Учебное пособие для студентов, обучающихся в бакалавриате по специальности 540300 «Филологическое образование»
| Вид материала | Учебное пособие |
- Рабочая программа для иностранных студентов и аспирантов-филологов, обучающихся, 111.29kb.
- Учебное пособие для студентов исторических специальностей Павлодар, 2082.7kb.
- Учебное пособие для студентов 4 курса дневного отделения по специальности 030501 «Юриспруденция», 1713.85kb.
- Учебное пособие для студентов, обучающихся по специальности 02. 04. 10 «Психология», 7700.01kb.
- Учебное пособие для студентов, обучающихся по специальности, 527.56kb.
- Учебное пособие Допущено Учебно-методическим объединением вузов Российской Федерации, 1671.62kb.
- И. М. Губкина Ю. И. Брагин Нефтегазопромысловая геология и гидрогеология залежей, 644.07kb.
- Учебное пособие канд экон наук, доцент кафедры управления О. А. Соловьева Троицк 2008, 2909.51kb.
- Учебное пособие для студентов высших учебных заведений, обучающихся по направлению, 1100.02kb.
- Учебное пособие для студентов г. Севастополь 2009, 1201.15kb.
Бернард Шоу (1856-1950)
Джордж Бернард Шоу – английский драматург, нобелевский лауреат, известен как автор новой европейской драмы ХХ столетия, принципы которой проявились на рубеже веков в творчестве Ибсена, Чехова, Метерлинка, Гауптмана. Шоу сформулировал положения новой драмы в работе «Квинтэссенция ибсенизма” (1891), где он противопоставил развлекательность проблемному интеллектуальному театру. Шоу настаивал на смене устойчивых драматургических жанров, акцентируя необходимость создания пьес-дискуссий, где зритель мог увидеть столкновение разных точек зрения. Шоу выступал против “костюмированных» постановок пьес Шекспира, он высоко ценил творчество великого гуманиста, но не делал из него эстетического культа. Шоу утверждал, что каждое время требует своих форм отражения реальности.
Свои первые пьесы Шоу объединил в циклы ‘Пьесы неприятные” и ‘Пьесы приятные”. В первый цикл входят “Дома вдовца” (1892), “Сердцеед” (1893), “Профессия миссис Уоррен” (1898). Второй цикл включает “Оружие и человек” (1894), “Кандида” (1894), “Избранник судьбы’ (1895), “Поживем - увидим” (1895). В первых пьесах Шоу поставил себе задачу заставить читателя и зрителя понять, что зло заключено не в персонаже, а в реальных людях. В 1913 году появляется одна из самых популярных пьес Шоу - “Пигмалион”, в котором закрытый ученый мирок разрушается при столкновении с внешней реальностью. Шоу искренне интересовался русской драмой, его притягивали пьесы Чехова, Толстого. “Дом, где разбиваются сердца” (1919) являет собой английский парафраз чеховских драм. Шоу обращается к теме ответственности каждого человека за происходящее. Герои пьесы, красивые, блестяще образованные, гордящиеся своим аристократизмом, не желают принимать участие в “грязной политике”, но природа не терпит пустоты. Корабль-дом, олицетворяющий и Англию, и весь мир, несется без руля и ветрил, потому что тонко чувствующая интеллигенция слишком ленива и поверхностна, она зависит от дельцов нового типа. Многие герои этой пьесы не способны избежать отчаяния после разоблачения иллюзорной мифологемы собственного избранничества, им трудно существовать в ежеминутной повседневности.
Героиня «Профессии миссис Уоррен» – владелица целой сети публичных домов в крупнейших городах Европы – в Берлине и Вене, в Будапеште и Брюсселе. О характере «профессии» миссис Уоррен мало кому известно. Она богата, и деньги дают ей возможность стать почетным членом английского общества. Лишь некоторая грубость манер и языка, да кричащая яркость туалетов напоминают подчас о ее прошлом. Шоу дает глубоко мотивированное объяснение тех причин, которые привели его героиню к моральному падению. Миссис Уоррен не захотела повторить печальную судьбу двух своих сестер, одна из которых работала на фабрике свинцовых белил и загубила свое здоровье, а другая умерла, не вынеся безысходной нищеты жалкого прозябания на восемнадцать шиллингов в неделю, которые зарабатывал ее муж – чиновник. Миссис Уоррен выбрала для себя другой путь, который приносил ей большие доходы и был вполне санкционирован обществом.
