Geum.ru

Романтики повесть Часть первая в ночном море

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5
Встреча и прощание с Севастополем

1

Ранним утром теплоход входил в севастопольскую бухту. Теплое и чистое солнце поднималось над Константиновской крепостью, пронизывало и разгоняло дымку сизого тумана, повисшую над Артиллерийской бухтой, Корабельной стороной и далеким, невидимым сейчас Инкерманом. И по мере того, как «Колхида», сбросив ход, медленно и осторожно скользила по бухте, приближаясь к морскому вокзалу, все отчетливее становились контуры отдельных зданий на берегу, очертания собора и памятника над городом да башни на Павловском мысу – стрелке Корабельной стороны. А впереди, прямо по курсу, сквозь бледное марево тумана проглядывали темно-серые громады крейсеров на внутреннем рейде, будто вплавленные в синь огромного залива. Вот уже и Николаевский мыс Южной бухты с вышкой навигационной службы и водной станцией флота, а за ним – Графская пристань и пассажирский морской порт… «Колхида» тихо подошла к стенке причала. Произвелась швартовка, машины застопорились.

Приход судна в Севастополь был куда скромнее и незаметнее, чем проводы в Одессе. На берегу не было шумной толпы, стояли лишь небольшие группки встречающих. Да и на самом теплоходе многие еще не успели толком проснуться и подивиться происходящему; в Севастополе сходили совсем немногие. Алексей с Наташей уже взяли из камеры ее вещи и теперь стояли на пассажирской палубе по правому борту, наблюдая за швартовкой корабля. Когда спустили трап, они вслед за дежурным и палубным матросом первыми сошли на берег. Было еще только четверть восьмого.

Небольшая и тихая площадь у Морского вокзала встретила их щебетом птиц в зеленой кроне деревьев и странным малолюдьем… Утреннее нежаркое солнце наполняло ее нежным, ласкающим светом и каким-то несказанным умиротворением. Огромные, поднявшиеся после войны тополя в глубине площади обступили невысокое и уютное здание вокзала с обширной верандой на весь пролет второго этажа. Наши путешественники зашли в безлюдное и гулкое здание и закрыли вещи в автоматической камере хранения. Вышли на улицу. «Пойдем скорее, у нас не так много времени. А надо столько увидеть… - сказала Наташа. – Я хоть чуть-чуть покажу тебе город, - не такой туристический, как показывают экскурсоводы, и не один лишь Приморский бульвар да Большую Морскую, которые все приезжие и принимают за город… Сколько на твоих?..» - и она увлекла друга к выходу. Отправление «Колхиды» назначено на 12.00; до отхода судна у них в распоряжении оставалось четыре часа с небольшим.

Они стали подниматься в город. Пирамидальные тополя и развесистые платаны, оторвавшись от здания вокзала, задумчивой шеренгой выстроились вдоль дороги-аллеи и провожали их до самых ворот на выходе из порта. Вот и площадь Нахимова. Белоснежная арка Графской пристани словно обрамляла уходящий вдаль синий простор севастопольской бухты. Постояв тут несколько минут, они по кромке площади направились к улице Ленина вдоль стены, отделявшей ее от порта, с такими же могучими разросшимися платанами, акациями, каштанами. В этот час рабочего дня город жил своей привычной жизнью. Навстречу им к катерным причалам Графской пристани со всех сторон спешили люди, кто на Северную, кто в Голландию. Троллейбусы с легким шуршанием шин проходили по площади мимо памятника Нахимову. Из-за стены порта из Южной бухты прилетали натужные гудки судов и рабочих буксиров. Залитая солнечным светом, свежая и чистая, сегодня площадь не казалась Алексею ни торжественной, ни особенно нарядной или слишком оживленной, как в дни праздников, а была простой и удивительно знакомой, словно в родном городе. И все равно, во всем ее облике чувствовалось нечто возвышающее, величественное, ощущалось веяние истории, неумолимый след событий, прошумевших над этой землей. Ведь совсем рядом, на Приморском бульваре, в каких-нибудь полутораста-двухстах метрах отсюда, у самой кромки берега находился известный всему миру памятник затопленным кораблям, над площадью зеленым оазисом возвышался холм Матросского бульвара с памятником командиру легендарного брига «Меркурий» капитан-лейтенанту Казарскому, а у подножия холма, в тени деревьев, у мемориальной стены защитникам города в Великую Отечественную войну горел вечный огонь… Великолепная эта площадь с Графской пристанью и зданием старого штаба Черноморского флота, с изумительным по исполнению памятником великому русскому адмиралу в центре была, несомненно, сердцем города-героя, его духовной цитаделью, хранительницей исторических и нравственных традиций народа. – Она как-то незаметно и властно напоминала путешественникам, всякому приходящему сюда о событиях давней и недавней истории страны, о героическом и полном проявлений высокого духа характере этого единственного на земле, неповторимого города.

