, знавших о существовании этой контрреволюционной группы, в особенности читавших её контрреволюционные документы и не сообщивших об этом в ЦКК и ЦК ВКП(б), как укрывателей врагов партии и рабочего класса». На этом основании развернулись репрессии против многих честных коммунистов.
Через неделю, 9 октября 1932 г., состоялось новое заседание Президиума ЦКК под председательством Я.Э. Рудзутака. Было принято постановление об исключении из партии двадцати четырех человек […]. Дальнейшее решение судьбы исключенных из партии передавалось на решение коллегии ОГПУ. […] 11 октября коллегия ОГПУ в составе В.Р. Менжинского, Г.Г. Ягоды, В.А. Балицкого определила меру наказания в отношении лиц, проходивших по делу так называемого «союза марксистов-ленинцев». М.Н. Рютин получил наибольший срок — 10 лет одиночного заключения.
Однако этим дело не кончилось. 15 октября в 3 часа ночи начальник секретно-политического отдела ОГПУ Г.А. Молчанов дал распоряжение следователю И.М. Ланцевскому и секретарю отдела В.А. Кучерову произвести раскопки в доме П.А. Сильченко с целью изъятия подлинника рютинской платформы. Среди самых разнообразных бумаг, которые оказались в руках сотрудников ОГПУ, был напечатанный на машинке текст брошюры «Сталин и кризис пролетарской диктатуры» объемом 167 страниц. Подлинника, написанного рукой М.Н. Рютина, не сохранилось. […] Как правило, читатели путают рютинскую платформу — теоретическую разработку «Сталин и кризис пролетарской диктатуры» и манифест— обращение «Ко всем членам ВКП(б)». Именно последний документ получил хождение по рукам. Он и добавлялся, и переписывался в Москве и Харькове. Именно в него были неизвестно кем внесены прямые заимствования из белоэмигрантских, антисоветских листовок. Возможно, это делалось самими сотрудниками ОГПУ, чтобы придать рютинской организации антисоветский контрреволюционный характер.
Составить представление о содержании платформы дает возможность её схема, написанная М.Н. Рютиным в ходе следствия и сохранившаяся в деле. Она состоит из следующих разделов: 1. Маркс о роли личности в истории; 2. Сталин как беспринципный политикан; 3. Сталин как софист; 4. Сталин как вождь; 5. Сталин как теоретик; 6. Классовая борьба и марксизм; 7. Простое, расширенное воспроизводство и марксизм-ленинизм; 8. О построении социалистического общества; 9. Ленинизм и борьба с оппортунизмом; 10. Уроки внутрипартийной борьбы в свете истекших лет; 11. Оценка взглядов пролетарской диктатуры на современное положение вещей в СССР; 12. Кризис Коминтерна; 13. Кризис пролетарской диктатуры (экономический кризис, кризис партии, кризис Советов и приводных ремней пролетарской диктатуры).
В мае 1933 г. М.Н. Рютин был переведен из Верхне-Уральского политизолятора в Суздальский. Но и в условиях одиночного заключения узник камеры №22 продолжал свою неравную схватку, ибо без борьбы за идеалы ленинизма он себя уже не мыслил. […] Более сотни писем направил М.Н. Рютин семье и прежде всего своему младшему сыну Виссариону, занимаясь его воспитанием и образованием, стремясь сделать из него борца за ленинизм и демократию. М.Н. Рютин живо реагировал на события политической жизни, в письмах он дал характеристики политическим деятелям и мастерам культуры. Острая политическая интуиция позволила ему сделать ряд блестящих прогнозов относительно развития событий в СССР.
Сталин, однако, не забыл о своем противнике. В октябре 1936 г. новый нарком внутренних дел Н.И. Ежов отдал распоряжение о проведении доследования по делу М.Н. Рютина. Его предписывалось перевезти в Москву. Фактически это было новое следствие, и чтобы придать ему «вполне законный» характер, М.Н. Рютин был арестован прямо в одиночной камере Суздальского политизолятора. При аресте он оказал сопротивление, и его в наручниках, под усиленным спецконвоем и в спецвагоне доставили в Москву, во внутреннюю тюрьму НКВД. Там ему было предъявлено новое обвинение — в терроре.
4 ноября 1936 г. М. Н. Рютин обратился с заявлением в Президиум ЦИК СССР, в котором решительно протестовал против предъявленных ему обвинений. «Я никогда террористом не был, не являюсь и не буду […]. Новое «толкование» отдельных цитат из «документов» как террористических является явно пристрастным и тенденциозным»,— писал он. […] «находя это обвинение абсолютно незаконным, произвольным и пристрастным […], я, естественно, категорически отказался и отказываюсь от дачи всяких показаний по предъявленному мне обвинению. Я не намерен и не буду на себя говорить неправду, чего бы мне это не стоило».
