Крячко г. Суррогат мечты повесть часть первая
| Вид материала | Документы |
СодержаниеТанк тоже помнил много что… Его броня, приборы, кресла, рукоятки механизмов, траки гусениц. |
- В в. Список произведений: И. С. Тургенев повесть «Первая любовь» Л. Н. Толстой повесть, 189.91kb.
- Анализ повести И. С. Тургенева «Первая любовь» Повесть И. С. Тургенева «Первая любовь», 12.63kb.
- Романтики повесть Часть первая в ночном море, 1471.04kb.
- I. расц b e t механистическоговоззрени я великая повесть о тайнах природы. Первая руководящая, 786.23kb.
- Е. А. Крячко было проведено открытое занятие по дисциплине «Управление качеством»., 7.72kb.
- Леди Макбет Мценского уезда Н. А. Некрасов поэма, 18.14kb.
- Леди Макбет Мценского уезда Н. А. Некрасов поэма, 17.94kb.
- Содержание вступление часть первая дзэн и Япония глава первая дзэнский опыт и духовная, 12957.71kb.
- Повесть о Петре и Февронии Муромских. Часть, 670.76kb.
- Налоговые правонарушения, 887.95kb.
Ржавый танк замер на краю оврага, задрав кверху орудие, словно грозя немым и затянутым тучами небесам. В распахнутые настежь люки постоянно сочилась дождевая вода и туманная морось. Танк стоял здесь давно, еще со времен Первого Взрыва. Зимой его заметал снег, превращая мощную когда-то боевую машину в бесформенный сугроб. Весной снег таял, нависал на броне сосульками, стекал капелью, открывая постепенно ветшающее железо, кое-где покрытое струпьями облазящей камуфляжной краски.
Танк тоже помнил много что… Его броня, приборы, кресла, рукоятки механизмов, траки гусениц.
Железнодорожный эшелон, теплые весенние дни, когда его везли, только что построенного, отлаженного, с еще необкатанным мотором, с несорванной землей черной краской на гусеницах, с сочащимися солидолом узлами и сочленениями. Остро пахло солярой, смазкой, кожей, краской, деревом, жирной гарью выхлопа. Запах нормально функционирующего механического организма. Внутри на приборной доске солдат, молодой механик – водитель острием гвоздя выцарапал «Света».
Это имя танк впитал, принял в себя. Участки металла, по которым пролегли царапины, давно уже выржавели глубоко, и сдери сейчас всю эмаль с панели, имя окажется вчеканенным, втравленным в металл. Имя безвестной девушки, которая неизвестно дождалась ли своего парня с той незабываемой страшной командировки.
Танк помнил ту страшную весеннюю ночь, когда эшелон прибыл на станцию, его разбудили и он, гневно рыча на наглых людей могучим мотором, подгребал гусеницами бетонный пандус, а потом щебень и пыльный гравий дороги. Танковую колонну гнали тогда к Припяти. Город был поражен невыносимым ужасом, люди бежали прочь от невидимой смерти, переполненные беженцами автобусы обгоняли друг друга, спешили по встречной полосе трассы. Танк, покачивая орудием, прощался с этими «Икарусами», увозящими людей оттуда, куда танк нес свой экипаж. Тогда не хватало тягачей и строительной техники, и танки использовались, мягко говоря, не по назначению.
Что-то невидимое жгло броню, как лучи солнца, хотя само светило не могло столь ощутимо припекать броневую машину. Танк не знал еще, что это радиация напитывает его металл, чтобы остаться там на долгие годы. Механик – водитель, тот самый, написавший имя своей подруги на приборной доске, день за днем гонял свою машину туда, к страшным развалинам четвертого энергоблока. Танк видел и запоминал все. Суету людей, безликих в резиновых масках противогазов с матерчатыми хоботами шлангов и костюмах химзащиты. Клубы пыли, такой же жгучей, как и невидимые, жгущие его лучи. Куски бетона, которые он, танк, ворочал вперед и назад широким, как плита, приваренным спереди за крепления отвалом бульдозера.
Однажды заглохла пожарная машина, и танк волок этот несчастный, парализованный, умоляюще смотрящий на него стеклами фар ярко-красный ЗИЛ добрый десяток километров до ремонтной станции, безжалостно заплевывая своего подопечного клубами перегоревшей солярки. Механик – водитель тогда проклял все на свете, громко матерился через противогаз, а потом вовсе содрал его и зажал зубами папиросу, яростно пыхтя чадящей «беломориной» в открытый смотровой люк.
Потом, неделю спустя молодому механику стало плохо, так плохо, что прямо посреди смены он вдруг сорвал противогаз, и его стало рвать желчью прямо на приборную доску и рычаги. Парня на руках вытащили из люка и унесли на носилках куда-то в большие палатки с нашитым на брезент красным крестом. Потом те, кто вечерами обмывали броню из мощных брандспойтов, говорили непонятные для танка слова: радиация, предельная доза, лейкемия, кома, реанимация, щитовидная железа… Танку было страшно, настолько страшно, что иной раз механизмы грозили отказать, но, сработанные на совесть, все же продолжали работать только из-за беззаветной преданности сотворившим его людям.
А потом все вдруг кончилось. Пришли люди, похожие на механиков, но не для того, чтобы обласкать танк уверенными и аккуратными прикосновениями сильных мозолистых рук, лечить и регулировать его. Другие, такие же умелые, но уже относящиеся к машине как к безнадежному инвалиду, которому уже не стесняются напрямую сообщать о скором конце и соответственно обращающиеся. С танка сняли большую часть приборов и механизмов, оставив только те, которые необходимы сугубо для движения, один из людей сел за рычаги, и танк попылил назад, по той самой дороге, которой попал сюда.
Его пригнали к палаточному поселку ликвидаторов. По броне долго лазали люди со странными приборами в руках, заглядывали в люк, под днище. Качали головами, что-то записывали в блокноты. И танк вдруг понял, что обречен. Для него свершилось самое страшное, о чем он даже не хотел думать. Его просто отогнали подальше, к заросшему бурьяном оврагу, и… бросили там. Кто-то жестокий напоследок засунул в дуло пушки брикет взрывчатки. Танк рвануло невыносимой болью, когда покалеченное орудие исторгло из дула клуб дыма. Бронемашина молча стояла, глядя в спины уходящим к автомобилю людям, и молча плакала солидольными слезами. Армейский УАЗ понимающе смотрел на старшего могучего собрата, уже брошенного здесь навеки, понимая, что в недалеком будущем его самого ждет примерно такая же судьба.
Потом прошли годы. Иногда танк навещали люди. Они приходили с молотками, ломами, гаечными ключами, свинчивали, сбивали, срывали, даже срезали миниатюрными автогеновыми аппаратами все, что только можно утащить, потом кряхтя от напряжения, заталкивали наворованное в кузова автомашин и уезжали. Еще сами не ведая, что странная энергия, напитавшая металл танка, до сих пор жгущая его изнутри, теперь испепеляет и их организмы. А машины, привозившие мародеров, каждый раз молча извинялись перед танком неведомо за что. Быть может, за то, что сами еще живые, могут ездить и быть счастливы этим.
Второй Взрыв только на время вырвал танк из мертвого ржавого сна, в который он погрузился. Неведомо от какой энергии вдруг вспыхнула невыносимо ярким светом, но тут же погасла мощная фара-прожектор. Это танк будто бы подал последний призыв о помощи. Но никто, понятное дело, на него не откликнулся. Он стоял теперь, всеми позабытый, брошенный, искалеченный и разграбленный. И только на приборной доске до сих пор можно было прочесть подернувшееся глубокой ржавчиной имя где-то живущей, наверняка счастливой и уже построившей судьбу женщины…
Человек остановился на краю большого оврага, рядом со старым, ржавым танком. Не спеша откинул с головы капюшон плаща, внимательно пригляделся. На дне гигантской промоины что-то светилось тусклым сиянием, изредка подрагивало и испускало еле заметные волны малинового света. Воздух вокруг дрожал, иногда вдруг раздавались слабые вспышки разрядов электрического тока и воздухе ощутимо начинало пахнуть озоном. А рядом с непонятным явлением висел в воздухе на высоте буквально метра от земли странный предмет величиной с кулак взрослого мужчины.
Предмет был темно-коричневый, как будто слоистый на вид, и неопределенной формы, однако то, что он висел над землей, уже указывало на его явно аномальные свойства. Закон гравитации пока никто не отменял, но к предмету это явно не имело отношения. Во всяком случае, человек, стоящий на краю оврага не слышал о левитации неодушевленных вещей.
Минуты шли, но ничего вокруг не менялось. Все так же дул сырой ветер, все так же ползли по небу серые облака, мокро и тревожно шелестела трава. Человек пошарил в кармане плаща и достал горсть гаек с привязанными к каждой из них длинными белыми матерчатыми ленточками. Выбрал одну, зачем-то взвесил на ладони, как бы прикидывая ее вес и расстояние до цели.
Тщательно прицелился и метнул. Гайка свистнула в воздухе, по касательной траектории чуть дернулась в сторону – видимо, ее сбил с толку затаившийся рядом не очень мощный гравиконцентрат – и на излете стукнула предмет. Гайка была в десятки раз меньше предмета, но тот легко, будто весил меньше такого же по размеру куска пенопласта, отлетел в сторону. Ловушка, которая и породила странный предмет, отреагировала на мелькнувший рядом металл треском электрических разрядов, маленькими молниями и слабым запахом озона. Негромко зашипела, загудела.
