Отчет о Первой международной научно-практической конференции «Россия-Монголия: историко-культурное взаимодействие в прошлом и настоящем (к 70-летию событий на Халхин-голе)» Г. С. Митыпова Актуальные проблемы истории и культуры православия

Вид материалаОтчет

Содержание


Местнорусские социалистической Монголии: противоречия политической лояльности
Советское присутствие в Монголии: два среза исторической памяти
Кто такие местнорусские?
Те, кто там родился русским, он будет считать Монголию своей Родиной. В 16 республике Советского Союза не было слова "эмигрант".
Натурализация мифа и выстраивание социальной дистанции
Конфликты и потенциал толерантности
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   17

Литература:


1. Бакаева Э.П. О ритуальных предиетах в практике современных «знающих» («медлгчи») в Калмыкии // Мир Центральной Азии. Археология. Этнология. Т. 1. - Улан-Удэ, 2002. с. 85-91

2. Басаев С. Есть ли монополия на «бурятскую» душу? Информполис, № 19, 7 мая 2008

3. Митыпова Г.С. Православие в истории и культуре Бурятии. Улан-Удэ, 2005.

4. Михайлов Т.М. Из истории бурятского шаманизма с древнейших времен по XVIII в. Новосибирск, 1980. 1980

5. Михайлов Т.М. Бурятский шаманизм. Новосибирск, 1987.

6. Тишков В.А. Реквием по этносу. М., 2003.

7. Харитонова В.И. Феникс из пепла? Сибирский шаманизм на рубеже тысячелетий. М., 2006

8. Чечева А.В. Религия как компонент культуры молодежи Бурятии // Байкальские встречи VI. Наше наследие говорит: формирование устойчивой модели развития народной художественной культуры в современном мире. Улан-Удэ, 2008. с. 111-115


Ключевые слова: местнорусские, специалисты, советско-монгольские отношения, политическая эксклюзия, культурные границы

Key words: Indigenous Russians, specialists, Soviet-Mongolian relations, political exclusion, cultural boundaries


Местнорусские социалистической Монголии: противоречия политической лояльности

А.В. Михалёв3

Indigenous Russians of Socialist Mongolia: contradictions of political loyalty

A.V. Mikhalev (Russia, Ulan-Ude)


The present article is devoted to the research of the role of modern state ethnonational policy during the process of boundary forming and maintenance among different groups of Russian-languages population. The hypothesis about prevalent role of the State in the forming of indigeneity identity in the Russian-language communities on the frontier areas of the Empire was taken as principle of our investigation.

Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта РГНФ (Российское присутствие в Монголии: модер­низация “советских” институтов на “постсоветском” пространстве),

проект № 09-03-00395 а/Р.


Эта статья посвящена изучению процесса конструирования социальных границ в среде русскоязычного сообщества Монголии времен «строительства социализма». В центре внимания - процесс производства новых идентичностей в результате социального размежевания [Барт 2006]. Оно напрямую связано с политикой номинации, в ходе которой формировалась группа социального исключения - местнорусские Монголии.

Так исторически сложилось, что граница между Монголией и Россией просуществовала до 1934 года лишь в качестве формальной черты на карте. Монголия в течении XIX века была территорией, колонизировавшейся русскими крестьянами (старообрядцами), а также привлекала значительный купеческий капитал, в результате чего в столице Монголии Урге был образован «русский квартал» [Михалев 2008]. Однако революционные события 1921 года и последовавшие за ними политические репрессии фактически уничтожили т.н. «русскую колонию»4.

С 1920-х годов в Монголию начали проникать бежавшие от политики Советского государства крестьяне. В то же время Коминтерн (а впоследствии напрямую СССР) направлял в эту страну своих советников-специалистов (далее – «спецы»)5. Эти две группы мигрантов стали прообразом тех, кого в 1960-е годы будут называть местнорусскими и «спецами». Таким образом, возникла дуальность русскоязычного сообщества Монголии. Их противостояние характеризует весь советский период. Однако данный вопрос остается слабо изученным, количество исследований невелико в большинстве случаев они были посвящены дореволюционной «русской колонии в Урге», начало изучению которой было положено еще в конце XIX века. Среди дореволюционных работ можно назвать труды А. Бурдукова [Бурдуков 1969], В. Птицына [Птицын 1894], Д. Клеменца [Клеменц 1909], Ю. Кушелева [Кушелев 1912], И. Майского [Майский 1921], А. Свечникова, С. Степанова [Свечников 1912]. Большую роль в изучении положения русских в Монголии сыграли географические и этнографические экспедиции ВСОРГО6.

Предпочтения современных монголоведов также сосредоточены на российской колонии дореволюционной Монголии Е.В. Бойковой [Бойкова 1997], Е.М. Даревской [Даревская 1994], Н.Е. Единарховой [Единархова 2003], К. Дэмбрэла, Ю.В. Кузьмина [Кузьмин, Дэмбрэл 1994], Е.И. Лиштованного [Лиштованный 2007], А.В. Старцева [Старцев 2003]. Особенно хотелось бы отметить основательную историографическую работу К. Дэмбрэла и Ю.В. Кузьмина, посвященную русской колонии в Урге.