В конце своего заявления, обращаясь с просьбой защитить от произвола следствия, М.Н. Рютин писал: «Я, само собой разумеется, не страшусь смерти, если следственный аппарат НКВД явно незаконно и пристрастно для меня её приготовит. […] Но я не могу и не намерен спокойно терпеть творимых надо мной беззаконий и прошу меня защитить от них.
В случае неполучения этой защиты я еще раз вынужден буду пытаться защищать себя тогда теми способами, которые в таких случаях единственно остаются у беззащитного, бесправного, связанного по рукам и ногам, наглухо закупоренного от внешнего мира и невинно преследуемого заключенного».
Какие средства оставались в распоряжении М. Н. Рютина? Голодовка? Он объявлял её. Самоубийство? Его бдительно охраняли. Готовились последующие московские процессы. Нужны были показания о терроре, антисоветской контрреволюционной деятельности. М.Н. Рютин таких показаний не дал. Попытка Сталина еще раз поставить его на колени не удалась. Показания против него давали другие. Среди них были К.Б. Радек, Я.Э. Стэн. Позже, в марте 1938 г., Н. И. Бухарин на судебном процессе заявит, что консолидация всех контрреволюционных, антипартийных сил в стране в 1932 г. проходила на рютинской платформе. Несломленный М.Н. Рютин был опасен, поэтому 9 января 1937 г. на подготовительном заседании военной коллегии Верховного суда СССР под председательством В.В. Ульриха и с участием А.Я. Вышинского было принято решение судить его по закону от 1 декабря 1934 г., т.е. в закрытом судебном заседании, без слушанья сторон.
10 января 1937 г. состоялось судебное заседание, продолжавшееся 40 минут. Виновным М.Н. Рютин себя не признал и на вопросы отвечать отказался. В формуле обвинения он был признан виновным в том, что на протяжении ряда лет проводил активную борьбу против руководства ВКП(б) и являлся руководителем созданной им контрреволюционной организации — так называемого «союза марксистов-ленинцев». Кроме этого в обвинении было добавлено, что «Рютин возглавлял одну из террористических групп, подготавливающую террористический акт против руководства ВКП(б) и Советского правительства, высказывал желание лично принять участие в убийстве Сталина». В тот же день М.Н. Рютин был расстрелян.
Сталинское окружение сделало все, чтобы опорочить и навсегда вычеркнуть имя М.Н. Рютина, большевика-ленинца, из истории революционного движения и социалистического строительства. Тогда же, в 1937 г. деревни Верхне-Рютино, Нижне-Рютино и Рютинский сельсовет были переименованы в Верхне- и Нижне-Ангарские. Были арестованы и репрессированы жена и два сына. Потом наступило длительное забвение. […]
Из семьи М. Н. Рютина уцелела одна дочь — Л. М. Рютина. […]
1. В.И.Демидов — начальник административно-хозяйственного отдела Московского автозавода; П.П.Федоров — профессор Московского торфяного института.
2. А.В.Каюров — старший инспектор сектора проверки Наркомснаба СССР; Н.П.Каюрова (Ершова) — ответственный работник объединения «Экспортмасло», секретарь правления «Союзмолоко»; Я.Э. Стэн — профессор Института красной профессуры, сотрудник Академии наук СССР; П.Г. Петровский — бывший редактор «Ленинградской правды», находился в то время на журналистской работе в Поволжье.
_____
Известия ЦК КПСС. 1990. № 3. С. 150-163.
^ О ТАК НАЗЫВАЕМОЙ «АНТИПАРТИЙНОЙ
КОНТРРЕВОЛЮЦИОННОЙ ГРУППИРОВКЕ
ЭЙСМОНТА, ТОЛМАЧЕВА И ДРУГИХ»
[…] В текущем номере публикуется справка Комитета партийного контроля при ЦК КПСС, Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, Прокуратуры СССР и Комитета государственной безопасности СССР по делу о так называемой «антипартийной контрреволюционной группировке Эйсмонта, Толмачева и других». В подготовке материалов принимали участие В. Гусаченко, И. Донков, Н. Катков, И. Курилов, Н. Тепцов, Б. Хазанов.