Человек инстинктивно шарахнулся назад. В горле пересохло, хотя на лбу выступили капли пота, пришлось судорожно сглотнуть и кашлем прочистить глотку. Но вроде все было в порядке. И человек, не сводя глаз с отлетевшего довольно далеко от ловушки предмета, пошел вперед, огибая промоину по краю, поминутно оскальзываясь на осыпающихся под ногами краях. Свалиться вниз, прямиком в ловушку, он вовсе не хотел. Знал, что бывает потом. Яркая вспышка нереального, мертвенно бледного света, мощные разряды молнии, прошивающие потревожившее ловушку тело, короткий, но страшный треск, заглушающий предсмертный полукрик-полувизг, а потом клубы черного, жирного, тяжелого дыма… А на месте тела несчастного живого существа оставалась гора пепла с торчащими из нее костями и уродливо оплавившимися металлическими предметами. Если же на месте человека была собака или еще какая животина, то могла сгореть и без остатка, даже пепел взлетал облачком и равномерно оседал на траве вокруг ловушки-убийцы.
…Предмет висел в воздухе в полуметре от сухой, колючей травы. Человек опустился рядом на корточки, вынул из рюкзака пластмассовый толстостенный контейнер, открыл его и аккуратно подвел под предмет, приподнял, чтобы находка оказалась внутри, и закрыл плоскую крышку на защелках, на которой до сих пор читалась надпись «Гвозди». Подобными контейнерами местный народ из ходоков пользовался часто – собирали по авто- и мехмастерским наследие совдеповщины, когда гвозди и шурупы аккуратно упаковывались в тару, которую можно было еще использовать по самым разным назначениям.
Контейнер с помещенной внутрь находкой нисколько не потяжелел, хотя, если его легонько встряхнуть, можно было слышать, как предмет тихо колотится внутри о стенки. Человек упрятал контейнер в рюкзак, затянул веревочки и набросил лямки на плечи.
Где-то далеко, за холмами со щеткой уродливого леса кто-то утробно взревел, потом рев перешел в протяжный вой. Человек моментально упал на одно колено и вскинул ружье, поводя стволами из стороны в сторону. Он знал – лучше посидеть так вот минут двадцать и поприслушиваться, чем встретиться нос к носу с обладателем такого зычного голоса. А проверять, кто это там разорался, ходоку совсем не хотелось. Он знал – Зона полна самыми разными, большими и мелкими, умными и тупыми существами, которых объединяло одно: агрессия и хищная натура, всегда однозначно враждебная человеку, которого твари воспринимали только как потенциальный обед. И если сам человек хотел выжить в этом совершенно чуждом и враждебном для него мире, то должен был принимать его правила и привыкнуть к однозначному отметанию своего статуса «царя природы».
Минуты шли за минутами, но рев не повторялся и из-за холма никто не показывался, как ходок ни напрягал зрение. А еще он очень хотел верить, что создания Зоны не умели становиться невидимыми. Ну, или, по крайней мере, пока еще не научились бывать таковыми. Хотя что сами ходоки знали о тварях, населяющих эту землю? Ничего. Человек вспомнил хотя бы тех, которых видел воочию и о которых слышал. Плоти, псы-нежити, зачастую довольно агрессивные вороны… Еще люди, потерявшие разум. Зомби, если брать аналогию со старыми зарубежными фантастическими фильмами. И все? Нет, не все… Кто еще бродит там, за горизонтом? Там, где за болотами, лесами, пустошами, за руинами Лиманска и мертвой страшной Припяти находился сердце зла, ЧАЭС? Несмотря на то, что было тепло, человек зябко передернул плечами. Никто и никогда не был там. Даже и не на самой Станции, а только в Припяти. Может, кто-то и собирался туда, уходил, как герой, как сумасшедший, вооружившись до зубов или полагаясь на Благословенье Божье, уходил, провожаемый восхищенными и насмешливо-саркастичными взглядами. И не возвращался назад. Да только вот о таких самоубийцах ходок пока что-то не слыхал. Зона была сплошным белым, а вернее, черным пятном, и никто не знал, что творится там, дальше, за буквально двух-трехкилометровой полосой окраины. Не говоря уже о центре. Земля мертвых городов, пугающих тайн и мрачных загадок искалеченной, осатаневшей и взбесившейся природы.
-Принимайте пополнение, - улыбаясь, сказал Савкин, показывая рукой на троих стоящих рядом с ним молодых людей, двух парней и одну девушку. – Думаю, из этих господ выйдет толк. Энтузиазм так и хлещет через край.
Сахаров, чуть нагнув вперед голову, как бы слегка набычась, а на самом деле борясь с постоянно подводившим его зрением, оглядывал «пополнение». Академик, как всегда, был молчалив и суховат в суждениях, тщательно взвешивал все свои слова и мысли. Круглов же, более открытый и добродушный по натуре, приветливо улыбнулся.
-Рад познакомиться. Юрий Павлович Круглов, доктор биологических наук.
-Эдуард, Игорь – представились парни.
-Света, - пискнула девушка и, словно чего-то устыдившись, отшагнула назад.
-Откуда вы к нам? – поинтересовался Сахаров.
-Московский биологический университет, - отрекомендовался за всех Эдуард. – Мы выпускники, имеем дипломы с отличием. Направлены к вам для помощи в исследованиях.
Круглов внимательно рассматривал паренька. Высокий, широкоплечий, высокий лоб с залысинами, весьма ранними для двадцати трех лет, нос чуть великоват, с горбинкой, острый подбородок, немного смешно выглядела длинная, с выпирающим кадыком шея. Темные волосы подстрижены коротко, взгляд прямой и немного настороженный. Как же не похож Эдик на полноватого Игоря и постоянно краснеющей и бледнеющей Светы!
-Присаживайтесь, ребята, - Сахаров указал рукой на легкие складные стулья, стоящие у стен бункера. – Давайте сразу, так сказать, на берегу, определимся, кто чем желает заниматься. Просто я уверен, что насильно мил не будешь, и потому не собираюсь привлекать вас к заведомо неинтересной работе. Итак, слушаю.
-Мне бы лично хотелось заниматься ботаникой, - неожиданно первой подала голос Света. – Конкретно - влиянием радиоактивного облучения на флору Зоны. У меня даже диплом на эту тему. Вот бы и хотелось найти ему применение здесь…
-Отлично, - похвалил Круглов. – Вот и определились. А мужчины что молчат?
Игорь явно хотел отмолчаться, и потому Эдуард взял инициативу в свои руки.
-Я хочу работать в полевых условиях, - сказал он. – Непосредственно в рейдах на территорию Аномальной Зоны.
Сахаров удивленно приподнял бровь.
-Однако, однако… Не ожидал такой прыти. А вам известно, какую опасность для людей представляет Зона? И что неспроста все наши экспедиции укомплектовываются отделениями спецназа, а иногда и боевыми вертолетами?
-Известно, - кивнул Эдуард головой. – Но я не хотел бы работать в кабинете, анализируя и исследуя то, что мне принесли и добыли с риском для жизни другие люди. Я хочу быть настоящим ученым, - чуть усмехнулся он. – А не белоручкой.
Сахаров поправил очки. Круглов почесал затылок.
-Что ж, похвально, - молвил он. – Мало кто так открыто изъявлял желание заниматься откровенно опасным и тяжелым трудом. Очень рад вашему стремлению. Думаю, мы подберем вам работу по интересам. Но… Вы хотя бы хоть раз в жизни держали в руках боевое оружие? Умеете стрелять? В любом случае, вам всем троим придется пройти курсы стрелковой подготовки, пользования защитным костюмом, приобрести навыки выживания. И уж поверьте мне, лишними они не будут. Вам покажут учебные фильмы и отрывки видеозаписей, которые нам удалось приобрести или сделать, для того, чтобы вы имели максимально полное представление о месте, куда попали. Мы не имеем права отпускать вас за охраняемый периметр без подготовки. Ибо для вас это означает почти стопроцентную гибель. Отнеситесь, будьте так добры, к моим словам максимально серьезно.
Трое молодых ученых уже без тени улыбки слушали Юрия, а в голове каждого бродили свои мысли. Но только один Эдуард смотрел прямо в глаза Круглову, как бы говоря всем своим видом: «Я пришел туда, куда и стремился. И теперь твердо знаю, чего хочу».
Если бы Круглов задался целью расспросить недавнего студента, а ныне выпускника-отличника знаменитого университета, то Эдуард мог бы рассказать много интересного о себе и о том, что именно привело его сюда, в лагерь ученых на краю Аномальной Зоны. Как его персональная судьба связана с этими землями. Как он сам, письменным ходатайством в Академию Наук попросился сюда и привел вполне веские доводы, чтобы эту просьбу удовлетворили. Но Юрию, понятное дело, не особенно хотелось копаться в личных делах молодого парня.
Может, и к лучшему.
Сырой ветер рванул край капюшона. Он холодом неприятно мазнул бы и по лицу, но ходок пять минут назад напялил противогаз. Дозиметр начал настойчиво пощелкивать, давая понять о повышенном фоне. Достаточно эффективные медицинские препараты существовали только в военных и медицинских разработках, стоили баснословно дорого и не продавались свободно. Ходоки традиционно лечились водкой. У каждого на поясе или в рюкзаке непременно имелась армейская фляжка с «огненной водой», коей и восстанавливали статус-кво своего организма.
Под сапогами тревожно шелестела полынь. Она здесь оказалась почему-то очень густой, но невысокой, буквально по колено, и вся поголовно сухой, как после зимы из-под снега. Будылья трепетали от шагов и стряхивали на кирзачи и штаны ходока горсти черной пыли. Мертворожденная жизнь… Ходок когда-то краем уха слышал, что слово Чернобыль происходит именно от слова «чернобыльник», сиречь полынь. Наверное, потому-то ее так много тут, буквально целые поля. Если бы не противогаз на лице, в ноздри бы забивался терпкий, пряный запах этого растения.