Советский период истории русскоязычного сообщества Монголии остается по-прежнему малоизученным. Во многом это связано с ограниченностью источниковой базы исследования. Во-первых, большинство местнорусских и советских специалистов после 1990 года покинули Монголию и оказались рассеянными по всему постсоветскому пространству. Во-вторых, письменных свидельств о взаимоотношениях внутри изучаемого сообщества сравнительно немного. Это русскоязычные газеты: «Новости Монголии» и «Монголия сегодня». Важным источником по истории советского присутствия в Монголии является сайт ссылка скрыта, созданный для поддержания связей между выпускниками русских школ в Монголии, военными, служившими в стране и просто людьми, которые там жили и работали. В рамках данного сайта существует топик «Местнорусские, кто они? ХРАНИТЕЛИ РУССКИХ ТРАДИЦИЙ». В данном разделе ведется дискуссия между представителями местнорусских и т.н. «спецов» о том, кто и какую позицию занимал в сложных отношениях внутри русскоязычного сообщества советского времени.

Такая источниковая база предопределила выбор методологии исследования в основу, которой легло изучения исторической памяти в нарративах местнорусских и советских специалистов.

Советское присутствие в Монголии: два среза исторической памяти7

История советско-монгольских отношений начинается с 1921 с момента установления в этой стране дружественного режима в дальнейшем именуемого как социалистический. В ходе революции и гражданской войны из приграничных районов Советской России и ДВР8 в Монголию свободно перемещались революционные группы, разгромленные отряды белых, группировки хунхузов, грабивших торговцев, и просто беженцы в поисках «лучшей жизни». Межгосударственная граница отсутствовала практически до начала 1930-х годов.

Советская интернациональная миссия помощи «отсталым странам Востока» на пути к «освобождению от колониального гнета» в первую очередь апробировалась на Монголии. Затем к ней присоединилась теория создания промышленной базы социализма [Ширендыб 1967]. Сущность риторики пролетарского интернационализма заключалась в братской дружбе всех народов, в которой доминировал «старший брат» - русский народ. В советско-монгольском эквиваленте старший и младший братья - ах и дуу соответственно. Указанные процессы привели к возникновению идеи идеологической и материальной помощи «старшего брата» младшему – народу Монголии. Начиная с 1922 года, в СССР велась масштабная подготовка специалистов для Монголии. С тех пор было обучено более 15 тыс. монгольских граждан. К середине 1970-х гг. каждый пятый специалист с высшим или средним специальным образованием, каждый седьмой экономист и больше половины инженеров были выпускниками советских учебных заведений [Ганжуров 1997: 56].

С 1960-х годов9 начинается массовое привлечение советских специалистов. В 1960–1980-е годы количество гражданских специалистов из СССР в Монгольской Народной Республике достигло своего максимума. Еже­годно их прибывало в Монголию почти пять тысяч человек, по данным на 1985 год – 5827 человека [Ганжуров 1997: 56]. Помимо гражданских специалистов, в стране за весь указанный период (20 лет) прошли службу два миллио­на советских военных (при населении МНР в два миллиона человек). Все они выполняли “интернациональную миссию помощи братской Монголии в деле строительства социализма” [Улымжиев 1961]. Однако к 1970-м годам советская миссия в Монголии утратила романтические коннотации, связанные с героическим проектом строи­тельства социализма. Советские специалисты стали воспринимать командировки в Монголию как ступень в карьере и средство улучшения материального положения. Иными словами, произошла деромантиза­ция и дегероизация пребывания в Монголии. Основной задачей стало внешнее сохранение “советского образа жизни” – канона поведения, включавшего в себя соблюдение ритуалов и воспроизводство риторик интернациональной миссии.

То было время, когда значительная часть монгольской элиты имела советское образование, а 90% населения страны в той или иной степени понимало русский язык. Советские же специалисты по возвращении домой после нескольких лет работы в дружественной стране в массе своей по-монгольски не знали ничего, кроме приветствия Сайн байна уу!, эквивалентного русскому «Здравствуйте!» [Лиштованный 2007: 74].

Однако советско-монгольские отношения имели и другой срез связанный с драматическими событиями советской истории ХХ века. Так, в конце 1920-х годов в Бурятии, непосредственно граничащей с Монголией, происходили массовые вооруженные мятежи крестьян, против которых были брошены регулярные силы Красной армии и ОГПУ [Доржиев 1996]. Именно в это время в Монголию от новых советских порядков бежали населявшие приграничные районы СССР буряты [Курас 1991]. Уезжали (перекочевывали) преимущественно представители имущих слоев, буддийское духовенство и не желавшие мириться с новым укладом жизни. Именно в ходе этих событий в ряде аймаков Монголии образовалась т.н. «бурятская диаспора» [Оюунтунгалаг 2004]. Схожесть культуры и языка облегчала адаптацию, поэтому вслед за ними в Монголию двинулись и русские крестьяне. Причиной тому были голод, коллективизация, раскулачивание.