- Видишь, какой у нас чудесный памятник Нахимову, - убежденно, с явной гордостью говорила Наташа, пока они огибали площадь. – Больше нигде в мире, я уверена, и во всей стране нет такого! Это мой самый любимый памятник в Севастополе. Правда ведь, очень красивый и торжественный!?.

- Да, конечно… - искренне согласился Алексей. – Без него вся площадь была бы, наверное, какой-то незавершенной, пустой, вообще не такой выразительной… - И поинтересовался: - А когда его поставили, в наше время? И кто автор или скульптор, ты не знаешь?..

- Да, в наше, вскоре после войны… Здесь же все было разрушено, еще хуже, чем у вас в Новороссийске. Не помню, в каком году; меня здесь тогда еще не было, - пошутила Наташа. – А скульптор, по-моему, Томский… Вот гениально создал, да? На века! Я когда прочитала о жизни Нахимова, о тех сражениях, в которых он участвовал, о его победах и заслугах перед Россией, - поняла, что даже таким исключительным памятником можно выразить только частицу великой благодарности всего народа, которую он заслужил. Подожди, сегодня мы с тобой еще побываем у места, где он похоронен…

- А мы успеем? – Алексей невольно взглянул на часы.

- Успеем, не волнуйся. Это недалеко отсюда… А ты был когда-нибудь на Малаховом кургане? - Хорошо, - услышав утвердительный ответ, удовлетворенно заключила она. – Жаль, что у нас так мало времени, а то б мы съездили и туда. Там всё так торжественно-грустно, и всё говорит о днях обороны Севастополя. И там указаны места на бастионах, где погибли Нахимов и Корнилов…

Они уже углублялись в улицу Ленина. Прошли какое-то административное здание, массивное и помпезное, с милиционером у парадного входа, а еще через здание и Дом офицеров флота, и оказались у небольшого, всего в один этаж, ажурного строения из белого инкерманского камня. Даже среди многих севастопольских красивых построек и зданий это привлекало внимание своими точными, выверенными пропорциями, изяществом лепки на фронтонах большом и малом, стройностью колонн. Это было здание Музея Черноморского флота. Тяжеленные литые старинные пушки, снятые и перенесенные сюда с бастионов Крымской войны, будто вросшие в землю у стен Музея, живо напоминали о первой обороне Севастополя. Время здесь словно возвращалось назад, на столетие…

- Когда будешь снова в Севастополе, сходи сюда, в Музей, посмотреть. Здесь много чего интересного, - посоветовала Наташа и уже тянула Алексея дальше.