Начало 30-х гг. характерно новым обострением экономической и социально-политической ситуации в стране. Насильственное проведение сплошной коллективизации вызывало недовольство и волнения среди крестьян. Планы первой пятилетки по многим показателям развития промышленности не были выполнены. В народном хозяйстве активно утверждалась командно-административная система управления. Какое-либо инакомыслие, отличное от официальных указаний и установок партийного руководства, решительно, пресекалось. Сталинская теория обострения классовой борьбы по мере продвижения по пути социалистического строительства подкреплялась практическими действиями тогдашнего партийного руководства и органов ОГПУ по разоблачению «врагов» партии и народа. Фабриковались крупные процессы над специалистами и учеными, репрессиям подвергались партийные и советские работники, так или иначе проявлявшие сомнения в правильности политического курса сталинского руководства.
Среди многих других «разоблачений» возникло и дело так называемой «антипартийной контрреволюционной группировки Эйсмонта, Толмачева и других». По этому делу в период с 24 ноября по 4 декабря 1932 г. органами ОГПУ, без санкции прокурора, были арестованы:
^ Эйсмонт Николай Болеславович, 1891 г. рождения, член партии с 1907 г., нарком снабжения РСФСР;
Толмачев Владимир Николаевич, 1886 г. рождения, член партии с 1904 г., начальник Главдортранса при СНК РСФСР;
^ Попонин Владимир Федорович, 1887 г. рождения, член партии с 1904 г., начальник финансово-планового сектора управления кадров Цудортранса при СНК СССР […].
История фабрикации «дела» такова. 7 ноября 1932 г. на квартире у Н.Б. Эйсмонта состоялся его разговор на политические темы с приехавшим из Игарки старым знакомым Н.В. Никольским, с которым хозяин квартиры ранее работал на Северном Кавказе. Содержание этой беседы вскоре стало известно И.В. Сталину.
Об этом свидетельствуют приобщенные к делу копии двух писем на имя И.В. Сталина еще одного участника вечера — М.А. Савельева. В первом из них, датированном 19 ноября 1932 г., М.А. Савельев, кандидат в члены ЦК ВКП(б), в ту пору председатель президиума Комакадемии, в частности, сообщал:
«^ Тов. Сталин!
У меня только что был некий тов. Ник. Вас. Никольский, заведующий на Игарке экспортным объединением. Это мой давнишний знакомый. […] С Эйсмонтом у него был следующий примерно разговор: «Не хотите ли вы, — сказал ему Эйсмонт, — чтобы с вами поступили так же, как и с членами группы Рютина?». Причем добавил, что, по мнению его и ряда товарищей, современное хозяйственное и политическое положение таково, что требует принятия решительных мер и изменения курса политики. Из дальнейшего разговора с Эйсмонтом у Никольского создалось впечатление, что он пытается завербовать его, на основании личной дружбы, в какую-то правую группу, возглавляемую как будто А. П. Смирновым1...».
Во втором письме, датированном 22 ноября 1932 г., […] М. А. Савельев писал: «[…] сообщаю теперь уже записанный непосредственно со слов тов. Никольского разговор...».
Далее М.А. Савельев сообщал о «тезисах» этого разговора. Н.Б. Эйсмонт якобы говорил следующее: «Украина разбежалась, Казахстан тоже, теперь очередь за Северным Кавказом. Положение в ЦК — если говорить в отдельности с членами ЦК — большинство против т. Сталина, но когда голосуют, то голосуют единогласно «за». Вот мы завтра поедем с Толмачевым к Алек. Петр. Смирнову. Я знаю, что первой фразой, которой он нас встретит, будет: «И как это во всей стране до сих пор не нашлось человека, который мог бы «его убрать». Смирнов говорит, что одна речь т. Сталина на съезде аграрников-марксистов в несколько дней свела на нет результаты его (Смирнова) трехлетней работы по восстановлению стада». […] Эйсмонт, перейдя на серьезный тон, сказал, что «настоящий момент таков, что требует от каждого политического самоопределения. Что же поделать! Или т. Сталин, или крестьянские восстания».
«Такой конец разговора т. Никольским был понят как приглашение в определенную группировку антипартийного порядка. Это и заставило его рассказать весь этот разговор мне для передачи в ЦК... […]».
Как сообщал М.А. Савельев, Н.В. Никольский, оценивая свой разговор с Н.Б. Эйсмонтом, высказал предположение о наличии сформировавшейся правой антипартийной группы, в которую входили А.П. Смирнов, Н.Б. Эйсмонт и В.Н. Толмачев.
На письме имеется приписка: «^ Записано с моих слов т. Савельевым — подтверждаю член ВКП(б) Н. Никольский».