Что касается русских крестьян, они впоследствии также приобрели опыт положительной адаптации. Во многом он был связан со стратегией заключения смешанных браков с китайцами, бурятами, монголами. Широкое распространение имеет генеалогическая легенда о русской девочке, перешедшей границу с иконкой и самоваром и вышедшей замуж за китайца, положив основание одной из тех семей, которые впоследствии будут называться местнорусскими10. Всех этих мигрантов объединяло одно – нелояльность к советской власти при сохранении исходной культурной доминанты (русского языка и православия).

В Монголию бежали представители различных сословий и религиозных групп: бывшие казаки, крестьяне, старообрядцы. Всех их в Монголии объединили одним общим монгольским словом – орос, которое по сей день одновременно означает как этничность, так и гражданство (русский, российский). Лишь после приезда советских специалистов эта группа населения получит дополнительное название - «местные».

Кто такие местнорусские?

Местнорусские, в монгольском эквиваленте - местныорос, нутгийнорос, представляют собой метисную группу русскоязычного населения Монголии. Как уже отмечалось метисация группы происходила в основном с китайцами и бурятами, что отдаляло их как от принимающего сообщества, так и от страны исхода. Это сообщество ограничивается несколькими десятками фамилий (Борисовы, Семеновы, Щербаковы, Шульгины, Хозеевы и некоторые другие). До 1970-х годов они находились в Монголии в качестве апатридов, лишь в 1971 году им были выданы общегражданские загранпаспорта [Шагдуров 2005: 122]. Большинство местнорусских в отличие от советских специалистов частично адаптировалась к условиям Монголии, выучили язык, заимствовали традиционную монгольскую одежду и начали систематически посещать монгольских лам и шаманов, сохраняя в быту православие как основу русской религиозной идентичности. Даже сегодня существуют риторики (преимущественно Русской Православной Церкви), исключающие месторусских из числа полноправных акторов российско-монгольских отношений.
  1. «Местнорусские» – это потомки эмигрантов, но не времен Гражданской войны. Вторая волна переселенцев связана с развитием советско-монгольских золотодобывающих концессий. Коллективизация начала 30-х годов и голод в Сибири стали причиной переселения в Монголию третьей волны эмигрантов – крестьян, русских, украинцев и бурятов (до 1934 года советско-монгольская граница фактически оставалась открытой). Потомки этих выходцев из России и составили так называемое “местнорусское” население Монголии – полиэтническую общность, которую в основном сформировали дети от смешанных русско-китайских и русско-монгольских браков. На протяжении семидесяти лет они находились достаточно в униженном положении. Советский Союз их не признавал, также и Монголия. Нахождение же в чуждой культуре лишило «местнорусских» духовных корней, а, следовательно, и каких-либо духовных ориентиров. К сожалению, большинство из них находится в этом состоянии и сейчас, нравственно заметно отличаясь как от российских специалистов, так и от монголов [Трубач 2006].
  2. На сегодняшний день «местнорусские» составляют лишь небольшую часть прихода. Многие из тех, кто отпал, скорее всего, обращаются в многочисленные протестантские секты, где предоставляется обильная всяческая помощь. Но все же, по-прежнему, среди «местнорусского» населения преобладает обращение к ламам и шаманам [Трубач 2006].

Однако в советский период причины социального исключения данной группы населения были иными, основное обвинение, которое предъявлялось данной группе, заключалось в том, что они являются белоэмигрантами или их потомками – «семеновцами». «Семеновцы» - так назвали белых казаков Даурии (Забайкальского казачьего войска). После окончания гражданской войны атаман Г.М. Семенов и остатки его армии укрылись на территории государства Маньчжоу Го существовавшего под протекторатом Японии. В социалистической Монголии после гражданской войны и политических репрессий таковых почти не осталось. Однако такое наименование имело широкое хождение в среде советских специалистов, которые в своем большинстве отдавали себе отчет в условности такого наименования.

У нас их называли либо "семёновцами" - (в большинстве случаев, что не совсем верно, но сленг есть сленг), либо просто русские, русские из Монголии... Термина "местнорусские" за три года не слышал. Ну и по сему этот термин "местнорусские" большинству знаком не был, хотя по смыслу был бы понятен. С ними тоже почти не пересекались. Так, на уровне случайного знакомства, иногда у кого нибудь переходящего в дружбу. Ещё раз повторю, что у нас имело хождение выражение "семёновцы" [Местнорусские].

Собственно, сами местнорусские предпочитали называться пусть и местными но все же русскими, нежели «семеновцами», т.к. последний термин ставил их не просто в положение чужих а противопоставлял прибывшим из СССР, делал врагами. Такая политика номинации порождала многочисленные конфликты на бытовом уровне, о чем в этом исследовании речь пойдет отдельно. Однако большинство местных русских все же ассоциировало себя с Советским Союзом и стремилось доказать свою лояльность, о чем свидетельствует приведенный ниже нарратив.