2

Миновав центральный книжный магазин, они свернули налево, в тенистый и симпатичный проулок перед фасадом городского банка. Он оказался коротким и куцым, как тупичок, но в конце неожиданно поворачивал и переходил в улицу, обрамлявшую склон Южной бухты и идущую вдоль нее по высокому берегу. Тихая, незаметная улочка эта носила громкое имя великого русского поэта Лермонтова и была застроена лишь одно- и двухэтажными домами. За ними по левой стороне угадывался крутой спуск к морю. Здесь Алексей точно никогда не был. Скрытая более поздними и более высокими строениями, словно потерявшаяся в самом центре города, улочка эта пленяла своей патриархальностью и скромным, почти провинциальным видом. Здесь трудно было представить, что справа за этими домишками, в каких-то трехстах метрах проходит одна из центральных улиц города с респектабельными, нарядными зданиями, скверами и памятниками. И все же она вписывалась в его центр естественно и органично, как старые улочки существуют в центре Москвы. Своим существованием, всем своим обликом она напоминала вам о довоенном, старом городе, воспетом в рассказах Грина и Куприна. – Маленькие восстановленные домишки с уютными закрытыми двориками и наружными железными лестницами на веранды вторых этажей, палисадники, засаженные цветами и кустами сирени, молодые еще орехи и раскидистые ленкоранские акации возле домов, вдоль тротуара, - вот, казалось бы, и все примечательности этой скромной, неприметной улицы, каких немало в южных, причерноморских городах, больших и малых. Но главной ее достопримечательностью, притягивающей художников и поэтов, был, вне сомнения, открывающийся отсюда вид: слева, за стеной деревьев и кустарников, цепляющихся за склоны крутого, почти обрывистого спуска к морю, развертывалась яркая и пестрая, живописная панорама всей Южной бухты, врезавшейся вглубь города на полтора километра, от Николаевского и Павловского мыса до железнодорожного вокзала. Стоило пройти еще немного вперед, и бухта открывалась перед глазами целиком, - широкая и своеобразная, не похожая на другие бухты города. А вся узкая полоса берега вдоль нее была густо заставлена кораблями всех классов и ведомств, стоящими у стенок и причалов судоремонтного завода и в плавучих доках, подъемными кранами, усеяна сотнями мачт, надстроек, антенн и труб. Чего здесь только не было: и могучий крейсер, стоявший на ремонте в заводе, и стройные, стремительные эсминцы и сторожевики, белоснежные пассажирские и прогулочные суда, черные и длинные, округлые, как сигары, корпуса подводных лодок и какое-то исследовательское судно, баржи и вечные портовые трудяги-буксиры, десятки других судов самого разнообразного назначения. И хоть Алексею все это было хорошо знакомо по родному новороссийскому порту, все же вид самой бухты, редкой по красоте и живописности, удивил его. В ней неотразимо сказывалось очарование старого Крыма.

Они шли по самому краю склона, где слева уже не было домов. Панорама бухты и противоположного берега с корпусами завода и зданиями Матросского экипажа и Лазаревских казарм открылась взору. Улица окончилась так же быстро, как внезапно началась. Справа от нее, в тишине зеленого сквера одиноко возвышалось довольно внушительное, похожее на дворец, здание. А за ним, через улицу, уступами уходил куда-то наверх и терялся в зелени деревьев маленький и необычный, будто декорация в театре, переулок.

- Это – Дворец культуры строителей, - показала Наташа. – А там, через дорогу, наверх уходит улица Марата, видишь?.. Да мы на ней стоим, в самом начале. Вообще здесь все здорово, правда?..

Место здесь было действительно живописное. И Наташа призналась:

- Я всегда готова приходить на эту улицу уже только за то, что она названа в честь Лермонтова!.. Хотя такому человеку можно было бы посвятить какой-нибудь большой новый проспект или бульвар, широкий и красивый, а не эту глухую, никому не известную улочку. На ней когда-то могли жить контрабандисты, герои из «Тамани»… Но, может, когда-нибудь и здесь построят прекрасные современные здания вроде лучших послевоенных, таких, как на Большой Морской и на Нахимова… А вид на бухту останется; внизу проложат дорогу вдоль всего этого берега, и тогда в городе будет еще одна замечательная набережная – набережная Лермонтова… - Наташа мечтательно помолчала и с сомнением закончила: - Только когда это будет ?!.


