Учебное пособие для студентов, обучающихся в бакалавриате по специальности 540300 «Филологическое образование»
| Вид материала | Учебное пособие |
- Рабочая программа для иностранных студентов и аспирантов-филологов, обучающихся, 111.29kb.
- Учебное пособие для студентов исторических специальностей Павлодар, 2082.7kb.
- Учебное пособие для студентов 4 курса дневного отделения по специальности 030501 «Юриспруденция», 1713.85kb.
- Учебное пособие для студентов, обучающихся по специальности 02. 04. 10 «Психология», 7700.01kb.
- Учебное пособие для студентов, обучающихся по специальности, 527.56kb.
- Учебное пособие Допущено Учебно-методическим объединением вузов Российской Федерации, 1671.62kb.
- И. М. Губкина Ю. И. Брагин Нефтегазопромысловая геология и гидрогеология залежей, 644.07kb.
- Учебное пособие канд экон наук, доцент кафедры управления О. А. Соловьева Троицк 2008, 2909.51kb.
- Учебное пособие для студентов высших учебных заведений, обучающихся по направлению, 1100.02kb.
- Учебное пособие для студентов г. Севастополь 2009, 1201.15kb.
Ги де Мопассан (1850-1693)
Первые двадцать лет жизни писателя прошли в пору Второй империи, а творчество его приходится на время Третьей республики, провозглашенной 4 сентября 1870 г. в день падения Империи, проигравшей франко-прусскую войну. Франция превратилась в «республику без республиканцев».
Слава Мопассана была завоевана его новеллами. Начиная с «Пышки» (1880), принесшей его имени мгновенную известность, он шел от успеха к успеху благодаря новаторству и бесконечному разнообразию своего новеллистического мастерства. Публикация его новелл порою становилась событием, – и так было не только с «Пышкой». Художественное значение новеллистики Мопассана вскоре уже было оценено в нашей стране: им восхищались Тургенев, Толстой, Чехов, Горький, Бунин, Куприн.
Мопассан любил и порою даже несколько поэтизировал ХVIII век. Иные представители дворянской культуры того времени казались ему воплощением гуманности, терпимости и широты взглядов. Таков в романе «Жизнь» (1883) барон де Во, ученик Руссо, пантеист, друг природы и всех живых существ, ненавистник всякого рода тирании: если он и питает «инстинктивную вражду» к 1793 г., то лишь где-то в глубине души: с этим прошлым он уже смирился. Баронесса, его жена, еще интересуется дворянской генеалогией, в остальном же она – сентиментальная поклонница романов Вальтера Скотта. Единственным «пороком» мужа и жены была их доверчивая и расточительная доброта. Действие романа начинается в 1819 г. Жанна, главная героиня романа, добрая, гуманная, прямодушная, полная любви к жизни и доверия к людям, была достойной дочерью барона де Во. Из монастыря, в котором она воспитывалась, она вышла совершенно не подготовленной для жизненной борьбы, но полной всевозможных иллюзий об ожидаемом ею счастье. С величайшей чуткостью описывает Мопассан ее чистую душу, ее любовь ко всему земному, присущую ей «женскую нервозность, взволнованность чувствительной натуры, которую всякая малость доводит до безумия, восторг потрясает, точно катастрофа, неуловимое впечатление повергает в трепет, сводит с ума от радости». По мере развития действия в романе появляются представители нового поколения дворянства вроде виконта де Лямара, становящегося мужем Жанны. Как не похож он на родителей Жанны. Под его внешним лоском скрывается грубое и жадное животное, чванящееся своим дворянским происхождением. Сын промотавшегося отца, он отвратительно скуп, отнимает у Жанны во время свадебного путешествия ее собственные «карманные» деньги и все более ненавидит ее родителей, доведших себя до разорения. Бесхитростная любовь Жанны ему скоро наскучила, и он заводит себе одну любовницу за другой, пока его не убивает дикий ревнивец граф де Фурвиль.
Ярым слугою Реставрации является аббат Тольбьяк, сменивший старого аббата Пико. Представляя читателю этого нового персонажа, Мопассан дает ему такую характеристику: «Он напоминал злого ребенка, худой, щуплый, в потертой, но опрятной сутане. Он рассказал о начатых им преобразованиях тоном монарха, вступившего во владение королевством». Он властен, груб и старается запугать крестьян грозным божеством. Он пытается завладеть душою Жанны, принуждая ее постоянно ходить в церковь, куда ее вовсе не тянет. А ходить туда нужно: «Если церковь и замок заключат между собою союз, – вещает Тольбьяк, – хижины будут нас бояться и подчиняться нам». Жестокий фанатик-изувер, нетерпимый к свободным союзам деревенской молодежи, Тольбьяк швыряет камнями во влюбленных. Проанализируем следующий эпизод.