Для начала хочу пояснить всем, что все "местные" русские (за исключением единиц, которые принимали гражданство Монголии) были гражданами СССР и имели общегражданские заграничные советские паспорта с отметкой о постоянном проживании в Монголии и имели разрешение на постоянное проживание со стороны Монгольских властей. Говорить о наличии среди нас "белых" "красных" не приходится. В период гражданской войны и последующие годы оные просто были изничтожены. По рассказам бабушек и дедушек, приходили в деревню "белые" согнали всех подозрительных в зимовье и сожгли (достоверный факт). Приходили в деревню "красные" всех подозрительных забрали и они исчезли в неизвесном направлении (за исключением парочки человек, которым удалось в последствии вернуться инвалидами, один вернулся с трубкой в горле, ходили слухи, что над ним проводили эксперементы).

В Монголии в городе Н... была могила с памятником и надписью «Красному командиру..», который влюбился в «местную» девчонку, женился и остался в Монголии жить, за что был лишен всех званий и наград. Жена его, пожилая бабка, была нашей соседкой.
В 1942 году многие наши отцы или деды были призваны в армию и защищали Россию. "Семеновцами" нас окрестили "с промытыми перед выездом за границу мозгами" советские специалисты (не хочу никого обидеть или оскорбить, но знаю, что так было с достоверных слов политработника), которые приезжали работать по контракту, но по причинам политкоректности называли "месными-русскими".
Монголы нас обычно изначально называли просто русские (орос), но в последствии выражение "местный орос" с подачи русских специалистов (или видя их отношение) стало звучать в отдельных случаях как оскорбление. Может еще потому, что мы на это обижались.
Мое сложившееся мнение что изначально массовое переселение происходило в период голодовки в СССР в 30-е годы, когда и четкой границы между Россией и Монголией не было. А в Монголии были свободные земли, небыло ограничений на ее использование, работай и живи. Большинство наших бабушек дедушек пробабушек были родом из приграничных поселков с Монголией (название которых до сих пор есть на карте России). После образования границы мы и оказались по разные стороны, и дальнейшее переселение которых уже проходило по пути и во времени и в след за цивилизацией: Алтан-Булаг - Сухэ-Батор - Зун-Хара - Улан-Батор - Дархан. Первый муж моей бабушки погиб в 1914 году на Первой мировой войне. Это тоже говорит о том, что до революции они проживали на территории России
[Местнорусские].

В ходе противоречивой советской политики в Монголии была сконструирована стигматизированная идентичность «местнорусские». Более того навязанная идентичность начала определять и саморефлексию себя как местных, других, отличающихся от советских русских. Сплочению данной группы способствовала коллективная травма гражданской войны и голода. Политические репрессии и социальное исключение еще более сплотили представителей этой группы населения, в основу коллективной солидарности которой легло стремление выжить. Отчетливо прослеживается мотив романтизации прошлого группы в частности в сюжете с историей красного командира.

Инокультурная среда и давление со стороны Советского государства сделало этих людей ключевыми акторами (неким культурным феноменом, константой) советского присутствия в Монголии. Лишенные права возвращения на Родину местнорусские фигурируют в большинстве нарративов советских специалистов, приезжавших в страну на короткий срок.

Те, кто там родился русским, он будет считать Монголию своей Родиной. В 16 республике Советского Союза не было слова "эмигрант". А был братский народ [Местнорусские].

Термин «местнорусские» является полностью порождением советской национальной политики в МНР. Хотя для данной группы ключевые отличия носили социальный характер. В период господства идеологии пролетарского интернационализма смешанные браки между представителями двух братских социалистических народов как минимум не порицались. Однако для местнорусского населения метисность являлась стигмой. Речь в данном случае идет не просто о бытовом расизме в отношениях между советскими и несоветскими русскими. Мы предполагаем, что в данной ситуации речь идет об отрицании норм поведения характерных для монголов так и для советских граждан. Такие «раздражители» как религиозность, общинная солидарность в противовес партийной и, наконец, несопричастность к миссии строительства социализма давали основания помещать местнорусских в пространство социального исключения.

Местных русских сложно назвать хранителями русских традиций. Скорее всего это забытые своей Родиной люди. Конечно по менталитету они напоминают шолоховских казаков. Внешне свободные люди. Не обремененные лишним воспитанием, образованием, культурой. В основном интересы ограничивались тем, как выпить стакан самогона и дать кому-нибудь в морду [Местнорусские].
Идентичность изучаемой группы формировалась в условиях ряда противопоставлений. С одной стороны, противопоставления принимающему сообществу Монголии, для которого они были отечественными русскими (нутгийнорос), т.е. не обладающими, статусом «старшего брата» и не располагающими в достаточном количестве основной конвертируемой валютой – советскими рублями. В условиях дефицитной экономики они составляли конкуренцию монголам в их же собственных магазинах. С другой стороны, они противопоставлялись советским специалистам с их чеками на инвалютные рубли, спецмагазинами (военторгами), которые фактически пользовались правом экстерриториальности в столице другого государства. При этом дети местнорусских ходили в те же детские сады и школы (т.н. «русские школы»), что и дети советских специалистов. Именно школы становились пространством для конфликтов идентичностей.