Особенности драматургии Шоу целиком определяются напряженной работой мысли, которая свойственна большинству его персонажей.
С циничной откровенностью об источниках доходов сильных мира сего говорит Крофтс, аристократ по происхождению, живущий, как и миссис Уоррен, на доходы с публичных домов: «Почему бы, черт возьми, мне не вложить денег в это дело? Я получаю проценты с капитала, как и другие; надеюсь, вы не думаете, что я сам пачкаю руки этой работой? Будет вам! Не станете же вы отказываться от знакомства с герцогом Белгрэвиа, кузеном моей матери, из-за того, что часть его доходов достается ему не вполне безгрешным путем? Я думаю, вы не перестанете кланяться архиепископу Кентерберийскому из-за того, что в его домах сдаются квартиры мытарям и грешникам? Вы помните стипендию Крофтса в Ньюхеме? Так вот, она была основана моим братом, членом парламента. Он получает двадцать два процента прибыли с фабрики, где работают шестьсот девушек, и ни одна не отказалась от подработки на панели».
Рассмотрим фрагмент пьесы.
«Виви (все сильнее и сильнее волнуясь): Мама, мама, предположим, мы с вами были бы бедны, как вы в те горькие дни, - вы уверены, что не посоветовали бы мне лучше выйти за рабочего, поступить в бар или даже на фабрику?
Миссис Уоррен (с негодованием): Само собой, нет. Хорошая же я, по-твоему, мать! да ты и сама перестала бы уважать себя, если б голодала и работала, как каторжная! А чего стоит женщина, да и вся наша жизнь, без уважения к себе? Почему я ни в ком не нуждаюсь и могу дать моей дочери первоклассное образование, а другие женщины, у которых были возможности не хуже моих, очутились на улице? Потому что я никогда не теряла выдержки и уважения к себе. Почему Лиз все уважают в Уинчестере? Да все потому же. А где бы мы были, если б слушали бредни священника? Мыли бы полы за полтора шиллинга в день, и в будущем рассчитывать нам было бы не на что, кроме дома призрения и больничной койки. Пусть тебя не сбивают с толку те, кто не знает жизни, моя деточка. Единственный способ для женщины прилично обеспечить себя – это завести себе мужчину, которому по средствам содержать возлюбленную. Если она одного с ним круга, пускай выходит за него замуж; если она ниже – нечего на это рассчитывать, да и не стоит: это ей не принесет счастья. Спроси любую даму высшего круга, и она тебе скажет то же, только я тебе говорю прямо, а та начнет разводить турусы на колесах. Вот и вся разница. Виви: милая мама, вы удивительная». (Пер. Н. Дарузес).
Сложность Шоу в том, что его спорящие герои редко бывают абсолютно правы или абсолютно неправы. Своя доля истины содержится нередко в суждениях одного и другого, так как каждому из них Шоу сообщает разные грани своей собственной мысли. В пьесе «Пигмалион» (1912) Хиггинс прав, когда на упреки Элизы в том, что он причинил ей много хлопот, пока проделывал над ней свои фонетические опыты, резко отвечает: «Мир не был бы сотворен, если б его творец думал, как бы не причинить кому-нибудь беспокойства. Творить жизнь – и значит творить беспокойство». Но, со своей стороны, права и Элиза, когда она доказывает, что она не просто объект научного эксперимента, а человек, да еще вполне достойный внимания. «Я не ребенок и не щенок, и меня нельзя купить кусочком сахара. Если уж мне отказывают в ласковом слове, я по крайней мере сохраню независимость!» Хиггинс опять-таки прав, когда он ставит вопрос о человеческом достоинстве и о сущности отношений женщины и мужчины: «Женщина, которая подает мужчине туфли, - это просто отвратительное зрелище... Вы гораздо больше выиграли в моих глазах, когда запустили в меня этими самыми туфлями. Вы рабски прислуживаете мне, а потом жалуетесь, что я вами не интересуюсь: кто же станет интересоваться рабом?»