3

По дорожке на краю склона они прошли мимо сквера, постояли у памятника комсомольцам и двинулись дальше по аллее из старых каштанов. Эта аллея, пробираясь между небольшими домами, привела их к круглой белоколонной беседке в сквере Пушкина. Скамейки в тени деревьев располагали к отдыху и неспешной беседе. Но в этот час в сквере никого еще не было; лишь троллейбусы у них за спиной проезжали по кругу небольшой площади, щелкая электрическими пускателями. А место здесь было, как отличная смотровая площадка – отсюда было особенно хорошо разглядывать противоположный берег с корпусами завода, и взор охватывал всю Южную бухту до самого ее окончания у железнодорожного вокзала.

С другой стороны площади было небольшое кафе, и они решили заглянуть туда. В нем располагающе пахло кофе и горячими сосисками, и они с аппетитом позавтракали. Наташа нет-нет да взглядывала на часы: время уходило слишком быстро, быстрее, чем ей хотелось. На эту прогулку по городу у нее были большие замыслы, но из-за ограниченности времени приходилось на ходу изменять их. Пошел десятый час, и она решила, что покажет Алексею лишь некоторые заветные уголки здесь, вблизи центра. Он же согласен был на любой ее план.

- Пойдем теперь сюда, - предложила она и повела его к одному из выходов с площади, туда, где за стеной деревьев терялась уходящая наверх, к невидимой отсюда вершине города, широкая лестница. У подножия холма яркими красками цветов пестрели обширные`клумбы, разделившие нижнюю часть лестницы на два пролета. Они стали подниматься в гору. Сквозь старые камни лестницы пробивались отчаянные ростки зелени. И по мере подъема сменяли одна другую обширные и уютные, укрытые террасы с расположенными в тени деревьев скамейками для путников. Добротные здания, будто вросшие в склоны горы, обступали лестницу слева и справа и поднимались к вершине последовательными уступами, образуя рельефную архитектурную композицию. Здания эти построены были вскоре после войны и резко отличались от типовых проектов последующего времени своим индивидуальным обликом. Возведенное в согласии с рельефом склона, каждое из них имело свой особенный, не похожий на другие, колорит и несимметричный рисунок, свои линии балконов и колоннад, разноярусных крыльев и лестничных пролетов, и подъезды, расположенные на разной высоте. Изящные, порой кокетливо-нарядные лоджии, щедро увитые виноградником и плющом, белые фронтоны и портики этих зданий, узорная лепка карнизов – все здесь трогало и удивляло своеобразием и красотой, звучало напоминанием, симфонией старого и вечно молодого, неумирающего искусства. С изменчивой игрой света и теней все это производило впечатление каких-то старинных, хранящихся в лабиринтах памяти дворцов, и чем-то отдаленно напоминало Алексею античные здания из учебников истории. Людей в этот час почти не было видно, но окна и двери балконов были открыты навстречу утреннему солнцу. На лоджиях, балконах и беседках над входами спели виноградные гроздья и, пронизанные светом, сияли как янтарь. Все в этом благодатном месте вызывало у Алексея ощущение очарования и загадочности, словно он по волшебству оказался вдруг в какой-нибудь далекой солнечной стране, в каком-то неведомом и все же непостижимо знакомом, очаровательном городе, - где-нибудь в итальянской Кампаньи или Лигурии, а может, в старых гостеприимных испанских городках на берегу Средиземного моря, в каком-нибудь Аликанте или Малаге… Невольно он вспомнил рассказ Наташи о необыкновенном притяжении Севастополя, этой гордости всей России, о его удивительной магии, и свои собственные воображаемые картины гриновского Зурбагана, романтические и яркие. Сама же волшебница, будто проверяя свои мысли и надежды, быстро взглядывала на Алексея, и на лице ее простосердечно отражалось нетерпеливое восхищение: «Ну как?..»

И вот последняя терраса, последний пролет лестницы. Они оказались наверху, на тихой улочке этого мирного, безмятежного оазиса в самом центре, на макушке города. Редкая машина проезжала тут, и улицы умиротворяли своей безлюдностью и отсутствием суеты. Дома здесь были и такие же, как внизу, на главных улицах, но чаще невысокие, двух- и трехэтажные, и тоже белые и нарядные; они чередовались с одноэтажными индивидуальной постройки. Их стены щедро обвивал плющ, а в палисадниках среди кустов полыхали там и сям желтые и ярко-красные пятна роз.