Впоследствии Н. В. Никольский неоднократно вызывался в органы ОГПУ для выяснения ряда вопросов, связанных с делом группы правых Н.Б. Эйсмонта, В.Н. Толмачева и А.П. Смирнова. […] В 1932—1933 гг. он привлекал для дачи показаний по этому делу свою жену — И.Н. Никольскую. Объясняя её роль в деле в письме на имя наркомвнудела Л.П. Берия в 1938 г., он подчеркивал: «Она, моя жена, активно помогала раскрыть это дело (Эйсмонта — Смирнова), работая по моим указаниям, как добровольная разведчица в этом деле, пытаясь выявить круг лиц, принадлежащих тогда к смирновской группе. Ею добыты и переданы в секретно-политический отдел сведения, выявляющие молниеносную информацию друзей Смирнова из ОГПУ о ходе следствия, ею выявлена квартира секретных ночных свиданий Смирнова с его приверженцами, она же на очной стайке с Эйсмонтом добилась признания им контрреволюционной организации, что он отрицал в ЦКК».
[…] 24 ноября 1932 г. Н.Б. Эйсмонт и Н.В. Никольский были вызваны на заседание Президиума ЦКК ВКП(б) и опрошены там в присутствии Я.Э.Рудзака, Е.М. Ярославского, П.П. Постышева, начальника секретно-политического отдела ОГПУ Г.А. Молчанова […]. Н.Б. Эйсмонту было предъявлено обвинение в том, что он якобы состоял в антипартийной группировке с рядом других членов партии и пытался привлечь в эту группировку Н.В. Никольского, распространял клеветнические обвинения против руководства партии.
По аналогичным обвинениям на следующий день Президиум ЦКК заслушал и «дело» В.Н. Толмачева.
Н.Б. Эйсмонт и В.Н. Толмачев категорически отвергли утверждения Н.В. Никольского о каких-либо антипартийных разговорах, наличии антипартийной группы и намерении «убрать» И.В. Сталина, считая их надуманными, хотя, как следовало из показаний Н.Б. Эйсмонта, настроения о желательности замены И.В. Сталина на посту Генерального секретаря высказывались в ходе бесед.
Как Н.Б. Эйсмонт, так и В.Н. Толмачев не отрицали своих встреч с А.П. Смирновым, объясняя их общими давними связями по подпольной борьбе в годы царизма и совместной работе в Совнаркоме РСФСР и на Северном Кавказе. Они признавали, что при личных встречах велись обычные разговоры, касающиеся внутренней жизни страны, высказывались суждения по отдельным хозяйственным вопросам, о положении дел в ряде районов страны, где приходилось им бывать в то время, выражалось беспокойство в связи с положением дел в сельском хозяйстве, создавшимся в результате допущенных перегибов при проведении коллективизации, в том числе и на Северном Кавказе […]. Втроем, вместе с А.П. Смирновым, встретились всего лишь один раз, а именно 8 ноября 1932 г.
Как показал Н.Б. Эйсмонт, их волновало прежде всего состояние дел в сельском хозяйстве. На них произвело тягостное впечатление то обстоятельство, что земли на Северном Кавказе поросли бурьяном. А.П. Смирнов сказал, что дело усугубляется репрессиями по отношению к крестьянам. Земля обработана плохо, животноводство сократилось на 60 процентов, в совхозах массовая гибель скота от бескормицы, тягловой силы недостает, посевы сократились, всякая личная заинтересованность к ведению сельского хозяйства убита, труд держится на голом принуждении, репрессиях, насильственно созданные колхозы разваливаются. Участники этой беседы высказали опасение, что подобное положение может вызвать снижение темпов индустриализации, что хлеб, производимый в совхозах, долгое время будет убыточным.
Ниже приводятся выдержки из стенограммы опроса Н.Б. Эйсмонта 24 ноября 1932 г.
«[…]Эйсмонт: Я никогда не говорил «или Сталин, или крестьянские восстания».
Рудзутак: Приглашали политически самоопределиться?
Эйсмонт: Тоже не приглашал. Просто сидели за стаканом вина и беседовали. Я излагал свои впечатления о Северном Кавказе. Насчет разговоров с Александром Петровичем (Смирновым.— Ред.), это более или менее соответствует действительности.
Постышев: Что значит более или менее?
Эйсмонт: Тяжелое настроение действительно.[…] Я не говорил и не мог сказать, чтобы убрать Сталина.
Постышев: Для нас понятно, что значит «убрать». Убрать — убить. Для меня, когда говорят «убрать», это значит убить. Это уголовный, контрреволюционный язык.
Эйсмонт: У меня действительно были всякие настроения, но чтобы насчет Сталина — извините.
...Постышев: Рыков вас приглашал поделиться впечатлениями о Северном Кавказе?
