Романтики повесть Часть первая в ночном море

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5

«…Отходят от причалов корабли… И в каждом уплывает в неизвестность надежда чья-то, молодость уходит… И в каждом чье-то розовое детство на медленный костер разлуки всходит…»

7

Они пошли обратно, к Артиллерийской бухте. Ощущение близкого, неумолимо надвигающегося расставания охватило обоих . И чтобы Наташа не заметила его волнения, Алексей заговорил, что благодаря ей он узнал Севастополь намного больше, чем за все свои прежние посещения, что раньше он никогда не был во всех тех местах, которые она ему показала сегодня, не видел всех этих пленительных уголков и, оказывается, совсем не знал города, не мог по-настоящему почувствовать его своеобразие и красоту.

В самом деле, получалось, что Алексей не знал Севастополя, хоть и много бывал в нем. Раньше он знал лишь порт с его службами, Приморский бульвар и площадь Революции с гостиницей «Севастополь», в которой не раз останавливался, да новый рыбацкий район в Камышевой бухте. Ну и еще, конечно, Морской завод на Корабельной стороне и Северный док. - Вот, пожалуй, и все его привычные места в Севастополе. О тех же, которые ему показала Наташа, он и представления не имел, хоть и были они все почти рядом, рукой подать от порта… А оказалось, - стоило только свернуть с великолепных проспектов и бульваров города в сторону, в переулки, в извилистые крутые улочки и заросшие в кроне деревьев лесенки, - и ты попадал в царство волшебной гриновской мечты!..

Выслушав признание Алексея, Наташа с гордостью объявила:

- Это еще не все!.. Жаль, что у нас было так мало времени, а то бы я показала тебе еще много интересного. – Было бы у нас ну хотя бы два или три дня, мы бы побывали с тобой и в Балаклаве, и в Херсонесе, в Голубой бухте и на Феоленте, и на Северном Братском кладбище, где могилы воинов первой обороны Севастополя… А в Балаклаве и дальше за ней всё так необыкновенно красиво, всё так заманчиво: и сам городок, где жили герои Куприна, как ожерельем охвативший синюю бухту, со старинной Генуэзской башней на вершине скалы, и особенно живописные горные склоны Инжира к востоку от Балаклавы. Я бы очень хотела, чтобы ты увидел все это хоть раз; и тогда всю жизнь потом стремился бы вновь оказаться там… Ну, а пока, на сегодня, – принимай вот эту бухту с паромами и катерами, эту набережную с видом на крепости и старый собор на горе, где мы с тобой были…

Они уже шли по набережной в сторону Приморского бульвара мимо гостиницы «Севастополь». Тут уже всё было знакомо Алексею. Вот и великолепное здание драматического театра Луначарского... Они прошли рядом с театром, полюбовались его торжественным, праздничным фасадом. Не ускоряя шаг, миновали тенистый сквер из огромных платанов и акаций и вышли к Дворцу пионеров, за ним к небольшому и скромному зданию Института Биологии Южных морей. До порта осталось совсем немного, каких-нибудь несколько минут ходьбы. Скоро, за поворотом, они увидят площадь Нахимова, и всё, - конец пути! Круг замкнулся; часы, отпущенные стоянкой теплохода, промчались, как одно мгновение. Алексей чуть ли не физически почувствовал, как стремительно уходит время, - их встреча подходит к концу, и минута неизбежного расставания приближается неумолимо. А что их ожидает впереди, не знает никто.

Невольно он подумал, что все лучшее, все прекрасное в жизни когда-то заканчивается, пролетает так быстро. Как будто судьба боится отпустить человеку хоть чуточку, хотя бы маленький избыток счастья. А через полчаса теплоход отвалит от стенки, и всё. Для него наступали минуты прощания с Севастополем.