Они пошли по Советской, чисто прибранной, опрятной улице. Какие-то дома и целые усадьбы были укрыты от нескромных глаз высокими заборами. «Здесь живут разные начальники и командующие», - сказала Наташа. А за перекрестком справа, в глубине тенистого сквера Алексей увидел строгое, торжественно-молчаливое и будто безлюдное здание с порталом, очень напоминающее изображения древних греческих храмов.

- Раньше здесь был городской драматический театр, - пояснила Наташа. - Теперь он переехал в новое здание на Приморском бульваре, ты его знаешь. Пойдем дальше, нам еще много надо посмотреть, - и она опять взглянула на часы. Была уже половина десятого …

4

Они двинулись дальше. Справа за длинным каменным забором и современной типовой пятиэтажкой, построенной на террасе ярусом ниже, а потом за невысокими домами видны были далекие очертания берегов за синью огромной северной бухты. А вот и улица Марата, круто уходящая вниз, к Южной бухте, откуда они видели ее недавно, с час назад. Короткая, перерезанная уступами, а внизу узкая, зажатая с двух сторон стенами зданий и голая, без единого деревца, - там она больше походила на каменное ущелье; а здесь, наверху, улица вся была в зелени деревьев и напоминала лестницу, по которой они недавно поднимались.

Прошли еще немного, и по короткому маршу всего в два уступа между зданиями, в густой тени деревьев поднялись наверх, к выходу. Там перед ними внезапно открылось свободное и полное света пространство со старинным собором и площадью за ним. Алексей никогда не был здесь раньше, хотя и собор, и памятник Ленину, воздвигнутый на горе, много раз видел с моря, при подходе судов к городу.

- Это, после Малахова кургана, самое святое место в Севастополе… Про себя я называю его Священной горой! Здесь, в Соборе, захоронены великие русские адмиралы и многие герои Крымской войны. Жаль, что его всё никак не восстановят после Отечественной войны…

Они подошли к самому Собору. Мощные и белые когда-то стены его из инкерманского камня почернели от времени, и на их плоских гранях зияли страшные раны от разорвавшихся снарядов и бомб; ступени на входах в храм полуразрушены, купол собора пробит и наполовину завален; на всем были незалеченные следы минувшей войны. Поставленная наскоро жидкая изгородь окружала собор, отделяя и отгораживая его развалины от остального, обновленного и восстанавливаемого мира вокруг. Среди этих развалин, обрушившихся камней и

обломков стен собора в отгороженном дворике росли старые, тоже израненные деревья… И все равно, полуразбитый и почерневший от войн и лиха, храм этот в самом сердце города не омрачал его облика, не подавлял путника своим видом и огромностью, своим почтенным возрастом. Безлюдный и молчаливый в своем торжественном величии и спокойствии, он хранил в могучих выстоявших стенах историю всех войн и революций, пронесшихся над этой землей и выпавших на его долю, да нескольких десятилетий безверия. В величии и незыблемости собора, в мощных мраморных колоннах главного входа, в мемориальных стелах на двух его боковых стенах была заключена неотразимая притягательная сила, какое-то магическое воздействие. И не казалось таким уж невероятным чудом, что собор хоть и пострадал, но все-таки уцелел, не погиб в войну, не исчез вовсе среди всеобщего хаоса развалин полностью разрушенного города!..

