Романтики повесть Часть первая в ночном море
| Вид материала | Документы |
- В в. Список произведений: И. С. Тургенев повесть «Первая любовь» Л. Н. Толстой повесть, 189.91kb.
- Анализ повести И. С. Тургенева «Первая любовь» Повесть И. С. Тургенева «Первая любовь», 12.63kb.
- Эдмон Ростан. Романтики, 3009.85kb.
- Крячко г. Суррогат мечты повесть часть первая, 4642.16kb.
- I. расц b e t механистическоговоззрени я великая повесть о тайнах природы. Первая руководящая, 786.23kb.
- Леди Макбет Мценского уезда Н. А. Некрасов поэма, 18.14kb.
- Леди Макбет Мценского уезда Н. А. Некрасов поэма, 17.94kb.
- Содержание вступление часть первая дзэн и Япония глава первая дзэнский опыт и духовная, 12957.71kb.
- Повесть о Петре и Февронии Муромских. Часть, 670.76kb.
- Налоговые правонарушения, 887.95kb.
Ночь безраздельно властвовала над морем. Их корабль словно затерялся в бездонной, нескончаемой черноте и, надрываясь изо всех сил, отчаянно старался вырваться из этой густой, вяжущей, черной бездны, из этого заколдованного плена темноты и остановившегося времени. Казалось, так будет всегда: ни света больше, ни призывных огней маяка впереди, ни берега вдали, за горизонтом – всё поглотила непроницаемая, всеохватывающая вселенская темнота!.. Лишь звездное пожарище неба да яркая, переливающаяся полоса Млечного Пути над головой говорили о том, что где-то еще есть и свет, и жизнь, и ход времени, напоминали об их причастности к этому безграничному и прекрасному миру… И, все равно, оставалось ощущение оторванности от того существующего, реального мира, из которого они пришли, и жуткое, ослепляющее чувство принадлежности к этому непостижимому миру, в котором они сейчас находились…
1
- Алеша, у тебя есть мечта? – Алексей очнулся от размышлений на голос Наташи. Она повернула к нему голову, и совсем рядом он увидел глаза девушки; взгляд их выражал интерес и ожидание.
- У кого их нет, - уклончиво ответил Алексей. – И что вообще за человек без мечты!..
- Конечно… Но ведь и мечты бывают разные. У нас есть девчонки, для которых единственная мечта – выйти замуж за офицера. А так как вокруг нас попадаются и моряки, - кроме студентов, конечно,- то желательно, чтобы офицер был морской, - своего рода, преломление любви к морю… Представь, - не за человека, судьбу, а именно за офицера! Ради этого они готовы на всё. Они считают, что офицер – это, как теперь говорят, беспроигрышный вариант, чуть ли не знак, воплощение жизненного успеха и обеспеченности, - вроде как гарантия счастья в придачу к офицерским погонам. Я не знаю еще, что такое счастье жизни с близким человеком, хоть и хочу верить, что оно есть, - но разве счастье зависит только от профессии твоего избранника и богатства, от его жалованья? Может быть, я рассуждаю старомодно, - так мне говорят девчонки, - но разве счастье человека в богатстве?.. По-моему, оно в свободе человека. Говорят, что эту свободу дают только деньги, - какая чушь!.. Сколько прошло в мире людей бедных, но великих духом, недостижимых в их благородных делах и творениях. В этом и проявилась свобода их творческих натур. Жаль, конечно, что многие из них умирали в бедности; но они оставили в наследство людям такие духовные сокровища, с какими не сравнятся все богатства тысяч миллионеров. Я не права?.. – Наташа помолчала, раздумывая, и убежденно закончила:
- Но главное, я думаю, еще в другом: не всякий человек может заменить нам целый мир или хотя бы расширить его своим собственным миром, а тем более, стать этим миром рядом и в нас самих,- ты же сам сказал это. Но, и все равно, для счастья и для радости человека еще существует огромный непознанный мир и есть прекрасные книги да замечательные гриновские острова и страны. Этот мир полон загадок и всего необыкновенного, и открывать его - уже счастье!.. - Наташа остановилась, вспомнив об уклончивом ответе Алексея, и неожиданно спросила снова: - А все-таки, Алеша, какая твоя самая-самая большая мечта? Это секрет?..