8

Город уже был полон движения, дневного многолюдья и шума. Повсюду чувствовалось обилие гостей, туристических групп и иногороднего транспорта. На площади Нахимова на фоне вереницы людей, спешащих к причалам на катера, выделялись группы туристов, ведомых своими бойкими экскурсоводами, - одна возле мемориальной стены защитникам Севастополя с застывшим возле вечного огня юным почетным караулом, другая у памятника великому флотоводцу. Легендарный адмирал стоял на своем высоком незыблемом постаменте, будто только-только сошедши с корабля или с бастиона, и спокойно и зорко смотрел вдаль, на открывающийся перед ним город...

Вот уже и вход на территорию порта, и знакомая аллея, и уютная привокзальная площадь. «Колхида»

в одиночестве стояла у стенки причала. Трап был спущен, группки провожающих ожидали у высокого борта теплохода. На нем шла подготовка к отправлению, раздавались команды по радио. Все отплывающие собрались на правом борту судна. Ждали отправления и с верхних судовых палуб с любопытством взирали вниз на провожающих, на все происходящее.

Времени оставалось не более получаса, Наталья рассчитала всё верно.

- Пойдем, сходим в камеру хранения, я хочу взять кое-что из чемодана, - попросила она. – Да и, все равно, мне уже надо забирать свои вещи, чтобы не возвращаться в вокзал…

Они вышли из здания с чемоданом и сумкой Наташи. Она посмотрела на часы: пора!.. и, задумав что-то, потащила Алексея к ближайшей скамейке. «Давай, на минуточку присядем вот тут», - предложила она.

Они сели на скамью. Наталья открыла сумочку и, достав какую-то небольшую книжку в твердом голубом переплете, протянула ему:

- Алеша, это тебе… моя любимая. – Возьми на память, - глаза ее счастливо искрились лукавством и нетерпеливым ожиданием.

Алексей взял книгу и с интересом прочитал на обложке тисненое золотом имя автора: Федерико Гарсиа Лорка. От неожиданности он даже не нашел, что сказать, и лишь благодарил Наташу. А та, видя произведенное впечатление, взяла книжку обратно, достала ручку и, загадочно улыбаясь, уже писала на отвороте обложки полудетским крупным почерком неровные косые строки. Дописав, закрыла книгу и с радостной сияющей улыбкой протянула ее Алексею:

- Я всегда беру с собой в путь какую-нибудь любимую книжку… А в этот раз почему-то взяла Гарсиа Лорку, он мне очень-очень нравится! Надеюсь, что и тебе … У него есть такие пронзительные строки; читаешь, и будто он открывает твоей душе то, что ты сам не сознавал или не видел… Жаль, что мы с тобой не знаем испанского! Тогда бы мы почувствовали его стихи еще сильнее. Но все равно, - читай и наслаждайся музыкой его стихов. И хотя бы иногда вспоминай наше плавание и этот чудесный день на корабле. Я все это никогда-никогда не забуду, обещаю тебе… Я знаю это!..

Алексей с волнением слушал эти слова и не находил, боялся неосторожного ответного признания. Он лишь благодарил Наташу, смущенно глядя ей в глаза, и сожалел о том, что не может отдарить ей ее сердечный дар. Он раскрыл книжку; там было написано:

«И тополя уходят, но след их озерный светел...» И стояла дата: Черное море, 30 августа 196… года.

Мгновенный прилив восхищения и признательности овладел Алексеем. Он снял с руки свои штурманские часы и протянул их Наташе:

- А это тебе... Тоже на память. - Чтобы не опаздывала на занятия или на свидания... Бери, бери, без всяких отговорок! Они хорошие, и долго еще послужат тебе, ремешок только сменишь. Ну что ты, не сомневайся! - От подарков нельзя отказываться. Да ты посмотри, это ведь настоящие морские часы, в них можешь и купаться, и плавать подолгу. А еще – будешь следить за временем восхода и захода небесных светил. Так что с ними можешь отправляться в любое плавание...