Эйсмонт: Вообще говорили, но о Северном Кавказе нет. Я сам к нему звонил, хотел встретиться, на бильярде поиграть. […] Когда я прошлый раз к нему ездил, тогда, действительно, такой разговор был. Тогда он мне звонил.
Постышев: […] Что же вам Рыков говорил, какие свои впечатления говорил?
Эйсмонт: В данном случае Рыков говорил, что мы тяжелый год переживаем, как только мы его переживем.
Постышев: Больше ничего не говорил?
Эйсмонт: Ничего, Павел Петрович, не говорил.
...Ярославский: […] У нас, т. Эйсмонт, есть очень большой и хороший политический опыт, у меня впечатление, что сказали нам неправду вы, а не Никольский, а вы говорите здесь на него такие вещи, как будто он все выдумал. […] Вам сказать здесь правду, по-видимому, очень трудно. Признайтесь, что очень трудно. Здесь затронуты и другие люди — ваши приятели. Но именно потому, что здесь затронута партия, все-таки, рано или поздно, все раскроется и будет гораздо хуже и для вас и для других товарищей, когда потом начнется обычная в таких случаях история— я-де тогда сказал неправду, а надо было сказать вот что и т.д.
Эйсмонт: Со мною этого не будет...
Постышев: Так категорически отрицаете подлинность беседы с т. Никольским?
Эйсмонт: Я подтверждаю на 3/5.
Постышев: Вы подтверждаете разговоры между прочим, а что интересует ЦКК, вы отрицаете, то есть политическую часть разговоров. […] Почему вы считаете возможным говорить с таким человеком, как Смирнов, который год не работает, а пожирает государственный хлеб...
Эйсмонт: Смирнова знаю с подполья.
Постышев: Вы ответьте на мой вопрос.
Эйсмонт: У Смирнова тяжелые настроения, я с ним спорил, у меня есть свидетели тому, но если будет очень тяжело, Смирнов, бывший рабочий, подпольщик, пойдет с нами. […] С партией пойдет, я уверен, другие не пойдут, а он пойдет.
Рудзутак: Тов. Эйсмонт, вы политически грамотный человек и все эти сплетни и разговоры относительно безгласности ЦК — это чепуха, у нас в партии нет личной диктатуры никого, в том числе и Сталина, есть личный авторитет...
[…] Рудзутак: Вы можете идти (Эйсмонт уходит). Я считаю, что Эйсмонт врет от начала и до конца. Что Смирнов идет против партии и против Сталина, это совершенно ясно, что он Никольского приглашал присоединиться, это тоже совершенно ясно. Не мог же Никольский все это выдумать. Клеветы тут нет, личных счетов тоже нет. Я считаю, что Эйсмонт утаивает от партии действительное положение. Я считаю, что Эйсмонта нужно исключить из партии и арестовать. […] (тт. Постышев и Ярославский присоединяются). Я думаю, что на ближайшем заседании Политбюро нам это дело нужно доложить, тут речь идет о членах ЦК, мы не можем терпеть, чтобы члены ЦК, как Смирнов, вели антипартийную линию».
В тот же день, 24 ноября 1932 г., Н.Б. Эйсмонт был арестован «как участник контрреволюционной группы, ставившей своей задачей борьбу против политики, проводимой партией и Советским правительством, и занимавшейся с этой целью пропагандой и обработкой своего окружения для активного противодействия генеральной линии партии».
На допросах 24 и 25 ноября 1932 г. Н.Б. Эйсмонт, касаясь своих политических взглядов, говорил, что у него были сомнения по вопросу темпов индустриализации Союза. Он считал, что достигнуть результатов развития нашего хозяйства по городу и селу можно было бы с гораздо меньшими жертвами, если бы ЦК ВКП(б) своевременно и твердо пресекал извращения, в частности, по коллективизации.
«^ Эти мои настроения и старая дружба, — показывал далее Н.Б. Эйсмонт,— сближали меня с А.П. Смирновым, который резко критиковал ряд мероприятий партии, в частности, методы коллективизации, считая, что количественные успехи не обеспечивают хозяйственного качества коллективизации и приводят к тому, что мы имеем опять-таки падение поголовья скота. С нашей со Смирновым А.П. точкой зрения солидаризировался В.Н.Толмачев... Также я бывал у А.И. Рыкова, но всегда один, и с ним подобных разговоров вести мне не приходилось. Больше ни с кем из ответственных работников таких близких отношений и политических разговоров, как со Смирновым и Толмачевым, у меня не было».
Н. Б. Эйсмонт категорически утверждал, что слов «убрать тов. Сталина» он не произносил, «откуда это взял Никольский, не знаю». Он также категорически отрицал и многие другие обвинения. По его словам общность его взглядов со взглядами А.П. Смирнова и В.Н.Толмачева не составляла группы, так как, критикуя некоторые мероприятия партии, они не имели никакой линии и программы против партии.
