Москва  2008 ббк 87 б 202 Балашов Л. Е. История философии (материалы)

Вид материалаДокументы

Содержание


Мера в истории человеческой мысли
Подобный материал:
1   ...   19   20   21   22   23   24   25   26   ...   46

Мера в истории человеческой мысли

Мера в ранней греческой культуре и философии


Первоначально люди рассматривали меру исключительно в русле своей практической деятельности и поведения — как средство или принцип деятельности. Многочисленные свидетельства этому мы находим в ранней античной литературе и у семи греческих мудрецов, живших в 7-6 веках до н. э.


У Гомера слово "мера" означает чаще всего единицу измерения: сажень, мера муки или длина пути, место стоянки кораблей. У Гесиода, который прославился как теоретик рационального ведения хозяйства, "мера" употребляется как социальная и практическая норма, обозначающая определенный ритм деятельности. "Меру во всем соблюдай и дела свои вовремя делай" (Гесиод. Труды и дни, 694). Необходимо соблюдать надлежащую меру во всем, чтобы добиться успеха в работе. С мыслью Гесиода перекликается следующее высказывание Феогнида: "Слишком ни в чем не спеши, ибо в деле любом человеку лучший указчик — мера". Эти высказывания носят регулятивно-нормативный характер. Наряду с этим мы находим у Гесиода и эстетическое понимание меры как "лучшего" и "приятного": "Меру в словах соблюдешь и всякому будешь приятен"(там же, 720)1.


В изречениях знаменитых "семи мудрецов" мера как принцип деятельности занимает весьма почетное место. По свидетельству Платона "сойдясь вместе, они посвятили их (краткие и достопамятные изречения — Л.Б.) как начаток мудрости Аполлону в его храме, в Дельфах, написавши то, что все прославляют: "Познай самого себя" и "Ничего сверх меры”2. Практически каждый из семи мудрецов высказался по поводу меры: Клеобул — "мера лучше всего" ("мера — наилучшее"). Солон — "ничего слишком" ("ничего лишнего, сверх меры"). Фалес — блюди меру (“пользуйся мерой”, “соблюдай меру”). Питтак — "знай меру". Биант — "приобретешь: делом — память /о себе/, надлежащей мерой — осторожность". Периандр — "в удаче будь умерен, в беде — рассудителен"1. Хилон — “Ничего слишком; все хорошо, что в меру"2.

С возникновением собственно философии мера стала осмысляться не только как средство или принцип деятельности, но и как объективное определение вещей самих по себе, как одна из основных характеристик реального мира. Начало такому пониманию меры положили Гераклит, Парменид, пифагорейцы.

Гераклит утверждал, что все в мире носит мерный характер, подчиняется мере. Об этом свидетельствует прежде всего фрагмент В 30:

"Этот космос, один и тот же для всего сущего, не создал никто ни из богов, ни из людей, но он всегда был, есть и будет вечно живым огнем, мерами загорающимся и мерами потухающим"3.

Поскольку все в мире, по Гераклиту, лишь видоизменения огня, постольку все имеет меру, является мерным.

Заслуживают внимания и такие фрагменты: "Солнце <пра-вит> <космосом> согласно естественному порядку (...) Оно не преступает положенных границ, ибо если оно <преступит> должные сроки, его разыщут Эринии, <союзницы Правды>"4. "Солнце не преступит /положенных/ мер, а не то его разыщут Эринии, союзницы Правды"5.

В этих фрагментах содержится та мысль, что мера лежит в основе порядка вещей. Нарушение меры — это нарушение порядка, — ­так считает Гераклит.

Идея меры как фундаментальной характеристики бытия и мышления своеобразно преломляется в учении Гераклита о логосе. Нужно иметь в виду, что уже в VI-V в.в. до н. э. существительное   имело в греческом языке более двадцати значений — от обыденных значений "слово", "рассказ", "повествование" до математического отношения величин6. Гераклит, безусловно, учитывал эту многозначность слова "логос". Его Логос, играя роль упорядочивающего начала и мышления и бытия, в то же время многолик, многокатегориален. Он, в сущности, содержит в себе идею категориального строя мышления и категориальной упорядоченности мира. Соответственно и мера, как одно из конститутивных начал мира, занимает достойное место в ряду значений гераклитовского Логоса, является одной из его ипостасей.

В отличие от Гераклита Парменид в своем основном учении — о всеедином бытии — исключил самую мысль о мере как характеристике бытия. И это понятно, поскольку его бытие "по истине" лишено каких-либо количественных определений. Здесь мы имеем пример своего рода доказательства от противного: если оторвать качество от количества, то исчезает феномен меры; ведь мера — то, что связывает качество и количество.

Парменид не ограничился, однако, учением о всеедином бытии. Вынужденный сообразоваться с опытом, как свидетельствует Аристотель1, он выдвинул учение "согласно мнению" — о двух первоначалах (горячем, огне и холодном, земле), которые смешиваясь в разных пропорциях образуют все многообразие чувственно воспринимаемых вещей. От Парменида сохранились конкретные свидетельства того, как он понимал смешение первоначал. Элеец по-своему знал диалектику качества, количества и меры. Он, в частности, знал, что не во всех случаях сочетание элементов дает нужное качество, а лишь при соблюдении надлежащей меры-пропорции. Как видим, в указанном учении Парменида в неявном виде содержится идея меры как характеристики вещей самих по себе.

