Герберт спенсер
| Вид материала | Документы |
- Герберт спенсер, 1642.09kb.
- Герберт Спенсер. Опыты научные, политические и философские. Том, 5731.49kb.
- Вопросы к экзамену по дисциплине «Социология», 24.17kb.
- Тема: Становление и развитие социологии. Социологические теории, 59.99kb.
- Вопросы к экзамену по социологии для студентов, обучающихся по направлению «Сервис», 14.64kb.
- Герберт Маркузе "Эрос и цивилизация", 683.15kb.
- Эдмунд Спенсер «Я имя милой вздумал написать, 1467.71kb.
- Трудового Красного Знамени гупп детская книга, 2911.61kb.
- Трудового Красного Знамени гупп детская книга, 2911.77kb.
- Kfi/rph zs 2011 – 2012 Téma, 102.91kb.
ГЕРБЕРТ СПЕНСЕР
РАЗВИТИЕ ПОЛИТИЧЕСКИХ УЧРЕЖДЕНИЙ
[Спенсер Г. Развитие политических учреждений. – СПб.: Издание журнала «Мысль», 1882.]
————————————
IV. Политическая дифференциация
V. Политические формы и силы
VI. Политические главы, военачальники, короли и т.д.
VII. Сложные политические главы
————————————
————————
————
IV. Политическая дифференциация001
Тот общий закон, по которому одинаковые единицы, подверженные действию одинаковых сил, стремятся сплотиться (интегрироваться), был подтвержден в последней главе примерами образования социальных групп. Первую ступень социального развития мы видели там, где группа однородных людей, подвергаясь одинаковым образом враждебным действиям извне, оказывала им одно общее сопротивление. Здесь мы заметим применения к этим группам соответственного общего закона, в силу которого, пропорционально тому, как одинаковые составные части или единицы агрегата подвергаются неодинаковым влияниям, они стремятся образовать дифференцированные (различные) части агрегата. Этот закон наблюдается в приложении к таким социальным группам, что составляет вторую ступень социального развития.
Первоначальная политическая дифференциация возникает из первоначальной семейной дифференциации. Мужчины и женщины, подвергаясь вследствие несходства их функций в жизни неодинаковым влияниям, в самом начале становятся в неодинаковое положение в социальной группе, подобно тому, как различно было их положение в группе семейной: очень рано они образовывают нечто соответствующее двум политическим классам – правителей и управляемых. А до какой степени справедливо то, что возникающее между ними такое различие общественного положения происходит от различия их отношений к окружающим работам, – мы увидим из того, что первое является большим или меньшим, сообразно тому, велико или мало второе. Было указано – когда шла речь о положении (Status) женщин, – что между Чиппеваями (Chippewas), а тем более между Клатсонами и Чинуксами, «живущими рыбой и кореньями, добывать которые женщины способны наравне с мужчинами, первые пользуются большим значением и влиянием, что очень редко можно встретить между индейцами». Мы видели также, что на Куэбе (Cueba), где во время войны женщины присоединяются к мужчинам, «сражаясь бок о бок с ними», их положение оказывается гораздо высшим, чем оно обыкновенно бывает у грубых народов; равным образом в Дагомее, где женщины столь же воинственны, как и мужчины, они пользуются таким уважением, что в политической организации «высшее место принадлежит женщине». Из сопоставления этих исключительных случаев со случаями обыкновенными, когда одни мужчины занимаются войной и охотой и пользуются неограниченным авторитетом, в то время как женщины, занимающиеся собиранием различной ничтожной пищи и переноской тяжестей, являются презренными рабынями, – становится очевидным, что различие отношений к окружающим работам дает начало различию социального положения.
Как мы видели ранее, другой иллюстрацией этой истины могут служить те немногие, нецивилизованные общества, которые ведут постоянно мирную жизнь, как, например, Бодо и Диталы в горах Индии, или древние Пуэблы Северной Америки: у них занятия не были резко разделены на воинственные и производительные, исполняемые раздельно обоими полами, в силу чего в таких обществах из этой относительно незначительной разницы между деятельностью мужчины и женщины, вытекает или вытекало незначительное различие о социального положения (status).
