Geum.ru

Романтики повесть Часть первая в ночном море

Вид материалаДокументы

Содержание


Часть вторая
Я в твоих заблудился ресницах, а в глазах утонуть могу
Двое на острове, двое на острове, двое – и всё, а над ними гроза, двое – и небо тысячеверстное, двое - и вечность, и звезды в гл
Уходят от вокзалов поезда, отходят от причалов корабли. И кто-то машет, машет им вдали, и кто-то помнит, помнит их всегда...
Раз оторвавшись от своей земли, они не возвращаются туда. Уходят от причалов корабли, отходят от вокзалов поезда…
И тополя уходят, но след их озерный светел… И тополя уходят, но нам оставляют ветер!..
Подобный материал:
  1   2   3   4   5

Николай Северный

РОМАНТИКИ


повесть

Часть первая

В ночном море


«Колхида», уверенно и плавно разворачиваясь, выходила из порта. Мерно стучала машина, вспенивалась вода под кормой, и корпус судна вместе с палубой, стенками помещений и перилами тихо, успокаивающе дрожал. Позади, у пристани, осталась посадочная суета, быстрая отлаженная работа судовой команды на палубе и всегда западающие в память минуты отхода. - Минуты прощания, томительные и скоротечные, когда все пассажиры толпятся на одном борту судна, а пестрая шумная толпа на берегу мелькает сотнями лиц, улыбок и глаз, приходит вдруг в движение и кричит тысячью слов и напутствий и невольно тянется вслед за тронувшейся громадой корабля, где за делом, за беспокойством, за счастьем уходит в неизвестность частица ее существа, быть может, самая дорогая, самая близкая… И вот уже водный барьер, сначала совсем ничтожный, но уже не преодолимый, начинает с каждой минутой расти и все увеличиваться и неумолимо разделяет эти два мира, - один остающийся и ожидающий, другой уходящий и грезящий, охваченный неосознанным и беспокойным духом странствий. Звучит прощальная музыка, крики напутствий становятся все торопливее и несвязней и уже совсем тонут в общем многоголосье толпы, гудках теплохода, тяжких вздохах машин…

Теплоход осторожно обходит Воронцовский маяк. Последние распоряжения палубной команде по судовой трансляции, и из динамиков звучит музыка. Стук машин убыстряется, красавец– город уходит все дальше и дальше вправо и исчезает за кормой, и теперь только чайки, одни лишь портовые чайки провожают теплоход. Нос корабля упирается в темнеющую синь морского простора, а справа по борту уже клонится к закату огромное обессиленное солнце… Начинается обычный рейс «Колхиды» из Одессы до Батуми.


1

Никто не провожал Алексея в Одессе. Он возвращался домой из командировки и без особого интереса наблюдал за отправлением теплохода, желая лишь, чтобы поскорее улеглись этот всеобщий шум и суета. По опыту он знал, что с заходом солнца все поутихнет, жизнь на судне войдет в привычный, размеренный ритм, и они окажутся один на один с величавой стихией. За это он и любил больше всего поездки морем; в юности он хотел стать моряком, и такие путешествия хоть как-то утешали его в горечи несбывшейся мечты…- Никто не мешает, можно без конца глядеть в манящую даль и в ночное небо, здесь, в море, по-особенному яркое и чарующее, забыть на время всё обыденное и повседневное…

Алексею достался билет в третьем классе. До сна ему не хотелось идти в душную каюту; он отнес туда свои вещи и, едва познакомившись с попутчиками по рейсу, вернулся на палубу. Долго стоял у борта, когда его окликнула какая-то пожилая женщина с двумя детьми и множеством узлов и неожиданно предложила ему взять у них один из жезлонгов. «У нас лишний», - благожелательно пояснила она. Наверное, спокойствие Алексея и его одинокий задумчивый вид внушили ей расположение. Тронутый, он смущенно поблагодарил сердобольную женщину, пробормотав что-то маловразумительное: «Да мне не надо, у меня есть...» - Пожалуй, такой подарок был для него незаслуженным. И, только оглянувшись по сторонам и убедившись, что вокруг никто из пожилых людей не остался без места, он подвинул жезлонг к борту и сел в него.

Море искрилось тысячами ослепительных, вспыхивающих солнц, пока одно огромное расплавленное солнце медленно опускалось к горизонту. Теплый, пропитанный солеными брызгами ветерок забирался в ворот рубашки, приятно охлаждал лицо и грудь. Радио на минуту смолкло, и сразу стал отчетливо слышен шум воды за бортом и крики чаек.

В ожидании свежести надвигающейся ночи палубная публика все больше заполняла общий мягкий салон для пассажиров IV класса. Те же, кто не попал или не захотел тесниться в нем, устраивались прямо на палубе, занимая все наиболее теплые и самые неожиданные места и закоулки - под стенками судовых надстроек, в тамбурах и под трапами, за огромным кожухом корабельной трубы. Неунывающие мальчишки, обветренные и обугленные за лето солнцем, странствующие одним им известными путями по всему побережью Азовского и Черного морей, расположились за подвешенной шлюпкой прямо на белой от постоянной драйки деревянной палубе. Женщины доставали одеяла и закутывали ребятишек, а один уже немолодой человек с шестилетним мальчиком собирался, по всему, укрыться на ночь в спальном мешке, разложив его тут же, на палубе… Публика из первого и второго классов, в добротных спортивных костюмах и ярких шерстяных кофтах и свитерах, прогуливающаяся по палубе среди всех этих приготовлений медленно и церемонно, как на Дерибасовской, с ревнивым любопытством разглядывала и оценивала друг друга и не без иронии, снисходительно взирала на беспокойную палубную братию. И, каждый по-своему, все собирались поужинать в пути…


2

На минуту Алексей отвлекся от созерцания пустынного моря… Вдоль борта шла невысокая стройная девушка с саквояжем и сумкой в руках. Она как-то неуверенно и робко осматривалась и останавливалась. Лицо девушки показалось Алексею знакомым, где-то он уже видел ее. Цветастое легкое платье и вязаная белая кофта оттеняли густой загар ее лица, шеи, стройных девичьих ног. А выражение лица у нее было растерянным, чуть ли не беспомощным, - по всей видимости, она была еще новичок в таких путешествиях… «Да это не та ли девушка, - вспомнил вдруг Алексей, - которая была в очереди на морском вокзале и которая с отчаянием, рассмешившим всех, интересовалась, хватит ли им билетов на теплоход?..» Ей тогда сказали, что хватит на всех, только палубных. Девушка сконфуженно улыбнулась в ответ, - наверное, она очень хотела попасть на этот теплоход, а ей показалось, что с нею шутят… Но билетов хватило всем, и девушка, довольная и успокоенная, отошла от кассы.

А теперь она, кажется, пришла немного поздно и была озадачена, не зная, куда ей пристроиться. Она оглядывалась вокруг, ища хоть какой-нибудь свободный уголок. На минуту она остановилась у борта, раздумывая, что же делать дальше, и снова неуверенно двинулась через хаос вещей, рюкзаков, матрацев, жезлонгов, спальных мешков.

Алексей видел ее растерянность. По привычке, усвоенной с детства, он с готовностью собрался уступить свое место другому, как делал это в автобусах, трамвае; сама девушка не имела при этом значения. И сейчас лишь ждал, когда она подойдет ближе. «Девушка, - обратился он к ней, - вам не хватило места?.. Этот гамак свободен», - Алексей поднялся с жезлонга и сделал приглашающий жест.

От неожиданности незнакомка смутилась, в глазах ее промелькнуло недоверие, почти испуг. Алексей уже собирался убеждать ее в искренности своего предложения, но она вдруг обезоружила его своим простодушием. «Да, но где же будете ехать вы?» – выразила она свое сомнение после короткого замешательства.

-О, я буду ехать на этом же теплоходе, места здесь много, - невольно рассмеялся Алексей. – Да и у меня еще есть место там, - он показал рукой на палубу, вниз, - в третьем классе…

В глазах у девушки еще оставалось недоверие. По-видимому, она привыкла к постоянным розыгрышам парней. «Это правда? – усомнилась она и, услышав заверение Алексея, стала благодарить его; а потом все-таки еще раз спросила: - Но как же вы?..»

-Не волнуйтесь! Я здесь случайно… Да располагайтесь же вы! Честное слово, у меня есть место в каюте, я просто не спешу туда… Билет вам, что ли, показать?..- и в знак решенности дела Алексей отошел в сторону. А она, словно ожидая еще какого-то подтверждения его словам, огляделась по сторонам и положила сумку на жезлонг, а сама встала рядом, у борта.