Человек стоял на высоком холме, а внизу лежала деревня. Она, конечно, была давным-давно заброшенной, люди ушли отсюда еще после восемьдесят шестого. Наверное, пара дворов здесь были жилыми еще до Второго Взрыва… Неизвестно, во что превратились эти обитатели после него. Но ходоку очень хотелось надеяться, что они либо умерли, либо их и не имелось вовсе. Человек внимательно рассматривал деревню. Теперь он вовсе не торопился.
Прямо под холмом навеки замер древний автобус марки «ПАЗ», от которого теперь остался лишь проеденный насквозь ржавчиной корпус и вросшие в землю давно сдутые скаты колес. Ходоку почему то всегда было очень жаль такие вот брошенные на произвол судьбы автомобили Зоны, рассыпающиеся от коррозии, с выбитыми окнами, распахнутыми дверями, перекошенные, с проткнутыми или просто спущенными шинами, мертвые, страшные и несчастные. Как бы всем своим видом говорящие людям: «что же вы, разумные, всесильные наши создатели? Сначала строили нас на хитроумных конвейерах, гордились нами, сдували пылинки, кормили бензином и маслом, катали в нас ваших детей и подруг, ремонтировали и укрывали от непогоды в гаражах, а теперь просто так бросили и забыли, сбежали от созданного вами же кошмара, напитавшего наши тела невидимой смертоносной отравой. Вы бросили нас, как не бросаете никогда своих сородичей, пусть даже безнадежно больных, заживо гниющих от проказы и сифилиса, сходящих с ума от рака или СПИДа. Вы построили нас ради удовлетворения своих нужд или откровенных капризов. Сделали рабами. И теперь предали»
Ходок избегал встречаться глазами с «взглядом» мутных фар брошенных автомобилей, видя в них горький, молчаливый, никогда и никому не высказанный упрек. Могильным холодом и сухим запахом ржавчины веяло от этих скелетов самоуверенного людского превосходства. В Зоне их было много. Очень много. Целые кладбища брошенной, зараженной, облученной, безнадежно изгаженной, сломанной и разворованной предками ходоков на цветные металлы техники. Гражданские легковушки, мотоциклы, автобусы, трактора, сельхозтехника, пожарные автомобили, вертолеты, БТРы и даже танки. Всех их объединяло одно – посмертная обида на предавших и бросивших их людей.
Особенно много ее осталось здесь после Первого Взрыва. Люди в панике бежали из этих мест, их вывозили целыми семьями, не давая взять с собой почти ничего, имущество оставалось в домах и квартирах. Машины зачастую тоже просто бросались в гаражах или на стоянках. Когда речь идет о спасении собственной жизни, о железе как-то не думается. Человек на холме сейчас почти физически ощутил тот стайный, панический страх, гнавший людей прочь от зараженных мест.
Военная и пожарная техника осталась от ликвидаторов последствий аварии. Тяжелые бульдозеры, самосвалы, бензовозы, подъемные автокраны, экскаваторы, тягачи… Все это честно исполнило свою миссию, перевернув и сдвинул килотонны земли и песка, цемента и стали, щебня и гравия, чтобы почти потушить пожар развороченной атомной печи и потом воздвигнуть над ней исполинский Саркофаг. Потом же, разумеется, дезактивацией техники никто заниматься не стал. Ее просто согнали на большие пустоши, могильники, поставили ровными шеренгами и так и бросили на произвол дождей, ветра, мародеров и времени.
Ходок часто слышал от стариков, ветеранов этих мест, как группы отчаянных искателей наживы прорывались через кордоны и блокпосты военных, проникали на такие кладбища автотехники и ночами напролет свинчивали, выламывали и срезали с брошенных машин все, что только могло пригодиться себе в личное хозяйство, для продажи или в пункт приема цветмета. Повышенный радиационный фон, как правило, никого не останавливал. А потом у людей как-то незаметно, сами собой развивались рак, лейкемия, лучевая болезнь, рождались дети-мутанты или вообще не могло родиться уже ничего. Смерть рвалась в виде незаметных глазу, обонянию и осязанию лучей из любого куска металла, стекла, дерева и камня. И не было этому ни конца, ни края.
После Второго Взрыва сюда уже не заглядывал никто. Зона сама закрыла кладбища чередой практически непроходимых ловушек или «горячих пятен» радиации. Ходоки не отваживались забираться туда, по старой памяти стремясь разжиться куском дюраля или алюминия. Стоит ли оно смертельного риска собственной жизнью?
Но это уже решал для себя каждый сам. Как, например, человек на холме.
Над проклятой землей дул сырой, холодный, порывистый ветер. Ходок втянул ноздрями через фильтры противогаза тревожного воздуха, еще раз напоследок оглядел окрестности и решительно пошел вниз.
Постоянно, там и сям ему попадались проплешины в траве, оставшиеся на месте исчезнувших ловушек. Зона сама ставила их сугубо по своему усмотрению, сама же и уничтожала их, точнее, переносила с места на место, как капканы в подвале, где живут мыши и крысы. Ходок шел осторожно и очень внимательно, глядя под ноги и через каждые шагов двадцать кидая гайку с привязанной к ней матерчатой ленточкой, потом разыскивал ее и швырял снова.
Пока это был единственный более или менее действенный способ распознавать ловушки. Причем изобрели то его даже не сами ходоки, а почерпнули сведения в одном советском фантастическом романе, где описывались примерно сходные условия. Этот метод успешно сработал и здесь. Причем спас жизнь далеко не одному десятку отчаянных людей. Причем в ход шли именно гайки. Они, как на заказ, были увесистыми, снабженными отверстием для ленточки (с ней гайку легче заметить в траве и наблюдать за ее полетом), а также металлическими, так как многие ловушки реагировали на металл гораздо лучше, чем на камешки или, скажем, сосновые или еловые шишки. Это все было проверено и доказано опытным экспериментальным путем.
Некоторые ловушки были заметны прямо так, невооруженным взглядом. «Разрядники» искрили и шипели тысячами мелких, жалящих молний, тем более возле них резко пахло озоном, и все пропитывалось статическим электричеством буквально до намагничивания. «Лифты», или «прыгуны» выдавали себя постоянным дрожанием воздуха, как будто он постоянно шел волнами и даже был плотнее и как то слоистее, что ли. «Плеши» напоминали пятна на земле, где почва была продавлена по периметру ловушки на добрый десяток сантиметров, даже бетонные плиты крошились буквально в песок, и все это напоминало гигантский бесформенный след неведомого зверя. Там, внутри, сила земного притяжения увеличивалась в тысячи раз, и даже гаечка, пущенная в «плешку» не пролетала дальше десятка сантиметров за границу и моментально, как пуля, уходила в почву. Те же вороны, попав в зону действия ловушки, превращались в настоящие тени, размазанные по спрессованной, растрескавшейся земле.
Другие же ловушки были далеко не такими «честными», а наоборот, словно подстерегающие жертву, заинтересованные в приносимой смерти. Те же «горячие пятна», зоны многократно повышенного уровня радиации, где счетчик Гейгера захлебывался истеричным треском или вовсе выходил из строя, так как не мог зафиксировать тысячи рентген радиационного фона. Человек, случайно перешагнувший границы «пятна» моментально набирал такое количество «рентген», что смерть наступала буквально через пару часов. Несчастного трясло, заживо облазила кожа, волосы, он исходил кровавым поносом, рвотой, из носа струилась слизь, шея распухала до диаметра хорошего бревна. В принципе, в особо мощных «пятнах» можно было так и остаться навеки, радиация убивала за считанные минуты. Удивительно, что за пределами ловушки фон не превышал обычно немного повышенного, в целом нормального для крупного города. Почему было именно так – не знал никто.
Были, конечно, еще много видов ловушек, но они таились где-то в глубине Зоны, куда еще не ступала нога человека. И не было повода полагать, что они были «добрее» тех, что уже изучили ходоки. Например, однажды «несун» Костик Шумов притащил россыпь странных кристаллов цвета густой мочи, просто положив в карман штормовки. И, эксперимента ради, решил насыпать на бумажку и поджечь ее, дескать, глянуть, что выйдет в итоге. А вышло печально. Кристаллы вдруг громко зашипели, зачадили, застреляли искрами и превратились в капли ярко-желтого желе, которые моментально проедали, как сверхмощная кислота, все, что было вокруг. Включая и руку самого Костика, в которой он держал бумажку. Руку ходок потерял, кисть ему пришлось отрезать в больнице, но хоть жив остался, правда, убрался восвояси. Но не всем, далеко не всем так везло.
Зона не прощала дурных опытов над собой.
Один из случаев произошел буквально на глазах идущего к заброшенной деревне ходока. Два молодых балбеса, Упсель и Пупсель, как их и запомнили остальные свидетели эксперимента, притащили откуда-то ком легкой рыжей ваты, только почему то остро пахнущей ментолом. Пробовали поджигать – не горит. И в воде не тонет. На стрельбу по ней из пистолета реакции не дала. И неизвестно, чем бы кончилось дело – скорее всего, выкинули бы на мусорку к едрене фене – но кто то из приятелей умудрился перевернуть на вату бутылку пива. Неизвестно, что именно добавляли в напиток местные умельцы по розливу и производству, но вата отреагировала на пиво (а может, на содержащийся в нем спирт) неожиданно. Она страшно зашипела, раздулась, и вдруг выстрелила во все стороны пучками острейших и тонких, как иглы, затвердевших клочьев. «Стекловата» буквально за секунду умудрилась погубить всех, кто был в подвале, ни много, ни мало как пять человек, в том числе и первооткрывателей-балбесов. Остальные ходоки, сунувшись в подвал, нашли чудовищно изрешеченные и буквально изодранные в клочья человеческие тела. Клочья «ваты» пронзили даже бетон стен и толстые лиственничные доски стола…
Ходок, вспомнив про это, невольно подавил приступ легкой тошноты. Он был один из тех, кто помогал потом доставать из заброшенного подвала эти трупы, буквально разваливающиеся в руках, сгребать в ведро и полиэтиленовые пакеты раскромсанные внутренности и отмывать кровь с пола и стен. После этого охота проводить эксперименты с порождениями Зоны отпала у всех начисто.