«Тогда он решил объясниться прямо:
- Мне выпала на долю тяжелая обязанность, виконтесса, но уклониться от нее я не могу. Мой сан повелевает мне осведомить вас о том, чему вы можете помешать. Итак, знайте, что муж ваш состоит в преступных отношениях с госпожой де Фурвиль!
Она в покорном бессилии склонила голову.
Аббат не унимался:
- Что вы намерены сделать теперь?
- Что же мне делать, господин аббат? – прошептала она.
- Воспрепятствовать этой беззаконной страсти, – отрезал он.
Тогда она заговорила в тоске, сквозь слезы:
- Ведь он уже обманывал меня с прислугой; он не обращает на меня внимания; он разлюбил меня; он груб со мной, когда мои желания ему не по нутру. Что же я могу поделать?
Кюре вместо прямого ответа возопил:
- Значит, вы это приемлете! Вы примиряетесь! Вы соглашаетесь! Вы терпите прелюбодеяние под вашим кровом! На ваших глазах совершается преступление, а вы отводите взгляд? И при этом вы полагаете, что вы супруга? Христианка? Мать?
- Что же мне делать? – прорыдала она.
- Все, что угодно, только не терпеть эту мерзость, - отвечал он. – Все, говорю я вам. Бросьте его, бегите из этого оскверненного дома.
- Но у меня нет денег, господин аббат, - возразила она. – И сил тоже больше нет, И как уйти без доказательств? Я даже права на это не имею.
Священник поднялся, весь дрожа.
- В вас говорит трусость, сударыня. Я считал вас, иной. Вы не достойны божьего милое милосердия!
Она упала на колени.
- О нет, прошу вас, не покидайте меня! Наставьте меня!
Он произнес отрывисто: - Откройте глаза господину де Фурвилю! Он, и никто другой, должен положить конец этой связи.
От одной этой мысли ее охватил ужас.
- Да ведь он убьет их, господин аббат! И чтобы я выдала их! Нет, нет, никогда! Тогда он поднял руку, словно для проклятия, вне себя от гнева:
Так живите же вы в позоре и преступлении, ибо вы виновнее их. Вы потворствуете мужу! Мне же здесь больше делать нечего.
Он ушел разъяренный, дрожа всем телом. Она побежала за ним как потерянная и уже готова была уступить, уже бормотала обещания. Но он весь трясся от возмущения и стремительно шагал, в бешенстве размахивая огромным синим зонтом, чуть ли не больше его самого.
Тут они очутились возле детей, и кюре подошел поближе, посмотреть, чем там заняты малыши. Оказалось, что щенится собака. Перед конурой пятеро щенят уже копошились вокруг матери, а она лежала на боку, вся измученная, и заботливо лизала их. В ту минуту как священник нагнулся над ней. Она судорожно вытянулась, и появился шестой щенок. И все ребятишки завопили в восторге, хлопая в ладоши.
- Еще один, гляди, гляди, еще один!
Для них это была забава, невинная забава, в которой не было ничего нечистого. Они смотрели, как рождаются живые существа, не иначе, чем смотрели бы, как падают с дерева яблоки.
Аббат Тольбиак сперва остолбенел, потом в приливе неудержимого бешенства занес свой огромный зонт и принялся с размаху колотить детей по головам. Испуганные ребятишки пустились наутек; и он очутился прямо перед рожавшей сукой, которая силилась подняться. Но он даже не дал ей встать на ноги и, не помня себя, начал изо всей мочи бить ее. Она была на цепи, а потому не могла убежать и страшно визжала, извиваясь под ударами. У него сломался зонт. Тогда, оказавшись безоружным, он наступил на нее и стал яростно топтать ее ногами, мять и давить. Под нажимом его каблуков у нее выскочил седьмой детеныш, после чего аббат в неистовстве прикончил каблуком окровавленное тело, которое шевелилось еще посреди новорожденных, а они, слепые, неповоротливые, пищали и уже искали и уже искали материнские сосцы. (Пер. Н. Касаткиной).
Широкая панорама французской жизни III республики изображена в романе «Милый друг» (1885).