Алексей пошел бродить по судну. Суета на палубах уже заметно улеглась, и в носовом салоне открылся ресторан. Алексей только заглянул туда, но заходить не стал, решив отложить это на завтра, – не хотелось последние полчаса перед заходом солнца просидеть в помещении. «Завтра схожу сюда пообедать», - решил он.

Он поднялся на верхнюю, шлюпочную палубу. Тут было совсем безлюдно, лишь изредка по делам скоро проходил кто-нибудь из команды. Ветер дул здесь, казалось, со всех сторон сразу, а из огромных люков машинного отделения вместе с грохотом шел плотный, упругий поток горячего воздуха. Зато вид моря и удалявшегося берега отсюда был великолепен. Полюбовавшись им, Алексей спустился снова на свою, пассажирскую палубу.

Неожиданно он услышал уже знакомый голос; он не заметил, как девушка подошла к нему: «Простите, мне так неудобно, что я лишила вас места…» – она хотела сказать еще что-то, но Алексей прервал ее:

-Право же, не стоит ваших извинений, - насколько смог ободряющим тоном заговорил он. - Я бы все равно отдал его кому-нибудь еще… И потом, мне ведь его тоже подарили, - и он рассказал, как ему досталось это место. – Так что благодарите не меня, - закончил он. – А вам далеко ехать? До Сочи, Батуми?..

-Нет, что вы! Только до Севастополя, - с готовностью и уже более уверенно ответила незнакомка.

-Ну, тогда вам предстоит провести на теплоходе всего одну ночь. Завтра с утра уже будем в вашем городе… Да вы сдайте ваш чемодан в камеру, - развяжете себе руки. А на жезлонг повесьте что-нибудь, как все, ну хоть полотенце, - посоветовал Алексей. И почувствовав внезапную приязнь и странное желание братской заботы о неопытной сестренке, пошутил: - И кто вас только пускает из дома в такую даль? – И совсем уже неожиданно для самого себя спросил: - Кто вас ждет в Севастополе, - мама, папа? Брат? Друзья?..

-Никто...

-Тогда зачем, простите, вы едете в Севастополь?.. - Вопрос был неуместным, Алексей понял это… А девушка не обратила на это внимание и, пока они спускались в камеру хранения и сдавали ее вещи, рассказала, что родные ее живут под Ростовом, а она едет не в Севастополь, а в Симферополь, в свой институт, педагогический… «Ведь послезавтра начало занятий», - пояснила она. – А в Одессе она была у своей школьной подруги, которая учится там в университете. Они с ней вместе поехали туда из Ростова неделю назад; Светлана очень хотела показать ей Одессу. Одесса ей понравилась, но Севастополь все равно лучше, - красивее и как-то ближе, понятней. Одним словом, роднее, - заключила она.

Познакомились. Девушку звали Наташей. «Чудесное имя»,- подумал Алексей.

-А вы сами не из Севастополя? – спросила она.

-Нет, тоже нет, но бывал там в командировках несколько раз, - и Алексей коротко рассказал о том, что живет в Новороссийске, а сейчас возвращается из командировки домой, и что там у него семья: мать, жена и сын Олежка четырех лет…

Они недолго постояли в очереди в камеру хранения. А когда сдали вещи и вернулись на палубу, солнце уже зашло. Увидев освещенный зал ресторана, Алексей подумал, что Наташа, наверное, голодна, и предложил пойти поужинать. Но она отказалась:

-Нет, что вы, мы со Светой хорошо пообедали, специально на дорогу. И у меня с собой еще бутерброды... Давайте лучше побудем здесь.

3

Над морем быстро спускались сумерки. Теплоход держал курс на восток, и далекий теперь берег смутно угадывался в полутьме неба и моря. На небе уже проступали слабые пятна первых звезд. «Сейчас начнется самая красота, - подумал Алексей и предложил: - Еще немного стемнеет, пойдемте на корму смотреть след корабля. Он будет светиться…»

- Вы, наверное, много раз плавали на кораблях? – спросила Наташа как будто в ответ на его слова, но, кажется, больше следуя ходу собственных мыслей.

- Не слишком… Но в общем-то приходилось.

- А я вот – первый раз, - словно извиняясь, призналась она.

- Ничего, лиха беда начало! Зато все открытия впереди…

Они прошли на ют, к судовому флаг-штоку, и встали у борта, облокотившись на широкую деревянную обшивку ограждения. Мерная дрожь корабля, то замирающая, то вновь нарастающая, чувствовалась здесь особенно явственно. Свет палубных огней едва доставал сюда, и в черноте воды под ними отчетливо проступал, переливаясь и искрясь фосфоресцирующими изломами, светло-мерцающий, как Млечный Путь, след корабля. И было такое ощущение, словно и палуба, и они сами вместе с корпусом судна медленно оседают, проваливаются в эту черную бездну. А по сторонам сияющего следа уже сгустилась темнота южной ночи, и расплывчатые жемчужины звезд, качаясь на волнах и скользя с гребня на гребень, неотступно плыли за ними…

Непередаваемое состояние охватило обоих. Молчали. Алексей несколько раз поворачивал голову к Наташе и видел нечеткий, мягкий профиль незнакомого лица да едва уловимый блеск глаз. Интересно, о чем она думает, ушедши в свои мысли?.. Кажется, сегодня ему предстоит грезить и грустить вдвоем!..

Неожиданно она обратилась к Алексею:

-Вы любите море? – в вопросе ему почудился едва заметный вызов.

- Да, - не сразу ответил он и в последнее мгновение почему-то вдруг сдержался, не стал говорить о своей великой несбывшейся мечте.

Заметив его сдержанность, Наташа заговорила сама:

-А я – больше всего на свете! Кроме людей, конечно… Я без конца могу смотреть на море и слушать его рокот… И тогда я забываю все грустное и неприятное. И если море солнечное и приветливое, вот как было сегодня, у меня становится светло и радостно на душе, и хочется смеяться и делать всё самое хорошее, хочется, чтобы всем было радостно и хорошо! В такие минуты я всегда будто улетаю куда-то…

Это было так понятно Алексею – и ее восторженность, и эта неподдельная увлеченность морем, - он сам прошел через это в прежние годы. Только тогда его больше всего занимали мечты о дальних странах и плаваниях. Сейчас его лишь удивили оброненные нечаянно слова Наташи о чем-то грустном, так не вязавшиеся со всем ее юным обликом. Но он сделал вид, что не заметил этого. «Если вы так любите море, то почему не посвятили себя ему, какой-нибудь морской профессии, не захотели стать гидрофизиком или океанологом, например, или даже моряком?..» – спросил он вполне серьезно, хоть и понимал всю уязвимость своего вопроса. И вся его неразрешимость и горечь полуосознанно были обращены больше к себе, чем к Наташе…

-Не вышло, не тем родилась, - был короткий ответ. – Наших не берут…

И пока он, не слишком убежденно, стал объяснять ей, что и девушки становятся моряками, что мир знает женщин и штурманов дальнего плавания, и капитанов, и яхтсменов, и даже пиратов, Наташа внимательно слушала. Она не перебивала его, но глаза ее смотрели на Алексея недоверчиво, почти укоризненно. Выслушав его, она упрямо, точно отвергая сказанные доводы, заявила:

-И все же я очень жалею, что не родилась мальчишкой! Тогда бы мне путь в море не был закрыт… – и вдруг без всякого перехода спросила: - А вы моряк?..

-Только отчасти, к сожалению… - Алексей не ожидал этого вопроса, но был им приятно польщен. – А почему вы решили?..

Наташа помедлила, потом смущенно пояснила:

-Так мне показалось… И вы так интересно рассказываете о море и кораблях, - я никогда такого не слышала! А разве вы не работали моряком? – простодушно допытывалась она.

И Алексею пришлось объяснять ей, почему он не считает себя моряком, хотя всегда был связан с морем, с его делами, и как получилось, что он, выросший на море и с детства мечтавший о плаваниях, не попал из-за комиссии в мореходку, а пошел учиться в кораблестроительный институт, и теперь вот работает инженером на судоремонтном заводе вместо того, чтобы ходить штурманом на судах…

-Но разве вы не можете перейти плавать инженером на какое-нибудь судно или пароход? - настаивала Наташа.

-Для этого нужно окончить морское училище. Теперь уже поздно, мне ведь скоро будет двадцать восемь лет… Так что я разделяю вместе с вами на всю жизнь безответную любовь к морю, - невесело пошутил Алексей, но тут же поправился: - Впрочем, что же я, - у вас ведь еще всё впереди! Сколько вам сейчас, – лет шестнадцать или семнадцать?..