- Да нет, почему же! Я, пожалуй, уже почти рассказал тебе о ней… Мечтой моей юности, да и дальнейшей жизни было желание стать моряком дальнего плавания. Наверное, с этой мечтой я и родился: сколько себя помню, всегда, с самого раннего детства, бредил морем и кораблями. Да это и не удивительно, - город у нас такой, и каждый мальчишка хочет стать капитаном! Но этой моей мечте уж не суждено сбыться, я тебе объяснял, почему…
Отец мой был вовсе не моряк, а простой рабочий, до войны, как и все, работал у нас на судоремонтном. Я его не помню, - был совсем маленький, когда он уходил на фронт и там погиб… Когда мы с мамой вернулись в наш город после войны и я пошел в школу, мое еще детское и неосознанное увлечение морем стало быстро крепнуть, обретать серьезный характер, а с годами перешло во всепоглощающую страсть. Мы с ребятами все свободное время, особенно в каникулы, проводили на море или в порту; и жизнь порта с его звуками, запахами и красками, с видом приходящих и отплывающих кораблей вросла в наши восприимчивые души, навсегда отложилась в памяти и чудесным сплавом слилась в сознании с самыми невероятными изобретениями ребячьей фантазии. Наш ум легко будоражил какой-нибудь новый корабль под диковинным незнакомым флагом, зашедший в порт под погрузку, а воображение неустанно подогревали книги о мореплавателях и морских приключениях. – Книг в ту пору, особенно после пятого класса, перечитано было великое множество, - всё о мореходах, что находили в библиотеке и у кого-нибудь дома. Сначала , конечно, это были Стивенсон и Джек Лондон, «Водители фрегатов» Николая Чуковского, потом Станюкович и Александр Грин и многие другие книги о путешествиях – о Георгии Седове, об Амундсене и Роберте Пири, о Фритьофе Нансене. А уж позже, ближе к окончанию школы, пришли Новиков-Прибой и Билль-Белоцерковский, Мелвилл и даже Конрад, - всё, что появлялось в городской библиотеке. И всё, о чем рассказывалось в этих книгах, представлялось мне тогда большой и яркой жизнью, словно прожитой когда-то мной самим… Теперь понимаешь, что моя будущая жизнь, мои пути после школы были для меня тогда совершенно определенными и ясными и что с выбором профессии у меня не было никаких сомнений. Вот почему неудача с мореходкой стала для меня настоящим ударом, первым большим жизненным испытанием. – Представь, какое отчаяние охватило меня, когда я узнал, что не смогу учиться в морском училище!.. Я тогда совершенно серьезно думал, что жизнь для меня потеряла всякий смысл и цель, что с мыслью о штурманской рубке отныне нужно было расстаться навсегда.
2
Уж не знаю, как я и пережил это… Но жизнь продолжалась. Я поступил в институт, и занятия в нем отвлекли, а потом захватили меня. Изучение корабельных наук, судостроения и производства, знакомство с заводами и КБ очень много мне дали, решительно изменили мои прежние дилетантские, школьные представления и заставили смотреть на вещи по-другому. Всё детское, чрезмерно восторженное и наивное, отпало, отсеялось, но осталось главное – увлеченность морской профессией, пусть и инженерной, да вера в свои силы, свое призвание. А позже, уже когда стал работать мастером цеха, я все отчетливее начал понимать, что существо мое, что-то главное во мне все-таки не смирилось с неудачей, и это что-то не успокаивается, продолжает тревожить меня. Да так и должно было произойти: ведь тот неведомый, необъяснимый зов, который подсознательно живет в нас, и тот неистребимый настрой души, - голос инстинкта, что ли, я не знаю, с которым мы, наверное, и родились, - рано или поздно, даже помимо нашей воли, обязательно позовет к себе, не даст успокоиться, забыть о своем призвании. Со временем мне стало ясно, что с мечтой, если она настоящая, так просто не расстаются. Моя мечта продолжала жить во мне, несмотря ни на что, только затаилась где-то в глубине души. Она тревожила меня, как и прежде, своими яркими фантазиями и видениями, манила неодолимым притяжением.
Часто по едва заметному поводу или какой-нибудь мимолетной, ускользающей ассоциации передо мной неожиданно возникает моя совсем еще недавняя юность с ее надеждами и ожиданиями – и тогда вдруг защемит на душе, и волшебный мир любимых книг, мир открытий и странствий вновь захватывает меня, и я опять, как и прежде, оказываюсь во власти своей неосуществленной мечты!.. В эти минуты отступает куда-то наш привычный, повседневный мир с его суетой и будничными заботами. А по ночам, не давая покоя, снова и снова терзает один и тот же вопрос: а правильно ли ты живешь? И неужели проживешь всю жизнь, так и не осуществив заветных стремлений своей юности, не увидев наяву диковинные уголки земли и далекие страны?.. – Я должен, говорил я себе в такие минуты, повидать нашу землю собственными глазами, а не с экрана и не из газетных статей и путевых заметок журналистов и разной пишущей братии, должен сам пройти морями и океанами, чтобы своими глазами увидеть плывущие в мареве храмы Индии, солнечную панораму Акапулько и мрачные скалы Патагонии, снежные вершины Анд и вечную весну далеких островов в Тихом океане, пройти штормовые мили вокруг мыса Горн...
