Экскурс: пранаяма в аскетических практиках за пределами Индии Йогические концентрация и медитация

Вид материалаДокументы

Содержание


Йога и брахманизм
Ригведы повествует о длинноволосом муни (кешине)
Подобный материал:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   ...   32
^

ЙОГА И БРАХМАНИЗМ

Аскетика и экстатика в "Ведах"


До настоящего времени мы излагали доктрины и техники йоги в том виде, в котором они были систематизированы и сформулированы в "Йога-сутрах" Патанджали и в комментариях к ним. Но в отличие от других даршан, йога-даршана не является только "философской системой", она оказывает воздействие на весьма значительное число распространенных по всей Индии практик, верований и религиозных движений. И это воздействие можно ощутить в равной степени повсюду – в санскритской литературе, фольклоре и в сохраняемом устной традицией эпосе. Вполне естественно, что эти разнообразные виды йоги не всегда напоминают "классическую" систему Патанджали; чаще всего мы наблюдаем всевозможные разновидности йоги в виде традиционных клише, которые, на протяжении столетий, обрастали все увеличивающимся количеством "народных" верований и практик. И, в конце концов, йога превратилась в характерный индийской духовности аспект. Огромный престиж и повсеместное присутствие поднимают проблему, имеющую большое значение: возможно, Индия не является исторической родиной йоги, возможно, ее создателями были не только индоевропейцы, но также и доарийское население Индии (причем в большей степени)?

Вкратце можно сказать, что йога смогла утвердиться в качестве повсеместно признанной техники вследствие использования двух традиций: 1) аскетико-экстатической, известной со времен Ригведы; 2) символизма "Брахман", в особенности теорий, оправдывающих "интериоризацию жертвоприношения". Этот тысячелетний процесс интеграции, который привел к одному из величайших индийских духовных синтезов, является прекрасной иллюстрацией того, что называют феноменом "индуизации"; его механизмы, по мере приближения к периоду средневековья, становились все более и более ярко выраженными.

В Ведах можно обнаружить лишь зачатки классической йоги. С другой стороны, эти древние тексты ссылаются на аскетические приемы и теоретические обоснования экстаза, которые, хоть они и не всегда напрямую были связаны с настоящей йогой, в конце концов заняли свое место в йогической традиции. Именно по этой причине мы упоминаем их в нашей книге. Аскетические методы и техники экстаза засвидетельствованы и у других индоевропейских народов, не говоря уже о народах Азии, в то время как йога встречается только в Индии, в культурах, подвергшихся влиянию индийской духовности.

Так, гимн X, 136 ^ Ригведы повествует о длинноволосом муни (кешине), в одежде "грязно-желтого цвета", "перепоясанном ветром" и в которого "входят боги". Он вещает: "Опьяненные экстазом, мы путешествуем на ветрах. Вы, смертные, видите лишь наше тело". Муни летит по воздуху, он – конь из ветра, друг Вайю, "подгоняемый богами", он населяет два моря, то есть море восходящего и море заходящего солнца; "он путешествует по дороге апсар, гандхарвов и диких зверей, ему ведомы мысли (других существ)" и он "пьет и вкушает вместе с Рудрой из чаши с ядом". Некоторые исследователи усматривали в длинноволосом муни прототип йога. В действительности же этот экстатический мудрец весьма отдаленно напоминает йога, а общей чертой у них является то, что муни способен путешествовать по воздуху, но этот вид сиддх встречается повсеместно. Ссылки на коня из ветра, на яд, который он пьет с Рудрой, на богов, которых он воплощает, указывают скорее на технику, имеющую отношение к шаманству. Намного более важным является описание его "экстаза". Муни "исчезает в духе"; покидая свое тело, он читает мысли других; он живет в "двух морях". Все это выходит за рамки мирского существования и является состоянием сознания, космического по своей структуре, хотя оно и может быть достигнуто не только посредством экстаза (мы вынуждены использовать этот термин всякий раз, когда мы хотим описать опыт и состояние сознания, космические по своему масштабу, даже если "экстаз", в прямом смысле этого слова, не во всех случаях имеет место).