Главный герой – бывший унтер-офицер колоннальных. войск в Алжире, он обладает внешностью «соблазнителя из бульварного романа» (усы – «красивые, пушистые, золотистые с рыжеватым отливом закрученные усы»), он прекрасно себя чувствует в мире всеобщей продажности.
Обратимся к эпизоду.
«Она внезапно побледнела.
-Довольно, все это ребячество, поговорим о чем-нибудь другом.
Тогда он упал к ее ногам, и так неожиданно, что она испугалась. Она хотела встать, но он обвил руками ее талию и удержал силой.
- Да, это правда, - заговорил он страстным голосом, - я вас люблю, люблю безумно, люблю давно. Не отвечайте мне. Что же делать, если я теряю рассудок! Я люблю вас ... Если бы знали, как я вас люблю!
Она задыхалась, ловила ртом воздух, хотела что-то сказать, но не могла выговорить ни слова. Она отталкивала его обеими руками, потом схватила за волосы, чтобы отвести от себя эти губу, приближавшиеся к ее губам. При этом, закрыв глаза, чтобы не видеть его, она резким движением, поворачивала голову то вправо, то влево.
Он касался ее тела сквозь платье, тискал, щупал ее, а она изнемогала от этой грубой, расслабляющей ласки. Внезапно он поднялся с колен и хотел обнять ее, но она, воспользовавшись тем, что он отпустил ее на секунду, рванулась, выскользнула у него из рук и, перебегая от кресла к креслу, заметалась по комнате.
Решив, что гоняться за нею нелепо, он тяжело опустился на стул и, делая вид, что его душат рыдания, закрыл руками лицо.
Затем, вскочил, крикнул: «Прощайте, прощайте!» - и выбежал из комнаты. В передней он как ни чем ни бывало взял свою тросточку и вышел на улицу.
«Кажется, дело в шляпе, черт побери!» - подумал он и проследовал на телеграф, чтобы послать Клотильде «голубой листочек», в котором он намеревался назначить ей свиданье на завтра.
Домой он вернулся в обычное время.
- Ну что, придут твои гости обедать? - спросил он жену.
- Да, - ответила она, - только госпожа Вальтер не знает еще, будет ли она свободна. Она что-то колеблется, заговорила со мной о каком – то нравственном долге, о совести. Вообще у нее был очень странный вид. Впрочем, думаю, что она все-таки приедет. Он пожал плечами.
- Можешь не сомневаться. (Пер. Н. Любимова).
Английская литература
Декадентские тенденции начали зарождаться в Англии в середине ХIХ в., они отчетливо проявились в творчестве писателей и поэтов «Прерафаэлитского братства», которое возникло в 1848 г., объединив поначалу художников Гента и Милле, поэтессу Кристину Россетти и критика Вильяма Майкла Россетти. Возглавлял «Братство» художник и поэт Данте Габриэль Россетти. Одно время в «Братство» входил Уильям Моррис, близки прерафаэлитам были и Рёскин, и Сиунберн, и Оскар Уайльд. Задавшись целью покончить с искусственным подражанием холодному и пышному классицизму, прерафаэлиты выступили с проповедью искренности в искусстве, требуя близости к природе, непосредственности в выражении чувств. Свой эстетический идеал они видели в творчестве художников раннего Возрождения Джотто, Фра Анжелико, отсюда и происходит название группы – «прерафаэлиты». Идеализируя средневековую жизнь и поэзию, прерафаэлиты странным образом сочетали заимствованную оттуда мистическую веру в божественное начало жизни и особую интенсивность идеализма с культом земной чувственности, порожденной их преклонением перед природой. Эти качества они пытались открыть у своих любимых поэтов Китса, Шелли, Браунинга, субъективно трактуя их творчество.