В конце концов, рассудил я, и штурманскую рубку, и капитанский мостик разом можно обрести на какой-нибудь мореходной яхте или небольшой парусной шхуне. На ней можно отправиться в дальнее плавание с товарищами или даже в одиночку, как сделали это в разное время знаменитые мореходы - Джошуа Слокам еще в прошлом веке, а в нашем, в двадцатые – сороковые годы, еще несколько яхтсменов – Ален Жербо, Вито Дюма, Жак-Ив Тумелен, Колдуэлл и другие. Они – каждый в одиночку –, преодолев на своих малых парусниках три океана, совершили кругосветное плавание. На таком суденышке ты практически не связан ни с какими урочными маршрутами и заходами, обязательными для рейсовых судов и кораблей, - плыви себе на все четыре стороны, куда хочешь!.. Жербо после своего плавания сказал, что всё счастье для него заключалось в свободе, обретенной среди стихий.
Но в таких плаваниях всё же гораздо больше напряженного труда, непредвиденных осложнений и опасности, чем красивых или приятных часов, картин и развлечений, - океан преподносит любому странствующему тысячу задач и неожиданных препятствий, сурово наказывает за любые ошибки, небрежность или самоуверенность. Он всегда готовит мореплавателю уйму испытаний и всяческих сюрпризов. Это я узнал из многих описаний путешествий и дневниковых записей водителей парусных судов. Да и обычным, моторным судам достается от моря не меньше… Особенно в разных опасных точках мирового океана, известных каждому моряку.
Есть на земле места, где за долгую историю мореплавания произошло множество кораблекрушений; об этих местах у моряков слывет плохая молва. К примеру, пролив Дрейка... - Слышала когда-нибудь о таком? – Алексей посмотрел на собеседницу и пояснил: - Пролив Дрейка отделяет американский континент от Антарктиды и служит проходом из Тихого океана в Атлантический. Чтобы судну пройти этим путем, нужно обогнуть южную оконечность Америки, знаменитый мыс Горн. Широта тех мест низкая, ниже пятидесятой, и там роковым образом соединилось сразу множество самых неблагоприятных для мореплавания факторов. Здесь сталкиваются мощные и быстро меняющие направление ветры и противоположные течения, а глубины резко меняются, и это всё вместе создает единый мощный водоворот. Тут же нередко встречаются айсберги, кочующие от материкового льда Антарктики, а встреча с ними в тумане чрезвычайно опасна… Северные ветры отклоняются хребтами Анд к югу, и они с ревом врываются в узкий пролив у мыса Горн. В условиях резко меняющегося рельефа дна в проливе и сильных течений ветры порождают огромные волны высотой до двадцати метров и больше… Да еще постоянные густые туманы, низкая облачность и частые проливные дожди. В общем – проклятое место! Недаром этот пролив считается самым страшным для мореплавателя местом в мировом океане, самым сложным и опасным для прохождения любых судов, тем более парусных. Поэтому он давно заслужил у моряков дурную славу: много кораблей погибло здесь от превратностей погоды и разгула стихии... Проводка судна через пролив Дрейка считается вершиной в искусстве судовождения вообще, а в вождении парусных судов в особенности. Ясно, что одолеть этот пролив на паруснике легче командой из нескольких человек, а не в одиночку.
Но всё равно, вопреки опасности, пролив этот манит к себе всех отважных мореходов, и каждый мечтает хоть раз в жизни пройти через него, чего бы это ни стоило!.. И те, кому посчастливилось, кто сумел пройти мыс Горн, гордятся этим, как высшим своим достижением. Прославленный английский яхтсмен-одиночка Френсис Чичестер после завершения своего кругосветного плавания признался, что мыс Горн и был той целью, ради которой он пустился в плавание. Когда он преодолел пролив и вышел в Атлантаческий океан, и его яхта повернула на север, к родным берегам, Чичестер полностью осознал всё, что пережил у мыса Горн: он преодолел главное препятствие на своем пути. Этим он хотел, стремился доказать самому себе и всему миру, что человек, поставивший перед собой цель, может ее достигнуть. Но то был сам Чичестер! Он дерзал, и он в одиночку вышел победителем из смертельной схватки. Ведь он долго и очень тщательно готовился к ней… И он стал вечным примером для многих водителей парусников, одиночных и экипажных
И если мне когда-нибудь удастся пройти этим маршрутом, я буду счастлив; только тогда я смогу считать свою жизнь не бездарно прожитой. Ведь смысл и оправдание нашей жизни заключены не только в исполнении долга, которому все мы служим, но еще и в реализации себя, своего предназначения, в следовании мечте. - В этом я твердо убежден: чего стоит человек без этого, без своего дела, без выполнения какой-то своей, заданной миссии на земле?!. Да я бы уважать себя перестал, совсем бы наверное сник, если бы отказался от своей мечты!..