-Что вы, что вы! – Наташа не почувствовала шутки и с забавной гордостью объявила: - Мне уже девятнадцать! Иногда кажется: так много. И я уже на втором курсе; а ведь еще совсем недавно мы были в школе…

Алексей тотчас без труда представил Наташу школьницей: в форме с белым воротничком, с бантами в косичках-хвостиках и с тяжеленным портфелем в руках… Портрет понравился ему, он едва скрыл улыбку. Наташа почувствовала это:

-Что вы?!.

-Да так… Представил вас восьмиклашкой.

-И что? – ничего серьезного, да?..

-Да нет, наоборот! – он улыбнулся, но, боясь обидеть Наташу непризнанием ее взрослости, поспешил вернуться к их главной теме:

- В самом деле, у вас всё еще впереди, вам можно позавидовать. Закончите свой педагогический, а потом, через три года, сможете поступить в любой морской вуз, - в одесский, например, или в николаевский, а то и в наш, ленинградский кораблестроительный, и стать морским инженером.

-Да нет, теперь уже ни к чему, я увлеклась своей специальностью. И ведь капитаном у вас все равно не станешь, вы же сами сказали… А мне сейчас очень нравится всё, что дают в нашем институте, - и педагогика, и физгеография, и история древнего мира, и даже психология. А еще у нас, на географическом, бывает самая интересная практика - и на Севере, и в Карелии, и даже на Байкале, за пять лет можно очень много повидать…

На вопрос Алексея, кем она будет после института, Наташа просто и уверенно ответила: учителем в школе. Затем, помедлив, загадочно прибавила:

-Не знаю пока точно… Может быть, и учителем русского языка и литературы. Мне в деканате разрешили факультативно слушать курсы еще на филологическом; так что может быть я получу и диплом учителя-словесника. Я очень люблю книги, вообще литературу, и не смогла бы с ней расстаться, даже если бы пошла в какой-нибудь технический институт…

Алексей с интересом слушал. И все же не удержался, спросил:

-Но как же с морем?

-А я буду жить у моря, - воскликнула Наташа, и, подумав немного, решительно и убежденно повторила еще раз: - Я обязательно буду жить у моря! Выберу где-нибудь глушь и поселюсь там, чтобы только не расставаться с морем. Я уже давно решила это для себя…- Представляете, как это прекрасно: ваш дом стоит на самом берегу моря или даже у океана, в полном одиночестве. Из окон виден весь горизонт, и бесконечный бег волн, и проходящие вдали корабли. А ночью - только звезды над головой, вот как сейчас, рокот океана да шум ветра в соснах. «Здесь я живу наедине с необщительным океаном, и синие ночи приносят мне каждый миг тишины...» - протяжно, нараспев прочитала она чьи-то строки и добавила: - А кругом уединение и тишина, и только шум прибоя наполняет мир… Недавно я прочитала, что один знаменитый поэт в Чили вот так и живет, в доме у самого океана, и слушает его вечный прибой... Как это чудесно! Лучшей жизни не придумать…


4

Странные, волнующие чувства испытывал Алексей, слушая Наташу. В рассказе девушки он с удивлением обнаруживал далекие и трепетные отзвуки своей юности. Перед ним в эти минуты прошли незабываемые детские мечты о дальних странах и затерянных где-то в Тихом Океане Тур-хейердаловских и Джек-лондоновских островах; он вдруг почувствовал сейчас, что властный зов юности вновь позвал его за собой в беспокойные странствия… Пылкое, восторженное признание Наташи растревожило его, напомнив о собственной мечте, разбудило глубоко скрытые мысли о моряцкой профессии и доле. Он с изумлением и странной грустью узнавал себя в другом человеке, вспоминая свои прежние надежды, такие горячие и манящие, которые бережно хранились в его душе. Наташа говорила явно о чем-то очень сокровенном, дорогом. Казалось, это просто другой раскрывает ему его собственную уснувшую душу, скованную почти постоянным одиночеством последних лет. И, слушая ее, Алексей ловил себя на мысли, что перед ним сейчас его уже ушедшая молодость. Он никогда еще не задумывался над тем, что годы юности прошли безвозвратно, ушли навсегда с их мечтами, открытиями, надеждами… А сейчас вдруг почувствовал это со всей очевидностью и беспощадностью.

Оторвавшись от своих грустных размышлений, Алексей заметил:

-Да, конечно… Но как же работа?!. Раз вы будете педагогом, то вам будут нужны дети, школа…

-Ну, не совсем на безлюдье, - согласилась Наташа, - а где-нибудь возле приморского поселка или на краю небольшого городка, чтобы до школы весь путь можно было идти по берегу. Таких поселков и городков ведь много у нас на Азове и в Краснодарском крае, а еще в Приморье, на Дальнем Востоке. Это моя мечта – жить у самого моря… – Наташа помолчала, потом решительно добавила: - И с бабушкой…

Переход был настолько неожиданным, что Алексей невольно улыбнулся. Но не стал ничего спрашивать. Наташа остановилась:

-Что, вы не верите?..

-Нет, почему же не верю. – Верю, и даже позавидовал тому, как вы будете жить у самого моря. - Пусть ваша мечта сбудется!.. Только почему именно с бабушкой? – и он снова не смог сдержать улыбки.

-Но ведь бабушка – мой самый дорогой, самый близкий и родной человек, - так горячо заговорила Наташа, что Алексей проникся уважением к ее убежденности и к ее любви. – Ближе даже мамы и папы. Она всегда понимает меня лучше всех. И я решила: когда закончу институт и поеду куда-то работать, то обязательно возьму бабушку с собой. Боюсь только, поедет ли она со мной в какую-нибудь даль.

-А муж… - ваш будущий муж, - поправился Алексей, - он не будет против!..

Наташу нимало не смутил этот вопрос.

-Тогда я скажу ему, чтобы он уходил, - со смешной горячностью заявила она. А потом, вспомнив что-то, спохватилась: - У меня вообще не будет никакого мужа!

Алексей еще раз с трудом подавил улыбку. Все девушки от шестнадцати до двадцати лет клянутся своим друзьям и знакомым, что никогда не выйдут замуж и, кажется, до поры сами всерьез начинают верить в это… Чтобы не смутить Наташу, он спросил, где живет ее бабушка.

-В Симферополе. Я же у нее живу. Хорошо, что в симферопольском институте есть мои специальности, не надо было больше никуда ехать. Бабушка так радовалась, что эти пять лет я проведу с ней!

-А откуда же вы знаете Севастополь?

-О, я много раз была в нем! И езжу туда при всякой возможности – то в воскресные дни, а то и на праздники. У нас учится несколько девочек из Севастополя, и я у них часто бываю… А вы хорошо знаете Севастополь?

-Да нет, - с сожалением признался Алексей, - не очень. Я ведь бывал в нем всё по делам, на заводах; времени особенно не было, чтобы познакомиться с ним ближе. Но я понимаю вашу симпатию к нему, - правда, светлый, тихий, приятный городок... В сравнении, конечно, с нашим Новороссийском.

-Приятный, - в тон ему, передразнивая, протянула Наташа. – Да это же особенный, неповторимый город, другого такого нет на всем свете! Он чудесный, необыкновенный, почти сказочный, и мой самый любимый город на земле. Его невозможно не любить. В нем столько очарования! Он околдовывает вас своими голубыми бухтами и тенистыми тихими улочками, засыпанными цветением то миндаля, то сирени и акаций, своими белыми скалами и нарядными, праздничными площадями и проспектами, своими грустными памятниками и обелисками, затерянными в тени деревьев крутыми причудливыми лестницами. – В нем много неожиданного, романтичного и завораживающего... Вы знаете, когда я год назад впервые оказалась в Севастополе, у меня возникло чувство, что я хожу по улицам и набережным какого-то прекрасного полуфантастического города то ли будущего, то ли прошлых времен, - города, наполненного благородными музыкантами, отчаянными искателями приключений да продубленными морем и солнцем бродягами-моряками со всех концов света... Только вы не смейтесь, пожалуйста, - смущенно сказала она, посмотрев на Алексея быстрым, испытывающим взглядом. И лишь убедившись, что он по-прежнему внимателен и серьезен, продолжала:

-Уже целый год прошел, а я до сих пор не освободилась от этого первого впечатления, и севастопольские бухты и море все так же влекут к себе, зовут меня куда-то. Никогда не думала, что смогу так сильно полюбить какой-нибудь город!.. Я готова бродить по нему целыми днями, впитывать в себя его загадочный мир и грустить, грустить от предчувствия близкой разлуки с ним... Как должны быть счастливы люди, - как я завидую им, которым не надо никуда уезжать из него, которые живут в нем и могут постоянно сознавать, что это – их дома, улицы, набережные, бухты, которые всегда могут встречать рассветы у моря, вдыхать его запахи, обнимать глазами его бесконечную синь!..