Появление картин и стихов прерафаэлитов вызвало шумную полемику. Одним из первых в защиту молодых художников выступил известный теоретик искусства Джон Рёскин (1819 - 1900). Эстетические взгляды Рёскина выразились в пятитомном исследовании «Современные художники», а также в книгах «Семь светильников разума» и «Камни Венеции». Убежденный противник академичности классицистов, Рёскин приветствовал обращение прерафаэлитов к природе. Его романтическая критика буржуазного практицизма совпадала с их антиутилитаристским бунтом. Гнетущей атмосфере натуралистических романов, пассивности и изнеженности декадентствующих символистов пытаются противопоставить свой идеал яркой отважной жизни неоромантики, выступившие в конце века. Неоромантики тяготели к жанру приключенческого, авантюрного, «экзотического» романа, основы которого заложили Майн Рид и Ф. Купер. Первым с проповедью неоромантизма выступил Роберт Льюис Стивенсон (1850 – 1894). Страстный путешественник, он исколесил Европу и Америку, последние годы жизни провел на тихоокеанских островах из-за мучившего его туберкулеза, на острове Самоа он умер. Стивенсон был сторонником яркого романтического искусства, приподнятого над будничной деловой жизнью. Действительность возмущала его своим меркантилизмом и утилитарностью. Стивенсон упорно противопоставлял ей искусство и в этой части своей эстетики был близок Оскару Уайльду, полагавшему, что искусство выше жизни. В приключенческих романах «Остров сокровищ» (1883), «Похищенный» (1886), его продолжение «Катриона» (1893), «Черная стрела» (1888), «Мастер Баллантрэ» (1889) он создал чрезвычайно увлекательный мир, в котором благородные отважные герои борются со злодеями, постоянно находясь на волоске от смерти. Стивенсон – великолепный мастер интриги, все действие строится у него на раскрытии тайны, полно внезапных поворотов, бесконечных загадок, которые предстоит разрешить. Искусно воспроизводя те или иные детали, Стивенсон меньше всего стремится к эпичности повествования, его больше интересуют драматические повороты, он держит читателя в постоянном напряжении. Действие авантюрных и приключенческих романов Стивенсона происходит в экзотических странах, это придает им еще больше увлекательности и таинственности. Интерес к драматической ситуации сочетается у писателя с интересом к внутреннему миру героя; касаясь этой стороны, он постоянно размышляет о двойственности человеческой натуры. Признание относительности добра и зла роднит его с Уайльдом, ранний роман Стивенсона «Странная история доктора Джекилля и мистера Хайта» (1886) перекликается с «Портретом Дориана Грея». Он рассказывает о странных опытах доктора, позволивших ему химико-физиологическим способом разделить свое «я»: знаменитый уважаемый врач Джекилль мог превращаться в мистера Хайта – существо, лишенное всякой нравственности, средоточие необузданных желаний, которые привели его к преступлению. Однако эти постоянные превращения надломили героя и повлекли его гибель.
«Литература действия»
Редьяр Киплинг (1865 – 1936) первый ввел в литературу «человека действия» - солдата, чиновника, миссионера, этот тип героя заменил в его книгах авантюриста, искателя приключений, любителя дальних странствий, типичного героя приключенческих романов Стивенсона (анархиствующий бродяга найдет свое место в поэзии Киплинга, но свою свободу он принесет последствии на алтарь служения британской короне). Киплинг разрабатывал колониальную тематику не в привычном экзотическом плане, он рисовал тяжкий совсем не поэтичный труд тех, кто взялся нести «бремя белых», так определил Киплинг колонизаторскую миссию своих соотечественников. Будучи талантливым художником, он создал много удивительных историй, где реалистическое мастерство и богатейшее воображение вступало в противоречие с догматичностью мировоззрения и одерживало верх: эти книги и сейчас вызывают интерес («Книга джунглей», «Просто так сказки для маленьких детей»).
За авантюрной экзотикой, обилием фантастики и приключений не сразу обращают на себя внимание проколониалистские взгляды Райдера Хаггарда (1856 - 1925). Однако даже в лучших романах писателя - «Кони царя Соломона» (1885), «дочь Монтесумы» (1883) – мы найдем мысли о превосходстве белого человека, идеализацию англичан.
Эта же идеализация Британии свойственна и Артуру Конан-Дойлю (1859 - 1930), прославившемуся аналитическими рассказами о Шерлоке Холмсе. Помимо детективных и научно – фантастических произведений (лучшее из них – «Затерянный мир», 1912), Конан-Дойль писал новеллы, романы и стихи, отмеченные откровенной тенденциозностью.
Киплинг был твердо уверен, что спасти может лишь «белый человек». Эта мысль ярко выражена в стихотворении «Бремя белых». Бремя белых для Киплинга – это покорение низших рас ради их же блага; это не грабеж или расправа, а сознательный труд и чистота помыслов.
Несите бремя белых, -
И лучших сыновей
На тяжкий труд пошлите
За тридевять морей;
На службу к покоренным
Угрюмым племенам,
На службу к полудетям,
А может быть чертям.
.......................................
Несите бремя белых, -
Не выпрямлять спины!
Устали? – пусть о воле
Вам только снятся сны! (Пер. М. Фромана).