Но чтобы сделать это, организовать и выполнить такое предприятие, требуется огромный труд и терпение, и очень сильное желание. И надо очень много поработать, чтобы овладеть искусством управления яхтой в самых сложных и неблагоприятных условиях - при штормовой погоде, при большой высоте волн и огромной скорости ветра, достигающей 50, а то и 60 узлов.
На это не жалко потратить и целую жизнь! – Можно пойти в океан и в 60 лет, как Френсис Чичестер или Уильям Уиллис, были бы силы и умение. А уж если не в одиночку, а с друзьями, так можно предпринять и самое дальнее и рискованное, самое невероятное и захватывающее плавание!..
- Что же тебе мешает, Алеша, почему ты не готовишь свое замечательное путешествие? – осторожно спросила Наташа. Она слушала Алексея, не шелохнувшись и до этого не проронив ни слова.
- О, для этого много надо!. – Добротная, надежная шхуна в первую очередь и время, достаточное для плавания. Ну и, конечно, разрешение от властей на выход… Да вот, команду еще никак не подберу, - пробовал отшутиться Алексей. А Наташа, словно не принимая шутки, не замечая ее, серьезно, точно заклинание, тихо и как-то отстраненно проговорила:
- Крепкая мачта, парус надежный, ветер попутный, берег далекий, . . . .
Это было неожиданно, но так понятно, так близко ему, и прозвучало, как заветная, истая молитва. И снова Алексей отметил про себя удивительное согласие их мыслей. А вернувшись к своему рассказу, вспомнил о всех трудностях последних лет, серьезно добавил:
- Разумеется, я понимаю, что мой замысел всё еще далек от выполнения, предстоит сделать так много! А главное препятствие – нужно добиться и получить разрешение на выход: у нас ведь это превращено в проблему масштаба чуть ли не мирового! Не то, что у Чичестера… А раньше, как это было у мореходов в начале века, так и вообще ничего подобного не требовалось… Ну, а всё остальное вполне осуществимо, я уверен в этом. – И Алексей рассказал о том, как последние почти три года ушли у него на постройку яхты. Все выходные дни и отпуска, иногда и праздники он отдавал своему суденышку: сам проектировал, сам строил и собирал его на заводе, в одной незагруженной ремонтной мастерской. Понятное дело, очень много помогли друзья-заводчане, - без них ему бы не осилить такое… И вот теперь окончание постройки уже не за горами; следующим летом он хочет провести испытания своей яхты и начать тренировки в море. К такому ответственному делу, как выход в океан, следует готовиться очень серьезно и тщательно. Но он верит в свои силы, в задуманные планы, и готов преодолеть все препятствия на этом пути, все трудности. Конечно, было бы здорово, если бы в рейс с ним смог отправиться кто-нибудь из друзей, - с друзьями не страшны никакие испытания. Ну, а первым маршрутом он думает пройти Средиземку – побывать в Греции, Хорватии, затем в Италии - в Неаполе и Венеции, зайти в Барселону и пройти вдоль побережья всей Испании, пройти Гибралтар и побывать в Португалии... – Посмотреть берега и порты старой Европы тоже ведь чрезвычайно интересно, и любому, не только моряку...
Наташа завороженно слушала рассказ Алексея и ни о чем больше не спрашивала. Воображение опережало события и рисовало ей увлекательные, заманчивые картины морских путешествий. Сейчас она словно забыла о том, что в эти самые минуты и так находится на борту большого судна и вместе с ним пересекает Черное море. Мир человеческой фантазии и мечты бывает намного богаче реального мира нашего существования…
3
Над головой яркой тканью из искрящихся созвездий разгорался Млечный Путь. Ночь закрыла мир своим таинственным молчанием. Вспышки метеоритов прочерчивали небо яркими призывными сполохами. Наташа, запрокинув голову и что-то беззвучно шепча, следила за их исчезающим полетом, смотрела на перекличку мерцающих звезд. И, словно подтверждая вслух невыразимую красоту небесного представления, нараспев проговорила с детства знакомые строки: «Ночь тиха, пустыня внемлет богу, и звезда с звездою говорит…» И было сказанное так естественно, так трогательно и проникновенно сейчас, здесь, среди чарующей ночной тишины в море; слова любимого поэта больше любых других говорили сердцу об этой тишине, о величии и неповторимости мира, его божественной красоте. . .