25 ноября 1932 г. начальником СПО ОГПУ Г.А. Молчановым была проведена очная ставка Н. Б. Эйсмонта с Н. В. Никольским. На очной ставке Н. В. Никольский утверждал, «что сколачивается какая-то антипартийная организация, что целью она ставит, что Сталин не должен быть во главе ЦК». Он вновь выдвигал версию о причастности к этой группировке A.И. Рыкова. […]
В стенограмме опроса В.Н. Толмачева 25 ноября 1932 г. имеются сведения о том, что на заседании Президиума ЦКК присутствовали Я.Э. Рудзутак, Н.К. Антипов, П.П. Постышев, Е.М. Ярославский, М.Ф. Шкирятов, Г.А. Молчанов, А.С. Енукидзе. Приводимые выдержки из стенограммы опроса, хранящейся в деле, говорят о той атмосфере психологического давления, грубого принуждения и прямых угроз, которая царила на заседании Президиума ЦКК ВКП(б).
«Рудзутак: Мы сегодня пригласили вас, т. Толмачев, по следующему поводу. К нам, в ЦКК, поступили сведения о том, что вы, Эйсмонт, Смирнов и еще ряд товарищей ведете антипартийную агитацию, недовольны линией ЦК, считаете, что политика ЦК привела к разорению деревни и продолжение этой политики грозит крестьянскими восстаниями, что нужно убрать из ЦК Сталина, что нужно вообще его убрать и прочее. Что вы можете сказать по этому поводу?
Толмачев: (разводит руками).
Постышев: Вы здесь руками не разводите, а вы скажите всю правду, тогда, может быть, еще какое-нибудь смягчение будет. Не крути здесь, а расскажи, какие вы разговоры вели со Смирновым и Анохиным. У нас есть данные и материалы. Ты не крути, скажи всю правду. Скажешь правду, может быть, легче будет, может быть, какое-нибудь снисхождение будет, а руками нечего разводить. У вас всех одинаковая политика, Эйсмонт тоже руками разводил, а потом начал говорить.
Толмачев: […] Никогда ни одного слова в своей жизни не говорил относительно замены т. Сталина.
Постышев: Не заменить, а убрать. ... Ты сейчас врешь […]. Эйсмонт заявляет, что очень часто, когда он приезжал к Смирнову, всегда он своих друзей встречал словами: «Неужели не нашлось до сих пор человека в партии и в стране, который бы убрал Сталина».
Толмачев: Никогда я этого не слыхал.
Постышев: Говорилось у вас о том, что члены ЦК, каждый в отдельности не согласен с политикой ЦК, а как соберутся вместе, как придет Сталин, все голосуют «за»?..
Толмачев: Этого не говорили...
Рудзутак: Сталина обвиняли, партию тоже?
Толмачев: Нет...
Постышев: Разрешите мне еще вопрос задать. Нас интересует ваша беседа втроем, когда вы критиковали политику ЦК как неправильную политику в отношении сельского хозяйства, и, в частности, вы критиковали руководство в лице тов. Сталина. Вот что говорили вы — Эйсмонт, ты и Смирнов. Ты должен нам сказать не отдельные отрывочные фразы, а то, что у вас было на самом деле. […] Вы говорили, что политика ЦК неправильная, что она ведет к крестьянским восстаниям, что она привела к разорению Украину и Казахстан, что теперь на очереди Северный Кавказ и что во всем этом деле виноват Сталин, который сделал безгласным ЦК, и что отдельные члены ЦК с политикой ЦК не согласны каждый в отдельности, а когда соберутся вместе, как только приходит Сталин — все голосуют «за». Такие разговоры были, и ты врешь, если отказываешься.
Толмачев: Не были. […]»...
Президиум ЦКК ВКП(б) постановил:
«1. За участие в антипартийной группировке и лживые показания в ЦКК ВКП(б) исключить Толмачева В.Н. из рядов ВКП(б).
2. Дальнейшее ведение дела Толмачева поручить ОГПУ».