В Ведах упоминаются и другие сверхъестественные способности, как правило, в связи с мифическими личностями (Экавратья, Брахмачарин, Вена), которые, вероятно, являются обожествленными архетипами аскетов и магов. Обожествление человека, "человека-бога", остается главным лейтмотивом индийской духовности. Экавратья упоминается в известном и неясном по смыслу гимне "Атхарваведы" (XV, 1). В "Джайминия-упаншиаде" (III, 21) о нем говорится как о божестве, которое положило начало вратьям, а в "Прашна-упанишаде" и в "Чулика-упанишаде" он уже становится космическим принципом. Весьма вероятно, что Экавратья персонифицирует древнейшее мистическое движение – вратья, – в котором различные исследователи усматривали то аскетов-шиваистов, (Карпентьер), то мистиков (Чаттопадхьяя), а то и предтеч йогов или представителей не арийского населения (Винтерниц). Им целиком посвящена пятнадцатая книга "Атхарваведы", но текст ее малопонятен, впрочем, из него следует, что вратья практиковали аскетизм (они неподвижно стояли в течение года и т.д.), были знакомы с наукой о дыхании (которое отождествляли с различными районами космоса), сравнивали свое тело с макрокосмом. Мистическому братству придавалось большое значение, потому что для возвращения в брахманическое общество они должны были совершить специальное жертвоприношение, вратьястома. Тексты, повествующие о вратьястома и махаврата (ритуал, связанный с солнечным культом, в котором сохранился целый ряд архаичных элементов), позволяют нам бросить взгляд на этих загадочных людей. Они носили тюрбаны, одевались в одежды черного цвета, на плечи у них были наброшены две овечьи шкуры – одна белая, другая черная; в качестве знака отличия они использовали заостренный посох, ожерелье (нишка) и лук с ненатянутой тетивой. Посох-копье (прототип шиваистской шулы) и лук – явно магические виды оружия – встречаются в определенных разновидностях азиатского шаманизма. Жертвоприношения они совершали на повозке, в которую впрягали лошадь и мула. Во время вратьястомы их сопровождали и другие участники, главными из которых были магадха и пуншчали. Первый из них, по-видимому, исполнял роль регента хора, а пуншчали была, в буквальном смысле этого слова, проституткой, во время махаврата она совершала ритуальное соитие с магадхой (или с брахмачарином). В этой церемонии присутствовал целый ряд элементов древнейшего магического обряда, направленного на увеличение плодородия: шутки, ругань, ритуальное раскачивание, половой акт.

Физическая близость присутствовала и в ведийской религии, но она превратилась в мистическую технику только после триумфа тантризма. Хотар во время махавраты кружился в танце; упоминаются также три вида дыхания: прана, вьяна и апана, что свидетельствует о существовавшей в те времена науке о дыхании, подразумевавшей задержку дыхания. Хотя крайне маловероятно, чтобы это упражнение уже было пранаямой. Позже, в процессе махавраты, хотар касался стострунной арфы веткой удумбары, заявляя при этом: "Я бью тебя ради праны, апаны и вьяны". Танец назывался "корабль, отправляющийся на небеса", а приносивший жертву – "птица, летящая в небесах". Девушки, которые танцевали вокруг огня, отождествлялись с птицами, летящим по небу. Образы небесного корабля и птицы часто встречаются в брахманической литературе, во всяком случае, они не принадлежат к индийской традиции, поскольку, несомненно, относятся к самым главным шаманским символам: "центра мира" и "волшебного полета". А что касается этого танца, то он играл важную роль в ритуалах, направленных на увеличение плодородия, но, безусловно, имеет шаманский контекст.

Весь комплекс брахманических представлений является довольно расплывчатым, а традиции, засвидетельствованные текстами, выглядят путаными, а иногда и противоречивыми. Кроме Экавратьи, обожествленного архетипа вратьи, мы обнаруживаем Брахмачарина, который подобен герою космического масштаба – инициированный, одетый в черную шкуру антилопы, с черной бородой; он путешествует от восточного океана к северному и творит миры; его восхваляют как "эмбрион в лоне бессмертия"; тапас он практикует в красной одежде. Во время махавраты, как мы уже узнали, брахмачарин (он же – магадха) вступал в ритуальную близость с пуншчали. Вполне допустимо предположить, что вратья являлись мистическим братством передовых отрядов арийских захватчиков. Но они имели некоторое сходство с кешинами, упоминаемыми в "Ригведе"; в некоторых комментариях Рудру называют вратьяпати, а в "Махабхарате" все еще продолжают использовать термин "вратья" для обозначения шиваистов-вакхантов. Но мы не можем допустить, чтобы эти оргиастические тенденции не позволили нам отметить космическую структуру "мистических" опытов вратья. Итак, опытам этого типа придавалось первостепенное значение среди коренного, доарийского населения, и поэтому не так просто отличить индоевропейский вклад от доарийского субстрата, ведь ко времени прибытия в Индию у индоевропейцев сохранялся целый ряд элементов архаичной культуры.