Впродолжение программы развития навигационной системы глонасс до 2020 года российскими властями будет выделено 330 миллиардов рублей 14 Роскосмос опубликовал прогноз падения "Фобос-Грунта" 15
| Вид материала | Обзор |
- Законодательство РФ в сфере навигационной деятельности, 99.21kb.
- Глонасс относится к стратегически важным элементам государственной инфраструктуры, 90.57kb.
- Реализуется программа внедрения спутниковой навигационной системы глонасс в дорожных, 83.57kb.
- Торгово-промышленная палата россии, 542.38kb.
- Отчёт о научно-исследовательской работе проведение международного мониторинга отраслевых, 844.65kb.
- Органа внутренних дел, 216.67kb.
- Оао «Навигационно-информационные системы» (нис глонасс) федеральный сетевой оператор, 196.99kb.
- Прогноз социально-экономического развития городского округа Кинель на 2012-2014 годы, 89.73kb.
- Телефоны: (384-2) 58-13-21, 58-56-12, 36-39-91, 296.84kb.
- Российской Федерации Федеральную целевую программу по использованию глобальной навигационной, 850.21kb.
Величественные обломки бывших советских НПО еще можно наблюдать в некоторых отраслях. Все эти годы они выживали в основном за счет госзаказа, и наибольшая их концентрация, по понятным причинам, — в «оборонке». Об эффективности их работы судить сложно — ввиду секретности субъектов. Но вот свидетельство Юрия Коптева, председателя научно-технического совета группы компаний «Ростехнологии»: «Возможности производства высокоинтеллектуальной техники на советском научном заделе практически полностью исчерпаны. В оборонном комплексе еще находятся паллиативные решения модернизации вооружения, созданного в советское время. Но это, конечно, не выход».
Между тем в большинстве других отраслей сколько-нибудь эффективных инжиниринговых компаний нет вообще. К чему это приводит?
— Дело в том, что крупному промышленному потребителю не нужны отдельные технологические решения, которых у нас можно обнаружить немало — на выставках, в институтах, — говорит Андрей Колесников. — Однако ценность и востребованность таких «мелочей» многократно возрастает, если они интегрированы в технологическое изделие — например, суперджет. И заниматься такой интеграцией должны, разумеется, инжиниринговые компании, а не промышленные предприятия, и тем более не кафедры в вузах, где обычно плохо понимают, как делается конструкторская документация. Год назад от крупного нефтепромышленника услышал: «У наших отраслевых институтов масса прекрасных предложений, как улучшить тот или иной процесс при переработке нефти, но я все равно куплю оборудование для НПЗ за рубежом — за миллиард долларов». Почему? Потому что у него нет задачи что-то внедрять и заниматься исследованиями: ему нужен объект — и желательно в комплексе с геодезической привязкой к местности и другими сопутствующими услугами. Такой наукоемкий сервис наша промышленность, к сожалению, часто может получить только от зарубежных партнеров.
Таким образом, наша наука пытается отпускать инновации в розницу, а крупный бизнес согласен брать только оптом. Спрос есть, предложение есть — сделок нет, потому что выпало промежуточное звено, ответственное за доводку технологий, — инжиниринг. Его можно «нарастить» со стороны промышленности, а можно — при финансовой поддержке государства — от науки. Если приглядеться, обоюдные попытки восстановить цельность цепочки просматриваются.
Инжиниринговый голод в конце 2000-х все-таки заставил крупных промышленных игроков заняться поглощением научных активов. Если раньше НИИ, которые чуть ли не поголовно акционировались в 1990-е годы (за исключением институтов, входящих в систему РАН), интересовали бизнес лишь как владельцы «вкусных» объектов недвижимости, то теперь промышленность озаботилась формированием на их основе собственных проектно-научных комплексов. Тому подтверждение — череда знаковых сделок: в 2007 году Трубная металлургическая компания приобрела единственный в стране НИИ, специализирующийся на технологиях производства труб, — челябинский РосНИТИ; в 2008-м «Базовый Элемент» стал владельцем одного из самых крупных институтов в сфере транспортного строительства — ЦНИИС; а год назад группа «РусГидро» купила НИИ «Гидропроект». Выстраиванием инжиниринговых интерфейсов между наукой и бизнесом занялись и государственные институты развития. ОАО «РОСНАНО», например, недавно запустило программу по созданию технологических инжиниринговых компаний.