- Ты любишь поэзию? – снова осторожно спросила Наташа и, видя затруднение Алексея, великодушно предложила: - Хочешь, я прочитаю что-нибудь?..
Алексей охотно согласился. Ему было бы трудно ответить на этот вопрос не потому, что он совсем не любил стихов, а потому, что просто не считал себя знатоком или каким-то особым ценителем поэзии. Разумеется, как и многие из нас, он любил и Пушкина, и Лермонтова, и Некрасова, и Блока, и Есенина, с удовольствием и вниманием слушал их стихи по радио и в записи, особенно если их исполнял кто-нибудь из больших мастеров – Качалов, Яхонтов, Журавлев, Аксенов или, позднее, Алексей Консовский и Яков Смоленский. Как и у многих, у Алексея со школьных времен сохранилось неподдельное, истинное преклонение перед всей русской поэзией за ее сердечность и светлую доброту, за способность выразить самые сокровенные переживания человеческой души, изумление ее чеканным, завораживающим ритмом и магией слова. И он, не умея выразить это, без всяких сомнений считал старую поэзию, как и всю русскую литературу, непреходящей духовной частью жизни русского человека.
Но только разве этого достаточно, чтобы считать себя знатоком и настоящим ценителем поэзии?!. Ведь он не следил за современной поэзией, как ее многочисленные одержимые поклонники, не ходил, как они, на всевозможные литературные вечера и встречи с поэтами, да и вообще после школы и института не читал нынешней поэзии, - для этого у него просто не было времени. Но Алексей прекрасно понимал, что не знает очень и очень многого не только в поэзии, но и вообще в беллетристике. Многие нашумевшие книги, которые были у всех на устах, а тем более все новомодные поэты и поэтессы, в большинстве своем были ему не известны. Его коробило от шумных деклараций и громких претензий на лидерство кое-кого из современного поэтического цеха, мутило от напыщенных и хитроумных журнальных статей об этих передовиках поэтического фронта, которые преподносились читателю не иначе, как непременно держащими руку прямо на пульсе нашей жизни, но которые, увы, так мало давали пищи уму и сердцу!..
Было, правда, и у Алексея десятка полтора-два любимых, заветных стихотворений самых разных авторов, в том числе и современных. Некоторые из них даже не причислялись к когорте классиков; и все же их стихи в разное время чем-то привлекли внимание Алексея, понравились ему и крепко запали в душу. Он без особого труда запомнил их и иногда, правда, очень редко, читал друзьям, если обстановка к тому располагала… Но это почти все были стихи о море и мореходах. Они задели его своей образностью и живописностью, суровым мужеством и неподдельным духом романтики. Тут были, кроме Языкова и Бунина, Анненского и Брюсова, Бальмонта и Багрицкого, отдельные стихотворения Николая Заболоцкого и Павла Когана, Алексея Лебедева и Григория Поженяна, Александра Городницкого, - точнее, песни последнего, такие живые и образные. Были, кроме них, стихи нескольких других авторов, в их числе зарубежных, имени которых он всех и не помнил,- помнил лишь их строки и отдельные четверостишия…
А сейчас Наташа читала стихи, большей частью тоже ему не знакомые, и Алексей с любопытством слушал их. Он с откровением обнаруживал, что они трогают его ощущением очарования тайной. Наташа читала негромко, но очень ясно и выразительно. В голосе ее зазвучали какие-то новые, взволнованные и тревожащие интонации. Алексей слушал с замиранием, стараясь уловить всё то новое, что он чувствовал сейчас, желая осознать и удержать в памяти эти стремительные, летящие образы и картины. Давно он не испытывал подобного воздействия звучащих стихотворных строк. И вдруг, словно отвечая невысказанным мыслям Алексея, Наташа стала тихо и медленно читать что-то еще, тоже незнакомое, но такое понятное ему и очень близкое:
Когда мой парус ветер наполняет,
И чёлн уносит в дальние края,
И за чертою горизонта исчезает
Моих отцов родимая земля;
А волны упоенно говорят о воле,
О светлой радости земного бытия
- не нужно мне тогда ни лучшей доли,
ни счастья большего уж не желаю я.
Остались позади уснувшие причалы,
И тают в памяти минувшего следы…
Душа бежит страданий и печали,
В просторах ищет свет спасительной звезды.