Натурализация мифа и выстраивание социальной дистанции

Миф о «белогвардейском» прошлом местнорусских Монголии был удобен «союзным властям» для легитимизации их положения апатридов. Натурализации этого мифа способствовал не только идеологический аппарат Советского государства, но и стремление самих «спецов» держаться отдельно от принимающего сообщества. Оно было обоснованно необходимостью ведения «правильного» советского образа жизни в обмен на чек (бичик). В Монголию ехали зарабатывать на мечту, ехали за возможностью приобретения дефицитного товара.

У отца была цель командирования в Монголии - приобретение "Волги-24", по окончании четырехлетнего трудового подвига, он возводил ответственные фундаменты под ТЭЦ (энергетика), там постоянно что-то строилось, он реализовал свои устремления получил долгожданный бичик, право на приобретение этого автомобиля, в то время это было круто... Но какой ценой... [Местнорусские].

Нормы поведения регулировались постоянной угрозой высылки назад в СССР. В этой ситуации специалист терял возможность получения даже уже заработанного чека. Именно эта ситуация определяла необходимость «игры по правилам» господствующей идеологии. Как свидетельствует один из информантов сайта: «За общение с семеновцами родителям могли дать 24 часа, не напрягаясь». При этом в Монголии существовали те же идеологические структуры, что и в СССР, например, комсомол, в которые местнорусских не принимали. Соответственно, работали и местные парторганизации. Все это увеличивало и без того существовавшую социальную дистанцию между «местными» и «приезжими». Тем более, что на работу в Монголию ехали со всего СССР, и по стереотипам поведения это были люди, сильно отличавшиеся от старожильческого русского населения Забайкалья и Монголии. Как свидетельствует нарратив основная масса месторусских была представлена мигрантами из именно Забайкалья.

Откуда вы что-то будете знать о нас, если, мягко говоря, сторонились нас? Мы же "семеновцы", "белогвардейцы! Мы для вас (граждан СССР, приехавших временно в МНР) были «предателями» - вы не совсем правы. В этом мире есть не только два цвета: белый и черный. Не стоит забывать, какое тогда было время. Воспитаны были на фильмах о гражданской войне. У многих, приезжавших в Монголию, предки находились по разные стороны баррикад. У моего друга детства прадед служил есаулом у Унгерна11. Уходил с его отрядами в Монголию. Затем, передумав, вернулся в Россию. Чуть не был расстрелян, отсидел. Остался жить в Забайкалье…В 1978 году он был еще крепким стариком и рассказывал немало…Гражданская война – мясорубка, и крутили её ручку все… [Местнорусские].

Однако помимо описанного едва ли не единичного случая действительно «белого» происхождения одной из семей, в Монголии существовали и другие свидетельства, «подтверждающие» антисоветскую теорию происхождения местнорусских. Примером тому было старое русское кладбище, на котором хоронили в том числе и местнорусских по причине того что оно ранее было освящено в соответствии с православным обрядом. Именно на нем были похоронены многие участники белого движения в Монголии.

Те, кто жил или ездил гулять в Улан-Батор, наверняка, видели Русское кладбище. Недалеко от Штаба Армии, Госпиталя "пересылки". Район, если мне не изменяет память, назывался "Шархан" или что-то созвучное. Кое-какие намогильные памятники имели весьма старое происхождение. Хотя в памяти как раз лучше всех помнится именно участнику Гражданской войны со стороны "белого движения". Самый большой был. Надпись гласила "Князю Бельскому, погибшему в боях с большевиками" Была почти затёрта. Но памятник всё ж оставлен [Местнорусские].

Несомненно одно, что на территории Советского Союза такие эпитафии практически не встречались. Это формировало образ страны, где еще сохранились остатки недобитых семеновцев, которые к тому же противопоставляли себя «советским». Особенно хорошо этот прослеживается на примере отношений в молодежной среде. В воспоминаниях отчетливо прослеживается мотив, связанный с конфликтом, перераставшим в физическое противостояние.

Общение с местнорусскими обычно, почему то начиналось с тычка, причем этот тычок первыми наносили не мы, приезжие. Может стоит нам задать вопрос - почему так поступали местные ребята? До сих пор мучает вопрос этот. А насчет каких то запретов: мне ничего родители такого не говорили. Про дружбу, были фразы про белогвардейцев и их детей, Для меня в те времена все, кто был не с красными, был не с нами - закон жанра казаков разбойников, а не истины. Но кто не был в наше время под давлением пропагандистской машины? Кто не был - тот и в Бога верил и правду знал, за что и платил дорогой ценой изгнаний, репрессий и т.д. [Местнорусские].