«Движение пьес Шоу – это движение тезиса, приближающегося к своему доказательству через логические противоречия (дискуссия, спор). «Предмет спора», введенный в произведение, перебрасывается, как мяч, от одного участника к другому, меняя свою форму, объем, содержание и выявляя природу спорящих.
Джон Голсуорси (1866-1933)
Нобелевский лауреат, автор трилогии «Сага о Форсайтах», обращался к главным вопросам жизни Британии викторианской эпохи.
Тема «Собственника» (1906) по определению самого автора, - «атака на собственность». Действие его приурочено к 1886 г., но предыстория семьи Форсайтов, которые находятся в центре внимании автора в этом первом романе трилогии, уходят своими корнями вглубь ХVIII в. Форсайты – типичная английская семья, принадлежавшая к верхушке среднего класса. Основная черта Форсайтов – чувство собственности. Все – они стяжатели. Их девиз – «ничего даром и самую малость за пенни». Показывая, что чувство собственности присуще всем представителям английского привилегированного общества, Голсуорси формулирует в романе понятие форсайтизма как общественного явления. Осмысление форсайтизма и составляет основную цель автора «Собственника».
Ирония Голсуорси обнаруживает исключительное богатство оттенков, от самых мягких до самых горьких и язвительных, в зависимости от того, в чьи уста она вложена и кому адресована. Так, ирония молодого Джолиона по отношению к его отцу Джолиону – старшему, окрашивается оттенком грустной нежности. Бессознательная ирония Сомса по отношению к Босини полна нескрываемого ехидства: «Сомс с бессознательной иронией посмотрел на его галстук, лежавший отнюдь не перпендикулярно; Босини был к тому же небрит, и костюм его не отличался идеальным порядком. Архитектура, по-видимому, поглотила все стремления Босини к правильности линий».
Собственность – основа существования, отсюда трезвый расчет в делах, «осторожность прежде всего», цепкость, умение «сохранять энергию», «держаться».
Из предисловия автора к роману «Собственник» (для комментария).
«Образ Ирэн, который, как, вероятно, заметил читатель, дан исключительно через восприятие других персонажей, есть воплощение волнующей Красоты, врывающейся в мир собственников.
Было замечено, что читатели, по мере того как они бредут вперед по соленым водам Саги, все больше проникаются жалостью к Сомсу и воображают, будто это идет вразрез с замыслом автора. Отнюдь нет. Автор и сам жалеет Сомса, трагедия которого – очень простая, но непоправимая трагедия человека, не внушающего любви, и притом недостаточно толстокожего для того, чтобы это обстоятельство не дошло до его сознания. Даже Флер не любит Сомса так, как он, по его мнению, того заслуживает. Но, жалея Сомса, читатели, очевидно, склонны проникнуться неприязненным чувством к Ирэн. В конце концов, рассуждают они, это был не такой уж плохой человек, он не виноват, ей следовало простить его и так далее. И они, становясь пристрастными, упускают из виду простую истину, лежащую в основе этой истории, а именно, что если в браке, физическое влечение у одной из сторон отсутствует, то ни жалость, ни рассудок, ни чувство долга не превозмогут отвращения, заложенного в человеке самой природой. Плохо это или хорошо – не имеет значения; но это так. И когда Ирэн кажется жестокой и черствой – как в Булонском лесу или в галерее Гаупенор, - она лишь проявляет житейскую мудрость: она знает, что малейшая уступка влечет за собой невозможную, немыслимо унизительную капитуляцию».