И гасит день за днем уставшее светило
Свой жар полуденный в прохладный океан…
А мой упрямый шлюп, влекомый властной силой,
Стремится все вперед, в неведомый туман.
4
Наташа остановилась. Стихи были простые, без вычурности и нарочитой словесной многозначительности, так свойственных современным поэтам. Они показались Алексею очень близкими, точно в них говорилось прямо от него – о всем том заветном грядущем, что он еще только готовился совершить!.. Строки эти и вызванные ими картины вдруг напомнили ему образы из драматичной поэмы о Магеллане, которую он как-то прочитал в «Комсомолке», перекликались с нею. Он хорошо помнил некоторые строки из этой поэмы, и сейчас ему на память пришли созвучные слова из нее:
… Под чужим небосводом, под Южным Крестом,
шаг за шагом к надежде в тумане густом
каравеллам откроется новая даль,
и ни сил, ни потерь, ни лишений не жаль…
. . . . . . .
Магелланова карта отныне права:
- Он прошел сквозь шторма, он нашел острова,
он услышал великих прибоев рассвет…
С удивлением Алексей узнал тогда, что автор поэмы – женщина, знаменитый поэт Маргарита Алигер. Алексей сразу зауважал её: таких замечательных стихов о капитане Магеллане не написал никто из наших поэтов, ни старых, ни новых!..
А Наташа продолжала читать стихотворение так, будто рассказывала Алексею о нем самом и о себе. И видения далеких островов, затерянных в безбрежном океане, и пламенеющих заходов солнца вставали перед ним: сейчас он вместе с нею, с ее безвестным мореходом был там, в искрящемся под солнцем просторе, среди набегающих и мятущихся волн, среди штормов и штилей, под ветром и летучими золотистыми облаками:
Над нами низко реют альбатросы,
И в шторм неистовый беснуется компас.
А мы идем сквозь шквал и SOS не просим,
Хоть берег навсегда исчез из глаз!..
Мы гибнем, но идем, вновь со стихией споря,
И ярость схватки наполняет грудь…
Лишь ураган ослаб, и в голубом просторе
Наш парус вновь прокладывает путь.
Когда ж проходим мы чужие острова и страны,
И пальмы гордые качают нам главой,
Зовет обратно нас к себе за океаны
Затихший в сердце голос, трепетный, живой…
А утром, в синих сумерках рассвета,
И ночью, под таинственным мерцаньем звезд,
Я незаметно вдруг оказываюсь где-то
Среди полей знакомых и берез…
И снова парус ветром подгоняет,
И след руля вскипает за кормой.
Но нас ведет теперь не тяга роковая,
А жажда нежная сыновняя домой!..
Алексей нисколько не удивился, узнав, что стихи эти написала сама Наташа. Она призналась, что они как-то сами собой возникли в ее сознании давно, еще в десятом классе, когда она, начитавшись Джека Лондона и Грина, бредила морскими странствиями. А всё стихотворение полностью написалось уже позже, в институте, после ее знакомства с морем в Севастополе…
- Вообще-то я тогда много писала стихов, особенно в восьмом-девятом, я уже говорила, когда узнала Марка. Но все они были такие наивные, совсем детские, - потом я это быстро поняла. И, конечно, все они посвящались ему, моему кумиру. Вроде этого: «Любовь – сиянье солнечных лучей, сверкание росинки на рассвете, и щебет птиц, и шёпот тополей, и радостно смеющиеся дети!..»
И когда теперь я иногда перечитываю их и вспоминаю все те свои переживания, то не только становится горько за мою отвергнутую любовь, но и бывает стыдно за свою наивность, за то, что я писала так искренно и совершенно открыто о своих чувствах к нему. А он просто смеялся над ними!.. Потом я уж больше не писала ничего такого…
Наташа говорила теперь тихим, усталым голосом, и от этого ее голоса, ее близости рядом веяло томительным, несказанным умиротворением. Алексей готов был слушать и слушать её еще и еще.
- Но у меня осталась давняя мечта, - призналась Наташа, - написать когда-нибудь хорошие стихи – настоящие стихи, такие, как пишут Юнна Мориц или Лариса Васильева, например. – Не для газеты, конечно, не для печати вовсе, а для себя и друзей… чтобы они им понравились…
- Уже понравились, - мысленно ответил Алексей, а вслух сказал: - Я тоже с интересом буду ждать их! Ты ведь пришлешь мне когда-нибудь… - то, что сочтешь возможным или важным для себя, хорошо?.. А я за твое чудесное стихотворение отвечу тебе стихами одного своего старого друга, Васи Иванова. Он моряк и тоже, как и ты, от настроения иногда пишет стихи. Как-то он написал мне в письме:
Как безумно хочется мне ласки,
как улыбки хочется твоей,
а мне море тихо шепчет сказки,
говорит: «о прошлом пожалей!»
