Geum.ru

Содержание 1999 г. №1

Вид материалаДокументы

Содержание


16 ноября 2002 г.
Подобный материал:
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   ...   41
^

16 ноября 2002 г.

Практика переселения горских и кочевых народов
в российской политике на Северном Кавказе
в 30-х годах XIX века

Ю.Ю. Клычников


В 30-х годах XIX в. осуществлялась активная казачья и крестьянская колонизация Северного Кавказа, имевшая как стихийные формы, так и организуемая и поощряемая властями.

При освоении новых территорий кавказская администрация особое внимание уделяла налаживанию добрососедских отношений с местным горским населением, о чем говорят многочисленные документальные свидетельства [1]. Но дальнейшая казачья колонизация и нехватка земли приводили к определенному росту напряженности между русскими и горцами. В частности, для размещения станиц Пришибской, Александровской и Урухской в 1838 г. было отмежевано 13 790 дес. земли узденей Анзоровых. Правительство пыталось компенсировать потерю выплатой денег, но это не всегда приводило к удовлетворению бывших владельцев [2]. Не прекращались споры из-за земли между казаками и караногайцами, лишившившимися зимних пастбищ в пойме Терека [3].

Однако факты свидетельствуют, что администрация шла на удовлетворение земельных нужд горцев, порой тесня для этого казачье население. В 1838 г. получили возможность пользоваться землями вблизи кордонной линии адыги, проживавшие на левобережье Кубани [4]. 24 мая 1839 г. командующий гребенским казачьим полком граф Стенбок рапортовал генерал-майору Халанскому, что гребенские казаки были лишены своих земель на правобережье Терека в пользу чеченцев. Они обратились к Паскевичу с просьбой вернуть им их территории. На это главнокомандующий заявил, “…что хотя земли правого берега суть собственность казаков, но отнять их теперь у чеченцев нельзя, дабы не вселять в них пренебрежения к законам собственности” и на этом основании отказал гребенцам [5]. В 30-е годы чеченское население на плоскости увеличилось почти на четверть за счет выходцев с гор [6].

Переселившиеся горцы имели существенные экономические льготы по сравнению с казаками. Такая практика “обуславливалась потребностями обеспечения спокойствия в регионе” [7], ради которого власти шли на экономическое притеснение казачества.

При наделении землями горской верхушки российская администрация исходила из ее лояльности и, если видела отсутствие таковой, отклоняла просьбы об отводе участка [8].

Кавказская администрация старалась осуществлять контроль за переселением горского населения, не допуская в этом вопросе самовольства. Например, в 1831 и 1834 гг. выпускаются предписания, обязывающие кабардинцев не покидать места своего постоянного проживания [2, с. 24]. Подобные меры приводили к тому, что население начинало заниматься преимущественно земледелием, становившимся ведущей отраслью хозяйства.

В рассматриваемый период продолжался процесс переселения осетин и ингушей с гор на плоскость. Но если раньше в основе этого процесса лежал принцип добровольности, то теперь зачастую практиковались насильственные методы. Так, во время экспедиции генерала Абхазова на равнины заставили перебраться жителей аулов Генал, Барзикау, Дзауджикау, Калмыкау, Валагкау, Обин, Верхний и Нижний Сулы, Лац, Хидикус, Ламардон, Верхний Чми и др. При этом сами аулы подвергались разрушению. Так, 13 декабря 1830 г., когда разорению подверглось селение Кобан). Кобанцы, забрав вещи, покинули свои дома, после чего каменные постройки были взорваны, а деревянные сожжены. Сами жители вышли на равнину и были поселены в Ардонском хуторе [9]. Что касается селения Верхнее Чми, то, как писал военному министру И.Ф. Паскевич, “сие селение … могло бы быть хорошим извещательным пунктом, если бы жители оного были расположены к правительству. Но они скрывали обыкновенно хищников, извещали их об оплошности проходящих команд и сами же нередко участвовали в нападениях, что вынудило генерал-майора кн. Абхазова сжечь деревню. Жителям позволено взять все их пожитки, они сведены на равнину и будут поселены по распоряжению моему близ кр. Владикавказа на речке Камбилеевке” [10].