Правда, по слухам, которые ходок краем уха слышал от других деятелей, нашелся какой-то гений по кличке Химик, который вроде как понял суть странных предметов, порождаемых ловушками, и научился ими пользоваться, в том числе каким-то образом активировать их, вызывая рождение самих ловушек, практически ставить по своему усмотрению «мины». Ходоки побаивались Химика, но никто даже не знал, где он есть и кто он такой. Не иначе как гениальный ученый, дорвавшийся до самого обширного поля экспериментов в истории человечества…
…Деревня встретила ходока мертвой тишиной. Разве что ветер негромко шелестел в плешивых кронах деревьев и сухих кустах, волновал жухлую полынь. Страшно было здесь от царившего запустения, среди призраков домов и скелетов умирающей цивилизации. Человек медленно вышел на центральную улицу и встал рядом с покосившимся столбом линии электропередач. «Никогда не стой на открытом месте больше пары секунд. Ты идеальная мишень и объект для наблюдения» - основное правило разведчика и диверсанта.
Многие дома покосились, просели, крыши сгорбились, с них свисали клочья рубероида или расколотые шиферные листы, окна зияли оскалами выбитых стекол, болтающиеся на одном шарнире ставни напоминали куски плоти на полусгнившем лице мертвеца. От заборов, некогда нарядных и выкрашенных масляной краской, теперь остались гнилые дрынья штакетника, покосившиеся или вовсе упавшие. Двери почти всех домов были заперты. Видимо, хозяева когда-то убегали в спешке, но еще рассчитывали вернуться, и потому закрыли свои жилища. Не зная, что покидают их навек. А мародеры обходили эти места стороной. Стекла же повышибало Вторым Взрывом и периодически творящимися страшными Выбросами.
Со столбов, стоящих вдоль улицы деревни, свисали оборванные провода. А вот сами провода заросли чем-то неведомым, очень напоминающим мочало, только грязно-ржаво-рыжего цвета. Длинные бороды этой гадости свисали буквально до земли, и пряди, как казалось человеку, периодически шевелились сами собой, без воздействия ветра. Ходок задумался, вспоминая, видел ли он где-то что-то подобное. Выходило, что нет. Что же ждать от этого «мочала»?
За крышами домов поднимались несколько силуэтов двухэтажных бараков. Наверное, там находился центр некогда населенного пункта. Человек вышагнул из-за столба и зашагал по улице, вскинув ружье. Патроны в стволе он заблаговременно заменил зарядам с картечью, причем каждая свинцовая горошина была когда то надсечена зубилом, сквозь разрез пропущена стальная проволока-струна и все заклепано молотком снова. При вылете из ствола картечь летела «цепью» и буквально разрубала тело жертвы, рассекая его струной и пробивая картечинами, что в разы увеличивало поражающую способность заряда.
Улица, некогда плотно наезженная и даже посыпанная щебенкой, теперь заросла бурьяном и вездесущей полынью буквально по колено высотой. Человек шел медленно и очень осторожно – в траве могли скрываться самые разные сюрпризы, начиная от неведомой и незаметной ловушки, заканчивая тривиальной миной, ямой или даже просто палкой с гвоздем, которым великолепно можно проткнуть ногу. В условиях Зоны это вполне могло закончиться моментальным заражением мутировавшим вирусом, гангреной и смертью. А помощь оказывать тут некому. Даже здоровому выжить непросто, не говоря уже о раненом.
По улице пронесся, ввинчиваясь в уши, протяжный скрип. Ветер качнул приоткрытую ставню одного из домов. Это заброшенная деревня здоровалась с живой душой. «Я тебе тоже очень рад» - подумал ходок, замирая. Постоял пару минут, двинулся дальше. Пройдя с десяток шагов, он решил свернуть во двор одного из домов.
Калитки на заборе уже не было, она лежала в густой траве, бурьян пробился через полусгнившие ажурные досочки, из которых и была набрана дверца. Сад во дворе давно превратился в буйные заросли перекрученных, причудливо изогнутых и практически лишенных листьев кустов и деревьев. Лезть туда не имело ни малейшего смысла. Можно было вполне реально напороться на острый сук или словить в тело занозу или колючку. Ни один ботаник не разобрался бы вовек в природе мутантов, в которые превратились тривиальные и безобидные яблоньки, груши и сливы.
Рядом с сараем прямо под открытым небом стоял мотоцикл «Днепр» с коляской. Покрышки давно спустили, бензобак, люлька и рама покрылись толстой коростой ржавчины. Это и немудрено под местным полукислотным-полущелочным дождиком, от которого надолго не спасала ни одна краска или ткань. Только двигатель и коробка передач причудливо белели стойким к местной погоде алюминием. Рядом с мотоциклом была давно осыпавшаяся поленница из гнилых и почерневших наколотых чурбаков. Тут же лежал скелет большой собаки. Среди костей валялся ошейник, пристегнутый к массивной цепи. Видимо, пса не отпустили в свое время, и он сдох от голода тут же во дворе.
На сарае за поленницей висел огромный ржавый замок. При нужде его можно сбить выстрелом, но лезть внутрь человек пока не планировал.
Дверь дома оказалась приоткрыта. Ходок стволом ружья распахнул ее пошире, негромко крикнул, надеясь вспугнуть голосом притаившееся внутри зверье, если оно там было. Но ни звука не раздалось в ответ. Ходок включил вытащенный из кармана небольшой, но довольно мощный фонарик на светодиодах и шагнул внутрь.
В нос ударила затхлая, пропитанная настоем плесени и запустения вонь. Под ногами захлюпало и зачавкало. Лучик фонарика выхватил пропитанные влагой остатки сгнившего коврика и раструхлявившиеся доски. Ничего интересного в сенях не было, не считая массивного стеллажа у стены и ржавого насквозь корыта.
Дом встретил человека все той же тишиной и сырой вонью. Жилище не разграбили мародеры, и все вещи остались на своих местах. Все заросло толстенным слоем пыли. Из горшков торчали сухие стебли цветов. На укрытой скатеркой тумбочке стоял древний ламповый телевизор. На стене сиротливо висел большой календарь с навеки застывшей датой «24 апреля 1986 года». Человек прошелся взад – вперед по комнатам, шевельнул стволом ружья занавески на окне. Здесь делать было нечего. Да и не хотелось оставаться здесь, в этой мертвой тишине. Страх сам собой вползал в душу и гнал прочь отсюда. Ходок решил последовать его приказам и вышел на улицу.
Короткий обыск домов не был совсем уж безрезультатным. В одном из них человек нашел в выдвижном ящике комода золотую цепочку и женские серьги, в другом – брошь с каким-то красивым камнем в серебряной оправе, приколотую к лежащей на кровати блузке, настолько ветхой, что ткань легко рвалась от малейшего усилия пальцев.
Наверняка если поискать внимательнее и подробнее, нашлось бы еще больше ценных вещей, которые можно было бы неплохо продать, но ходок осматривал заброшенные дома без особого старания. Ему было важно разведать, что есть полезного в центре деревни. Коржино было довольно крупным населенным пунктом, тем более неграбленым. Вот и предстояло определить, что лежит в домах в центральной части поселка.
Но не успел ходок сделать и пары десятков шагов от последнего осмотренного им дома, как за спиной раздался громкий голос:
-Стоять на месте! Руки вверх!
Человек медленно, не оборачиваясь, поднял руки, оставив ружье болтаться на ремне. Сзади застучали шаги. Оружие грубо сорвали с плеча. Но не били и не стреляли, и то хорошо. Ходок позволил себе обернуться, не опуская, однако, руки.
Перед ним стояли трое солдат. Еще двое вышли из-за угла следующего дома, держа странника под прицелом автоматов. Ходок невольно усмехнулся: ружье-двустволка против пяти автоматов? Однако, однако… Но молчал, понимая, что дергаться сейчас просто нелепо и самоубийственно.
Двое уперлись стволами автоматов в спину и грудь ходока, третий быстро и сноровисто обыскал карманы пленника, сдернул рюкзак с плеч.
-Кто ты такой? – спросил солдат.
-Человек, - произнес в ответ ходок.
-Сам вижу, - буркнул военнослужащий. – Как зовут?
-Иван.
-Куда идешь? Откуда?
-Заплутал здесь. Теперь хочу к Периметру выбраться, - соврал ходок.
-Ага, значит, проник через кордоны, незаконно миновал блокпост, имеешь при себе наверняка незарегистрированное огнестрельное оружие и теперь заплутал? – ухмыльнулся солдат, – Ну и кому ты врешь? Ладно, впрочем, неважно. Вообщем, мы тебя можем расстрелять прямо здесь. А можем и не расстрелять. Это уж как договоримся.
Ходок пожал плечами, дескать, вы хозяева положения, вы и решайте.
-Выведи нас к Периметру. И не пытайся больше врать, что ты сам здесь заблудился, - сказал ему военнослужащий, – тогда пойдешь с миром куда глаза глядят. Если отказываешься, то сам понимаешь, придется искать другого проводника. Времени на уговоры у нас нет, а пытками я маяться не буду, я не палач. Делай выводы. Ну?
А что тут еще скажешь?