Ключевой идеей у Киплинга стала идея высшего нравственного Закона, то есть господствующей над человеком и нацией системы запретов и разрешений, “правил игры”, нарушение которых строго карается. Еще в юности, присоединившийся к братству масонов и знающий, какой дисциплинирующей, связывающей силой обладает единение в таинстве, Киплинг смотрит на мир как на совокупность разнообразных “лож” или, точнее говоря, корпораций, каждая из которых подчиняется собственному Закону. Если ты волк, убеждает он, ты должен жить по закону Стаи, если матрос – по закону Команды, если офицер – по закону Полка. Европа и Азия мыслятся им как две гигантские корпорации, каждая из которых обладает собственными внутренними законами и ритуалами, как два самодовлеющих единства, неизменные, равные только самим себе и закрытые друг для друга. Но есть “великие вещи, две как одна: во-первых – Любовь, во-вторых – Война”, по отношению к которым оба закона совпадают: оба они требуют от влюбленного верности и самопожертвования, а от воина – беззаветной отваги и уважения к врагу. Так возникает узкая площадка, на которой непроницаемая граница между корпорациями временно раздвигается.
Оскар Уайльд (1854 – 1900)
Искусство никогда не представлялось ему средством борьбы, но казалось «верной обителью красоты, где всегда много радости и немного забвения, где хотя бы на краткий миг можно позабыть все распри и ужасы мира». Свою жизнь и творчество Оскар Уайльд посвятил исканиям истины и красоты (понятия эти для него равнозначны). Однако в своих поисках он часто удалялся от пути, которым шло искусство Англии. Его творчеству присущи те же противоречия, что и движению, которое он возглавлял: эстетизму свойственны все слабости культуры периода упадка, порождением каковой он и является, но в то же время он возникает как течение антибуржуазное.
Сын выдающегося ирландского хирурга, удостоенного титула баронета, Оскар Уайльд родился в 1854 г. в Дублине. Вкусы его матери, поэтессы, женщины экстравагантной, обожавшей театральные эффекты, атмосфера ее литературного салона, в котором прошли юные годы будущего писателя оказали на него определенное влияние. Страсть к позе, подчеркнутый аристократизмом.
Свой символ веры Оскар Уайльд выразил в книге «Замыслы». Она была издана в 1891 г., в нее вошли трактаты, написанные ранее: «Кисть, перо и отрава», «Истина масок», «Упадок искусства лжи», «Критик как художник». Он утверждает, что не искусство следует жизни, но жизнь подражает искусству. «Природа вовсе не великая мать, родившая нас, она сама наше создание». Искусство творит жизнь, оставаясь абсолютно равнодушным к реальности. «Великий художник изображает тип, а жизнь старается скопировать его». Свое положение Уайльд подкрепляет, с его точки зрения, убедительными примерами. Пессимизм выдумал Гамлет, и «весь мир впал в уныние из-за того, что какой-то марионетке вздумалось предаться меланхолии». Нигилиста, этого странного мученика без веры, изобрел Тургенев, Достоевский же завершил его. Робеспьер родился на страницах Руссо. А весь ХIХ в. придуман Бальзаком. Замечая распространенность художественных типов в жизни, Уайльд не желает замечать того, что писатели не только не придумывают своих героев, а создают их, наблюдая эпоху. Признание зависимости художника от своего времени противоречило бы главному положению эстетики Уайльда: «Искусство ведет самостоятельное существование, подобно мышлению, и развивается по собственным законам». До Уайльда эту идею развивали в своей эстетике романтики, канонизировавшие разрыв идеала и действительности. Он же доводит до крайности этот субъективизм. Искусство для него – единственная реальность. «Я люблю сцену, на ней все гораздо правдивее, чем в жизни!», «Единственно реальные люди – это те, которые никогда не существовали», - убежденно проповедует Уайльд. Обратимся к интерпретации эпизодов из романа «Портрет Дориана Грея».