Наташа, почти ошеломленная, держала в руках подарок и, рассматривая мудреный циферблат, благодарно взглядывала на Алексея:

- Спасибо, Алеша. Я никогда не буду расставаться с ними. И иногда буду представлять, что нахожусь на борту какого-нибудь корабля, ушедшего в плавание… - Потом спохватилась: - Идем, идем, чтобы наш корабль не ушел без тебя!..

9

Посадка на теплоход заканчивалась. Палубная команда на своих местах ждала распоряжений с мостика, вахта у трапа нетерпеливо поглядывала на часы и принимала последних пассажиров. Людей на причале было немного, меньше, чем столпившихся на борту пассажиров. Алексей с Наташей стояли в нескольких шагах от трапа, и вахтенный сочувствующе поглядывал на них, но ничего не говорил. А когда по трансляции объявили об отходе и попросили отъезжающих подняться на борт, он обратился ко всем, кто еще оставался на берегу:

- Теплоход сейчас отправляется, будем убирать трап! Молодые люди, вы остаетесь здесь или едете дальше?..

Небольшое оживление среди провожающих, последние объятия, поцелуи и рукопожатия, и последние путешественники пошли подниматься на борт. Вот и настала эта неизбежная, неумолимая минута прощания… Что еще можно сказать сейчас, после всего сказанного за день, что сделать, чтобы минута эта не канула в небытие?.. И как выразить словами то, что боролось сейчас в душе Алексея?..

… И он, от волнения не находя нужных слов, молча стоял рядом с девушкой, держал ее горячую руку в своей и старался как можно вернее запомнить ее лицо, такое близкое и дорогое, унести с собой ее образ…И лишь когда дежурный снова окликнул их, он в последний раз сжал руку Наташи и выпустил ее, сказал только: «Не забывай, Наташа… До свидания!..» А она неожиданно для Алексея вдруг потянулась к нему и быстро и смущенно поцеловала его: « Иди уже!.. До свидания…»

Алексей быстро взбежал по длинному трапу и прошел ближе к баку. Подняли сходни, отдали швартовы, и теплоход, дав задний ход, медленно, почти незаметно начал уходить от причала.

Наташа не сразу увидела друга; ее взгляд, отыскивая Алексея, скользил по густой стене людей, столпившихся у борта. И когда она заметила его, лицо ее радостно просияло. Она подняла руку в прощальном приветствии и пошла по краю причала к концу стенки туда, куда уходил теплоход, и Алексей видел лишь мелькающую и теряющуюся за деревьями фигурку девушки и взмах ее руки… Наконец, строения порта совсем заслонили вокзал и площадь, и теплоход, развернувшись, начал забирать влево, огибая Николаевский мыс с вышкой гидрографической службы. А затем, выбравшись на простор огромной севастопольской бухты, «Колхида» увеличила ход и стала все больше и больше удаляться от живописных набережных Приморского бульвара с четкими очертаниями великолепных зданий Дворца пионеров, драматического театра и гостиницы «Севастополь», от строящегося на горе, над Артиллерийской бухтой, здания Морского Гидрофизического института.

Алексей не отходил от борта и всматривался в берег. И когда, миновав Хрустальный мыс, они проходили мимо изрезанных очертаний Александровской, а за ней Мартыновой бухты, он старался увидеть, разглядеть на берегу ту самую уединенную бухточку, в которой они с Наташей только что побывали. Ему казалось, что он все-таки различил ее среди множества других таких же…

Всё. Закончилось для него невероятное и головокружительное происшествие, каких в жизни Алексея не было. И в душе его сейчас царило какое-то до конца не ясное и светлое, оглушительное счастливое наваждение. «...И кто-то машет, машет им вдали, и кто-то помнит, помнит их всегда...»

И лишь когда теплоход повернул возле мыса Херсонесского маяка и взял курс на юго-восток, и линии города таяли и растворялись на горизонте, только тогда Алексей открыл синюю книжку и снова прочитал написанные рукой Наташи строки.