То же мы увидим, переходя от этой большей или меньшей политической дифференциации, сопровождающей различие полов, к дифференциации, не зависящей от полового различия, т.е. к той, которая возникает среди самих мужчин. Там, где жизнь идет неизменно мирно, определенного деления на классы не существует. Примером может служить одно из горных племен Индии, о котором я часто упоминал как об отличающемся честностью, справедливостью и дружелюбием, сопровождающимися чисто промысловую жизнь. Годгсон говорит: все Бодо и все Дималы равны, абсолютно равны – и фактически, и по праву; «это изумительно, но это действительно так». Подобное же говорят и о другой мирной и дружелюбной горной трибе: «Лепхасы не имеют кастовых различий». Между различными племенами Папуанцев могут быть названы мирные Арафуры, обнаруживающие «взаимную братскую любовь друг к другу» и не имеющие никакого деления на классы.
И, как первоначальные семейные (домашние) отношения полов переходят в политические отношения, при которых мужчины и женщины в воинственных группах становятся властвующим и подданным классами, – так же точно и отношения между господином и рабом – первоначально чисто домашние – переходят в политические, которые устанавливаются тем крепче, чем вследствие постоянных войн разрастается обращение в рабство. С образованием класса рабов начинается то политическое разделение (дифференциация) между правящими структурами и структурами подвластными, которое продолжает идти сквозь все более высокие формы социального развития.
Кан замечает, что «рабство в своей самой ужасной форме существует среди индейцев на всем побережье от Калифорнии до Берингова пролива: более сильные трибы обращают в рабство всех членов других триб, которых им только удается победить. Во внутренности страны, где случаи войны незначительны, рабство вовсе не существует». И это замечание выражает лишь в ясной форме истину, наблюдаемую всюду. Очевидность убеждает, что обычай обращения в рабство развивается мало-помалу из обычая людоедства (каннибализма). Относительно Нуткасов мы читаем, что у них «случаются жертвоприношения рабами и угощения ими». И если мы противопоставим этот обычай с обычаем, существующим в других местах, – убивать и пожирать пленников тотчас же, как они захвачены, – мы можем вывести заключением, что захват слишком большого числа пленников, при которых они не могут быть все немедленно съедены, причем их излишек, предназначенный быть съедаемым по мере надобности, в ожидании этого, употреблялся для исполнения различных работ, – привел к открытию, что служба пленников может быть ценнее, чем их мясо; отсюда возникал обычай сохранять их в качестве рабов. Очевидно, что рабство женщин, детей и тех из мужчин, которые остаются не умерщвленными, является рабством в полном смысле этого слова. Они абсолютно принадлежат своим поработителям, которые могли убить их и которые удерживают за собой это право убить их во всякое время, когда им захочется. Они становятся собственностью, с которой можно сделать всякое возможное употребление.
Захват рабов, который является вначале результатом войны, становится впоследствии целью войны. О Нуткасах мы читаем, что «некоторые из слабейших триб на севере острова обыкновенно считаются за трибы, снабжающие рабами и периодично выдерживают набеги более сильных триб»; подобное же явление замечается и между Чинуками. То же самое было и в древней Вера-Паз, где «совершались периодические набеги в неприятельскую территорию… и захватывалось такое число пленников, в котором была надобность»; то же было и в Гондурасе, где при объявлении войны неприятелю посылается известие о том, что «нуждаются в рабах». То же самое и у различных существующих народов. Ст. Джон говорит, что большая часть Даяков имеют большее желание завладеть рабами, нежели головами, и нападая на деревню, убивают только тех, которые оказывают сопротивление или пытаются убежать». А что и в Африке обыкновенно ведутся войны с целью завладеть рабами – это не нуждается в доказательстве.
Разделение на классы, возникшее таким образом из войны, поддерживается затем и усиливается различными путями. Очень рано замечается здесь обычай купли. У Чинуков, кроме рабов, захваченных ими в плен, есть еще рабы, которых они купили детьми у своих соседей. Как мы видели, когда рассматривали домашние отношения, продажа своих детей в рабство не представляет ничего необычного в среде диких. Расширение класса рабов, начавшееся таким образом с купли, идет все далее и далее с помощью и других средств. Такова, например, добровольная отдача себя в рабство с целью отыскать защиту, – таково порабощение за преступление.