Данный нарратив является рефлексией по поводу происходившего в советский период уже спустя много лет, когда не стало Советского Союза и его системы пропаганды. Когда православие, да и религиозность вообще уже не порицалась и фактически исчезла революционная романтика. Вместе с ними исчезли многие мифы казавшиеся навсегда укоренившимися в русскоязычном сообществе того времени. Однако сохранился целый пласт воспоминаний об агрессивной среде, не принимавшей «с таким трудом вырвавшихся на работу за границей» советских специалистов. В данной ситуации мы сталкиваемся с двумя уровнями социального исключения. С одной строны, советское государство, ставило своих соотечественников в положение апатридов. С другой стороны общение местнорусскими могло всячески осложнить нахождение командированных из СССР в стране пребывания.

Конфликты и потенциал толерантности

Конфликты между местным населением и приезжими явление не новое, однако, в каждом конкретном случае оно имеет свою специфику. Разногласия были различными -как между «спецами» и монголами, так и с «местными». Столкновения между местнорусскими и «спецами» имели помимо социальных противоречий, порожденных советской пропагандой, еще и конфликты на почве бытового расизма.

Единственное качество, которым они обладали вопреки принадлежности к русским - это сплоченность. Если вдруг кто-то отделал местного один на один, то будьте уверены - завтра на разборки придет вся деревня. Семеновцы они или нет - сейчас мне трудно высказать свое мнение. Но тогда ходило твердое убеждение, что «да», бывшие семеновцы и их потомки. Рассказываю все это, потому что знал близко очень многих из них. Хранители русских традиций? - может быть. Но почему-то большинство местнорусских, с которыми приходилось сталкиваться в школе - раздолбаи. На самом деле достаточно своеобразная прослойка в Монголии. Называли их местначами, и у меня, честно говоря, уважения большинство из них не вызывали. Православную веру сохранили, русскоязычность сохранили, избы рубили, хлеб сеяли (вся мудрость от земли), самогонку гнали, жили или выживали общинами, словом сохранили быт предков. Параллельно произошел процесс смешивания кровей, сильные азиатские гены доминируют в следующих поколениях, но основа, сущность русская... [Местнорусские].

Более того автор данного текста сталкивался с бытовой классификацией местнорусских Монголии на «белых», «черных» и «шоколадных». Такая градация находит отражение и в анализируемых материалах. Еще помню ребят местнорусских, но уже по Хандагайке, и были они, именно "шоколадные" с европейскими чертами лица [Местнорусские]. Сложно сказать, что предопределило возникновение расовых классификаций. Факт противопоставления сообщества советских граждан монголам зафиксирован различными источниками [Михалев 2008]. Можно сказать, что демократическая революция 1990 года была во многом реакцией на подобное противопоставление. Об этом пишут многие историки, этнологи и антропологи [Kaplonski 2004]. Деление на «Своих» и «Чужих» преимущественно происходило между монголами и советскими специалистами. Однако это воспринималось как естественный факт, однако противостояние между ними все сильнее нарастало к концу 1980-х. Местнорусские в этой ситуации занимали промежуточное положение «своих-чужих». В силу не зависевших от них причин они были вынужденны считаться с монгольскими традициями и культурой по причине отсутствовавшего у них правы выезда.
Вспомните первые дни своего пребывания в МНР, кто не испытал шока бодрящего... и только по прошествии достаточной адаптации все стало на свои места, и мы рассмотрели своеобразность красоты монгольской природы, культуры, нравов..., но мы четко знали время возвращения в Союз, сам ждал этого момента. А местнорусские в советские времена о возвращении и думать не смели... Получается, куда крестьянину податься? На мой взгляд, отсюда и коллективная воинственность как средство защиты с целью выживания. Да, было такое, не помню, что бы местные ребята из нашего класса учились на «хорошо» или «отлично». Девчонки еще более менее, а вот парни....


Интересно, чем эти парни занимаются сегодня? В Монголии они или уехали? И что думают о тех временах, когда многие из них в школе были далеко не паиньками? Помню, что очень близко общались с местнорусской шпаной ребята из 2го микрорайона. Я жил в 5м и, честно говоря, побаивался этого места. Уж больно он был напряженным. То драки с монгольскими ребятами, то стычки с местными. В общем, кипела там жизнь [Местнорусские].