В них для него было сказано много, почти всё. И хотя ему еще предстоял долгий путь домой через порты Крыма и Кавказа, путь уже в одиночестве, - все равно, теперь всё в мире казалось другим, полным важного значения, и ему не страшно было никакое одиночество. Жизнь прекрасна, когда ты молод, а сердце полно светлых надежд и радостных ожиданий.

10

В Новороссийске Алексей сошел на берег с каким-то новым для него, волнующим ощущением нахлынувшего счастья. Всё вокруг радовало глаз, было исполнено сокровенного смысла. А его заветная мечта о плавании стала для него осязаемо ближе и реальнее. Казалось, все трудности и тяжелые переживания теперь отступят и уйдут в прошлое, и впереди у него будут удача, радости и заветные свершения. Силы переполняли Алексея, хотелось скорее приняться за работу, чтобы приблизить день спуска яхты на воду, работать без устали во имя осуществления его мечты и работать в своем цехе для людей, для милого маленького Альки, и всюду, во всем делать доброе, полезное, нужное другим…

Шагая по пристани к выходу в город, Алексей несколько раз останавливался и оглядывался назад, на застывший у причала теплоход, и словно расставался с чем-то близким, дорогим для него. – Его борта, палубы, надстройки стали ему теперь бесконечно знакомыми, как черты лица близкого человека, а сам корабль казался почти одушевленным, - уставшим от долгого перехода, большим и добрым, родным существом. И было такое чувство, будто уходящий дальше своим урочным рейсом корабль уносит с собой какую-то важную частицу его, Алексея, души. Он словно хранил её в себе, как доверенную ему тайну. Но все же большая ее часть, - эта его нежданая, пронзительная тайна, - оставалась с Алексеем, и оттого, что она теперь у него была, жизнь представлялась ему удивительно-новой и несказанно яркой.

С этим радостным, ликующим и давно забытым чувством он жил и мечтал, работал многие дни после возвращения. И все дела – и заводские, и домашние, и все прежние заботы сейчас не казались ему, как бывало прежде, такими уж сложными либо удручающе запутанными, а порой и вовсе не разрешимыми. Даже на выходки жены, ее капризы и застарелые обвинения теперь Алексей реагировал не так болезненно и куда спокойнее, чем раньше.

На побережье стояла тихая солнечная погода. Еще не пугали осенним холодом затяжные дожди, не срывались с гор в Цемесскую бухту резкие, леденящие ветры… Наступало бабье лето. Природа благоухала покоем, тихим умиротворением, будто желая на прощанье подарить людям прозрачные, наполненные светом и теплом дни.

Вечерами после работы, когда не нужно было оставаться в цехе или задерживаться на совещании, Алексей, предупредив по телефону жену, забирал из садика сына и отправлялся с ним на прогулку в порт – встречать и провожать корабли. Они делали это и раньше, - Олежек, подрастая, с восторгом принимал такие путешествия, и эти вылазки со временем стали для них почти праздничным ритуалом. Но для старшего это теперь имело некий другой, особый и сокровенный смысл. Отец и сын, держась за руки, с полчаса, а то и час, не спеша ходили по пристани, наблюдая стоящие на рейде и у стенки корабли, погрузку судов и оживленную жизнь порта. И Алексей, отвечая на множество «А что?», «А почему?» сына, рассказывал ему о кораблях и океанах, о морских пиратах и робинзонах, о далеких странах. А сам вспоминал борт «Колхиды» и звездную ночь в море, залитый солнцем Севастополь, его живописные бухты и Собор на вершине холма, прелестные крутые улочки, затерявшиеся прямо в центре города. Со щемящей грустью вспоминал он незабываемый ночной разговор, - весь, каждое слово… «Самые тихие, самые тайные, ветру открытые с разных сторон, не обнаруженные, необитаемые, принадлежащие тем, кто влюблен…» - доносилось до него издалека, будто из забытых лет юности, из глубины прожитой когда-то жизни… Ему с трудом верилось, что это действительно с ним было…