У Паустовского как-то я прочитала о каких-то особенных чертах, даже о запахах приморских портов и о том, что не все черноморские места одинаково имеют дух и черты, свойственные настоящим приморским портам. Так вот, я убеждена, что Севастополь – самый что ни на есть морской город на земле!.. Недаром же и Грин перенес его в свои фантастические страны…

5

Признания Наташи вновь вызвали у Алексея ответное чувство сопричастности. Ему захотелось ответить ей чем-то таким же дорогим для него, сокровенным. – Что сказать сейчас Наташе, чем поддержать ее веру и юношеские мечты, высказать ей свое одобрение? И, подумав, Алексей, будто бы без видимой связи с только что услышанным, начал издалека:

- Если бы все же я был капитаном какой-нибудь яхты или шхуны, я взял бы тебя в свою команду... – Незаметно для себя он обратился к ней на ты и, не подавая виду, продолжал: - Если бы даже это была какая-нибудь совсем небольшая яхта, и она шла в дальние моря, я предложил бы тебе пойти в странствие. Искать далекое, неведомое и прекрасное. Пошла бы?..

Пошла, - без промедления ответила Наташа. – Только, - тут она запнулась и неуверенно и тихо договорила, - как же другие?..

- Другие подождали бы, - в тон ей ответил Алексей. – Но… – он хотел сказать, что другие не стремятся в плавания, и с ними ему незачем искать неоткрытые острова, но тут осекся и замолчал: в эту минуту судовую трансляцию переключили на Москву, и из динамиков полилась поющая музыка скрипичного концерта. От неожиданности у Алексея дух захватило: он сразу узнал в ней одну из самых любимых своих мелодий. Он много раз слышал этот концерт по радио, с пластинок и даже на концертах, когда учился в Ленинграде, и мог слушать без конца, снова и снова, как не многие другие произведения. Чарующая, пленительная музыка концерта неизменно волновала Алексея, тревожила его душу и вызывала в нем трепетный подъем и необыкновенный прилив чувств. Но это происходило всегда в одиночестве. И сейчас волнение еще сильнее овладело им, - это было нечаянным везением, нежданным подарком судьбы: в море, в эту волшебную звездную ночь – и его любимая, невыразимо прекрасная музыка! И он не один… Такое в жизни может больше не повториться !

Когда-то при исполнеии этого концерта Алексей мечтал слушать его вдвоем, вместе с каким-нибудь близким ему человеком, который бы так же остро чувствовал и воспринимал музыку, как и он сам, - с какою-нибудь родственной душой… И тогда, он был уверен, эта музыка прозвучала бы для него еще проникновенней… Но он никогда не мог бы ясно сказать себе, кто должен быть этим близким человеком, этой родственной душой, - друг ли, или неведомая любимая женщина, которой у него еще не было…

А сейчас эта мечта совершалась, и её словно принесла с собой эта хрупкая большеглазая девушка, почти ему еще не знакомая, а час-полтора назад так и вообще чужая. И было до чрезвычайности странно и в то же время необыкновенно радостно сознавать это…

- Прости… Давай послушаем… – только и сумел сказать Алексей. В эту минуту ему безумно хотелось только одного – чтобы Наташа почувствовала неизъяснимое волшебство, всё очарование этой музыки, испытала на себе, как и он, ее безраздельную власть! Но говорить он ничего не стал, - звуки концерта уже полностью завладевали им... Сначала нежная и трогательная, как лепет ребенка, переменчивая и робкая, мелодия концерта крепла и росла, звучала тревожными, нервными звуками, подобным человеческой мольбе, и эта тревога и мольба лучше любых слов говорили о вечных терзаниях и надеждах человеческого сердца… Затем, после недолгого затишья и слабой тени минутного успокоения, вновь полились тревожащие и отчаянные, всё убыстряющиеся звуки – как вызов судьбе, испытаниям, потерям, как мольба о счастье… И Алексей весь отдался музыке, все больше и больше погружаясь в магический сон, в этот завораживающий поток звуков, и словно исчезал, растворялся в нем. Лишь краем сознания он радостно сознавал, что вместе с ним в этом прекрасном и волнующем мире живет и чувствует Наташа, родственная ему душа. И этого ему было достаточно.


6

А музыка концерта увлекала за собой всё дальше. За чередой страстных призывов – аккордов оркестра - потянулся одинокий и печальный, будто потерявшийся во вселенной, голос скрипки; он то нарастал, то таял, кружась и возвращаясь снова и снова, умоляющий, взывавший к людям, неразрешимый в своем беспредельном отчаянии и страстной мольбе. Казалось, это не скрипка в руках человека, а сама душа человеческая плачет и молит, признаваясь в своей единственной, великой и бессмертной любви… И этот пламенный порыв, мятущийся и неостановимый, подобно морскому прибою, волною за волной набегал в ночи, а оркестр, как эхо, глухими вздохами вторил мольбам скрипки. От этих чарующих, неземных звуков, захвативших сейчас весь мир вокруг них, всё существо наполнялось пронзительной, щемящей грустью вечного расставания…

Когда же, наконец, смолкли последние аккорды первой части концерта и диктор объявил исполнителя, а затем окончание музыкальной передачи, было ощущение, что в мире наступила оглушительная тишина. Cтали снова отчетливо слышны плеск воды у бортов, шум винта корабля и глухая вибрация корпуса…

Прошло какое-то время. Наташа молчала, и Алексей осторожно тронул ее за плечо. Она не отзывалась. И только взяв ее за голову и повернув к себе, он понял, что с ней происходит: то же самое, что когда-то было и с ним, Алексеем, после первого прослушивания этого концерта… – Наверное, именно то, чего хотел достичь композитор…

-Ну, что ты?.. – Алексей как смог постарался смягчить голос.

-Я не могу, - всхлипнула Наташа, опустив голову и закрыв лицо руками. – Эта музыка… И всё, и всё…

- Тебе понравилось?

- Очень! Почему я не знала эту музыку раньше?.. Вы не смотрите на меня, - жалобно попросила она, не поднимая головы. Тогда Алексей осторожно опустил ее руки и чуть коснулся губами ее мокрых глаз.

-Поверь, со мной было то же самое, когда я первый раз услышал этот концерт, - сказал он и назвал имя композитора. А потом в каком-то еще не осознанном порыве великодушия и счастливого озарения неожиданно предложил: - Хочешь, я подарю тебе эту музыку?!. Пусть она будет твоим талисманом!

Наташа с благодарностью посмотрела на него блестящими от слез глазами.

7

По радио уже передавали последние известия, потом прозвучал бой часов кремлевской башни. Довольно посвежело, и они не заметили, как палуба совсем опустела. Пассажиры IV класса уже доотказа забили салон своими жезлонгами и матрацами, и только самые стойкие – компания ребят да тот мужчина с мальчиком в спальных мешках – продолжали ночлег на открытой палубе. Надо было что-то придумывать и им. Алексей уже дважды предложил Наташе пойти до утра в каюту вместо него – пассажирам какая разница?..– Сам он без труда устроился бы здесь; но она решительно отказывалась. А разве мог он оставить здесь девушку одну… И хоть она накинула поверх платья свою вязаную кофту, свежий ветерок доставал ее, и время от времени она начинала дрожать.

-Давайте лучше продержимся до утра, - предложила Наташа. – Так интереснее!.. Вы хотите спать?

-Нет. Только давай переберемся куда-нибудь потеплее, а то ты совсем замерзнешь!..

Они взяли свой жезлонг, одиноко стоявший у борта, и долго ходили с ним по открытым палубам и надстройкам судна, никак не находя какое-нибудь мало-мальски подходящее место; все укрытые от ветра уголки уже давно были кем-нибудь заняты. Наконец, Алексею пришла в голову неплохая мысль.

-Идем, попробуем укрыться вон там, наверху, - он показал на шлюпочную палубу. – Я знаю одно место, там должно быть почти жарко…

По служебному трапу, где Алексей проходил недавно, после посадки, они тихо поднялись палубой выше и забрались почти-что богу за пазуху – под открытую дверцу кожуха корабельной трубы. Здесь было и в самом деле хорошо: оставаясь на палубе и свежем воздухе, можно было не испытывать ночного холода и сырости, – кожух приятно отдавал надежным теплом, а через дверь из машинного отделения порциями вырывался горячий воздух. И лишь с другой стороны, от борта, порывами налетал свежий ночной ветер.