Язык романа – гибкий, богатый смысловыми оттенками и удивительно музыкальный в авторской речи, иногда как бы застывает, костенеет и иссушается, в речи Форсайтов оперирующих понятиями денежного обихода, языком рынка и биржи.
Предложите свою интерпретацию, данного фрагмента.
«Форсайты протестовали против чего-то, и не каждый в отдельности, а всей семьей; этот протест выражался подчеркнутой безукоризненностью туалетов, избытком родственного радушия, преувеличением роли семьи презрительной гримасой. Опасность, неминуемо обнажающую основные черты любого общества, группы или индивидуума, - вот что чуяли Форсайты; предчувствие опасности заставило их навести лоск на свои доспехи. Впервые за все время у семьи появилось инстинктивное чего-то непосредственного и ненадежного.
Около рояля стоял крупный, осанистый человек, два жилета облекали его широкую грудь – два жилета с рубиновой булавкой вместо одного атласного с булавкой бриллиантовой, что приличествовало менее торжественным случаям; его квадратное бритое лицо цвета пергамента и белесые глаза сияли величием поверх атласного галстука. Это был Суизин Форсайт. У окна, где можно было захватить побольше свежего воздуха, стоял близнец Суизина Джемс, - «толстый и тощий», прозвал их старый Джолион. Как и Суизин, Джемс был более шести футов роста, но очень худой, словно ему с самого рождения суждено было искупать своей худобой чрезмерную дородность брата. Джемс стоял, как всегда, сгорбившись, и хмуро поглядывал по сторонам; в его серых глазах застыла какая-то тревожная мысль, от которой он время от времени отвлекался и обводил окружающих быстрым,, беглым взглядом; запавшие с двумя параллельными складками и выдававшуюся вперед чисто выбритую длинную верхнюю губу обрамляли густые пушистые бакенбарды. В руках он вертел фарфоровую вазу. Немного дальше его единственный сын Сомс, бледный, гладко выбритый, с темными редеющими волосами, слушал какую-то даму в коричневом платье, выпятив подбородок, склонив голову набок и скорчив упомянутую выше презрительную гримасу, словно он фыркал на яйцо, зная, наверное, что ему не переварить его. Позади Сомса его двоюродный брат, рослый Джордж, сын пятого по счету Форсайта – Роджера, с сардонической усмешкой на мясистом лице обдумывал очередную остроту. (Пер. Н. Волжиной).
Обратимся к персонажам и их костюмам. Каковы их функции?
Сомс (адвокат, юрист)
Эта изысканность, продиктованная законами конкуренции, вынуждала Сомса еще в школе в Молборо первым надевать зимой вельветовый жилет, а летом – белый, не позволяла первым появляться в обществе с криво сидящим галстуком и однажды заставила его смахнуть пыль с лакированных ботинок на виду всей публики. Немыслимо вообразить его с галстуком, отклонившимся от перпендикуляра на 1/8 дюйма, с воротничком, не сияющим белизной.
Из зеркального стекла витрины на солнце смотрело его собственное отражение. На гладких волосах, видневшихся из-под полей цилиндра, лежал такой же глянец, как и на самом цилиндре; строгость застегнутой на все пуговицы черной визитки придавала ему замкнутый и непроницаемый вид...
Джеймс (адвокат)
Джеймс стоял боком к двери, вечерний белый жилет и рубашка подчеркивали вогнутые линии его высокой тощей фигуры его белый галстук съехал на бок.
Архитектор Боссини.
Он явился с официальным визитом к тетям Энн, Джули и Эстэр в мягкой серой шляпе, к тому же далеко не новой и какой-то бесформенной и пыльной (эта шляпа была для Форсайтов выразительной деталью, мелочью, в которой коренился смысл происходящего). Из карманов этого пальто торчали связки бумаг... только талантливый человек или действительно «пират» мог позволить себе такую небрежность в костюме. В черных брюках и перчатках, казалось, была какая то непристойность, какое-то показное преувеличение чувств, и многие из Форсайтов бросали возмущенные, но втайне завистливые взгляды на «пирата», сидевшего без перчаток и в серых брюках.