Через несколько дней обратным рейсом по всему черноморскому побережью в Новороссийск пришла «Колхида». Отходила она в восемь вечера. Алексей прямо с завода поспешил в порт. И опять, как и тогда, неделю назад, во время прощания в Севастополе его охватило ощущение неотрывной причастности корабля к его, Алексея, жизни. А когда «Колхида», старательно и тяжело вздыхая машинами, точно устав уже от своего неизменного, раз навсегда заведенного круга рейсов, двинулась от причала в море, он словно во второй раз, как тогда в Севастополе, снова пережил расставание с Наташей, - только теперь там, на теплоходе, был не он, а она... – Казалось, стоит лишь оглянуться еще раз, и на борту мелькнет знакомая фигурка девушки, взмахнет рукою… И в нем возникло пронзительное желание вдруг оказаться сейчас там, на борту теплохода, - ведь через каких-нибудь двое суток он вновь будет в Севастополе!.. Только Наташу там уже не найти …

Но «Колхида» удалялась от порта всё дальше в море, таяла вдали, и у Алексея было такое чувство, будто корабль уходит от него навсегда и никогда уже больше сюда не вернется …

11

На другой день Алексей пошел на почту. Он был почти уверен, что письмо от Наташи уже пришло, и с волнением ждал его. Но девушка за окошком, бегло перебрав пачку писем, предназначенных кому-то другому, без всякого выражения в голосе, точно речь шла о чем-то несущественном и маловажном, сказала «Нету» и, не замечая смущения Алексея, уже смотрела в следующий протянутый ей документ.

В разочаровании он вышел на улицу и стал мысленно считать дни, необходимые, чтобы письмо из Симферополя дошло до Новороссийска. Получалось – достаточно. Значит, что-то помешало, подумал он, или письмо не успело сегодня. Завтра будет обязательно, - решил Алексей и сразу успокоился. Но письма не было ни на другой день, ни на следующий, ни до конца недели.

Для него потянулись томительные дни ожидания. Днем было легче, работа забирала все помыслы и внимание, всё время. Текукщие дела в цехе, которых никогда не убывало, эти вечные проблемы из-за нехватки материалов, из-за ремонта оборудования, яростные споры с мастерами и начальством и долгие, далеко не мирные производственные совещания у начальника цеха и у главного технолога полностью поглощали внимание и изрядно отбирали душевные силы. Казалось, они cсовершенно заслоняли такие хрупкие и беззащитные воспоминания Алексея, отодвигали их куда-то далеко, на задний план. И любая в эти часы мимолетная, но чуткая мысль о Наташе озаряла его сознание ослепляющим радостным видением…

Но вечерами после работы, когда все заботы и жизнь завода отступали от него, отодвигались до следующего дня, и напряжение медленно покидало Алексея, воспоминания о той встрече неудержимо возвращались к нему; они наваливались томительно-сладкой грустью, и непроизвольное сожаление беспокоило его. Теперь он думал, что совершил досадную оплошность, не взяв у Наташи ее адрес, - уж он-то сразу бы написал ей!.. И мысль о том, что в ближайшую же свою командировку в Одессу либо в Севастополь он выкроит денек и непременно съездит в Симферополь, все больше овладевала им. Он пытался рисовать в воображении, как придет в Наташин институт и станет по расписанию занятий искать и поджидать ее, - и с радостью представлял себе это ожидание... – Удивится ли, обрадуется ли она, вдруг увидев его там, в своей обстановке, среди друзей и преподавателей, не смутится ли?.. Или их стремительное знакомство стало уходить в прошлое, и память о нем уже невольно померкла и стала стираться среди событий и впечатлений ее бурлящей и веселой студенческой жизни?..