Во многом это была борьба за освоение социального пространства, за право навязывать свой формат поведения, однако именно это заставляло задумываться о стратегиях адаптации, хотя в большинстве своем специалисты предпочитали жить в ожидании репатриации. Советские власти в свою очередь предпочитали конфликты в среде своих граждан просто не замечать.
В Дахане довольно большая деревня местных русских. В каждом классе нашей школы училось по 2-3 местных. Они держали в страхе всю школу
Любой вновь прибывший из Союза пацан получал ''прописку'' в школьном туалете
Причем если пацан оказывался не робкого десятка, то тем ему было хуже
Вся свора набрасывалась на него как стая волков – ну, и результат понятен
Советское консульство не замечало этой проблемы
Да и никто не жаловался как правило А местнота этим пользовалась
[Местнорусские].
Однако коллапс 1990 года помимо того, что разрушил сложившуюся в стране систему советско-монгольских отношений, он еще и поспособствовал тому что вместе с массовым исходом советских специалистов из Монголии, местнорусские получили право безпрепядственно покинуть страну проживания. Многие из них осели в России, в странах СНГ и Восточной Европы. Лишь немногие остались в силу субъективных причин и сегодня представляют часть российской диаспоры [Михалев 2008]. Таким образом, мы можем констатировать, что исчезновение государства, поддерживавшего социальные и культурные различия между своими соотечественниками в Монголии, привело к исчезновению или, по крайней мере, к трансформации такого явления как «местнорусские». Отсутствие конфликтогенного фактора, а также стигма коллективной памяти о пережитых в начале 1990-х годов гонениях привели к сближению оставшихся в «новой Монголии»: местнорусских, специалистов и представителей федеральной власти.

Еще остались воспоминания работавших в разное время в МНР советских граждан, которые вместе с чеками и степной романтикой вывезли из страны воспоминания об отношениях с местными. «Местнота», «местначи» - термины вражды, но судя по нарративам они перестали таковыми восприниматься, хотя избавиться от предвзятости суждений рассказчикам все равно не удается.

***

Интернациональный проект братского содружества советского и монгольского народов в деле строительства социализма в основе своей был неравноправным в силу деления его основных акторов на «старшего» и «младшего» братьев. Местнорусские - это люди, не включенные советскими идеологами в официальную систему родства и, перефразируя метафору С.А. Панарина, их можно назвать «пасынками империи»12.

Местнорусские Монголии как социальное явление являются продуктом Советского государства и его политики. Этот термин официально ни разу не употреблявшийся в официальных документах прочно вошел в историю советско-монгольских отношений. Даже государственные классификации, регламентировавшие национальные отношения в Монголии не фиксировали местнорусских до 1970-х годов, в основной массе не имевших паспортов и гражданства, а, соответственно, и фиксированной национальной принадлежности. Они фигурируют лишь в воспоминаниях как группа социального и политического исключения как парии эпохи социализма.

Насколько реальны данные практики? Настолько же насколько субъективны воспоминания. Проблема социальной границы в данной ситуации состоит в ее реальности в системе меморативного воображения бывших советских граждан. При этом как свидетельствуют материалы, сами местнорусские эту грань отрицали, аппелируя к выполненному ими гражданскому долгу перед Родиной. Для них сущность противостояния заключалась в признании их права быть просто русскими без унизительной приставки местные.

Местнорусских Монголии по ряду критериев в можно отнести к числу этнических групп, сконструированных в ходе советской политики. Многие факты выступают в подтверждение этого тезиса: наличие коллективной памяти, коллективного мифа, солидарность. Однако события 1990-х годов показали насколько зыбкой была эта иллюзия. С исследовательской точки зрения они как минимум претендовали на статус т.н. «особой этнографической группы»13, но это далеко не так. Нам видится, что это просто социально дискриминируемая группа, имеющая аскриптивный статус «местной», который впоследствии стал ее самоназванием. Однако отрицать, что это «побочный продукт» советского нациестроительства в Монголии также невозможно. Невписанность ни в один из социалистических национальных проектов привела к возникновению приставки «местный» ставшей основной названии группы.

Однако сама группа претендовала быть вписанной в советский национальный проект на том основании, что ее представители как и весь русский народ участвовали в Великой Отечественной войне. Последнее является референциальным пунктом идентичности для общности советских людей. Фактически описываемая группа прошла, все этапы советской истории и мало чем отличается от других русских старожильческих групп на постсоветском пространстве.

Сегодня деление на местнорусских и специалистов сохраняется и представляет собой пережиток эпохи советского присутствия. Те немногие местнорусские которые остались в Монголии после 1990 года, сегодня представляют собой группу ветеранов т.н. «русской диаспоры»14. Сохраняются и различия экономического характера монгольские предприятия оплачивают труд местнорусских по монгольской тарифной ставке, в то время как приезжим из РФ начисления на оплату труда производится в соответствии с российским прожиточным минимумом. Однако такая дискриминация существует только на монгольских предприятиях, на российских ее нет.

До середины 1990-х годов местнорусские являлись основным русскоязычным населением Монголии. Лишь во второй половине 1990-х годов, когда в страну пришел российский бизнес, а вместе с ним и специалисты, они вновь оказались в меньшинстве. Однако сегодня в рамках проекта «Соотечественники» им оказывается материальная помощь, ими создана общественная организация (Общество российских граждан, постоянно проживающих в Монголии) которая обеспечивает их правовую защиту как граждан России.