Я люблю, люблю тебя, но моря
расстоянья между нами пролегли,
и в туманном дымчатом просторе
все уходят дальше корабли…
5
Прошел еще час, или два, может, три, - время будто остановилось перед молчащим мирозданием. Было лишь заметно, как яркий треугольник Веги, Альтаира и Денеба спустился с зенита и стал клониться к горизонту, увлекая за собой вереницу созвездий. Над головой всё выше поднимались созвездия Персея, Близнецов, Тельца; справа от них разгоралось волшебное свечение Плеяд. А вслед за ними над горизонтом уже сияли яркие звезды Ориона и загадочный красавец Сириус. Казалось, сказочному чародейству этой ночи не будет конца…
Алексей испытывал такое чувство, словно эта ночь и эти звезды продолжаются вместе с ними уже целую вечность и что вся его жизнь, когда-то давно начавшаяся и никогда не кончающаяся, и есть вот эти минуты, эта волшебная ночь в море и всё, что совершается с ним сейчас… От красоты и необычайности, какой-то полуреальности всего происходящего ему становилось пьяняще-радостно и удивительно хорошо, как еще никогда в жизни. . . Делить с Наташей эту звездную ночь было несказанным счастьем, нечаянным провидением. Он только сознавал, что это – всего лишь прекрасное и неостановимое мгновение, как вспыхнувшая искра озарения, неудержимый миг в их быстротечной жизни. Алексей вспомнил стихи другого своего друга, Толи Кучина, когда-то обращенные к неведомой девушке:
Я в твоих заблудился ресницах, а в глазах утонуть могу,
Запоздалая синяя птица с ароматом трепетных губ. . .
Ему стало до боли грустно, что всё это – сказочный сон, потому что придет утро, и этот сон рассеется, и всё исчезнет – и эта красота, и дыхание вечности над ними, и их невинная головокружительная близость; и ничего этого больше не повторится, не продолжится с ним!.. Горечь от сознания этого и острое ощущение неизбежной разлуки охватили Алексея. Тоска о Несбывшемся, о невозможном – знакомое, ранящее чувство!.. Ему просто не верилось, как это раньше, до сих пор, они с Наташей не знали друг друга, и что всего еще полсуток назад он даже не ведал о ее существовании. – Как это было странно, непостижимо…
Кажется, и с Наташей происходило что-то подобное. Ей словно передалось состояние Алексея, его мысли. Не поворачиваясь к нему и продолжая смотреть в темноту моря и на небо, она заговорила, и для Алексея не было уже ничего странного или неожиданного в том, что он услышал. - Словно отзываясь на его невысказанные мысли, она порывисто и смущенно призналась:
- Как хорошо, что мы встретились! Я никогда не смогу забыть наше путешествие, вот эту ночь в море и все-все, что я сегодня почувствовала, узнала. Это так прекрасно!.. Со мной еще никогда такого не было… И твоя музыка!.. Ты правда подарил ее мне?
Она вполоборота повернулась к Алексею и совсем другим, каким-то заговорщицким, настойчивым тоном сказала: «Я должна отдарить тебе твой дар!.. Я подарю тебе такую вещь, - в голосе ее послышались загадочные, мечтательные нотки, - вечную вещь, которую ты никогда не сможешь потерять и не забудешь. Хочешь? – с озорным вызовом спросила она и после ответа Алексея решительно предложила: - Тогда вон, возьми!..» - и протянула руку к сверкающему небу.
Алексей, боясь ошибиться, сделал вид, будто не замечает предназначенного ему дара, и называл вразброд знакомые звезды из соседних созвездий Персея, Близнецов, Овена. Тогда Наташа рукой старалась повернуть его голову всё в одну точку неба и упорно настаивала: «Видишь?.. Ну вон же, вон!..»
Он отлично видел и знал это прелестное маленькое созвездие, нежным голубовато-белым очагом горящее на нашем ночном небе; но ему очень хотелось, чтобы Наташа сама назвала его. А она продолжала упорствовать и повторяла: «Ну, видишь вот это, много-много ярких звездочек вместе? – это же Стожары!» - воскликнула наконец она.
Еще ни разу в жизни ему не дарили звезд. А тут сразу целое созвездие, да какое!
- Ну спасибо, Наташа, это прямо-таки царский дар, бесценный подарок, мне теперь будет уж никак не отблагодарить тебя!.. Спасибо огромное, этого действительно невозможно забыть никогда… Только откуда ты знаешь звезды?