Но как вдвоем сесть в один гамак? И Алексей, не слушая протесты Наташи, усадил ее в это зыбкое сиденье, а сам опустился рядом на деревянный настил палубы и прислонился спиной к кожуху. Сразу стало теплее.

Теперь над головой у них было небо, ничем не засвеченное и черное, искрящееся мириадами световых игл. Оно мерно и плавно качалось, то замедляя, то ускоряя свой бег, будто на гигантских качелях, и на нем, как далекие метеориты, ярко вспыхивали и тут же гасли искры, вылетавшие из корабельной трубы. Сейчас, в эти минуты мир был полон гармонии и значения. Хотелось лишь еще узнать друг о друге, и Алексей осторожно спросил:

-У тебя много друзей?

-Да, - ответила она. – У нас был такой дружный класс… После школы многие разъехались учиться кто куда, но мы все переписываемся. А на день открытых дверей в этом году почти все собрались в школу, и мы, и прежние, те, которые окончили школу раньше нас. Было так чудесно встретиться всем сразу! – Этот день, как и выпускной вечер, не забыть никогда… Наташа, воодушевляясь, стала рассказывать о выпускном вечере, о друзьях и любимых учителях, о своей подруге Светлане, с которой она ездила в Одессу; и Алексей, слушая ее, легко представил себе обстановку дружеских привязанностей и почти еще полудетского обожания, которая окружала Наташу и ее подруг в школе. Это было видно по той любви и преданности, с которыми сама она отзывалась о своих друзьях. Ребята не составляли исключения; по отношению к ним Алексей заметил лишь легкую тень доброжелательной снисходительности. – Одноклассники всегда кажутся девушкам маленькими и младшими, недостаточно взрослыми… Алексей слушал Наташу и в душе завидовал ее наивным и таким чистым воспоминаниям. – Как давно все это было у него... – прекрасное, неповторимое время!..

8

-А вы любили когда-нибудь? – услышал он неожиданный вопрос Наташи. Она спохватилась, сконфуженная: - Фу, что же я, глупая, ведь вы женаты! Зачем же спрашивать… - И тут же поправилась: - Я хотела сказать: тогда, в школе?.. – И, засмущавшись своей смелости, не дожидаясь ответа, снова неожиданно и с отчаянной решимостью призналась: - А я вот в школе совсем влюбилась в одного мальчика… – На какое-то мгновение поколебавшись, она усомнилась: - Вам, может, неинтересно?..

-Нет, нет, что ты! – Алексей не удивился такому признанию и не захотел помешать ему. Сейчас он смог бы понять всё, и Наташа, почувствовав его расположение, решилась рассказать свою историю…

-Он учился в нашей школе, только в старшем классе. И когда я поняла, что люблю его, весь мир преобразился для меня и стал еще ярче и прекраснее. Каждый день я просыпалась с радостной мыслью, что увижу его сегодня, и засыпала с неясной мечтой о счастье. Такое со мной было первый раз в жизни, и в своих мечтах я не могла допустить и мысли, что моя любовь не вызовет в ответ любовь такую же большую и чистую. Мы встречались каждый день в школе, как и все; и мне казалось, что он улыбается мне, говорит со мной нежнее, чем с другими. Но он часто позволял себе подшучивать надо мной, а я с ревнивым чувством уже начинала понимать, что этих мимолетных встреч в школе мне очень, очень мало. – Любовь стала заявлять свои права!..

Он был красив, мой кумир, и ходил то с одной, то с другой девочкой, в основном из их класса. К счастью, еще никто не догадывался о моем увлечении, знала только Света, а то бы не сносить мне насмешек этих девчонок, - они ведь нас, младших, всерьез не принимали… И то ли от успеха у девушек, то ли от самомнения, которого я в нем тогда, конечно, не замечала, - выражение лица у него, когда он шел по улице с кем-нибудь из них, было высокомерным и самодовольным; видно, ему нравилось изображать из себя этакого Печорина. Ну, а я стала для него очередным развлечением, - ведь он не любил меня, да и вряд ли вообще мог любить по-настоящему. Это я поняла потом, - слишком он был избалован женским вниманием, и его самомнение и мужское тщеславие от этого всегда были достаточно удовлетворены. Вряд ли он был способен переживать всё то, что мы связывали тогда с настоящей любовью: беспокойство за близкого человека, желание раствориться в нем, стать его половинкой, жить и его интересами. Не думаю, чтобы ему все это было ведомо когда-нибудь…

Конечно, он быстро догадался о моем чувстве к нему и любыми средствами старался еще сильнее разжечь его, - не знаю, зачем, но ему льстило, что и эта – еще одна! – девочка сохнет по нему. Волокита он был уже опытный и бессердечный, и в обращении со мной, да и с другими, хитро чередовал внимание и нежность с холодностью и равнодушием, и такой тактикой быстро добился того, что я совершенно потеряла голову.

Он проявлял интерес ко мне лишь до того, как я, доведенная до полного отчаяния, сама призналась ему в любви. – Конечно, в любви великой и вечной, на всю жизнь… И с этого дня он стал моим мучителем: относился ко мне снисходительно до безразличия и насмешливо до грубости, за глаза смеялся надо мной и обманывал меня во всем. А я, ослепленная своей любовью, не хотела ничего ни видеть, ни понимать и продолжала на что-то надеяться, цеплялась за малейшие проявления внимания с его стороны. Всюду искала встреч с ним и унижалась, вымаливая их, пыталась взывать к его сочувствию, жалости, великодушию… Только как раз великодушия и сочувствия у него никогда и не было!.. Жаль, что я это поздно поняла, потому что тогда я потеряла всякую осторожность и гордость. Теперь мне страшно и стыдно вспоминать всё это. Спасибо еще, что он не до конца воспользовался своей властью надо мной, ведь я тогда была совсем беззащитна перед ним и готова для него на всё, - лишь бы любил, был со мной!.. Он целовал меня, когда хотел, а я таяла в его руках. А потом наедине мечтала о том, когда это снова повторится, и страдала от мучительной ревности…

Казалось, весь мир для меня сосредоточился в нем одном. Сначала от своего нежданного счастья, а потом и от невыносимых страданий я даже стихи начала писать!.. И все они, разумеется, были посвящены ему. Несколько раз я показывала ему некоторые из них, но его насмешки и язвительные замечания очень скоро отбили у меня охоту делать это…

…Мне предлагали дружбу и вечную преданность лучшие наши мальчики, а я, и впрямь как слепая, думала только о нем, никого и ничего вокруг не замечала – он, один он занимал все мое воображение…


9

Наташа остановилась, вновь переживая недавнее прошлое. Алексей, глубоко тронутый ее доверием и этой бесхитростной историей такой детской и такой трогательной любви, молчал. Теперь он понимал, откуда у нее эта задумчивость и грусть, эти оброненные слова об одиночестве и жизни в уединении… А Наташа, вспоминая свои огорчения, продолжала рассказ:

- …А потом от подруг я узнала, что мой кумир успевает ухаживать сразу за девочкой из его класса и еще за какой-то незнакомой, «взрослой» женщиной!.. Мое несчастье уже не было для многих тайной, и все они убеждали меня, что Марк – хороший пройдоха и самый настоящий бабник и ловелас, который ни одной юбки не пропустит, что он смеется надо мной, и тому подобное. Но даже и это мне мало помогало, только еще сильней мучило меня. И жизнь для меня тогда превратилась в сплошную пытку. Я не знала, что делать, и от отчаяния хотела даже уехать куда-нибудь, лишь бы избавиться от этих мук… Бабушка в тот год пошла на пенсию и зиму жила у нас. И однажды, когда я дошла до полного отчаяния, я рассказала ей всё без утайки. Она долго успокаивала меня, убеждала, что это пройдет и все образуется, но для этого надо собрать в себе все силы и не искать с ним встреч, - он, по всему видно, очень скверный человек, раз так обходится со мной, и мне нужно быть от него «куда подальше»… Я послушалась ее, но думать о нем не перестала; так и мучилась до самого конца, пока он не уехал в институт после школы. А после его отъезда мое чувство перешло в какое-то оцепенение, я надолго потеряла способность открыто смотреть на мир, радоваться ему. Уже больше трех лет прошло с тех пор, а на душе у меня временами все еще что-то болит и саднит, - стоит лишь чему-нибудь напомнить мне о нем. Но я уже вижу, что бабушка все-таки была права, и чувствую, что смогла пережить и справиться с этим. Все же институт и перемена обстановки очень помогли мне, помогли найти себя и снова увидеть солнце и мир вокруг. Но больше я уж никого не любила…

