Geum.ru

Рауль Мир-Хайдаров. За все наличными

Вид материалаДокументы

Содержание


Глава 13 Кутузовские страсти 1
Подобный материал:
1   ...   20   21   22   23   24   25   26   27   ...   45
^

Глава 13




Кутузовские страсти




1



Зима в Москве после возвращения Тоглара из Парижа напоминала ему

прежние годы. Январь выдался снежным и холодным, без резких перепадов

температур, неожиданных оттепелей и капелей. И город, упрятавший под

сугробами огрехи коммунальной службы, сразу похорошел, как-то даже

помолодел. Особенно прекрасен он был по утрам после ночного снегопада, когда

снег еще был особенно бел и чист.

В такие дни Константин Николаевич, продолжавший жить в "Метрополе",

любил прогуляться по Москве пешком, вновь узнавая и не узнавая знакомые с

молодости улицы, переулки, тупички... Что и говорить, Москва стремительно

менялась, ее строительство не прекращалось даже зимой; особенно ощутимо это

было в центре, в районе Садового кольца и на прилегающих к нему старинных

улицах, которым спешно возвращали исторические названия. Частенько он брал с

собой в такие долгие прогулки фотоаппарат, чтобы запечатлеть уходящую,

стремительно меняющуюся Москву. Но случалось, что он забывал о "Кодаке",

покоящемся в кармане, и подолгу стоял у какого-нибудь покосившегося

двухэтажного особняка с облупившейся лепниной, с просевшими ржавыми коваными

воротами, и словно заглядывал сквозь время в его светящиеся окна, когда в

эти распахнутые ворота въезжали припозднившиеся гости на запорошенных снегом

санях и, шумно озоруя, вылезали из долгополых ямщицких тулупов, предчувствуя

веселье в хлебосольном доме, откуда на весь Харитоновский переулок уже

гремела музыка. Уходя от приглянувшегося особняка или глухого московского

дворика, он невольно оборачивался, словно боялся упустить какую-то важную

для себя деталь или пытался запомнить цвет выцветшей крыши, ибо в эти минуты

всегда видел ненарисованную картину. Тоглар точно вбирал в себя будущие

сюжеты картин -- город притягивал его своим многообразием, своим

несовершенством, своей красотой и уродством, своей радостью и печалью,

помпезностью и нищетой. Сколько он видел печальных окон в Замоскворечье! И

каждое -- это целый мир, роман, эпоха! Ежедневные неспешные прогулки

обогащали долго дремавшее художественное воображение Константина

Николаевича, наполняя его душу светлой грустью об уходящем времени, и он

чувствовал, что сможет передать все это на полотне. В такие минуты его

тянуло к мольберту, к станку. В какие-то дни, когда особенно одолевала

страсть к рисованию, он брал с собой на прогулку стопку прекрасной бумаги

под карандаш, уголь или сангину и делал быстрые наброски, которые походили

на законченные работы -- столь тверда и уверенна была рука Тоглара. Но как

бы ни были удачны эти этюды, Фешин считал их только прелюдией к будущим

картинам и потому не позволял разглядывать их Георгию-Эйнштейну, хотя тот

искренне радовался его неожиданно проснувшемуся интересу, тяге к живописи.

Наверное, в этом ощущалось родство их душ.

В один из таких дней, когда путешествие по старинным улочкам Москвы

особенно затянулось, Тоглар наткнулся на уютную антикварную лавку, в которой

рядом с кузнецовским фарфором, венецианским стеклом, позеленевшей бронзой,

надраенным для продажи русским серебром продавались и картины. Несмотря на

предобеденное время, народу в зале не было, хотя одного взгляда было

достаточно, чтобы оценить, что хозяин лавки знал толк в своем деле и обладал

несомненным вкусом. Антикварных лавок, как и частных галерей, в Москве

развелось множество, многие нынче кинулись в прибыльный бизнес, верно

определив, что столица -- это бездонный колодец, откуда любителям старины

черпать и черпать.

Хозяин лавки, сухонький старик неопределенного возраста, которому можно

было дать и шестьдесят, и семьдесят лет, на минуту оторвался от толстого

старинного фолианта в кожаном переплете. Глянув на высокого господина в

заснеженной собольей шапке и не посчитав того за солидного клиента --

посетитель, судя по всему, гулял пешком и без привычной ныне свиты или

охраны, -- старик вновь углубился в неспешное чтение вечного философского

трактата. Осматривая застекленные витрины-стеллажи, витрины-горки из

красного дерева, с годами утратившего блеск и полировку, Тоглар определил,

что магазин скорее всего был открыт в давние, еще довоенные годы и потому,

наверное, имел постоянных поставщиков со всей Москвы. Для антикварного

магазина это одно из главных условий существования -- нужна постоянная и

качественная подпитка. И у Тоглара невольно мелькнула шальная мысль: если

хозяин лавки работает давно, попросить отыскать для него работы деда... А

вдруг? Если в мире все дороги ведут в Рим, то в России все самое

значительное стекается в Москву. Могли ведь и работы художника Фешина

оказаться в столице, хотя он знал, что искать их нужно скорее всего в Казани

и в крупных городах Поволжья.