-Согласен, - кивнул головой Иван. – Как мне вас звать?
-Капитан Таченко. А это мои люди…
Капитан Анатолий Таченко был командующим взводом солдат спецназа вооруженных сил Украины, обеспечивающий прикрытие команды спасателей, вылетевших на двух военно-транспортных вертолетах для попытки эвакуации военного городка рядом с Лиманском.
Когда произошел Второй Взрыв, все виды связи были потеряны, а Зона, поглощая километр за километром, непрерывно полыхала убийственными вспышками выбросов, губящими на своем пути все живое. Зона поглатывала города, поселки, остатки колхозов, леса, поля, болта и все, к чему только ни прикасалась. На территории Чернобыля и окрестностей, вообще то, народу было мало, но он все же был. В основном, конечно, военные. По слухам, целый гарнизон так и канул в неизвестность на «точке» рядом с Припятью, еще несколько – рядом с непосредственно ЧАЭС, охраняя ее. О судьбе тех людей больше никто ничего не слышал. А вот солдатам с РЛС под Лиманском повезло больше. Четыре с лишним месяца те, кто остались в живых после вспышек рождения Зоны отсиживались в бункерах, а потом умудрились привести в порядок антенну радиостанции и вышли на связь.
Генеральный Штаб Украины экстренно созвал совещание Совета по чрезвычайным ситуациям, связанными с возобновлением активности ЧАЭС, и было принято решение о попытке эвакуации остатков гарнизона. Однако экспедиция, высланная неделю спустя после выхода военных на связь, пропала без вести. Еще через неделю отправилась вторая, в которой и был Таченко. Вылетели на трех «Ми-8», но до места эвакуации добрались только два. У одной «вертушки» примерно на половине пути неожиданно отказали оба двигателя, она рухнула на землю и взорвалась. Авторотация винтов не спасла машины: вертолеты шли слишком низко. Таченко хорошо слышал в шлемофоне крики погибающих солдат своего взвода, грохот взрыва и рев пламени…
Лиманск встретил солдат туманом и множеством ловушек. В одну из них точно сел второй вертолет. Его, могучую тяжелую машину, полную вооружения и людей, буквально превратило в тонкий железный листик, причем частично вдавив в землю. Вне Зоны действия коварной ловушки оказалась только хвостовая балка с винтом, изломанно задравшаяся вверх. Эвакуация потеряла всякий смысл. Тем более, что спасать стало уже и некого. Бункер оказался пуст.
Таченко, двое пилотов и шестеро оставшихся солдат взвода обследовали брошенное людьми помещение и всю территорию РЛС, но никого не нашли. Солдаты, выходившие на связь буквально дня три назад и сообщавшие, что еды и воды у них еще минимум на пару месяцев вперед как в воду канули. Не имелось даже следов боя или крови. Создавалось впечатление, что люди просто ни с того ни с сего взяли и ушли с обжитого уже, безопасного и надежно укрепленного места неведомо куда.
Таченко, как принявший на себя командование уже заведомо захлебнувшейся операцией, хотел было дать команду на взлет, но вдруг со всех сторон раздались выстрелы. Военные заняли круговую оборону в одном из небольших двухэтажных зданий территории РЛС. Вскоре показался и противник. На засевших в доме бойцов двигалась толпа тех самых солдат-срочников, некогда несших службу на станции и отсиживавшихся в бункере. Люди шли прямо на пули неверными, изломанными движениями и стреляли наугад, особо не целясь. Таченко видел в оптический прицел своего «Абакана» вытаращенные, пустые глаза, перекошенные слюнявые рты тех, кого они прилетели спасать, а теперь расстреливали почти в упор.
Бой с толпой потерявших разум солдат закончился победой спецназа, правда, потерявших при перестрелке одного пилота вертолета и одного бойца личного состава, да еще один солдат был ранен в грудь. Вертолет был выведен из строя так, что взлететь на нем было уже нереально. Ситуация сложилась аховая. Таченко приказал выйти на связь со штабом любыми доступными средствами, но штаб почему-то не отвечал, хотя антенна радиостанции на РЛС вроде как работала исправно.
Может быть, имело смысл самим запереться в бункере и ждать, но только вот чего? Еще одной эвакуации, только теперь самих спасателей? А что тогда свело с ума и превратило в ходячих мертвецов тех солдат со станции? Не эта ли участь ждала капитана и его людей? И тогда Таченко, обдумав все и посоветовавшись со следующим после себя по званию, старшим лейтенантом Чебурным, принял безумное решение: прорываться к периметру самим.
Военные переночевали в бункере, а наутро, затарившись провиантом со складов, набрав побольше воды и патронов, двинулись в путь. Также с собой взяли разысканную на РЛС армейскую рацию, после ряда опытов для нее перепаяли крепление и разъем для аккумулятора. Таченко не терял надежды связаться-таки со штабом. Для раненого сделали носилки и несли их по очереди. Таченко сориентировался по карте, куда им примерно предстоит идти, но он совершенно не знал (да никто еще из людей не ведал) до неузнаваемости изменившихся мест, которые теперь превратились в Зону.
Раненый избавил от себя маленький отряд на второй день пути. В короткий момент просветления сознания, не в силах выносить удушья от простреленной груди и страшной боли, он вдруг вырвал пистолет из кобуры и пустил себе пулю в висок, прямо лежа на носилках. Состояние военных, и без того донельзя подавленное, ухудшилось еще больше. Крепкие, тренированные парни спецназа раскисали прямо на глазах. Во время вечернего привала оставшийся в живых летчик незаметно напился водки из фляги и устроил драку с одним из бойцов. Таченко усмирил буяна ударом кулака и приказал связать его десантным фалом и положить отсыпаться в палатке.
Наутро же обнаружилось, что пилота больше нет в живых, и он просто не пережил эту ночь. Его объеденное крысами буквально до костей тело военные закопали в кустах и продолжили путь. Но судя по ранам, летчик умер от того, что что-то разорвало заднюю стенку палатки, проникло внутрь и вырвало человеку горло, потом выжрало внутренности, а крысы, набежавшие потом, довершили кровавое пиршество. Бойцы прятали друг от друга глаза: у костра постоянно были сменяющиеся часовые, но никто ничего не слышал…
Пару раз за время дороги им пришлось отстреливаться от чудовищ: первый раз от стаи тех, кто был похож когда-то на собак, но теперь больше напоминал монстров из фильмов ужасов. Твари перли всей стаей, взяв военных в кольцо. Автоматы били практически в упор, а чудища, невероятно живучие, продолжали нападение даже тогда, когда им практически вдрызг разносило голову или выпускало кишки. Одну из тварей Таченко потом рассмотрел ближе, уже дохлую, и поразился ее виду. На морде, исковерканной мутациями, лишенной губ, шерсти и носа, на месте глаз зияли гноящиеся уродливые язвы. Судя по всему, твари были слепы, а выискивали и атаковали бойцов они по нюху (хотя как можно улавливать запахи дырой вместо носа?) или по слуху. Или пользуясь еще каким-то, неизвестным людям способом.
Второй раз, с утробным рыком, на них вылетела из-за деревьев мощная туша, величиной с «запорожец», и чтобы остановить тварюгу, пришлось выпустить в нее не меньше сотни патронов, а потом еще и добить выстрелом в упор прямо в голову. В издохшем наконец-то мутанте Чебурной с немалым трудом опознал потомка обычного лесного кабана…
Военные были на грани паники. Их учили отстреливаться от многократно превосходящего противника, выживать в экстремальных условиях и совершать длительные марш-броски, но никто из них и не предполагал, что на сей раз биться им придется с лишившимися разума людьми и тварями, место которым только на страницах книг и кадрах фильмов.
Анатолий Таченко с огромным трудом удерживал дисциплину и не позволял его людям сорваться в банальное беспорядочное бегство куда глаза глядят. Капитан, в отличие от других бойцов, неофициально, тайком от начальства встречался в пивнушках и «рыгаловках» Чернобыля-4 с ходоками из местных жителей, и некоторых умудрялся разговорить посредством бутылки дешевой водки. Поэтому, пусть и в теории, минимальный запас знаний о страшных местах Зоны он имел. И как он сейчас капитану так пригодился!
В отличие от начальства войск, охранявших периметр, Таченко почти нормально относился к ходокам, незаконно шастающим на территорию Зоны. По крайней мере, не собирался открывать сразу огонь на поражение в первого же попавшегося ему человека. Анатолий понимал: сами они отсюда не выберутся. Им позарез нужен проводник, тот, кто уже не один день ходит по этим землям. Главное в сложившейся ситуации было просто встретить тут живого человека, а потом хоть лаской, хоть таской принудить его к сотрудничеству. Таченко был неглупым командиром, прекрасно сознавал свою ответственность за жизни четверых солдат, идущих с ним, и терять их не желал. Равно как и сам не стремился погибнуть.
Двигались медленно и постоянно прощупывали дорогу впереди камешками и осколками стекла, набранными по карманам еще на базе РЛС. Это помогало обходить стороной ловушки. Сам Таченко видел их впервые. Мозг отказывался адекватно воспринимать откровенное надругательство над всеми законами земной физики, которые вдолбили в голову еще в школе, но рассуждения о «быть или не быть» капитан оставил на потом, а сейчас просто воспринимал все как должное.
Бойцы капитана буквально сходили с ума от давящего ужаса происходящего. У одного из них, не выдержавшего напряжения, приключилась форменная истерика со слезами и попытками суицида. Таченко без лишних сантиментов надавал парню оплеух, отобрал оружие и погнал в авангард отряда, чтобы неповадно было ему и другим.