В 30-х годы горцев старались разместить на южном скате Кабардинской возвышенности, так как именно здесь пролегали основные пути “хищнических” партий. Ситуация на новых землях долго оставалась тревожной. Так, прапорщик Берд Кусов, переселившийся вместе с родственниками осенью 1835 г. в урочище Заманкул на южной стороне Кабардино-Сунженского хребта, не раз подвергался нападениям и грабежу. Это вынуждало Кусовых постоянно держать пикеты и дозоры для защиты своих домов. Но выгоды, которые давало проживание на плоскости, были столь велики, что подобные трудности не пугали осетин, и уже на следующий год к ним перебрались семьи из других горных аулов [11].

Во время посещения Николаем I Кавказа путь императора пролегал через Минаретское укрепление в Татартупском ущелье. Узнав, что здесь очень часто случаются нападения на проезжавших, царь одобрил предложение местных властей основать в Татартупе поселение. Согласно разработанному плану, решили выкупить эту землю у ее владельца, кабардинского князя Тасултанова и разместить здесь поселение из 60 дворов. Несмотря на опасность со стороны “набежчиков”, уже в 1838 г. в урочище Эльхот на правом берегу Терека обосновалось 88 дворов переселенцев. Общее количество земли для эльхотовцев в 1839 г. было определено в 8 634 десятин. И, наконец, в 1839 г. из Даргавского и Кобанского ущелий на правобережную часть Владикавказ-ской равнины в урочище Гумов переселился поручик Бапын Алдатов с 20 семействами [11, с. 103–105].

Подобные меры имели важное положительное значение для горцев. Они стимулировали их экономическое, политическое, социальное и культурное развитие. Как считал Н.Ф. Яковлев, именно переселение ингушей на равнины сделало возможным их объединение в один народ [12].

Запертые в горных теснинах осетины стояли на грани физического исчезновения [11, с. 3]; совсем другую картину мы наблюдаем после их переселения на равнины. “В 1833 году осетин уже насчитывалось 35 000 человек, в 1860 – 66 000, в 1880 – 111 000 и в 1900 году – 160 000 человек, то есть за 70-80 лет численность осетин возросла более чем в 8 раз” [11, с. 4].

Аналогичным образом администрация стремилась осуществлять контроль за переселением племен Северо-Западного Кавказа. В 1832 г. около 12 тыс. ногайцев по указу царской администрации были поселены на левой стороне Кубани, начиная от станицы Баталпашинской и до устья Лабы [13]. В 1834 г. бесленеевцы, до того жившие по левобережью Малой и Большой Лабы, были поселены на правобережье Большой Лабы и притоках реки Уруп – Большом и Малом Тегенях [13, с. 42]. В 1835 г. генерал Засс переместил темиргоевцев и махошевцев в низовье реки Белой [13, с. 37–38]. 21 апреля (3 мая) 1839 г. по его инициативе черкесо-гаи (горские армяне) были переселены к крепости Прочный Окоп, где под защитой русского оружия основали собственный аул “Ермэлхьабль” – будущий Армавир [14]. В новое селение стекались армяне-темиргоевцы, махошевцы, егерукаевцы, беслеевцы, шапсуги, бжедуги. Это был ненасильственный процесс, поскольку они сами стремились расположиться на контролируемой российской властью территории с целью сохранения христианской религии, национальной идентичности и исходя из собственной экономической выгоды [15]. Подталкивало их к этому распространение среди адыгов ислама и вследствие этого ухудшение отношений с ними [16]. И до этого события черкесо-гаи проживали в самых различных местах России. Возле станицы Пашковской в 30-е годы XIX в. находился их небольшой поселок. В 1830 г. рядом со станицей Казанской располагалось поселение черкесо-гаев, к которым в 1835 г. присоединились армяне из аула хатукаевского князя Петисова. У устья Лабы в 1836 г. поселились гяурхабльцы во главе с князем Джембулатом Болотоковым. В 1838 г. они перешли в урочище Домбай-тук рядом со станицей Темижбекской, где к ним присоединились егурукаевские армяне. Их и переселил генерал Засс в новый аул [17]. Помимо армян среди первопоселенцев были и “горские греки”, также искавшие приют и убежище [18]. Рядом с армянским аулом разместился адыгейский аул Щхащефищь (Вольный) [19]. Но даже на равнине переселенцы не чувствовали себя в полной безопасности от набегов, а потому Ермэлхьабль имел незамысловатые фортификационные сооружения [20].