Тогда же, 25 ноября 1932 г., В.Н. Толмачев был арестован, 26 ноября 1932 г. на допросе в СПО ОГПУ вновь твердо заявил: «Существование организации из настроенных антипартийно тт. я отрицаю». […]
По делу Н.Б. Эйсмонта и В.Н. Толмачева к ответственности был привлечен ряд лиц, указанных Н.В. Никольским или имевших какое-либо отношение к ним. Все они были допрошены в ОГПУ, где у них по готовому сценарию требовали нужные показания. В частности, допрошенный в качестве свидетеля один из гостей Н.Б. Эйсмонта, В.Ф. Попонин 27 ноября 1932 г. заявил, что «Эйсмонт высказывал сомнение по вопросу о коллективизации — «вряд ли из этого что выйдет», и однажды он мне заявил, что у него были большие сомнения, и он говорил с Иосифом Виссарионовичем, который его разубедил, после чего все сомнения у него прошли». Вместе с тем свидетель показал, что Н.Б. Эйсмонт заявил ему, что после своей поездки на Северный Кавказ вместе с Л. М. Кагановичем, Г.Г. Ягодой и другими партийными работниками он находится во внутренней оппозиции, настолько тяжелое впечатление на него произвели расправы над крестьянами и экономическое положение, сложившееся там. Н.Б. Эйсмонт, по его словам, сравнивал демократические порядки, бывшие в партии при В.И. Ленине, с ныне существующими, и говорил, что создавшееся положение ставит вопрос о замене Генерального секретаря. В связи с этим они, по словам В.Ф. Попонина, обсуждали конкретные кандидатуры на этот пост в лице К.Е. Ворошилова, М.И. Калинина и А.П. Смирнова.
Н.Б. Эйсмонт категорически отрицал показания В.Ф. Попонина о намерении заменить партийное руководство.
[…] Дело в целом базировалось на малоаргументированных провокаторских показаниях Никольских.
Таким образом, несмотря на интенсивную обработку лиц, причисленных к так называемой «антипартийной группировке Эйсмонта—Толмачева», добиться необходимых признаний не удалось. 1 декабря 1932 г. Президиум ЦКК ВКП(б) образовал комиссию под председательством Я.Э. Рудзутака «для расследования дела участников антипартийной группировки Эйсмонта—Толмачева и других».
В тот же день на заседание комиссии был вызван А.П. Смирнов. Ему были предъявлены те же обвинения, что Н.Б. Эйсмонту и В.Н. Толмачеву: стремление устранить И.В. Сталина, в разногласиях с ЦК ВКП(б) и т.д. А.П. Смирнов, признавая свое несогласие с методами коллективизации и по некоторым другим экономическим вопросам, вместе с тем категорически отрицал участие в организации группировки, в замыслах по устранению И.В. Сталина.
[…] Давление председателя комиссии Я.Э. Рудзутака усиливалось. Он, как и другие члены комиссии, голословно утверждал, что Н.Б. Эйсмонт и другие готовили террористический акт против И.В. Сталина. […]
В качестве вещественных доказательств к делу были приобщены личная и служебная переписка арестованных, а также изъятые при обыске у В.Н. Толмачева стихи антипартийного содержания.
У Н.Б. Эйсмонта были изъяты партийные и правительственные документы за 1927—1932 гг., которые он получал в силу своего служебного положения, информационные материалы ЦК партии, информационные и другие документы СНК СССР и СТО.
Несмотря на полное отсутствие вещественных доказательств, фактов и аргументов, свидетельствующих о наличии так называемой «антипартийной группировки Эйсмонта — Толмачева», вопрос о ней был вынесен на повестку дня Объединенного пленума ЦК и ЦКК ВКП(б), состоявшегося 7—12 января 1933 г.
На Пленуме сильное давление на А.П. Смирнова оказывали И.В. Сталин, Л.М. Каганович и другие лица из сталинского окружения. Об этом говорит, например, такой эпизод, зафиксированный в стенограмме:
«Каганович: Член ЦК партии Гамарник жил с тобою вместе в Вене. Он говорит: у Смирнова настроение такое — что в Вене, что в Австрии — все хорошо, а у нас все плохо.
Смирнов: Гамарник не был в Вене, он был в Берлине. Я его в глаза не видал. […] В Берлине я все время пролежал, он уехал, когда я лежал...
Сталин: Вы, может быть, думаете одно, а у вас прорывается другое. Но все слушают вас и рассказывают об этом. Говорят очень плохие вещи. И Эйсмонт, и Толмачев, и Гамарник. Ведь не может быть, чтобы они сговорились против вас? […] Дело не в Сталине, дело в политике. Сталина можно убрать, а дело пойдет так, как идет сейчас. Вот Ленин. Гора. Что мы стоим по сравнению с ним? Ведь это враги только могут говорить, что убери Сталина и ничего не будет».