Светский человек Дарти.
Стоя под фонарем, в белом вечернем жилете, плотно облегающем его фигуру, с легким пальто, переброшенным через руку, с полевым цветком в петлице... Дарти был просто великолепен. (Пер. Н. Волжиной).
Герберт Уэллс (1866 – 1946)
Герберт Уэллс, еще студентом Нормальной школы наук в Лондоне, занимается физиологией, анатомией, биологией; слушает лекции одного из крупнейших ученых-физиологов тех лет Гексли, работает в лабораториях. Напряженные занятия при крайне скудных средствах существования подорвали здоровье Уэллса. В 1887 г. у него обнаружились симптомы туберкулеза. Несколько месяцев постельного режима способствовали приобщению молодого Уэллса к большой литературе. Он с увлечением читает Шелли и Китса, Гейне и Уитмена, изучает труды Платона и Спенсера, знакомится с сочинениями социалистов – утопистов. В это время Уэллс и сам начинает писать. Сделаны первые наброски к роману «Машина времени». Занятия литературой Уэллс уже не оставлял, хотя, выздоровев, он продолжает сдавать экзамены при университете и работал учителем в школе. Литературное признание пришло к нему в середине 90-х гг.
Уэллс завоевал известность как автор научно-фантастических романов. Лучшие из них были написаны в период 1895-1914 гг.; «Машина времени» (1895), «Остров доктора Моро» (1896), «Человек–невидимка» (1897), «Борьба миров» (1898), «Когда спящий проснется» (1899), «Первые люди на Луне» (1901), «Борьба в воздухе» (1908) и некоторые другие. Однако сферой научной фантастики творчество Уэллса отнюдь не исчерпывается, оно развивалось по двум основным линиям. Появление научно-фантастических романов сопровождалось работой над бытовыми романами.
Переходя к фантастическим романам Уэллса, мы должны начать с того, что по напряженности интеллектуальной атмосферы – споров, философских дискуссий и далеко идущих умозрительных экскурсов героя – они, конечно, не идут ни в какое сравнение с произведениями Франса, и мы совсем не склонны выравнивать рассматриваемых писателей в одну линию на том основании, что относим их к единому социально-философскому направлению в реализме. Произведения Уэллса основаны на крепкой, ладно скроенной фабуле, в которой занимательная интрига играет очень большую роль. В особенности это относится к первому циклу фантастических романов. Никакого растекания сюжета, характерного для Франса, здесь нет и в помине. И тем не менее присутствие интеллектуального героя-ученого, изобретателя и экспериментатора в центре повествования также во многом определяет построение уэллсовского романа. Для большинства романов Уэллса характерен путь логических умозаключений, основанных на наблюдении, анализе и последовательном синтезе фактов, которые открываются одновременно и герою романа и его читателю.
Всмотримся с этой точки зрения в первый же знаменитый роман Уэллса «Машина времени». В центре стоит изобретатель замечательной машины, позволившей ему совершить путешествие в отдаленное будущее. И вот, очутившись в 802701 году, герой романа, осматриваясь вокруг со страстью и любознательностью подлинного ученого, пытается составить себе точное представление о социальных основах нового человеческого общества. В данный момент нам интересно проследить, как сюжет романа следует за ходом наблюдений и постепенных открытий героя. По мере расширения сферы наблюдения этого героя он продвигается от первых впечатлений к последовательным умозаключениям и обобщениям, путем догадок, гипотез, опровержений и новых предположений, пока, наконец, не добирается до истины.