Они обошли собор с трех сторон, и Алексей прочитал надписи на мраморных плитах , принайтовленных по две к боковым стенам здания, тоже испещренных выбоинами и еще более потемневших от времени. На них еще в прошлом веке были высечены имена легендарных русских флотоводцев и адмиралов, захороненных здесь в Крымскую войну. На почерневших, избитых пулями и осколками снарядов стелах можно было прочитать: «Адмирал Михаил Петрович Лазарев, Вице-адмирал Владимир Алексеевич Корнилов, Адмирал Павел Степанович Нахимов, Контр-адмирал Владимир Иванович Истомин». Славные эти имена многое говорили об истории России и Черноморского флота, о героях Наваринского и Синопского сражений, тяжелых испытаниях и потерях Крымской войны, о великом флотоводце Лазареве и его учениках, погибших при обороне Севастополя, на Малаховом кургане, и похороненных здесь…

Наташа рассказала, что храм этот воздвигнут в их честь еще в прошлом веке, а потом в народе его стали называть усыпальницей адмиралов…

Алексей благоговейно молчал. Как он до сих пор мог не знать этого, не бывать здесь?!.. – Вот она какая, легендарная и почти неизвестная усыпальница. Почему об этом священном захоронении нигде не говорится? - ни в одном справочнике, ни в одном путеводителе по Севастополю ему не попадалось упоминания о захоронении в этом соборе. А рассказать об этом ему было некому… Теперь он мог лишь благодарить судьбу за то, что ему попался такой знающий и увлеченный гид.

5

С левой стороны собора начиналась огромная площадь; с двух сторон ее обступили густые каштаны, выросшие после войны. А посреди площади, в отдалении от собора, обращенный к морю и видный при подходе к городу, возвышался огромный памятник вождю.

Наташа и Алексей отошли в каштановую аллею и присели на скамью. Отсюда было хорошо видно всю площадь и спуск вниз, к огромной морской панораме города, а вдали - вход в севастопольскую бухту. Небо над головой было синее-синее, как на картине, а листья каштанов еще не тронуты осенью, и поднимающееся солнце все сильнее заливало светом и площадь с памятником, и высокие здания, окружающие ее, и старые стены молчаливого собора…

Здесь и впрямь было чудесно, и не хотелось покидать это место. Они сидели и не спешили уходить, точно были местные жители, как будто каждого из них впереди еще не ждал дальний путь! Наташа знала, куда вести его в этом городе и что показывать гостю, чтобы поразить и очаровать его Севастополем. Она понимала состояние Алексея и, видя, что замысел ее удался, с сияющими глазами спросила: «Тебе здесь нравится?!. - и, услышав ответ, торжественно призналась: - Это одно из моих самых любимых мест! Здесь ко мне всегда приходит успокоение и душевное равновесие, какая-то гармония, что ли… С этого холма всё так хорошо видно – и море, и город. Сейчас пойдем, и ты увидишь…»

Алексей в эту минуту вдруг подумал, что если бы они с Наташей оба жили в Севастополе, то встречались бы непременно здесь, на этом прекрасном месте. И сказал об этом.

- Да, конечно!.. Если бы мы жили здесь, то смогли бы встречаться, ну хоть иногда… - подтвердила Наташа. Она помолчала, раздумывая. - Когда-нибудь, в будущую встречу, если повезет, я покажу тебе Севастополь во всей его красоте, с его дивными, самыми сокровенными местами и уголками, как в Зурбагане и Лиссе, - с гордостью

пообещала она. – Знаешь, ведь Севастополь – это мой город, хоть я и не родилась в нем. Я привыкла считать его своим городом, и никогда бы не хотела надолго расставаться с ним. Где-то в глубине души я чувствую, что родилась для него. И хотела бы, чтобы он все же был моим родным городом… Мне всегда становится горько при мысли, что надо будет уезжать из него, рано или поздно придется расстаться с ним! Это какая-то ужасная несправедливость…

Пока она говорила это, Алексей размышлял о том, как здорово, как чудесно было бы жить с Наташей в этом сказочном городе!.. - об этом можно было лишь мечтать.

Наконец, они поднялись и пошли дальше. Алексей еще раз оглянулся на собор и увидел: пронизанные солнечным светом, застыли в шеренге возле стен собора, как в почетном карауле, молчаливые и строгие тополи.