Пифагорейцы внесли значительный вклад в развитие мерных представлений. Они не просто декларировали мерный характер всего сущего, но и попытались на основе математических исследований и физических опытов доказать взаимно однозначное соответствие определенного качества с определенным количеством. По существу, именно с них начинается осознанное применение идеи меры в науке, искусстве, практике.

Если Гераклит рассматривал меру с качественной стороны — как нечто упорядочивающее, организующее, поддерживающее порядок вещей, то пифагорейцы рассматривали ее преимущественно с количественной стороны, раскрыли для себя и человечества количественную душу меры.

В сущности все их учение о числах есть полунаивная, полумистическая теория меры.


"Раннее пифагорейство, — пишет Е.А. Рихтер, — пытается говорить о числах, как конкретных множествах, не отделяя их от материального воплощения этих множеств; и наивная или мистическая, на наш современный взгляд, теория натуральных чисел как определенных принципов вещей есть не что иное, как самая наивная теория меры: единица, двоица, триада и т.д. — характеризует не только количественную, но и качественную специфику вещей. Лишь намного позже, по существу только у Аристотеля и Евклида, натуральное число, слитое с представлением о множестве, стало пониматься как специфическое определение количества. У ранних пифагорейцев натуральное число — это мера. Их учение о космосе как числе... есть не что иное как попытка применения закона меры, правда, в самой простейшей форме ­качественного различия конечных множеств, определяемых натуральными числами"2.


Для развития мерных представлений (и, соответственно, генезиса категории меры) учение пифагорейцев имело то существенное значение, что они выдвинули принцип взаимосвязи качества и количества, который можно сформулировать примерно так: всякому качеству (вещи или явлению) соответствует свое количество (число). Этот принцип настойчиво проводился ими во всех рассуждениях. Правда, он мало подкреплялся логическими доводами и эмпирическими подтверждениями. Недостаток тех и других пифагорейцы восполняли наивно-мистическими представлениями. Наиболее характерна в этом отношении их мистика чисел.

Сильная и в то же время слабая сторона учения пифагорейцев обнаруживается и в другом принципе, развивающем и дополняющем указанный принцип. В основном положении их учения (число есть сущность всех вещей) содержится мысль о зависимости качества от количества. Пифагорейцы угадали реальное отношение качества к количеству. В этом — сильная сторона их учения. Каждому качеству не просто соответствует свое количество, но оно зависит и определяется количеством. Вся экспериментирующая и наблюдающая наука опирается на это положение, исходит из него. Не случаен тот факт, что именно эксперимент с музыкальными струнами (один из первых в истории науки) привел к открытию, которое укрепляло веру Пифагора во всемогущество чисел, подтверждало принцип зависимости качества от количества.


"Пифагор (и его школа), — отмечает Ф.Х. Кессиди, — открыв числовые (количественные) соотношения, лежащие в основе музыкальных тонов и гармонии, распространил эти отношения на все вещи и явления, а также на мир в целом”1.


Гегель, разбирая аргументы пифагорейцев, должен был признать, что открытые Пифагором музыкальные соотношения свидетельствовали в пользу его учения:


"Другое применение или демонстрирование числовых определений, как существенных в вещах, представляли собою музыкальные соотношения (...) Здесь различия оказываются разными числовыми соотношениями (...) Отношение тонов друг к другу покоится на количественных различиях, из которых одни могут образовать гармонию, а другие — дисгармонию. Пифагор был первым, усмотревшим, что музыкальные соотношения, воспринимаемые слухом различия, могут быть определены математически... Субъективное, простое чувство, испытываемое нами, когда мы что либо слышим, было Пифагором истребовано для рассудка, и он завоевал для последнего это чувство посредством твердых определений, ибо ему приписывается открытие основных гармонических тонов, покоящихся на простейших числовых отношениях. Ямвлих рассказывает, что Пифагор проходил однажды мимо кузницы и обратил внимание на удары, в результате которых получилось особенное созвучие; он затем сравнил между собою вес молотов, от ударов которых получилось особое созвучие, и соответственно этому математически определил соотношения тонов; наконец, он применил выводы этого вычисления в опыте над струнами"2.


Слабость позиции пифагорейцев в указанном вопросе состоит в том, что их положение о зависимости качества от количества находится в основном на уровне догадки, окутано туманом наивно-мистических представлений. Кроме того, данное положение носит односторонний характер. Пифагорейцы делали упор лишь на зависимость качества от количества, в то время как реальное соотношение этих категорий таково, что между ними имеет место взаимозависимость, взаимообусловленность.

Подытоживая сказанное о пифагорейцах, отмечу, что еще в древности хорошо понимали значение того, что они сделали. Платон писал: "предшественники наши, открывшие эти (музыкальные — Л.Б.) системы, завещали нам, своим потомкам, называть их гармониями и прилагать имена ритма и меры к другим подобным состояниям, присущим движениям тела, если измерять их числами; они повелели нам, далее, рассматривать таким же образом всякое вообще единство и множество"1.

Знаменитый тезис Протагора — "Человек есть мера всех вещей, существующих, что они существуют, несуществующих же, что они не существуют"2— при всей своей спорности, а может быть благодаря ей, сыграл огромную роль в дальнейшем осмыслении меры. Наверное, сам Протагор не подозревал, какое богатство идей содержит его тезис. Для нас важно то, что протагоров тезис повышает статус меры — она становится одним центральных понятий философии, объектом пристального внимания философов и вообще мыслящих людей.

Следующая важная веха в формировании меры как понятия и категории — учения Платона и Аристотеля.