Приближение Выброса они распознали по внезапно покрасневшему, как бы сгустившемуся воздуху, которым стало трудно даже дышать, наэлектризованности атмосферы и дикому гулу в голове. У капитана пошла из носа кровь. Земля глухо стонала и дрожала, по небу, хоть ветер и затих, с сумасшедшей скоростью пронеслись облака цвета крови. Таченко, не слыша собственного голоса, рявкнул приказ следовать за ним, и бойцы помчались искать убежище.
И, что самое интересное, нашли его. То ли духи Зоны благоволили им, то ли просто лимит несчастий на сегодня был исчерпан, но пятеро бойцов спецназа, вторые сутки блуждающие по неведомым землям, наткнулись на заброшенную полуразрушенную деревню. Сами дома оказались окружены непроходимой цепью ловушек, но капитан и не стал даже делать попыток обойти их. Он чувствовал – времени осталось предельно мало, точнее, его нет вообще, с минуты на минуту разразится страшный катаклизм.
Один из домов стоял наособицу, за кольцом ловушек. Дверь была закрыта, но бежавший впереди всех капитан буквально вынес ее могучим пинком, тараном вломился внутрь. Бойцы последовали за командиром. В доме оказалось подполье, и люди буквально ссыпались внутрь, прямо друг на друга. Страх надвигавшегося Выброса подстегивал их активнее любого кнута. Таченко высунулся из подпола и закрыл над головами массивный люк…
Они успели вовремя. Не прошло и десяти секунд, как катаклизм накрыл Зону и дом, где спасались пятеро людей. Таченко больше ничего не помнил – сразу же наглухо потерял сознание от страшного грохота прямо в голове, и пришел в себя оттого, что один из солдат лил воду из фляги ему на лицо. Все уже давно закончилось, бойцы выбрались из подпола наружу и заняли в доме, спасшем их, круговую оборону. Капитана же заботливо уложили на ветхую кровать и приводили в чувство.
Произвели вылазку и с удивлением выяснили, что ловушки, плотно окружающие деревню, вдруг сами по себе исчезли неведомо куда после Выброса, и бойцы немедленно обследовали бывший населенный пункт. Ничего опасного там не нашлось, скорее всего, дома были заброшены уже очень давно, и никакая нечисть там не поселилась. Разве что на всех столбах линии электропередач буйно наросла какая-то гадость, больше всего напоминавшая рыжее неопрятное мочало.
Таченко люто запретил своим солдатам прикасаться к чему-либо непонятному. Да тут особых запретов и не требовалось. Бойцы были готовы открывать огонь по любому движению или просто шевельнувшейся тени. Но у капитана в голове иные планы. Ему в первую очередь был нужен проводник, а не изрешеченный дурным старанием подчиненных чей-то труп. И потому приказал бойцам внимательно смотреть, в кого именно будут палить, и решил устроить засаду. Наверняка кто-нибудь да пожалует. Попутно не оставляли попыток связаться со штабом, и после, наверное, сотой попытки им это удалось. Сигнал шел через жуткие помехи, но шел. Таченко кое-как доложил ситуацию. Штаб ответил, что они экстренно собирают совещание и будут решать, как быть и что делать, попросили повторно выйти на связь через час. Но второй попытки не состоялось – помехи намертво глушили сигнал. И опыты пришлось прекратить из боязни окончательно посадить и так почти дохлый аккумулятор. Заряжать его, естественно, здесь было негде.
Спецназ сидел в деревне два дня. А на третий пришел ходок, угодивший прямо в приготовленную западню. Что, собственно, и требовалось Таченко.
-Периметр здесь относительно недалеко, - сказал Иван – Только идти туда еще сложнее, чем было. Ловушек много, и лес на пути, а вот в него лучше вовсе не соваться. Много народу там погибло. Черт его знает, что там за хрень сидит, но проверять не советую.
-Это ясно, - Таченко задумчиво поскреб отросшую на подбородке мощную щетину. – Вот потому ты нам и нужен.
-Иначе сказать – потому и не пристрелили сразу? – мрачно улыбнулся Иван.
Он сидел на стуле в комнате одного из заброшенных домов, руки были связаны за спиной десятком витков изоленты. Оружие у него, разумеется, отобрали, но не выкинули, да и рюкзак в углу стоит. Это косвенно наводило на мысли, что пока его не убьют. Как известно, покойникам ружья и рюкзаки ни к чему. Да и не выглядит этот Таченко таким уж зверем. Просто основательно напуганный, но держащий себя в руках вояка, который элементарно хочет остаться в живых, причем, сохранить при этом своих людей. Вполне нормальное стремление. Значит, есть шанс договориться на паритетных условиях.
-Значит, так, - сказал Иван, глядя прямо в глаза капитану. – Я прекрасно понимаю ваше положение. Не мед, скажем прямо. И вам хочется к Периметру, к другим людям. А мне, соответственно, хочется жить, и не просто жить, а еще в обнимку со своим ружьем и вещами, которые сейчас лежат в углу. Поэтому я согласен довести вас до Периметра, а перед ним, уже в пределах видимости, вы меня отпустите. И вернете мне имущество. Можно без патронов, если уж на то пошло. Я человек небогатый, и на новый ствол мне зарабатывать долго. Не от хорошей жизни в Зону полез, поверьте.
-Догадываюсь, - капитан не отвел глаза. – А если мы не примем твоих условий, просто запытаем тебя до смерти, чтобы ты нам нарисовал карту прохода до Периметра, а потом пристрелим? Зачем нам тащить с собой лишнего человека, который, того и гляди, попытается сбежать, да и нас заодно перебить ради оружия и снаряжения? Или дотащим тебя до Периметра прямо так, со связанными руками, а потом сдадим властям? За решетку угодишь гарантированно, а нам еще и награда за тебя перепадет.
Таченко ничего такого делать не собирался, но «прокачать» ситуацию и извлечь из нее для себя максимальную выгоду он намеревался однозначно. Иван помотал головой.
-Не выйдет. Извините, но не порите чушь. Ни одна карта не заменит живого проводника. Тем более, кто сказал, что я под пытками нарисую вам правильную карту, а не заманю вас туда, откуда выход только на тот свет? В отместку, так сказать, за свою смерть. А насчет властей… Ну дотащите. Ну сдадите. А дальше? Сидеть я буду не вечно. Лет через пять выйду. Так или иначе сообщу другим ходокам. Вас, военных и так не очень-то любят. А представляете, какая слава о вас персонально, товарищ Таченко, пойдет, когда мужики узнают о таком вашем поступке? Подлость не в цене нигде. Так не лучше ли просто договориться, и разойдемся вполне довольные друг другом?
Чебурной рыкнул что-то типа «да он нас еще пугает, падаль!» и рванулся к стулу, на котором сидел Иван с явным намерением дать ему по лицу пудовым кулаком, но капитан взмахом руки остановил старлея.
-Стоять! Ходок прав. Думаю, мы договоримся.
Дима Шухов возвращался. Наблюдение странного, страшного существа, с которым Зона столкнула его, озадачило и напугало исследователя. Если тварь так легко расправилась с толстой и весьма живучей плотью, то почему бы ей и не начать охотиться на людей? Тогда это будет поистине ужасный противник. А если он не единичное творение мутации, а их крупная популяция, и тварь только случайно забрела сюда? Может кончиться вовсе плохо.
Но если это не чудовище, а все же человек, только потерявший разум и доведенный до животного состояния? Нет, не похоже. Шухов неплохо знал анатомию, медицину и биологию, и знал: ни один человек не в состоянии совершать такие прыжки и передвигаться подобными скачками. Мускулы и сухожилия тех же ног не позволят. Значит, мутант. Хищный, опасный и свирепый. Огнестрельное оружие против него, наверное, эффективно, другой вопрос, сколько надо выпустить в него пуль, чтобы хотя бы лишить возможности двигаться? Дима знал по своему опыту: живучесть местных тварей во много раз превышает «прочность» обычных животных и людей.
Пока Дима лежал, наблюдая за фермой, и ругался с Дедом Кривое Очко, снова сгустились тучи, и пошел дождь. Сначала в виде просто мелкой противной измороси, потом разошелся. Мутная вода каплями стекала по лицу, и Дима отчаянно отфыркивался и плевался, избегая глотать эту влагу. Очень опасно для здоровья, можно и насмерть отравится. Или, как минимум, сжечь себе глотку и желудок. В дожде Зоны содержалась, наверное, вся таблица Менделеева плюс разные щелочи, кислоты, соли и радиоактивные соединения.
Шухов попытался напялить респиратор, но капли дождя все равно затекали под резиновый манжет, и оседали пронзительно кисло-горькой влагой на губах. А плеваться было в таком случае было технически некуда. Промаявшись таким образом с полчаса, Дима решил просто укрыться где-нибудь и переждать непогоду. Проблема была только в том, где именно. Кругом расстилалось огромное поле, теперь заросшее бурьяном. Под ногами до сих пор угадывались борозды от плуга, когда то давным-давно бороздившие почву. Диме предстояло пересечь поле, за которым угадывались горбатые крыши строений бывшего колхоза и скелетообразные арки развалившихся теплиц, теперь наверняка проржавевшие до состояния металлической трухи.
С одной стороны, Дима туда идти боялся. В руинах обожали обитать разные твари или просто гнездиться ловушки и вообще непонятно что. Темнота, сырость, затхлость, подвалы и силосные ямы, производственные помещения – что может быть лучше для реализации завещания Иисуса людям: «плодитесь и размножайтесь»? С другой стороны, там можно было найти крышу и защиту от дождя, разложить небольшой костерок, поесть, наконец. Пустое брюхо давно уже требовало чего-нибудь внутрь. Дима поудобнее перехватил автомат, прикрытый куском полиэтилена, чтобы защитить металл оружия от дождя, и прибавил шагу, скользя по грязной, напитанной влагой земле подошвами ботинок.