Такого рода укрепления были возведены и вокруг черкесских аулов, в неменьшей степени страдавших от “набежчиков” [21]. Как верно заметил В.Б. Виноградов, эта защита была предназначена “…не против опасностей с российской стороны, а от невзгод и тревог местных междоусобиц и взаимных набегов” [22].

На контролируемую российской администрацией территорию стремились переселиться со своими подвластными те владельцы, чья пророссийская ориентация стала причиной преследования со стороны других горских племен. В 1829 г. бжедугский князь Алхас Аджи Гирай просил разрешения разместить 2 тыс. семейств на р. Лабе и вверх по реке Кубани, так как, по его словам, “…все абадзехи и шапсуги, на меня негодуя за верность царю, стеснили меня” [цит. по 13, с. 18]. В 1833 г. на Каракубанском острове нашли убежище несколько семей из шапсугской фамилии Абат [13, с. 19]. Они вынуждены были бежать от преследования соплеменников, так как один из них, Бесльней Абат, был проводником у русского разведчика поручика Новицкого, и об этом стало известно среди шапсугов [23]. В 1836 г. в Черноморию из Закубанья переселился жанеевский владелец Шеретлук Бачкан, который привел с собой 60 дворов. Их также разместили на Каракубанском острове [13, с. 18]. Весной того же года на Малый Зеленчук со своим аулом переселился кабардинский князь Исмаил Касаев. Впрочем, этот процесс объясняется не только русско-горским противостоянием. Значительную роль играло то, что часть старой социальной верхушки вынуждена была бежать, спасаясь от притеснений со стороны “демократических” обществ; в то же время зависимые сословия, наоборот, стремились разместиться на землях, контролируемых этими племенами [25]. Так, “…в 1830 г. источники сообщают, что от притеснений шапсугов и абадзехов по разным владениям Черкесии ушло 40 дворов хамышеевских дворян, а 1 200 дворов простых людей ушло к тем же шапсугам и абадзехам, уплатив им дань” [13, с. 31–32].

Одновременно на российскую сторону переходили горцы, искавшие свободы от власти своих владельцев, занимавших враждебную по отношению к русским позицию [26].

Чтобы удержать переселенцев на контролируемой российскими властями территории, предпринимались шаги по ограничению их контактов с “немирными” соплеменниками. В частности, жителям Гривенского аула и селения Ады в Черномории запрещалось выдавать дочерей замуж в Закубанье [27]. Горцев старались отселить подальше от их беспокойных земляков, небезосновательно опасаясь их участия в набегах [28].

Впрочем, такие запретительные меры касались и русского населения [29]. Известно немало примеров побегов солдат и казаков к горцам в силу самых разных обстоятельств, и решить эту проблему властям так и не удалось [30].

Порой практиковалось перемещение беспокойных кавказских горцев и кочевников в глубь российской территории. Причины этого были различны. Так, весной 1832 г., когда “аула мурзы Аджигирея Аметова ногаец Тавлы без позволения отлучился в Темиргоевское владение с намерением вовсе остаться там на жительство в непокорном ауле Султана Казгирея и тайно увезти туда же свое семейство”, по указанию Г.В. Розена Тавлы решили “переселить со всем его семейством и имуществом в Саратовскую губернию”.