Литература
  1. Барт Ф. (ред.) Этнические группы и социальные границы. Социальная организация культурных различий. М., 2006.
  2. Бойкова Е.В. Российские военные экспедиции в Монголии в конце XIX века // Altaika-I. М., 1997.С. 23 -33.
  3. Бочаров В.В. Политическая антропология и общественная практика // Журнал социологии и социальной антропологии. 1998. №2. Том 1. С. 131-145.
  4. Бурдуков А.В. В старой и новой Монголии. М., 1969.
  5. Вахтин Н.Б., Головко Е.В., Швайцер П. Русские старожилы в Сибири. М., 2004.
  6. Ганжуров В.Ц. Россия-Монголия (На трудном пути реформ). Улан-Удэ, 1997.
  7. Даревская Е.М. Сибирь и Монголия: очерки русско – монгольских связей в конце XIX - начале XX веков. Иркутск, 1994.
  8. Доржиев Д.Л. Крестьянские восстания и мятежи в Бурятии 1920-1930-е годы. Улан-Удэ, 1996.
  9. Единархова Н.Е. Русские в Монголии: основные этапы и формы экономической деятельности (1861 -1921 гг.). Иркутск, 2003.
  10. Клеменц Д. Об укреплении русского влияния в Монголии // Сибирские вопросы. 1909. №51-52. СПб., С. 21-30.
  11. Космарская Н.П. «Дети империи» в постсоветской Центральной Азии: адаптивные практики и ментальные сдвиги (русские в Киргизии). М., 2006.
  12. Кузьмин Ю.В., Дэмбрэл К. Русская колония в Урге (1861 -1920) в российской историографии // Диаспоры в историческом времени и пространстве. Национальная ситуация в Сибири. Иркутск, 1994.
  13. Курас Л. О переходе бурят в Монголию // Байкал. 1991. №5. С. 128-130.
  14. Кушелев Ю. Монголия и монгольский вопрос. СПб., 1912.
  15. Лиштованный Е.И. От великой империи к демократии: очерки политической истории Монголии. Иркутск, 2007.
  16. Майский И.М. Современная Монголия. Иркутск, 1921.
  17. Местнорусские, кто они? ХРАНИТЕЛИ РУССКИХ ТРАДИЦИЙ //ссылка скрыта последнее посещение 30.05.2009
  18. Михалев А.В. Советское политическое присутствие в Монголии: память о героях и риторика преемственности в российском историческом нарративе // Ab imperio. 2009. №2.
  19. Михалев А.В. «Русский квартал» Улан-Батора: коллективная память и классификационные практики // Вестник Евразии. 2008. №2 (40). С. 7-29.
  20. Оюунтунгалаг А. Монгол улсын бурядчууд. Улаанбаатар. 2004.
  21. Птицын В. Тамир: русская община на границе Монголии // Вестник Европы. Журнал истории – политики – литературы. 1894. Т.6. С. 668-684.
  22. Свечников А.П. Русские в Монголии (наблюдения и выводы). Сборник работ относительно Монголии (Халхи). С приложением работ С.Р. Степанова 1. О китайско-монгольских отношениях 2. О русской и китайской торговле в Монголии. СПб., 1912.
  23. Соколовский С.В. Образы Других в Российской науке, политике и праве. М., 2001.
  24. Старцев А.В. Русская торговля в Монголии (вторая половина XIX - начало XX в.). Барнаул, 2003.
  25. Трубач А. Троица в Урге // Вестник центра «Москва – Улаанбаатар» (приложение к газете «Монголия Сегодня»), 2005, сентябрь. № 5–6. С. 12.
  26. Шагдуров Ю.П. Православная церковь в Монголии // Цивилизационные процессы на Дальнем Востоке: Монголия и её окружение. Материалы научных круглых столов. М., 2005.
  27. Ширендыб. Б. Минуя Капитализм. Улан-Батор. 1967.
  28. Улымжиев. Д.Б. Нерушимая братская дружба советского и монгольского народов. Улан-Удэ. 1961.
  29. Kaplonski. C. Truth, History and Politics in Mongolia. The Memory of Heroes. London and New York, 2004.



Ключевые слова: религиозное возрождение, ламаизм, монгольский буддизм, трансформация

Key words: religion revival, lamaism, Mongolian buddhism, transformation


В статье автор рассматривает вопрос о специфике современной буддистской церкви Монголии. Будучи исторически связанным с тибетским буддизмом, монгольский буддизм постепенно приобретал собственные национальные (этнические) черты. На современном этапе развития монгольская сангха под влиянием внешних и внутренних факторов стремиться быть максимально автономной в отношениях с Тибетом и иными буддистскими центрами мира.


In the paper the author considers the problem of modern Mongolian Buddhist church specificity. To be historically connected with Tibetian Buddhism Mongolian one gradually had assumed own native national (ethnic) features. Nowadays Mongolian sangha under the influence of foreign and native factors strives for maximal autonomy in the relations with Tibet and other Buddhist centers all over the world.