В принятом 12 января 1933 г. Пленумом по докладу Я.Э. Рудзутака постановлении «Об антипартийной группировке Эйсмонта, Толмачева, Смирнова А.П. и др.» говорилось:
1) Объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) устанавливает, что Эйсмонт, Толмачев, Смирнов и др., заявляя на словах о своем согласии с линией партии, на деле вели антипартийную работу против политики партии. С этой целью они создали подпольную фракционную группу, причем Эйсмонт и Толмачев вербовали своих сторонников среди разложившихся элементов, оторвавшихся от рабочих масс буржуазных перерожденцев.
2) В момент, когда партия подводит итоги величайшим победам пятилетки, эта группа, подобно рютинско-слепковской антипартийной группировке, ставила своей задачей, по сути дела, отказ от политики индустриализации страны и восстановление капитализма, в частности кулачества.
Исходя из этого, Объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) постановляет: а) одобрить решение Президиума ЦКК об исключении из партии Эйсмонта и Толмачева, как разложившихся и переродившихся антисоветских людей, пытавшихся организовать борьбу против партии и партийного руководства; б) на основании резолюции X съезда партии исключить из Центрального Комитета ВКП(б) Смирнова, предупредив его, что в случае, если всей своей работой в дальнейшем не заслужит доверия партии — будет исключен из партии».
В той же резолюции была дана характеристика и содержались неприкрытые угрозы в адрес A.И. Рыкова, М. П. Томского и B.В. Шмидта. В ней говорилось: «[…] члены ЦК тт. Томский и Рыков и кандидат в члены ЦК т. Шмидт […] стояли в стороне от борьбы с антипартийными элементами и даже поддерживали связь со Смирновым и Эйсмонтом, чем, по сути дела, поощряли их в их антипартийной работе, причем всем своим поведением давали повод всяким антипартийным элементам рассчитывать на поддержку бывших лидеров правой оппозиции.
Объединенный пленум ЦК и ЦКК требует от тт. Рыкова, Томского и Шмидта коренного изменения своего поведения... и предупреждает их, что при продолжении их нынешнего поведения к ним будут применены суровые меры партийных взысканий».
Эти угрозы в адрес А.И. Рыкова во многом объясняют, почему в следственных материалах это дело имело и другое название — «дело рыковской школы».
Н.Б. Эйсмонт, В.Н. Толмачев и В.Ф. Попонин были привлечены к уголовной ответственности по ст. 58—10 УК РСФСР. Н.Б. Эйсмонт обвинялся в ведении широкой пропаганды с другими единомышленниками против политики партии, попытках создания организации лиц для противодействия этой политике, входил в «тройку», ставившую себе задачей свержение партийного руководства. Аналогичные обвинения в проведении контрреволюционной работы были предъявлены В.Н. Толмачеву. В.Ф. Попонин обвинялся в том, что примыкал к «группе Эйсмонта, Толмачева и Смирнова».
По постановлению Особого совещания при коллегии ОГПУ от 16 января 1933 г. Н.Б. Эйсмонт, В.Ф. Попонин, Н.В. Толмачев были лишены свободы сроком на 3 года.
Н.Б. Эйсмонт 28 февраля 1935 г. был освобожден из заключения и остался работать по вольному найму в Ново-Тамбовском лагере НКВД. 22 марта 1935 г. он погиб в автомобильной катастрофе.
После отбытия срока наказания В.Н. Толмачев работал заведующим береговыми разработками Костромской топливной конторы, но 30 марта 1937 г. по этим же обвинениям был арестован вторично и 20 сентября 1937 г. военной коллегией Верховного суда СССР «за контрреволюционную деятельность» приговорен к расстрелу. В.Ф. Попонин по постановлению Особого совещания при НКВД СССР 2 августа 1937 г. «за контрреволюционную деятельность» был вновь лишен свободы сроком на 5 лет и умер в местах заключения Магаданской области 9 апреля 1943 г.
Анализ документов показывает, что все попытки создать дело так называемой «рыковской школы» не достигли цели. Намерение сталинского руководства и органов ОГПУ создать очередное «дело» с целью компрометации А.И. Рыкова окончилось неудачей. Организовать новый громкий политический процесс не удалось. […]
1. Смирнов А. П.— член ЦК ВКП(б), кандидат в члены Оргбюро ЦК ВКП(б). В 1928—30 гг. являлся секретарем ЦК ВКП(б), заместителем Председателя СНК РСФСР, с 1930 г.— член Президиума ВСНХ СССР, но не работал по болезни. В январе 1933 г. выведен из Оргбюро и состава ЦК партии. В декабре 1934 г. исключен из партии, в марте 1937 г. арестован. 8 февраля 1938 г. военной коллегией Верховного суда СССР приговорен к расстрелу и 9 февраля 1938 г. расстрелян.[…]
_________
Известия ЦК КПСС. 1990. № 11. с. 63-74.