Первое умозаключение изобретателя машины времени строится на том, что, оглядываясь вокруг, он нигде не видит маленьких домов и коттеджей, столь характерных для современного ему английского пейзажа: «По-видимому, частный дом и частное хозяйство окончательно исчезли... Коммунизм, - сказал я сам себе». Но это предположение рассыпается в пух и прах, как только изобретатель обнаруживает инфантильность, изнеженность и полную праздность очаровательных элоев, жителей 802701 года. Его внимание привлекает теперь вопрос о производственной базе нового общества: каким образом одевается и обувается этот маленький народец, если у него нет ни лавок, ни мастерских, ни малейших следов ввоза товаров? («я не мог постичь, каким образом мог поддерживаться общественный строй»). Затем он открывает существование подземных обитателей-морлоков – и пытается построить на этом факте новое умозаключение («прошло не мало времени, прежде чем я пришел к заключению, что виденное мною существо было тоже человеком. Понемногу истина открылась передо мной. Я понял, что человек разделился к этому времени на два различных вида»).
Так, оставив первую гипотезу – о коммунизме 802701 года, он приходит к противоположному выводу о том, что поляризация классов, которую он наблюдал, живя в капиталистическом обществе конца ХIХ в., все большее расширение пропасти между имущими и неимущими привели в конце концов к разделению человеческого рода на праздных элоев и производителей – морлоков («Мне казалось ясным как день, что постепенное расширение настоящего социального различия между капиталистом и рабочим было ключом ко всему новому положению вещей»). Вначале он думает, что элои продолжают сохранять господство над подземными жителями, но вскоре страх перед темнотой и явная беспомощность элоев убеждают его в обратном («Теперь я был вполне убежден, что моя гипотеза – господство элоев над морлоками – была абсолютно неверной»).
Вот какое описание дает наш Путешественник во времени, говоря о людях будущего: «Я пристально разглядывал их изящные фигурки, напоминавшие дрезденские фарфоровые статуэтки. Их короткие волосы одинаково курчавились, на лице не было видно ни малейшего признака растительности, уши были удивительно маленькие. Рот крошечный, с ярко-пунцовыми, довольно тонкими губами, подбородок остроконечный. Глаза большие и кроткие, но – не сочтите за тщеславие! – в них не доставало того интереса ко мне, какого я был вправе ожидать». Нет ничего удивительного в том, что элои были похожи на статуэтки. Ведь существа вели праздный образ жизни. Они резвились и играли, наслаждаясь красотой природы. Они каждый день любовались солнцем, купаясь в его лучах. В то время, как глубоко под землей трудились обезьяноподобные существа – морлоки. “Индустриальный ад” материализовался в романе Уэллса. И Путешественнику в ходе его приключений удается заглянуть туда. В подземные галереи и залы, где серые, красноглазые существа обслуживают гигантские машины и совершают свои кровавые трапезы. Эти серые обезьяноподобные существа – морлоки. Непосильный труд согнул их спины, подавил их разум, темнота подземелья лишила их зрения.
Как мы видим, не только развитие сюжета и композиция романа строятся на открытиях, предположениях, тезах и антитезах, возникающих в уме героя, но даже сама конструкция фразы говорит о напряженной работе его мысли: я предполагал, я понял, мне казалось ясным, я был вполне убежден, - постоянно говорит он. Наконец, последний, и все еще предположительный, вывод после страшного открытия, что морлоки питаются мясом элоев, мы слышим в конце романа, когда, возвратившись на землю, изобретатель рассказывает историю своего путешествия друзьям: «Вот так представилось мне положение вещей при моем последнем обзоре мира восемьсот две тысячи семьсот первого года. Это объяснение, быть может, ошибочно, поскольку вообще ошибается человеческий ум. Но таково мое мнение, и я передаю его вам».
Немецкая литература
Герхарт Гауптман(1862 – 1946)
Удивительно круг тем, к которым обращался нобелевский лауреат (1912) Гауптман, причем темы эти он черпал как из прошлого, так и из современности. Широк и диапазон литературных влияний на немецкого драматурга: это Шекспир и Гёте, Тургенев и Достоевский, Ибсен и Л. Толстой. В 1945 г., уже как бы подводя итог своему большому жизненному и творческому пути, Гауптман писал: Истоки моего творчества восходят к Толстому... Моя драма «Перед восходом солнца» возникла под воздействием «Власти тьмы», ее своеобразной, смелой трагедийности». Созданная в 1889 г., пьеса «Перед восходом солнца» была посвящена теоретикам натурализма в Германии А. Хольцу и И. Шлафу. Впервые поставленная известным немецким режиссером Отто Брамом, драма начала свою долгую сценическую жизнь в театрах мира.