Особенно грустно становилось Алексею ночью. Вспоминая и думая о своем, он не мог быстро заснуть, подолгу ворочался в постели и вставал, подходил к окну, когда все уже спали. В открытое окно сквозь ветви деревьев на него смотрел мир мерцающих звезд, и ночная тишина была пронизана их неслышным и неумолчным разговором. Яркими вспышками, как и тогда, в ту незабываемую ночь, пронизывая пространство, небо чертили осенние метеориты. И мир наполнялся неизъяснимым, всепокоряющим небесным таинством... Дневные заботы отступали от Алексея, словно исчезая, утонув в черноте ночи, а из нее, из этой магической бездны волшебного неба перед ним вдруг возникали внимательные, тоже излучающие свой особенный чудесный свет глаза Наташи. Казалось, стоит только протянуть руку, и он коснется плеча Наташи, ее горячего лица, вновь ощутит, как удар тока, обжигающее прикосновение ее волос! И ее голос, далекий и уже теряющийся во времени, но все такой же завораживающий, вдруг совершенно внятно звучал в тишине ночи:

И тополя уходят, но след их озерный светел… И тополя уходят, но нам оставляют ветер!..

…Самые тихие, самые тайные, ветру открытые с разных сторон, не обнаруженные, необитаемые, принадлежащие тем, кто влюблен …

Уже начинали клониться к горизонту Лира и Лебедь, на смену им всё выше поднимались Персей и Близнецы, и всё мироздание торжественно готовилось к выходу своих царственных созвездий, Ориона и Плеяд; но уже нельзя было ни ждать их, ни грезить наяву, некогда было продолжать раскручивать зрительную ленту этой несказанной сказки. Пора было спать, - ведь рано утром его ждал завод со всеми нескончаемыми заботами и проблемами, ждали люди и эти вышедшие из строя станки, эти проклятые недостающие запчасти, которые надо было доставать хоть из-под земли, и множество других, менее срочных, но не менее обязательных дел. И всех их нужно было разрешать, обеспечивать, - куда-то идти, кого-то просить, умолять, объяснять, доказывать, требовать… Жизнь властно, без всякого снисхождения призывала его к себе, втягивала в свой незатихающий круговорот, стараясь начисто, со всеми помыслами, поглотить его, забрать в свой нескончаемый ход событий и дел.

Но следующей ночью всё повторялось снова. Алексея даже начали мучить угрызения совести перед Галиной за то, что он так неотвязно и преданно отдается своим воспоминаниям, за всё, что не имел права хранить в своей душе и от чего не мог и не хотел отказаться. Сознание его болезненно страдало от этого раздвоения, но память сердца настойчиво и неизменно подсказывала свое, упрямо возвращала в тот незабываемый день. Алексей всем существом чувствовал, продолжал верить, что эта промчавшаяся встреча – единственная, неповторимая в его жизни, и что след от нее пройдет безраздельно через его судьбу, навсегда останется в ней, что бы ни произошло потом…

Часто он украдкой заглядывал в заветную голубую книжку, точно еще раз, снова и снова, хотел удостовериться, что это в действительности было, читал отдельные, теперь уже знакомые строки испанского поэта и вновь и вновь разглядывал полудетский почерк и эту чудодейственную, пленяющую подпись: «Черное море. 30 августа…»

И вместе со строкой поэта пронзительная, жгучая тайна переполняла его своей огромностью и невысказанностью, своим невидимым обжигающим светом, согревающим мир его души и его бытия. И тут же остро царапала сознание тревожная мысль, что эта нежданая встреча, внезапно всколыхнувшая, переменившая всю его жизнь, - почему-то уже удаляется от него, прямо вот сейчас, на его глазах, исчезает в прошлом, как тот теплоход в морском просторе, и что в мире нет такой силы, которая бы остановила, вернула ему её!..

Blog

Романтики повесть Часть первая в ночном море