Руины колхоза встретили Диму шелестом дождя по просевшим крышам, стуком капель по листам ржавого железа и шепотом ветра в пустых ангарах и помещениях. Мертво и пусто было вокруг. Шухов лязгнул затвором автомата, поднял ствол и поставил оружие на «стрельбу очередями». Здесь не до экономии патронов. Если в развалинах гнездится какая-то пакость, то они улучат момент и навалятся всей кучей, и одиночными выстрелами просто не успеешь отстреливаться, надо палить очередями от бедра, как в кинобоевиках.
Когда то колхоз был обнесен стеной из бетонных плит, но теперь секции забора обкрошились или просто попадали на землю. Между ними уже вовсю пробивалась трава, а цемент подернулся густой сетью трещин, обнажающих камни и ребристые прутья арматуры. Шухов замер возле одной из поваленных плит, внимательно прислушиваясь. Тихо. Втянул, как зверь, ноздрями воздух, прикрыл глаза, считывая информацию запахов. Вроде бы ничего.
Его шаги неожиданно гулко разнеслись в развалинах, даже шум дождя не смог скрыть их. Громко звякнула под каблуком невидимая в траве разбитая когда-то бутылка. Хрустнул кусок сгнившей доски. Черт, если тут кто-то есть, он давно предупрежден и уже готовит радушный прием. Дима негромко выругался под нос. Скрываться смысла уже не было. Он поднял ствол оружия вверх и дал короткую, в три патрона очередь. Если здешнее зверье глупое и агрессивное, то оно сразу рассекретит себя и ринется в атаку, а если умное и осторожное, то факт наличия у пришельца огнестрельного оружия, тем более автоматического, заставит двадцать раз подумать, прежде чем лезть на рожон.
Но никто не откликнулся на такое своеобразное «приветствие». Дима надел на голову лямки ремешка прибора ночного видения, щелкнул тумблером. Мир утонул в размыто-салатовых оттенках. На свету стоять смысла не было, и так уже не видно ничего, и Шухов шагнул в первую попавшуюся дверь, точнее, в ее темневший проем.
Помещение было пустым. Когда-то здесь был, видимо, гараж для колхозной техники, вокруг виднелись покрытые пылью и мусором верстаки, пустые бочки, мятые канистры, лысые автопокрышки и прочий хлам. Ничего интересного или опасного. Дима пересек гараж, перешагнул смотровую яму (если б не прибор, то непременно упал бы вниз и сломал себе руку или ногу, а то и хребет), и толкнул запертую, сколоченную из толстых плах дверь в следующее помещение.
И шарахнулся назад, едва не потеряв равновесие. В груди замер рванувшийся было крик, моментально пробил холодный пот. Дмитрий чудом сдержался, чтобы не нажать на курок автомата. На него, скалясь в мертвой усмешке, смотрел труп. Мертвец сидел, привалившись к стене, до сих пор еще сжимая в правой руке «тт-шник». Удивительно, но крысы не растащили тело и даже не обгрызли его. Труп частично разложился, а частично высох. В помещении была неплохая вентиляция: под потолком виднелось отверстие, забранное решеткой, с него свисали космы пыли и паутины. Шухов пересилил брезгливость, подошел, присел на корточки и вскрикнул от удивления – голова трупа оказалась разбита сбоку, виднелись входные и выходные отверстия от пистолетной пули. Очевидно, когда-то этот человек просто застрелился, разом сведя счеты с жизнью. Но, судя по иссохшему трупу, случилось это давно. То есть задолго, очень задолго до Второго взрыва.
Дима внимательно рассмотрел одежду покойника. Куртка-штормовка, темный свитер, штаны камуфляжной раскраски и кирзовые сапоги. Все заросло толстым слоем пыли, обветшало и потемнело, но осталось относительно целым. Имело смысл пошарить по карманам на предмет чего-нибудь интересного, но Шухов не смог побороть тошнотворную брезгливость и прикоснуться к мумии. На пистолет тоже зариться не стал. На кой он ему, оружие наверняка ржавое, негодное, да и патроны лежалые, гарантированно дадут осечку. Ходок не стал тревожить мертвеца и вышел из помещения, аккуратно притворив за собой дверь. Какая трагедия разыгралась здесь несколько лет назад и в чьей жизни поставила точку пистолетная пуля – никто и никогда, наверное, не узнает.
Таким же методом Шухов обследовал еще несколько помещений. Ничего интересного он там не обнаружил, не считая лежащего в коровнике целого скелета какого-то животного, похожего черепом на собаку или волка. Дима шевельнул мыском ботинка кости и удивленно присвистнул: животина выросла немаленькой, метр с лишним в холке. На сыром полу клочьями валялась грязно-бурая шерсть, до этого трупа добрались и успешно поработали с ним крысы - падальщики. В воздухе висел тяжелый, удушливый смрад разложения и гнилой кожи. Дмитрий достал фотоаппарат, включил усиленный режим вспышки и заснял скелет, присел на корточки, запечатлел череп с разных ракурсов, «наехал» «зумом» на клыки, мощные, большие, величиной с большой палец мужчины, несмотря на смерть животного, так и оставшиеся снежно-белыми. Зверь был при жизни молодой – клыки не успели сточиться.
Шухов спрятал фотокамеру в плотный кожаный чехол и вышел из ангара. Перед глазами до сих пор стояли могучие челюсти мертвого хищника и длинные клыки.
Ветер шелестел и выл среди развалин, как живое, жалкое, замерзшее и промокшее существо. От этого звука становилось еще холоднее, чувство тоскливой безысходности и одиночества еще глубже вонзалось в душу Дмитрия, заставляло ежиться и поневоле втягивать голову в плечи. Серые рваные тучи быстро неслись по небу, готовые с минуты на минуту разразиться новыми потоками отравленного, зараженного и радиоактивного дождя. Шухов еще сильнее натянул капюшон на голову, стремясь спрятать под ним даже кончик носа.
На кирпичной, когда-то беленой и штукатуреной стене прямо перед Шуховым красовались длинные борозды. Дмитрий подошел ближе, пригляделся и тихо выматерился: это были следы когтей. Огромных, саблевидных, загнутых, будто серпы. Неведомая тварь с яростью деранула по камню своей лапой так, что раскрошила плотные кирпичи и начисто сняла слой штукатурки. Причем даже по самым скромным прикидкам ширина лапы была не меньше двух лап льва или тигра. С крыши сарая наполовину свисал раскрошенный на треть лист шифера. Можно было даже предположить, что чудище скакнуло вверх, отталкиваясь лапой от стены.
Дима сфотографировал и эти следы местной фауны. В голове мелькнула совсем уж тоскливая мысль: хорошо бы донести этот аппарат со снимками до тех, кому он адресован, а не ждать, пока приборчик найдут на лохмотьях окровавленного, истерзанного, наполовину объеденного трупа. Только тут, в Зоне, Дима начал понимать, до чего же ему хочется и нравится жить…
Шухов довольно много отдал времени альпинизму, лазал без страховки по совсем уж неодолимым горным кручам, преодолевал насыпи и коварные морены с неустойчивыми, шевелящимися под ногами камнями, между которыми так легко было сломать ногу, но судьба пока хранила его. Мало того. Шухов буквально за год «поднялся» до помощника инструктора, прошел полный курс выживания в дикой природе, для чего сознательно ездил в дикую тайгу и жил там неделями. Не вылазил из тренажерных залов, занимался легкой атлетикой, еще в школьном возрасте стал спортсменом-разрядником по плаванию вольным стилем. Но досужему парню было мало. Вот теперь очередной рубеж в жизни. Шухов очень надеялся, что не последний.
Помимо спорта, чтобы не превратиться в тупой, раскачанный до предела кусок мяса, Дима немало времени уделял и «накачке» мозгов. В круг его интересов входили математика, физика, химия, биология. Шухов много читал, сам писал стихи, правда, никому этого не демонстрировал. Когда родилась Зона, Диму буквально клещами сюда потянуло из родного Иркутска. Он правильно и совершенно резонно предположил, что здесь найдет идеальный полигон для самосовершенствования и утоления исследовательского зуда. Правда, в последнее время, особенно при виде подобных, аналогичных этим на стене, следов Дима все чаще задумывался о том, не переоценивает ли он свои способности и навыки…
Приют на предстоящую ночь Дима нашел в небольшом кирпичном сарае. Помещение прельстило парня относительно надежной, не обвалившейся дверью, практически не заедая проворачивающейся на шарнирах, и целой крышей. Внутри на полу не стояли отвратного вида лужи с копошащейся слизеобразной пакостью, а наличествовали сухие и вполне крепкие, хоть и почти черные доски. Уже темнело, и потому Шухов решил не искать себе иного места, а просто натаскал внутрь несколько пустых железных бочек, кучу деревянных ящиков и, надрываясь, прикантовал металлический бак примерно метр на метр габаритами.
Им он подпер изнутри дверь, навалив внутрь еще и камней и битых кирпичей – для тяжести. Теперь если даже кто-то и рискнет ломиться к нему на огонек среди ночи, то в любом случае грохотом разбудит Диму и нарвется на полновесную очередь бронебойными пулями. Разломав ящики, Шухов выложил получившиеся деревянные щиты на полу в виде постели, поверх которых расстелил еще и спальник. В мешок Шухов никогда не забирался, укрываясь им как одеялом. Иначе в случае внезапного ночного нападения он оказался бы практически беззащитным, связанным собственным спальником по рукам и ногам. Нет уж, лучше померзнуть лишний раз, зато быть на случай аврала в полной боеготовности, тем более что автомат всегда под рукой.