Автор рисует чрезвычайно мрачную среду. Это местность в Силезии, где были найдены залежи каменного угля. Крестьяне, владевшие здесь землей, разбогатели и скоро погрязли в пьянстве и распутстве. Таков и крестьянин Краузе, в семье которого развертывается драма. Пьет и развратничает его жена, алкоголизмом страдает старшая дочь Марта. Муж Марты инженер Гофман – беззастенчивый предприниматель, успешно наживает капиталы на эксплуатации угольных копий. Он также любит «пропустить рюмку» и не прочь приволокнуться за молодой свояченицей Еленой.
Для буржуазно-собственнического общества необычны представления Лота о «жизненной задаче», необычны и личные его качества – простота и прямолинейность в обращении, некоторый рационализм в вопросах о жизненных удовольствиях, о семье и браке. Он, например, совсем не употребляет спиртных напитков. Алкоголизм с его губительными последствиями он рассматривает как одно из проявлений несовершенства буржуазного общества, осуждает браки между нездоровыми, отравленными алкоголем людьми, потомство которых должно будет нести на себе еще большее бремя вырождения.
Ключевой персонаж пьесы – Елена Краузе, человек глубоко нравственный, думающий, цельный, трагически одинокий в кругу своей семьи. Всеми силами пытается она сохранить себя, защититься от тех чудовищных пороков которые погубили ее отца и сестру, убили в них все человеческое. И исключение вокруг почти нет, как констатирует один из героев драмы, доктор Шиммельпфениг, характеризуя «здешнюю жизнь»: «Везде и всюду пьянство! Обжорство, кровосмесительство и, как следствие, повсеместное вырождение». Вырваться отсюда, из атмосферы алкоголизма, разврата, стяжательства и лицемерия, но – как? Бежать с любимым, но – кого полюбить? И вот он является Альфред Лот, так не похожий на всех тех, кто окружает Елену, искренний и честный, посвятивший свою жизнь суровой борьбе «за всеобщее счастье». Для того чтобы я стал счастлив, все люди вокруг меня должны стать счастливыми. Для этого должны исчезнуть нищета и болезнь, рабство и подлость», - говорит Лот Елене. Но именно этот-то «очень, очень хороший человек», как называет его Елена, и довершает ее трагическую судьбу. Убежденный позитивист, Лот в вопросах любви, как и во всех других, «трезв и логичен» он считает «самым важным произвести на свет физически и духовно здоровое поколение», а потому его избранница должна иметь абсолютно здоровую наследственность. Оказавшись неожиданно посвященным в историю семейства Краузе, Лот решает овладеть своими чувствами, коль скоро «это имеет смысл», иначе говоря – бежит от страстно влюбленной в него Елены, обрекая ее на гибель. Впечатление безысходности оставляет финал драмы: под вопли пьяного отца, возвращающегося из трактира, Елена кончает жизнь самоубийством.
И все же свести содержание пьесы к еще одной – на этот раз немецкой – интерпретации теории наследственности отнюдь нельзя. Не случайно Гауптман определил жанр своего произведения как «социальная драма». Социальные вопросы в общем ряду проблем, поднятых автором, занимают очень важное место, а на примере отношений в семействе Краузе показана широкая картина общественной жизни.
В драме «Перед заходом солнца» воплощается характерная для раннего Гуаптмана тема разложения буржуазной семьи. Но на этот раз она разработана с гораздо большей социально-психологической четкостью. Все отпрыски богатого коммерсанта Клаузена совершенно лишены моральных устоев, под властью денег они утрачивают последние человеческие черты. Рядом со старшим сыном Вольфгангом, черствым, себялюбивым и трусливым, в пьесе выводятся легкомысленный и беспринципный Эгмонт, фанатически религиозна и озлобленная Беттина, слабовольная и чувственная Оттилия. Не наследственность, как во многих ранних пьесах Гауптмана, определяет гнусные поступки.