«Это любопытное обстоятельство, - сказал лорд Генри. Ему доставляло острое наслаждение играть на бессознательном эгоизме юноши. – Да, очень любопытное. И, думаю, объяснить это можно вот так: частенько подлинные трагедии в жизни принимают такую неэстетическую форму, что оскорбляют нас своим неистовством, крайней нелогичностью и бессмысленностью, полным отсутствием изящества. Они нам претят, как все вульгарное. Мы чуем них одну лишь грубую животную силу и восстаем против нее. Но случается, что мы в жизни наталкиваемся на драму, в которой есть элементы художественной красоты. Если красота эта подлинная, то драматизм события нас захватывает. И мы неожиданно замечаем, что мы уже более не действующие лица, а только зрители этой трагедии. Или, вернее, то и другое вместе. Мы наблюдаем самих себя, и самая необычайность этого зрелища нас увлекает. Что, в сущности, произошло? Девушка покончила с собой из-за любви к вам. Жалею, что в моей жизни не было ничего подобного. Я тогда поверил бы в любовь и вечно преклонялся бы перед нею. Но все, кто любил меня, - таких было не очень много, но они были, - упорно жили и здравствовали еще много лет после того, как я разлюбил их, а они – меня. Эти женщины растолстели, стали скучны и несносны. Когда мы встречаемся, они сразу же ударяются в воспоминания. Ах, эта ужасающая женская память, что за наказание! И какую косность, какой душевный застой она обличает! Человек должен вбирать в себя краски жизни, и никогда не помнить деталей. Детали всегда банальны. (Пер. М. Абкиной).
Новый гедонизм лорда Генри в чем-то близок учению Ницше. Оба они облагораживают культ эгоизма мечтой о прекрасном, совершенном человеке. «Цель жизни – самовыражение. Проявить во всей полноте свою сущность вот для чего мы живем... Если бы каждый человек мог жить полной жизнью, давая волю каждому чувству и каждой мысли, осуществляя каждую свою мечту, - мир ощутил бы вновь такой мощный порыв к радости, что забыты были бы все болезни средневековья, и мы вернулись бы к идеалам эллинизма, а может быть, и к чему либо еще более ценному и прекрасному». Спорить с лордом Генри трудно, в частностях он бывает прав, но эти частичные истины не скрывают ошибочность его исходной позиции. Никто, кроме Бэзила, и не пытается опровергнуть его. В мире, где он вращается, в большой моде подобное кокетство ума. «Вы прелесть, но настоящий демон - искуситель. Непременно приезжайте к нам обедать», - восклицает почтенная герцогиня.
Художественная правда в романе оказалась сильнее этого замысла. Он показал, что Дориан загрязнил себя, что красота, лишенная человечности, становится уродством. В словах лорда Генри, обращенных к Дориану, в конце романа, прозвучала горькая ирония, которой он сам не почувствовал: «Ах, Дориан, какой вы счастливец! Как прекрасна ваша жизнь!.. Все вы в ней воспринимали как музыку, поэтому она вас не испортила. ...Я очень рад, что вы не изваяли никакой статуи, не написали картины, вообще не создали ничего вне себя. Вашим искусством была жизнь», И это говорится в тот момент, когда Дориан понял, что изуродовал свою душу, загубил жизнь, вкусив яд подобных обольстительных речей. В момент осознания всей несостоятельности эгоцентризма и гедонизма особенно нелепо звучат идолопоклоннические слова: «Мир стал иным, потому, что в него пришли вы, созданный из слоновой кости и золота. Изгиб ваших губ переделает заново историю мира». Дориан стал жертвой своей максималистской страсти – любви к самому себе. Думая исключительно о своей личности, он ее и разрушил. «Пытаясь убить свою совесть – Дориан Грей убивает себя», – так сформулировал мораль романа сам автор. Уайльд спорит с Уайльдом и своими руками разрушает возведенное с таким изяществом и легкостью здание своей философии. Однако Уайльд далеко не последователен в ее осуждении: Дориан вызывает в нем больше сочувствия и сострадания, чем жертвы его страстей. В его судьбе Уайльд раскрыл трагедию реального противоречия: наслаждение, ставшее самоцелью, порождает не радость, а муки.
«Баллада Рэдингской тюрьмы» (1898). Автор отождествляет «я» с безымянными «мы», постигнув глубину чужих страданий. Сделав героем баллады юношу, казненного за убийство неверной возлюбленной, Уайльд впервые заговорил о надругательстве над любовью в мире, где царит жестокость, ложь, золото и подлость. Проанализируем следующие строки.
Ведь каждый, кто на свете жил,
Любимых убивал,
Один жестокостью, другой –
Отравою похвал,
Коварным поцелуем – трус,
А смелый – наповал.
Один убил на склоне лет,
В рассвете сил – другой,
Кто властью золота душил,
Кто похотью слепой,
А милосердный пожалел:
Сразил своей рукой.
Кто слишком преданно любил,
Кто быстро разлюбил,
Кто покупал, кто продавал,
Кто лгал, кто слезы лил,
Но ведь не каждый принял смерть
За то, что он убил (Пер. В. Брюсова)