Однако отвлечемся от крупных форм. У малого и среднего бизнеса отношения с наукой тоже ладятся не вполне. Недавно на одной из конференций услышал крик души небольшого производителя изделий медназначения из Подмосковья: «Который год ищем, кто бы подрядился сделать нам разработку!» Присутствовавший на мероприятии немалый чин Минобрнауки дал на это парадоксальный совет: «Идите к нам в министерство — подскажем кого-нибудь, даже можем частично софинансировать размещение заказа на НИОКР; есть у нас такая программа!» То есть министерство готово самостоятельно, в ручном и штучном режиме наводить мосты между наукой и бизнесом посредством собственных столоначальников разных уровней. Как будто у нас и в помине нет системы центров трансфера технологий (ЦТТ) при вузах и НИИ, которая, кстати, и создавалась последние пять–шесть лет при непосредственном участии самого Минобрнауки! Не свидетельство ли это того, что система так и не заработала?
В идеале ЦТТ должны служить «шлюзами», через которые вовне из научных учреждений поступают на продажу результаты интеллектуальной деятельности, а внутрь — заказы бизнеса на НИР и ОКР. Знаменитый Стэнфордский университет зарабатывает на всем этом почти четверть миллиарда долларов в год. Американские офисы по трансферу технологий забрали такую силу в своих университетах и настолько сориентировали сообщество ученых на коммерциализацию, что некоторые эксперты в США даже стали тревожиться: зацикленные на прибыли научные и учебные заведения придерживают публикацию результатов своих исследований, объясняя это необходимостью защитить их коммерческую ценность, — настолько, что это чревато торможением научно-технического прогресса.
Нам бы их проблемы! В России пока действует всего 86 ЦТТ. Часть создавалась в 2005–2006 годах, вторая «волна» поднялась с 2010 года, после выхода Постановления правительства РФ № 2195, в соответствии с которым вузам стали раздавать деньги на создание инновационной инфраструктуры (в общей сложности — 9 млрд рублей на три года). Как заниматься этим самым трансфером, надо полагать, представляют себе мало где. По крайней мере исполнительный директор НП «Российская сеть трансфера технологий» Геннадий Пильнов считает, что среди существующих центров живых и бойких наберется всего с десяток–полтора.
— А чего удивляться? — говорит профессор Владимир Зинов, декан факультета инновационно-технологического бизнеса АНХ и ГС при президенте РФ. — У нас даже слово «трансфер» не все одинаково произносят: часто почему-то добавляют «т» на конце. То есть мы до сих пор находимся на стадии изучения слов и учимся складывать из них осмысленные фразы.
Повесив новую табличку — «ЦТТ» — на двери бывшего патентного отдела, процесс коммерциализации в вузе или НИИ еще не запустишь. Как показывает практика, дело идет лишь там, где у науки сохранились исторические отраслевые связи с промышленностью и где «порулить» дают проактивным выходцам из бизнес-среды. Причем таким, кого и в институтских кругах держат за своих. А такие «медиумы» у нас в стране — увы! — пока наперечет.
Слабость российских ЦТТ заключается еще и в их разрозненности. Они пока не объединены в сеть с единой базой перспективных разработок и описанием специализации различных научных коллективов и центров — как, например, это сделано в Европе в рамках Enterprise Europe Network. «Сеть значительно повышает «ликвидность» технологий, — говорит Алексей Власов из ЦАИР. — К сожалению, когда такие центры стали массово создаваться в России на гранты Минобрнауки, не было единой идеологии и задачи строить национальную платформу».
Вот и мечутся предприниматели, которым понадобился научный сервис в том или ином виде, в поисках правильной «точки входа» в научные учреждения. А интерфейсы слабоваты.
Между тем рынок заказных НИОКР имеет у нас весьма причудливые очертания.
— В России в научной среде нет