На широкой площадке у памятника Ленину они остановились: отсюда, с возвышения, открывался необыкновенный вид. Белокаменный город был весь внизу, под ними, и охватывал огромную чашу бухты узорчатым полукольцом. Вход в бухту с моря и вся искрящаяся на солнце голубая ширь, белые стены обеих крепостей и застроенные кварталы на противоположном берегу, на Северной стороне, корабли на внутреннем и внешнем рейдах – всё было видно отсюда, как на ладони. А море до горизонта в этот час казалось расплавленной и застывшей лазурью.

6

А гид увлекала его все дальше. Они стали спускаться по узкой и крутой лестнице, названной улицей Свердлова. Стиснутая высокими домами, заросшая кустарником и тянущимися к свету деревьями, она походила на небольшой горный спуск и заставляла на минуту забыть о широких проспектах и просторных улицах, о людском потоке и движении машин... Преодолев этот затерянный путь, они вышли в город и, миновав широкую площадь с семью углами, распахнутую на все стороны и слившую воедино сразу несколько улиц и проспектов, по короткой и нарядной улочке Айвазовского спустились к морю, в Артиллерийскую бухту. Отсюда и Алексеевская, и Константиновская крепости, и боновое ограждение входа в главную севастопольскую бухту казались уже совсем близкими. – «Пойдем, я покажу тебе чудные места у моря… Ты такого не видел. О них не все знают…»

Они обогнули Артбухту и, пройдя пространство городского оборудованного пляжа, выбрались на простор дикой, необжитой прибрежной полосы. Невысокий обрывистый берег, нагромождение белых скал и небольшие, неглубокие бухточки с прозрачной водой да нежное утреннее солнце создавали ощущение обетованного, заветного уголка вдали от шумного города. – Столько во всем вокруг было покоя и умиротворения, неповторимого очарования! – Укрытый от всех, затерявшийся в городе невысказанный мир… И это всего в каких-нибудь пятнадцати-двадцати минутах ходьбы от Артиллерийской бухты и центра города, от его оживленной, незатихающей суеты.

Они выбрали уединенную бухточку, безлюдную и тихую в этот ранний час. Лишь вода нежно плескалась внизу о камни, да изредка доносились крики чаек. Напротив них, через залив, четким рельефом белели стены крепостей. Спустившись к берегу, они присели на большой камень. Вода была такой прозрачной, что на несколько метров вперед было видно дно с неболшими камешками и водорослями. «Ты можешь искупаться, - сказала Наташа. – Я всегда прихожу сюда, в эти бухточки, когда летом или осенью приезжаю в Севастополь».

Этот затерянный тихий уголок опьянил Алексея своей неожиданностью и красотой окружающего мира. Здесь он совсем потерял ощущение времени, как будто в порту не стоял ожидавший его корабль, и ему никуда не нужно было отправляться сегодня. И так хотелось еще долго-долго оставаться здесь, в этом городе, в этих удивительных местах. Наташа, точно почувствовав его желание, стала рассказывать:

- Но это далеко не самое красивое побережье у нас в городе. – Есть еще Учкуевка, вон там, за заливом или со стороны моря; там большущий песчаный берег, сплошной пляж. И еще есть очень живописный берег у Херсонесского музея, - ты там не был?.. А на мысе Феолент вообще красота неописуемая, дикая природа вокруг. А еще есть Балаклава, неповторимая страна очарования… И много других чудесных мест в окрестностях города. Но туда добираться везде нужно время, а у нас его так мало! А побывать только здесь, в этой бухточке, - слабое утешение за то, что мы с тобой не увидели сегодня. Хочу верить, что когда-нибудь ты еще увидишь Севастополь больше…

Наташа посмотрела на часы: « Нам скоро уже пора обратно, возвращаться в порт, а то твой теплоход уплывет без тебя!.. А ты, когда он будет выходить из бухты, посмотри сюда, на берег, и увидишь вот эту бухточку, где мы сидим сейчас с тобой; и попытайся представить тогда, что я здесь одна и смотрю на море, провожаю уходящий корабль. Сколько раз так бывало раньше… Но не так, как сегодня… Пойдем потихоньку, уже время. Как ты читал сегодня утром в море, еще перед рассветом?..