Наташа снова замолчала, вспомнив свои обиды, а потом рассказала:

-Весной в этом году он тоже приезжал на наш сбор. Я очень волновалась, ожидая нашу встречу… Но ничего: под впечатлением всеобщей радости, праздничной обстановки и счастья снова видеть своих учителей и старых друзей эта встреча с ним, против моих опасений, не оказалась для меня такой уж страшной. И всё обошлось до удивления спокойно, - наверное, что-то во мне все-таки переменилось за эти годы… На вечере он сразу подошел ко мне, был очень весел и внимателен; а я, отвечая на его шутки и внимание, собрала всю свою волю, чтобы только не расслабиться, вновь не попасть под его влияние, и изо всех сил старалась казаться спокойной и безразличной. Я видела, что это его страшно задело. Когда мы стали с ним танцевать, он заговорил, что я очень изменилась, стала какая-то не такая, и предположил, что у меня в институте кто-то есть… Ну, а я не разуверяла его, сказала, что это его не должно волновать. Так в этот раз мы с ним и расстались, без нежностей и обещаний…

А потом, после вечера, когда все пошли провожать друг друга и всем было весело, мой одноклассник и мой самый преданный друг Генька неожиданно признался мне в великой любви и просил стать его женой. Он сказал, что любит меня давно, с седьмого класса, и готов для меня на всё. – Ну совсем еще мальчишка, почти как мой младший брат! – Он так робко произнес это слово, что мне почему-то стало ужасно жаль и его, и себя в эту минуту. Я пыталась разубедить его, говорила, что мы еще дети и что это на него просто нашло под влиянием нашего чудесного вечера, но он никак не соглашался со мной. А потом он сказал, что видел и знает всё, что со мной происходит, не может больше спокойно смотреть на это и готов посвятить мне всю жизнь, только чтобы я забыла свои разочарования и горечи и чтобы была счастливой.

- Славный, благородный Генька! Я благодарила и пыталась остудить его, уверяла, что он плохо меня знает, что я не достойна его любви, и ему не надо принимать меня всерьез. И что я вообще не собираюсь выходить ни за кого замуж. «А за Марка?» – спросил он тогда. – «Даже и не подумаю», - без всякого колебания ответила я ему, будто сама себя уверила в этом.

Тогда он стал убеждать меня выйти за него, говорил, что не представляет без меня жизни, что готов ждать меня сколько угодно, лишь бы у него оставалась надежда, и что придет ко мне на помощь в любую минуту, - только позови!..

Он так убежденно говорил это, что у меня не нашлось ни сил, ни доводов отказать ему. И неожиданно я ответила, что пойду за него, только потом, когда мы закончим институты. Сначала он даже не поверил тому, что услышал, и сказал, чтобы я не шутила так. Тогда я совершенно серьезно повторила ему это еще раз, - что-то на меня нашло в тот вечер… Что с ним было, видели бы вы! От радости он весь засиял, ничего больше, кроме «ты моя любимая, самая любимая на свете», не говорил, и только целовал меня в щеку, в нос, в шею… – Наташа улыбнулась доброй улыбкой и заговорщицки, понизив голос, проговорила: - Так что вот, видите, я уже обручена!.. Но мама пока об этом не знает. А мы с Геной переписываемся; он ведь тоже учится, только в Москве, в Бауманском. - И с пылким предостережением закончила: - Только об этом никому не говорите, ни слова, хорошо? Это наша великая тайна от всех!..

-Дети, совсем дети, - думал Алексей с высоты своего жизненного опыта, пока слушал конец этой трогательной истории. – Им всего лишь игра то, что для взрослых бывает причиной жизненных драм и неудач… Впрочем, когда-то давно, лет десять назад, он и сам мог бы быть так же счастлив, как этот Гена, безумно счастлив, если бы ему такое пообещала любимая девушка… А вместе с годами и с опытом к нам приходят, увы, излишняя трезвость и недоверие, скептицизм.

- Хорошо! Не беспокойся, - заверил он, - буду нем, как могила!.. Наташа, а что, если бы тогда, в тот вечер, Марк позвал тебя с собой, - пошла бы?..

-Не знаю, - чистосердечно призналась она. – Наверное, все-таки нет… Ведь я была уже не та, что два года назад, он это верно заметил, уже смотрела на мир, да и на него другими глазами, не была совсем слепой, как прежде. Да и сам он в моих глазах давно уже не тот, что был, - не такой, какого я почему-то боготворила; я видела его тоже совсем другим, чем раньше, - разочаровалась, наверное. Он сам своим отношением ко мне, своими поступками погубил мое самое лучшее чувство к нему…

- Эх, Наталья, Наташа, не тот человек тебе попался! Хорошо еще, что не на всю жизнь, а то не миновать бы тебе беды… – подумал Алексей и чуть не проговорился: - Да такую девушку Марк бы должен был обожать и на руках носить!.. Самовлюбленный чурбан он, твой Марк, да и только… – Но сказал лишь: - А ты молодец, Наташа, преодолела все это!.. – и добавил ободряюще: - После всего ты ведь не чувствуешь себя обделенной?..

-Нет, конечно нет! Только обидно было за свою осмеянную, отвергнутую любовь, - такой уж больше никогда не будет… – горестно призналась Наташа. – От этого очень грустно становится иногда. Но со временем я поняла и все больше убеждаюсь, что чем больше невзгод и испытаний в жизни перенесет человек, тем он лучше понимает других и больше сострадает, и сам становится добросердечнее и отзывчивей, - вы не замечали этого?..

Алексею хотелось ответить Наташе, что она сама, своим выстраданным опытом открыла для себя эту истину и что другие постигают ее тоже ценой собственных невзгод и разочарований. Но страдания и душевные потрясения кристаллизуют доброту и великодушие, увы, только лишь у чистых, порядочных и сердечных людей, - низкие, эгоистичные натуры невзгоды и неудачи только озлобляют и делают завистливыми и коварными… Но он не сказал этого, а лишь согласился: - Да, это так.

10

Алексей слушал Наташу, ее простодушный и такой искренний рассказ и жил сейчас ее разочарованиями, ее горячим волнением. Порой его собственное прошлое мельком всплывало перед ним, и воспоминания теперь уже далекой, но не забытой безнадежной юношеской любви помогали ему легко понимать девушку, сочувствовать ей собственной пережитой болью. Сейчас он испытывал к ней такое сострадание и расположение, такое бесконечное доверие, что пожелай она этого, и он смог бы, в свою очередь, рассказать ей многое о себе. Странно, до чего хорошо ему было с ней, - так удивительно легко и просто, как еще никогда в жизни не было! А ведь видит он ее первый раз и знает всего несколько часов здесь, в море… Но у него почему-то такое ощущение, будто он знает ее много лет и давно дружит с ней. Это чувство было трудно объяснить. Но Алексей понимал, что его притягивает к Наташе и роднит с нею ее искренность, неподдельная увлеченность этим прекрасным миром и тяга к странствиям, редкая душевная цельность и чистота. Казалось, они оба смотрели на мир одними глазами, и лишь повседневная жизнь и расстояние разделяли их. И то, что происходило с Алексеем сейчас, воспринималось им как полуреальность и явь одновременно, чуть ли не сон наяву. Потому что скоро, очень скоро время и расстояния вновь разделят их и, может быть, навсегда... Но Алексей уже чувствовал, что никогда не забудет эту неожиданную и такую интересную встречу…

-О чем вы думаете?.. – услышал он голос девушки, мягкий и почти извиняющийся, точно она боялась потревожить его мысли.

-Да так, вспомнил разную старину… – насколько мог ободряюще успокоил, заверил Наташу: - Ты можешь не терзать себя ненужными укорами и сожалениями; и хоть это и слабое утешение, но знай, что не у тебя одной – у многих в жизни бывает что-либо подобное, через это проходят чуть ли не все!.. Но ты права, - и вправду, очень обидно, если самое лучшее и светлое, что в тебе есть, что ты хочешь подарить другому, не способен оценить тот, кому это предназначается. Но только такие люди не стоят настоящей любви, ты уж поверь…

-Да, конечно… Наверное это так, - протянула Наташа и после минутной паузы вдруг спросила: - А вы счастливы, Алеша?..