- Я же как-никак морячка, хотя бы в душе, и должна знать их! А Стожары мне показал отец, он с детства стал знакомить меня со звездами. Это так увлекательно. Ну что, нравится?.. – с явным удовлетворением просияла Наташа.
- Еще бы! – Самый дорогой, самый лучший подарок в моей жизни. И так как самого меня на него все равно не хватит, я подарю его сыну, когда он вырастет, - хорошо? И завещаю, чтобы он затем передал его своему сыну, - пусть это станет нашим фамильным сокровищем, нашим талисманом. Ведь я надеюсь, хочу верить, что и Олег, и внук мой будут моряками. И тогда в своих плаваниях, стоя ночью на мостике корабля или в штурманской рубке, они, когда будут идти в северном полушарии, время от времени будут бросать взор на твое созвездие и вспомнят отца и деда, а значит, и тебя…
6
Приближалось утро. «Скоро звезды начнут гаснуть…» - подумал Алексей. Заканчивалась эта волшебная ночь. Когда до рассвета оставалось уже совсем немного, он попросил Наташу прочитать ему еще что-нибудь из ее любимых стихов. В ответ она пообещала: «Я подарю тебе одну небольшую книжку, прямо сегодня; она у меня в сумке. Там прекрасные стихи. Они тебе обязательно понравятся, вот увидишь… А сейчас?.. Вот, послушай, может быть, ты знаешь эти». – Наташа, беззвучно шепча губами, что-то выбирала в памяти, а потом, не назвав ни автора, ни самого стихотворения, стала читать, будто рассказывать, тихо и почти нараспев, своим мелодичным, глубоким голосом… «Снятся усталым спортсменам рекорды, снятся суровым поэтам слова; снятся влюбленным в огромном городе необитаемые острова. Самые дальние, самые тайные, ветру открытые с разных сторон, - не обнаруженные, необитаемые, принадлежащие тем, кто влюблен.
Двое на острове, двое на острове, двое – и всё, а над ними гроза, двое – и небо тысячеверстное, двое - и вечность, и звезды в глаза!»
Стихотворение было большое, сильное и совсем не знакомое Алексею. Оно поражало открытостью и каким-то особенным, пронзающим лиризмом. Голос Наташи окреп и зазвенел, когда она читала центральные строфы стихотворения:
«Здесь водопады, литые, летящие, мягкая, трепетная трава… Только для любящих по-настоящему эти великие Острова!
Пусть для неверящих это в новинку, только любовь предъявила права. Верьте: не сказка, верьте: не выдумка – Необитаемые острова!»
Стихи, конечно, были не случайными – они явно выражали заветное и своё, сокровенное, очень дорогое для Наташи. Алексей слушал, боясь хотя бы движением или жестом прервать, спугнуть этот неистовый лирический порыв, чудесный поток образов и чувств. Под эти пламенные, торжествующие слова, этот пленительный голос его охватило какое-то незнакомое, сладостное оцепенение. И всё вокруг наполнилось светом неведомого, невысказанного счастья. Сейчас ему больше не хотелось ни говорить, ни вспоминать что-либо в прошлом, - хотелось только слушать и слушать этот певучий, завораживающий голос и в полусумраке судового освещения угадывать нежный профиль девичьего лица. Хотелось одного, - чтобы эта встреча и это необыкновенное, безраздельное ощущение счастья, заполнившее всё его существо, никуда не исчезали, навсегда оставались с ним!.. - Наивное, несбыточное желание…
Ему стало до боли грустно от мысли, что он, может быть, никогда больше не увидит Наташу. Алексей представил: «Вот скоро придет рассвет, и тогда всё - прощай сказка, прощай волшебный, неразгаданный сон!» А ведь жизнь так коротка! И ты не сможешь ни исправить прошлое, ни вернуть утраченную где-то в пути надежду. Чем продлить, как увековечить это уходящее в небытие, невозвратимое мгновенье?.. Безотчетно ему пришли на память строки щемящей тоски расставания из стихотворения какого-то современного поэта, - то ли латиноамериканского, то ли турецкого. И Алексей с грустью подумал, что слова его так верно и так беспощадно относятся к ним сегодняшним с Наташей, к их предстоящей разлуке:
Уходят от вокзалов поезда, отходят от причалов корабли. И кто-то машет, машет им вдали, и кто-то помнит, помнит их всегда...
И в каждом уплывает в неизвестность надежда чья-то, молодость уходит, и в каждом чьё-то розовое детство на медленный костер разлуки всходит…
Раз оторвавшись от своей земли, они не возвращаются туда. Уходят от причалов корабли, отходят от вокзалов поезда…
Часть третья