В дальнем углу лавки Тоглар наткнулся на старинный каминный набор из

красной меди добротной ручной ковки. На как бы ни понравились ему щипцы,

кочерга, совок и щетка, которые он уважительно подержал в руках, ощущая

добротную вещь, купить все это он не решился -- тут требовалось "добро"

Виленкина. Он не хотел вмешиваться в концепцию художника -- уж очень

нравилась Константину Николаевичу работа дизайнера, с которым за месяцы

ремонта он крепко сдружился. Приглянулось ему и еще кое-что в лавке, что,

наверное, подошло бы ему в квартире на Кутузовском, особенно в мастерской,

но он решил не спешить, а направить сюда самого Виленкина. Однако без

покупки из заинтересовавшего его магазина Тоглар все же не ушел...

Дошел черед и до осмотра прилавка, где расположился увлекшийся чтением

хозяин лавки, и тут Фешина поджидала удача. В витрине под стеклом --

наверное, чтобы не пылились, -- рядом с серебряными портсигарами,

конфетницами, солонками, подстаканниками с забытыми гербами и

величественными монограммами гремевших некогда российских фамилий, монетами

и кавказскими кинжалами лежали две небольшие старинные гравюры с видами

Санкт-Петербурга. В резных рамках из хорошо отполированного незнакомого

темного дерева. "Наверное, все-таки из моренного в северных реках дуба", --

решил Константин Николаевич и не ошибся. Гравюры были удивительной

сохранности, время не тронуло желтизной даже бумагу, и Тоглар, разглядывая

городские пейзажи с видом на Неву, понял отчего. Мастер-краснодеревщик,

оправлявший работу художника в багет, сделал свое дело ювелирно: разместил

гравюру под стеклом так чисто, что она находилась как бы в вакууме, оттого

целое столетие оказалось для картины нипочем.

Заметив, что покупатель что-то соображает в графике, хозяин лавки

поспешно отложил в сторону книгу и сказал:

-- Прекрасная сохранность, не правда ли? И не мудрено, больше века

гравюры провисели в одном доме, потомственных дворян Поспеловых на Мойке.

Выдержали две революции, три войны, голод, разруху, а вот перестройку не

смогли -- попали ко мне. Привезли из Ленинграда, там мало кто покупает

старину, а тут иногда находится клиент из "новых русских" или из

иностранцев. Рекомендую, писал французский художник Лефарг по заказу графа

Поспелова, который якобы и сюжет указал... Так что вряд ли когда-нибудь

встретите нечто подобное -- в ту пору копии без разрешения хозяина не

делали.

-- А что, есть еще работы из дома Поспеловых? -- быстро смекнул

Константин Николаевич.

-- Да, -- оживился хозяин, -- есть еще четыре гравюры: с видом

Исаакиевского собора, Фонтанки, Сенатской площади и Зимнего дворца. Те

размером поболее, но в такой же отличной сохранности. Оформляли со вкусом и

на века, лучший мореный дуб на багет пустили, да и резчик искусный попался.

Сама рама, на мой взгляд, отделанный шедевр. Если желаете, покажу...

-- Да, пожалуйста, -- кивнул Фешин, невольно поддавшись интересу. -- Я

готов их приобрести. Жаль, если такие вещи разойдутся по разным адресам или

покинут Россию.

-- Вы правы... -- Старик цепко оглядел непонятного покупателя и быстро

исчез в подсобке, откуда вернулся с аккуратно завернутыми в старое одеяло

гравюрами.

Пейзажи действительно были великолепными, исполнены тщательно, со

вкусом, и Тоглар поразил продавца, когда, даже не спрашивая цены, решительно

сказал:

-- Беру.

-- Все?.. -- удивился растерявшийся старик.

-- Да, все, -- и, не торгуясь, отсчитал названную хозяином сумму.

-- Может, вам надо еще что-нибудь подобрать, подыскать? Так я с

удовольствием... -- предложил вдруг на радость Тоглару подобревший старик.

-- Да, наверное, мы еще кое-что купим у вас. Я пришлю сюда знающего

человека, он и отберет на свой вкус, я ему доверяю, -- согласился Фешин. --

Он закажет вам необходимое для моего дома. Я и гравюры сейчас забирать не

буду, за ними заедут завтра-послезавтра. -- И неожиданно, словно только что

вспомнил, взволнованно сказал: -- Есть у меня к вам и личная просьба,

помогите, пожалуйста. Я ищу картины Николая Ивановича Фешина, слыхали про

такого? Он работал в России, в начале века...

Старик довольно долго молчал, отыскивая в памяти фамилию, потом

заглянул в какой-то толстый рукописный гроссбух и только после этого,

виновато разведя старческими руками в "гречке", сказал:

-- Извините, не знаю такого, и в моих списках не числится. Но не беда,

ко мне многие коллекционеры и знатоки заходят, часто звонят, справляются о

цене и спросе, да и я частенько у них консультируюсь. Так что обязательно

прознаю про вашего Фешина. Откуда он родом, где жил, где работал, где и с

кем выставлялся, где умер?

Тоглар довольно подробно рассказал, что знал, и даже назвал города, где

наверняка должны быть работы академика Фешина.

-- Ну, по таким ориентирам да такого известного художника просто грех

не найти, -- ободрился хозяин антикварной лавки. -- Обнищал повсюду народ в

России, и в Поволжье тоже. Свяжемся с коллекционерами и художниками из тех

краев, нынче все везут в Москву. Есть заказ -- будут картины. Уверяю вас,

найдем, дайте только срок...

На том они, довольные, и распрощались. Тоглар оставил старику свою

новую парижскую визитку. Он поверил, что с помощью такого искушенного в

старине человека обязательно выйдет на след картин своего деда...