Дима вынул из рюкзака маленький примус и пропановый баллончик, налил в полулитровый мини-котелок воды из фляги, зажег огонь. Хоть газа в примусе хватало буквально на четыре-пять таких котелков, доведенных до кипения, Шухова это вполне устраивало. Он не пропадал в Зоне так долго, как некоторые ходоки – днями напролет, а отправиться в короткий рейд вполне хватало и такого. Вскипятить чай, заварить суп-лапшу из концентрата сухпайка, просто согреться после промозглого дождя – лучше и не придумать, а веса в баллоне, котелке и примусе мало, и места занимает вовсе чуть-чуть. Когда чапаешь с рюкзаком сутки напролет, прыгаешь и ползаешь с ним чуть не в обнимку, практически каждый грамм веса на учете.
Напившись горячего чая, Дима прилег на деревяшки, укрылся спальным мешком и расслабленно затих. Ему было очень хорошо. Нервное напряжение, давящее душу весь день, атмосфера Зоны, мрачные находки и даже страшное видение чудовища, в клочья растерзавшего Плоть начали отступать. Шухов довольно долго занимался наукой аутотренинга и мог сознательно отключать память, очищая мозг от тяжелых и не самых приятных дум и воспоминаний. А в условиях Зоны это просто необходимо, чтобы не свихнуться от постоянного напряжения и страха. Натренировавшись таким образом, Дима мог засыпать и нормально, полноценно отдыхать практически в любых условиях, хоть на голых камнях, хоть сидя в лесу на ветке дерева в пяти-шести метрах над землей.
В руинах колхоза что-то возилось, скрипело, шуршало, с редкими интервалами затишья мерно бил по крыше дождь, шелестел ветер между полуразвалившимися стенами и догнивающей здесь техникой, но Дима всего этого уже не слышал. Он уже спал, положив ладонь правой руки на пристроившийся под боком автомат, готовый всегда ударить очередью по любому незваному гостю. Дыханье человека было мерным и спокойным, но практически неслышным даже внутри сарая, не говоря уже о мире снаружи. Если даже какая-то местная тварь и обнаружит пришельца, то разве что по запаху или пользуясь некими только ей ведомыми способами.
Конечно, Шухов не мог видеть, как в тревожной, враждебной тьме ночи вокруг сарая Зона жила свое собственной жизнью. Прошелестела в высокой траве крыса, потом еще одна, обе юркнули куда-то под просевший в землю трактор, взлягивая вислым и облезлым задом, припадая сразу на обе передние лапы протрусила по своим делам крупная собака-мутант, села на столб с оборванными проводами ворона, черная, как сама ночь, и оттого практически неразличимая во мраке.
И почти сразу сама без вопля шарахнулась прочь, когда в проломе, зияющем в стене бывшей теплицы, материализовалась тень, до такой степени черная, будто тьма сгустилась в этом месте в некую почти бесформенную чернильную кляксу. А потом сверкнули отблесками два хищных, нечеловечески разумных и даже мудрых глаза медового цвета, с вертикальными зрачками.
Тварь жила здесь уже больше недели. Она прекрасно знала о нынешнем появлении здесь человека, внимательно рассмотрела его через щели в разрушенной кирпичной кладке и заметила, куда он пошел. Она могла даже, если б умела общаться на понятном людям языке, точно указать лапой место, где сейчас лежит человек и подтвердить, что он спит, так как активность его мозга резко снизилась. Чудовище, смоги оно выражать эмоции, смеялось бы до колик над наивностью пришельца защититься от внешнего мира простым железным ящиком, подпирающим ветхую дверь.
На самом деле тварь одним прыжком покрывала расстояние в добрый десяток метров, а страшные саблевидные когти, следы которых и видел Дима, позволяли ей вскарабкаться по отвесной стене на практически любую высоту. Зубы рвали даже нетолстый металл, а челюсти развивали усилие, сравнимое с давлением гидравлического пресса. Форма морды была треугольной, так что когда чудовище открывало пасть, казалось, что оно улыбается, однако организм был сугубо практичным – никому и никогда не удастся вырваться из захвата челюстей. Кроме того, тварь имела два сердца и две совершенно независимых друг от друга системы кровообращения, что позволяло ей переносить такие раны, от которых немедленно умерло бы любое обычное животное. Глаза прекрасно видели в темноте, плюс к тому могли вращаться в орбитах независимо друг от друга. Оплетенные броней мускулов лапы развивали скорость больше восьмидесяти километров в час, причем, если надо, делали это совершенно бесшумно.
Но главным оружием твари был мозг. Разумный, но не как у человека или у обезьян-приматов. Мозг, своим мышлением больше напоминающий интеллект биологического компьютера, чем живого существа, способного на целый каскад эмоций. Мозг, умеющий, если надо, полностью отключать болевые ощущения или наоборот, переводить все тело в один огромный сенсор восприятия окружающего мира, просчитывающий все варианты атаки и развития событий боя быстрее, чем жертва успеет хотя бы ощутить присутствие своей смерти. Тварь являлась самой совершенной живой машиной для убийства, когда-либо созданной природой, вступившей в симбиоз с наукой человека.
Чудовище без всяких для себя усилий могло хоть сейчас махнуть прыжком, со стороны выглядящем перетеканием черного, как сажа тела в пространстве, прямиком на крышу сарая, парой ударов когтистой лапы смахнуть часть кровли, втечь внутрь и моментально прервать хрупкую жизнь человека, но тварь не делала этого. Хотя уж что-что, а автомат, пусть и заряженный бронебойными патронами, не представлял для нее ни малейшей опасности. Угробить чудовище, или даже хотя бы просто серьезно повредить его тело, могло только прямое попадание НУРСа или ПТУРа. Или танкового снаряда. Потрясающая способность к регенерации восстановила бы тело твари до первоначального состояния буквально за пару суток, даже если бы ей оторвало лапу или выпустило кишки.
Тварь бесшумно, как тень, просочилась к стене сарая, села совсем по-кошачьи у того места, где находилась голова лежащего внутри человека и прикрыла глаза. Ее разум, способный еще и считывать мысли других существ, находящихся поблизости, нашел ментальную «волну» Шухова и настроился на ее считывание. Такая способность идеально помогала твари охотиться, заранее всегда доподлинно зная, что предпримет жертва, куда побежит и как станет обороняться.
Чудовищу люди встречались всего пару раз, и то вдали от его логова. Но оно никогда никого не убивало рядом со своей обителью, чтобы не демаскировать себя – инстинкт, выработанный поколениями. Конечно, монстр не ведал, что в его генах скрестились в принципе несовместимые наследия крупных хищников семейства кошачьих – львов, тигров, пантер, обезьян-приматов, рептилии и… человека. То, что никогда не смогла бы сделать сама природа, добился научный прогресс людей, породивших тварь в своих лабораториях и инкубаторах. Биологическое оружие получило свободу в Зоне, где у него просто не существовало конкурентов, где оно являлось доминирующим хищником во всей пищевой цепочке.
Однажды тварь встретила нескольких ходоков. Она убила тех двуногих и употребила в пищу. Ей требовалось много белка, так как она много и тратила на содержание своего великолепного тела, которое плюс к тому постоянно наращивало мощь и возможности. Тем более чудище было совсем молодым – не больше полугода от роду. Пока оно было размером с тигра. А потом, когда достигнет расцвета своей силы, увеличится в размерах раза в два. По потенциалу способностей – в десять, а то и больше.
Было удивительным то, что почти совершенная тварь, отлаженная биомеханика, практически идеальный хищник немного боялась человека. Непонятно почему, может быть, ощущая эту связь своим сознанием, чудовище признавало родство между ним самим и этими странными существами, которые поначалу держали его в вольере, кормили, ухаживали, а потом каким-то образом выпустили на волю. Впрочем, признание родства отнюдь не мешало твари с удовольствием употреблять плоть существ в пищу, причем она по вкусу и питательным характеристикам в разы превосходила мясо тех же собак, плотей или диких кабанов, в изобилии водившихся в лесу рядом с колхозом. Но чудовище знало и другое.
Мозг людей превосходил его собственный на несколько порядков. Конечно, двуногие не обладали такими совершенными навыками в охоте, мимикрии, выживанию и самосохранению, им постоянно мешали кишащие в сознании совершенно посторонние и откровенно непонятные разуму твари мысли и чувства, но их внутренний мир буквально завораживал. Теперь выпадал уникальный случай войти в контакт с мозгом человека, когда двуногий даже не подозревает о совсем близком присутствии рядом с ним смертельно опасного хищника, а значит, разум не затуманен страхом и примитивными инстинктами выживания. Тварь невероятно заинтересовалась появлением в своих владениях человека, а когда тот еще и выбрал тут себе место для ночлега – тем более.
…Дима не проснулся, когда его сознания, скованного сном, коснулась мягкая, но тяжелая и напористая волна чужого присутствия. Он не знал, да и знать не мог, что сейчас все его мысли и чувства наблюдаются со стороны, как мелкие животные за стеклом террариума экспозиции зоопарка. Взять его мозг под контроль и управлять им тварь не могла да и не хотела, и потому довольствовалась сугубым изучением спящего человека. Но сон Шухова изменился. Утратил покой. В него вторглась нотка неясной тревоги, даже легкого страха. Но мозг пока не нашел ничего настолько беспокоящего, чтобы скомандовать телу пробуждение и возвращение в режим обычной биологической активности.
Просто ему начал сниться тяжелый, непонятный сон. То, чего Шухов не видел никогда, да и видеть даже теоретически не мог, ибо это еще не успел узнать ни один человек. Сердце Зоны. Ее центр. Четвертый энергоблок ЧАЭС и саркофаг над ним.