Нередко причиной ссылки являлось участие в воровстве. Как писал начальник 22-й пехотной дивизии генерал-майор Фролов в рапорте к командующему на Кавказской линии и Черномории генерал-лейтенанту Вельяминову, ссылаясь на рапорт главного пристава закубанских народов поручика Венеровского, в сентябре 1832 г. “украдено хищниками из станицы Николаевской девять быков. Воровство сие, как узнано чрез лазутчиков, учинено бежавшим в прошлом 1831 го-ду из аула поселенного ниже той станицы, принадлежащего Султану Салим-Гирею Безрекову, ногайцем. Дабы дознать, не участвовали ли в сем воровстве и некоторые жители означенного аула, поручик Венеровский отправился в аул Айдемира Капчакова, который объявил, что у бежавшего ногайца есть в ауле отец, мать, жена и брат Берзек Котоков, и что он на сего последнего имеет подозрение о пристанодержательстве брата и участвованием с ним в воровстве, и о сих его поступках доходили уже до Капчакова слухи. Поручик Венеровский, удостоверяясь на донесении Капчакова, послал за ногайцем Берзеком Котоковым, который, не явясь к нему, бежал в лес, но дабы он не мог вовсе уйти в горы, г. Венеровский приступил к заарестованию семейства. Жители же аула, сожалея к семейству, отыскав поименованного ногайца и доставили” [31]. В итоге Берзека Котокова отправили в Саратовскую губернию на поселение.

Другой причиной переселения могли стать долги и уклонение от налогов, о чем свидетельствует дело жителей Акташ-Ауховского аула Ашибая и Джантувар Хубаровых. Их решено было присоединить к партии, конвоируемой в Саратовскую губернию.

Туда же на следующий год были отправлены “…несколько кумыкских жителей за намерение бежать к непокорным нам чеченцам и другие поступки, вредные для общественного спокойствия”. По мнению барона Розена, это был необходимый шаг, так как оставить “преступников вовсе без наказания было бы показать с нашей стороны слабость и дать повод к продолжению между покорными нам беспорядков и своевольств”. Он ходатайствовал у императора и впредь осуществлять такие меры, но, чтобы избежать возможных злоупотреблений, предлагал каждый такой шаг согласовывать на уровне командующего Кавказским корпусом. Николай I одобрил его замысел и 12 мая 1833 г. издал соответствующее распоряжение [31].

Подводя итог, следует признать, что проводимая в рассматриваемый период переселенческая политика была направлена прежде всего на усиление кордонной линии, а также улучшение экономического благосостояния Северного Кавказа.

Не прекращался начатый А.П. Ермоловым процесс переселения осетин и ингушей на равнины, что не только соответствовало чаяниям этих народов, но и обеспечивало безопасность Военно-Грузинской дороги. Под защиту русского оружия шли горские армяне, которые таким образом сохраняли свою этническую идентичность и христианскую веру. Спасались от преследований на российской территории те горцы, которые в силу разных причин не могли оставаться среди соплеменников.

Но не для всех этот процесс носил добровольный характер. В ряде случаев имел место насильственный способ переселения горцев туда, где российским властям было легче их контролировать. Это делалось главным образом для того, чтобы пресечь набеги, мешавшие нормальному налаживанию жизни на Северном Кавказе.


Литература


1. Берозов Б.П. Из истории русского (казачьего) поселения в Осетии // Роль России в истории Осетии. Орджоникидзе, 1989. С. 198.

2. Боцвадзе Т.Д. Социально-экономические отношения в Кабарде в первой половине XIX века. Тбилиси, 1965. С. 41.

3. Великая Н.Н. К истории взаимоотношений народов Восточного Предкавказья в XVIII – XIX вв. Армавир, 2001. С. 82.

4. Джимов Б.М. Социально-экономическое и политическое положение адыгов в XIX в. Майкоп, 1986. С. 14.