Проанализируем фрагмент.
Ганефельдт. Я этого не хочу делать, пока вы не свыкнетесь с фактическим существующим положением. Прошу иметь в виду, что я выступаю не в качестве вашего противника, а в качестве преданного друга и помощника.
Клаузен. Если вы не хотите, чтобы моя черепная коробка разлетелась на куски, говорите ясно и без обиняков.
Ганефельдт. В таком случае извольте: возбуждено дело об учреждении над вами опеки.
Клаузен. Какая подлая шутка! Как вы смеете меня этим угощать!
Ганефельдт. Это совершенно серьезно! Голый факт.
Клаузен. Говорите, продолжайте! Быть может, разразилось землетрясение, обрушились горы или еще что-нибудь такое, что еще не дошло до моих пяти чувств? Быть может, повсюду произошло что-то небывалое, чего раньше и представить себе было нельзя? Вы, кажется, утверждаете, что меня хотят взять под судебную опеку?
Ганефльдт. Совершенно верно. Именно этого и хотят.
Клаузен. Вы хотите сказать, на это время я недееспособен и, значит, при таком положении вы мой опекун?
Ганефельдт. Скажите лучше – ваш лучший друг.
Клаузен (со зловещей холодностью). Но вы очень хорошо должны понимать, что этот факт – если он действительно имел место – означает для человека моего склада и общественного положения, для меня лично и для внешнего мира?
Ганефельдт. Все еще может кончиться для вас благополучно.
Клаузен. Достаточно хотя бы месяца гражданской смерти, чтобы потом никогда не отделаться от трупного запаха.
Ганефельдт. Такого исхода еще можно избежать.
Клаузен. Господин юстиции советник, вы ребенком играли с моим сыном Вольфгангом у этого камина. Вы ездили верхом на моих коленях. Я показывал вам книжки с картинками. Когда вам исполнилось одиннадцать лет, я, помните, подарил вам золотые часы.
Ганефельдт. Я до сих пор храню их, как реликвию.
Клаузен. А теперь я хотел бы услышать, кто совершил это противоестественное преступление? От кого исходит ходатайство, если оно действительно подано? Кто, спрашиваю я, дерзко и бесстыдно взял перо и поставил свою мерзкую подпись под этим позорным документом?
Ганефельдт. Господин тайный советник, ваши дети склонны к примирению.
Клаузен. Итак, этот подлейший документ подписали мой сын Вольфганг, моя дочь Беттина, моя дочь Оттилия и... и еще...
Ганефельдт. Нет, Эгерт не подписал.
Клаузен. Ах, наконец-то в этой смрадной берлоге дуновение свежего воздуха! Хорошо... Так вот венец моей жизни! А я представлял себе его несколько иным... Знаете что? Таким я представляю себе то мгновение, когда после распятия Христа разорвалась завеса в храме.
Ганефельдт. Господин тайный советник, ваши дети тоже глубоко потрясены. Они сами не представляли себе всех последствий этого дела. Они здесь в доме, они хотят видеть своего отца! Они ищут путь к его сердцу. Они умоляют понять их и, если можно, просят прощения, отпущения грехов. Господин тайный советник, послушайтесь голоса своего сердца.
Клаузен. (придвигает стул к камину, над которым висит портрет жены, берет нож, становится на стул, разрезает портрет крест на крест). Дети! Где мои дети? Я никогда не был женат! У меня никогда не было ни жены, ни детей. Разве только Эгерт? Нет, он не может быть сыном той же матери, которая родила остальных! Мне семьдесят лет, и я опять холост! (Соскакивает со стула.) Гей, гей! Ура! Будьте здоровы, господин опекун! (Отвешивает Ганефельдту поклон и уходит.) (Пер. М.К. Левиной).