-Сейчас, сегодня – да, - хотелось сказать Алексею, но он снова сдержался и ответил неопределенно: - Смотря что понимать под счастьем… – Наташа своим наивным, бесхитростным вопросом неосознанно затронула то, над чем в разное время он думал много и мучительно, и, хоть и не смог разрешить этого с окончательной ясностью, все же пришел к определенным и важным для себя выводам. Но высказать сейчас всё это словами было бы очень трудно, почти невозможно…


11

Что оно такое, человеческое счастье? – неясное и изменчивое, желанное и ускользающее, покрытое таинственной дымкой неизвестности, манящее и неведомое Завтра или достигнутое и осязаемое, существующее и надежное, твердое Сегодня?..

В чем оно, счастье? В радостях повседневого бытия, в спокойной, необременительной работе или службе, приносящей в дом и достаток, и благополучие, - в тепле и уюте семейного очага? Или всего этого недостаточо, и для счастья человеку необходимы еще успехи, достижение почестей, удовлетворение честолюбия...

Уверенность в себе и умение, независимо от выбранного поприща, без лишних колебаний и придирчивой самооценки выстраивать нужную линию поведения, ведущую любой ценой к успеху и благоденствию? Удачливость и преуспевание, вера в свою безошибочность и правоту, довольство собой, своими действиями – и отсутствие ненужных сомнений? Или, наоборот, вечная неудовлетворенность собой, делом рук своих, постоянная неуспокоенность и беспрерывный поиск в достижении своей идеи, своего заветного замысла, - жизнь порою с мучительными, терзающими душу сомнениями в правильности выбора и каждого своего шага?..

Что оно, человеческое счастье? – кто знает, кто скажет, что это такое?.. Быть может, это преданность человека одной страсти, одной неотвязной, всепоглощающей идее, путь даже роковой для него, неодолимой и губительной! - Она обуревает человека всю жизнь, забирает все его силы и помыслы, всего его без остатка и до краев наполняет жизнь и целью, и смыслом, и прихотливой гаммой чувств. Этой страстью может стать всё: поиск научной истинны или открытия ученого, преданность несозданному шедевру в живописи и в музыке, любовь к женщине или даже страсть к игре.

А может, счастье – в полноте и насыщенной исканиями жизни всякого подвижника, напряженном и всепоглащающем труде ученого, художника, исследователя, поэта, испытателя, моряка, полярника, геолога, космонавта – да мало ли кого еще, идущего в неизвестность по непроторенным путям, - труд одержимый и неистовый, часто тяжелый и истязающий, приносящий человеку не одни только радости и признание.

Потому что в единоборстве с препятствиями и с самим собой, со своими сомнениями, в преодолении себя, в нескончаемой погоне и устремлении за недостигнутым, за ускользающей целью человек утверждает себя, возвышает свой дух и переживает звездные часы, часы познания, открытия и созидания. Ведь счастье заключается уже в самих этих бессмертных часах и мгновениях, когда рождаются и оживают творения человеческого духа, в минутах творческого озарения, волшебного вдохновения и заветных открытий. В любом случае, - считал Алексей, - эти счастливые минуты и дни и есть лучшее в жизни человека, - быть может, то главное и единственно бесценное, ради чего человек пришел в этот мир!..

Или счастье – это наша дружба с другими людьми, идущими по жизни, - это сердечная радость и вечное откровение любви и человеческого доверия, дар самопожертвования во имя любви и дружбы?..

А может, счастье заключено в нашем единении с этим вечным и прекрасным миром вокруг, который существовал до нас и будет вечно после нас, без нас, - вот этим морем и звездным небом, с дивной луной ночью и ярким, все оживляющим солнцем, с каждым зеленым побегом, с каждой полевой и лесной тропинкой?.. – Простая, непреходящая суть бытия! Скорее всего, думал Алексей, истина кроется где-то здесь, совсем рядом: счастье в неповторимости и бесценности самой жизни, ее единства с природой…

И еще, был убежден Алексей, счастье может, должно отражаться в большой и заветной, путеводной мечте человека, - пусть труднодостижимой и далекой, но всегда зовущей к действию и не умирающей в нем. Недаром древние римляне говорили, что в великих делах уже само желание есть заслуга... И в самом деле, в человеке главное – его искания, неистребимая жажда познания и поиск своего идеала и места в жизни, своего предназначения. А тот, кого покидает эта жажда, кто потерял потребность исканий, открытий, превращается просто в существо, в овцу божью, да и только… Мечта человека, его фантазия, игра воображения – это ведь тоже дар природы, при счастливых обстоятельствах рождающий творцов, дающий миру открытия и высокие создания духа.

Размышляя обо все этом, думая о счастье и смысле жизни, Алексей всегда вспоминал своего кумира, великого норвежца Фритьофа Нансена, полярного ученого-исследователя и путешественника, вечного странника. Когда-то в юности он нашел в библиотеке книгу самого Нансена о его полярной экспедиции на «Фраме» и книги о его жизни, полной дерзания и приключений. Книги эти навсегда увлекли Алексея романтикой поиска и странствий. А высказывания Нансена о мотивах и побудительных причинах работы ученого-исследователя, о целеустремленности человека и постижении счастья стали Алексею ориентиром в поисках жизненного пути, настоящим путеводным маяком для его крепнущей души. Читая суждения Нансена, его напутствия молодым, Алексей восхищался его мыслями и не переставал удивляться, до чего точно они выражали его, Алексея, взгляды, - словно великий полярник за него высказывает его мысли!.. Например, выступая перед студентами одного из Университетов, Нансен сказал:

«…Я решил рассказать молодежи о том, что, по моему мнению, является самым главным в жизни: о науке, о стремлении познать неизвестное, о радости, которую дает преодоление преград, расставляемых жизнью на пути каждого человека. О том, как надо побеждать самого себя, о разумной отваге, которая никогда не должна перерождаться в опасное безрассудство, и силе воли, без которой человек не достоин называться человеком.

…Я так горячо желал поделиться с молодежью всем своим опытом, пробудить в ней страсть к исследованиям, которая принесла мне в жизни так много счастья».

И Алексей был одним из самых преданных взглядам ученого слушателей в далекой России. Он готов был идти по следам своего кумира, чтобы увидеть неизвестное, познать как можно больше на Земле. И увидеть мир повсюду, где только удастся. В этом, он был уверен, и должно состоять его счастье.


12

Но ничего этого не стал говорить Алексей. – Разве скажешь, сможешь выразить такое, не рискуя показаться назидательным и нескромным, даже нравоучительным. Он-то знал, что для его счастья, для полноты жизни ему необходимо несколько важных вещей, обстоятельств, для других людей, может быть, совсем безразличных. О них не расскажешь так просто, двумя словами. Да и что об этом можно сказать юной девушке? – ведь у нее есть свое, девичье, и, безусловно, максималистское представление о счастье… Но Наташа ждала ответа, и Алексей попытался хоть немного приоткрыть ей свое понимание счастья, поддержать этим и ободрить ее.

- Как сказать... ведь я еще не успел сделать в жизни ничего значительного, так что до настоящего счастья мне далеко. И потом, каждый понимает счастье по-своему, и даже по-разному в разные периоды жизни… – И чтобы как-то смягчить ответ, выразить Наташе свое полное доверие, признался: - В юности, в школе, у меня тоже было что-то похожее на твое, какая-то безнадежная детская влюбленность… И я тоже чувствовал себя бесконечно несчастным человеком. Мне казалось тогда, что весь мир сосредоточился в ней, той девочке, и этот мир представлялся горьким и безрадостным. Теперь мне так не кажется… - Алексей улыбнулся и уверенно пояснил: - Потом, уже гораздо позже, я понял, что неумирающую любовь в нас может вызвать, поддерживать только настоящий, большой души человек; недостойная, тем более низкая натура рано или поздно сама развенчает себя в нашем сердце, какую бы сильную привязанность мы к ней ни испытывали. Конечно, разочарование в человеке бывает очень болезненным и страшно отравляет жизнь, даже искажает взгляды на мир… И все-таки я думаю, что настоящее, полное счастье заключается не только в разделенной любви, но и еще во многом другом, замечательном и необыкновенном, что окружает нас. Прости, я, может, рассуждаю не по-вашему, а как мужчина, но все же считаю, что в осознании счастья все зависит прежде всего от самого человека, его взгляда на жизнь, - нужно только желать и уметь видеть это необыкновенное в мире вокруг нас. По-моему, главное всё-таки - оставаться верным себе, своим убеждениям и, конечно, своей мечте!.. - Алексей остановился, размышляя, говорить ли об этом Наташе, и почувствовав ее интерес и ожидание ответа, сказал: - У меня не все в жизни получается так, как я хотел, как мечтал когда-то… Но я убежден, что в мире есть столько интересного, непознанного и удивительного, что им можно заполнить тысячу жизней! Поэтому я счастлив тем, что живу, дышу, вижу этот неповторимый мир. Ведь каждый человек должен быть благодарным судьбе и родителям уже только за то, что ему посчастливилось прийти в этот мир, прожить в нем хотя бы и очень недолго…

– Да, конечно, я с вами согласна, - проговорила в некоторой задумчивости Наташа. Но что-то в ее словах, в интонации осталось недосказанным. Она помолчала и неуверенно, явно смутившись своего вопроса, неожиданно спросила: - Но разве семья... не приносит вам счастья?..