5. Исторические сведения о гребенском казачьем полку // Сборник Общества любителей казачьей старины. 1912. № 4. С. 48.

6. Гриценко Н.П. Социально-экономическое развитие Притеречных районов в XVIII – первой половине XIX вв. Грозный, 1961. С. 24.

7. Керашев А.Т. Беглые адыги в России в XVIII – начале 60-х годов XIX в. // Культура и быт адыгов (этнографические исследования). Вып. VIII. Майкоп, 1991. С. 245.

8. ЦГА КБР. Ф. 1, оп. 1, д. 49, л. 23.

9. Блиев М.М. Русско-осетинские отношения (40-е годы. XVIII – 30-е годы XIX вв.) Орджоникидзе, 1970. С. 372–373.

10. РГВИА. Ф. 846, оп. 16, д. 6238, л. 18.

11. Берозов Б.П. Переселение осетин с гор на плоскость (XVIII-XX вв.). Орджоникидзе, 1980.
С. 100–101.

12. Яковлев Н.Ф. Ингуши. М.–Л., 1925. С. 100–101.

13. Волкова Н.Г. Этнический состав населения Северного Кавказа в XVIII – начале ХХ в. М., 1974. С. 92.

14. Генерал Засс (воспоминания) // Иллюстрированная газета. 1873. № 5. С. 122.

15. Виноградов В.Б., Ктиторов С.Н. Новое прочтение некоторых страниц истории Армавира и его ближайших окрестностей. Армавир, 1992. С. 7.

16. Ктиторов С.Н. История Армавира в контексте социально-экономического и культурного развития Степного Предкавказья в XIX – нач. ХХ в.: Автореф. дисс. ...канд. ист. наук. Краснодар, 2000. С. 13.

17. Симонян М.С. Переход черкесо-гаев во владения Российской империи // Археология, этнография и краеведение Кубани. Армавир – Краснодар, 2001. С. 37–38.

18. Полынькова Н.А. Греки в окрестностях Прочного Окопа // Прочноокопский историко-культурный многоугольник. Армавир, 1994. С. 21.

19. Виноградов В.Б. Из истории Старой Станицы – Прочноокопской. Краеведческие очерки. Армавир, 1994. С. 7.

20. Щербина Ф.А. История Армавира и черкесо-гаев. Екатеринодар, 1916. С. 62.

21. Захаров В.А. Загадка последней дуэли. М., 2000. С. 282.

22. Виноградов В.Б. Черты кубанской истории в “Гуаше” и “Элегии” – литературных произведениях середины XIX века. Армавир, 2001. С. 10.

23. Сакович П.М. Георгий Васильевич Новицкий. 1800 – 1877. Биографический очерк // Русская старина. СПб., 1878, июнь. С. 299.

24. Народы Карачаево-Черкесии: история и культура. Черкесск, 1998. С. 448.

25. Русские авторы XIX века о народах Центрального и Северо-Западного Кавказа: В 2 т. Т. II. Нальчик, 2001. С. 222.

26. ЦГА КБР. Ф. 40, оп. 1, д. 48, л. 133.

27. ГАКК. Ф. 249, оп. 1, д. 1325, л. 2-4.

28. РГВИА. Ф. 13454, оп. 2, д. 35, л. 3; ГАКК. Ф. 249, оп. 1, д. 1060, л. 1–2.

29. Ламонов А.Д. Исторический очерк о заселении станицы Кавказской, Кубанского казачьего войска и жизни ее с 1794 по 1914 год // Кубанский сборник на 1914 год. Екатеринодар, 1914. Т. XIX. С. 471.

30. Дзидзария Г.А. Декабристы в Абхазии. Сухуми, 1970. С. 17.

31. ГАСК. Ф. 79, оп. 1, д. 1269, л. 1–62 об.; АКАК. Тифлис, 1881. Т. VIII. С. 628–629.