Алексей снова почувствовал себя в затруднении. «Сложный вопрос, - признался он. Наташа, сама того не зная, задела самую, быть может, болезненную для него тему. Ну как объяснишь ей, девчонке, то, что было для него таким мучительным и, казалось, почти неразрешимым, на что он уже столько лет искал для себя честный ответ, и не находил его?.. Что ей ответить?.. И все же он попытался быть искренним до конца: - Всякое бывает, - как бы размышляя, сказал он; - конечно, брак без любви невозможен, я в этом твердо убежден, - не должен быть, по крайней мере!.. Но вот семейная жизнь, к великому сожалению, может, и, как мне кажется, очень часто. Все это непросто... А впрочем, - будто возражая самому себе, добавил он, - все зависит от самих людей...»

- Неужели так может быть? Да я бы ни дня не стала жить с человеком, которого не люблю!.. – горячо запротестовала Наташа, словно речь шла о ней самой, о ее выборе. – Разве так можно? – убивать жизнь рядом с нелюбимым человеком!..

Это поразительно верное, точное «убивать», сказанное юной женщиной и неосознанно относящееся и к нему, удивило Алексея, неприятно кольнуло своей обнаженной и укоризненной правдой. Он хотел возразить Наташе, сказать в оправдание что-то веское, неоспоримое, но не нашелся и лишь подумал: «Милая девочка, дай тебе бог, чтобы в твоей жизни этого никогда не было! Только если не повезет и совершишь ошибку, будет и не такое... И вот, ты ведь уже пообещала выйти замуж за человека, которого еще даже не полюбила».

И Алексей невольно вспомнил то счастливое и уже далекое студенческое время - дни незабываемой юности, когда он ухаживал за своей будущей женой: какое светлое, безоблачное ощущение счастья прочно и, казалось, навсегда поселилось в нем тогда, какое восторженное и ослепленное состояние влюбленности и надежд он испытывал в ту пору, - казалось, так будет вечно!.. И как непохоже всё было у них теперь. – Обыкновенная, увы, не новая история, какая приключается со многими; что называется, несхожесть характеров. Но ведь в чувстве своем к избраннице он тогда не ошибался, - Алексей точно знал это.

* * *

Но как всё это можно объяснить Наташе, он не представлял. Почему-то сейчас у Алексея возникло сильное, почти непреодолимое желание рассказать ей о своих переживаниях, терзавших его последние годы. Он очень долго таил это от всех, даже от близких товарищей, и всегда стыдился таких признаний. А вот теперь был рад возможности излить душу, довериться надежному, сочувствующему человеку и рассказать свою историю любви и разочарований. – Ему поверилось, что перед ним именно такой человек, чуткий и родственный ему по духу, которому он может открыть себя и который правильно, как друг, поймет его. – Неважно, что друг этот такой еще юный и неопытный, - ведь сердце его открыто состраданию и пониманию человеческих чувств, а это главное… Наташа поймет его, поймет прошлое его любви, все его теперешние переживания…

И Алексей, решившись, стал рассказывать свою историю, поначалу сбиваясь от волнения и останавливаясь, не таясь и одновременно смущаясь своей исповеди. Он лишь боялся какой-нибудь неловкостью, невольной нетактичностью задеть в девушке ее женское начало, подвергнуть испытанию неосознанную родовую женскую солидарность… Сдержанно и скупо, печалясь от нахлынувших воспоминаний и стараясь не винить во всем жену, он поведал о своей жизни и женитьбе, о необретенном семейном счастье, потерянном в начале пути. Ведь он на самом деле по-настоящему любил свою жену, и, хотя совместная жизнь очень изменила их отношения, всё еще испытывал к ней и нежность, и жалость, и страсть, и целую гамму других оттенков чувства, которые и сам не смог бы объяснить себе.

То ли он как следует не знал жену и своими влюбленными глазами не видел в характере Галины ничего настораживающего, то ли время и первые жизненные трудности так резко изменили её, что он не узнавал в ней прежнюю свою возлюбленную – неуравновешенность и нетерпимость к чужому мнению вспыхивали в ней слишком часто, проявлялись во многих ее поступках. Алексей старался успокоиить жену, погасить в ней эти безотчетные вспышки раздражения, которых она сама потом, по-видимому, стыдилась, но ничего не мог добиться. Он жалел Галину и продолжал любить ее, но был не в силах преодолеть непонятно когда возникшее, а теперь всё возраставшее отчуждение жены, её неуступчивое нежелание понять его и хоть в чем-то пойти навстречу. Его тревожило сознание, что изменить в их отношениях ничего не удастся, и со временем Алексей с жестокой ясностью начал сознавать, что жена его не стала и никогда не станет ему другом… Последний год это становилось уже слишком очевидным и драматичным, зашедшим в неразрешимый тупик. И как было найти правильный и справедливый выход из этого положения, он не знал…


13

Алексей закончил свой рассказ и замолчал, ожидая приговора. От вновь пережитых воспоминаний он чувствовал сейчас невольную и какую-то саднящую подавленность.

- Я не думала, что так может быть, - после размышления тихо призналась Наташа. – Но как сделать, чтобы люди приносили друг другу только счастье?.. - и с каким-то недетским, серьезным и горестным убеждением неожиданно призналась: - Вот так и я для кого-то, может быть, для Гены, стану нечаянным и непредвиденным похитителем счастья… - И, подумав еще немного, грустно помечтала: - Жить бы так - вот как сейчас – всегда свободной и независимой, и не обременять никого, не связывать собой ничью свободу!.. Как ты думаешь, это возможно?..

Алексей с приятным удивлением отметил Наташино обращение на ты.

- Вряд ли, не думаю… Но допустим, что такое возможно. Как же тогда твой Гена? – Ведь он от твоей , да и своей свободы тоже не будет счастлив.

- Правда, не знаю…. Я боюсь за него, - чистосердечно призналась Наташа. – Вернее, за то, что когда-нибудь однажды он проснется и вдруг поймет, что я не такая вовсе, о какой он мечтал, какую все время видел во мне… И пожалеет, что потерял столько лет напрасно.

Алексей промолчал, не стал разубеждать Наталью, - любые признания были бы сейчас неуместными и ненужными. Он лишь подумал, что Гена любит Наташу, быть может, и даже наверняка не сознавая редкой цельности ее души , ее натуры, всей меры ее еще вполне не раскрывшегося женского обаяния. Он лишь безотчетно, интуитивно чувствует это, влюбленный в ее милый девический облик да дружелюбный, открытый и бескомпромиссный характер. Но если он умный человек, то со временем, с приходом к ним зрелости он полюбит Наташу неизмеримо больше, глубокой и страстной мужской любовью, когда по-настоящему узнает ее, заглянет в ее нежную, трепетную и мятежную душу, откроет ее мир. Трудно ему будет с нею, но и бесконечно интересно и радостно… - с неосознанным ревнивым чувством подумал Алексей, и какая-то внезапная, мимолетная и светлая зависть к неведомому и славному Геньке шевельнулась вдруг в нем. Но это было всего лишь одно мгновение…

- Ты замерз? – услышал он участливый голос девушки. Он действительно вздрагивал то ли от ветра и долгого сидения на палубе, то ли от собственного рассказа и пережитого волнения. – Садись рядом, как-нибудь уместимся; не очень-то мы и тучные, - шуткой попыталась скрыть свое смущение Наташа и, подвинувшись до предела на одну сторону жезлонга, потянула Алексея за руку. Он, с трудом разогнув затекшие ноги, поднялся с палубы и, постояв немного, пока не утихли и не исзезли острые иголки в занемевших мышцах, осторожно опустился рядом с Наташей в мягкое, провисающее полотно жезлонга. Их плечи упирались друг в друга. С минуту помедлив, он повернулся и тихонько взял ее за плечи и, чуть отклонив вперед, привлек затем спиной к себе на грудь. В тесноте – не в обиде, сразу стало тепло обоим. Наташа притихла; ее волосы невзначай слегка коснулись лица Алексея, и от этой невинной близости, от свежего, пьянящего запаха ее волос он испытал быстрое, как удар, головокружение…


Часть вторая