Оставляя подробности, мы должны лишь установить здесь, что политическая дифференциация, начинающаяся войною, осуществляется не помощью присоединения других обществ в целом их составе и не помощью присоединения целых классов другого общества, а помощью присоединения отдельных членов этих обществ или посредством иных подобных единичных приращений. Класс рабов, составленный из членов, оторванных от их первоначальных социальных отношений, разобщенных между собою и всецело привязанных к своим собственникам, в начале очень неясно выделяется в качестве социального слоя. Выделение его возникает лишь вместе с некоторым ограничением прав собственников. Переставая быть в положении домашнего скота, рабы начинают образовывать отдел политического целого, в котором начинают обнаруживаться их собственные права, ограничивающие права их господ.
Обыкновенно полагают, что крепостное состояние происходит из ослабления рабства, но исследование фактов показывает, что оно возникает иным путем. До тех пор, пока первоначальные трибы во взаимной борьбе за существование увеличиваются одна на счет другой посредством присвоения себе отдельных индивидуумов, которых им удается взять в плен, – они образуют у себя класс абсолютных рабов; образование класса крепостных людей, класса значительно высшего и имеющего определенное социальное положение (status), сопровождает те более поздние и более широкие процессы роста, при которых одно общество присоединяет к себе другое в целом его составе. Крепостное состояние возникает вместе с завоеванием и присоединением целых областей.
Между тем как одно обнаруживается тем, что пленники отрываются от их домов, при другом покоренный народ продолжает жить в своих домах. Томсон замечает, что «между новозеландцами трибы становятся номинальными рабами, когда завоеватели оставляют их на их обычном месте пребывания, под условием уплаты известной дани съестными припасами и пр.», – положение, в котором можно видеть зарождение подобных учреждений в соединившихся обществах. О правительстве Сандвичевых островов, когда оно впервые было узнано и состояло по описаниям из короля и непокорных вождей, – усмиренных им лишь относительно в недавнее время, – Эллис пишет: «народ вообще рассматривается, как прикрепленный в земле и переходящий вместе с нею от одного вождя к другому». Раньше последних перемен на островах Фиджи, там существовали порабощенные области, о населении которых мы читаем, что оно обязано было снабжать дома своих господ «ежедневно съестными припасами, строить их и держать в исправности». Хотя степень зависимости населения порабощенного, подобным образом, чрезвычайно различна, – начиная с крайней степени, при которой, как на острове Фиджи, порабощенный может подлежать съедению в случае надобности, и до другой, – при которой с него требуется лишь определенное количество произведений или труда, – однако, во всяком случае, везде порабощение этого рода сходно в том отношении, что народ остается на своем первобытном месте пребывания. Есть много причин думать, что и крепостная зависимость в Европе образовалась подобным же путем. В Греции, на острове Крите, после покорения его Дорийцами, образовалось вассальное народонаселение, частью, кажется, из туземцев острова, частью из предшествовавших завоевателей; причем первые стали крепостными, прикрепленными к земле государственной и личной, вторые же сделались платящими дань собственниками земли.
И в Спарте подобные же отношения возникли из подобных же причин; в ней были Гелоты, жившие на землях своих господ, Спартанцев, и обрабатывающие эти земли, и кроме того, Периэки (или Лакедемоняне), составлявшие, вероятно, высший класс населения перед вторжением Дорийцев. Точно то же было и в Греческих колониях, основанных позже, как, например, в Сиракузах, где аборигены страны сделались крепостными. Подобное же было и в более позднее время и в более близких нам местностях. Когда Галлия была наводнена Римлянами, и потом, когда романизированная Галлия была покорена Франками, в ней произошло небольшое перемещение прежних земледельцев, но они только упали в сравнительно низшее положение, именно в низшее политическое положение, а по мнению Гизо и на более низкую ступень в промышленном отношении. Наша собственная страна представляет также подходящие примеры. «В древней Британии, как пишет Гирсон, вероятно, существовали закрепощенные деревни, населенные родственными, но покоренными племенами, первоначально владевшими землею». К тем же самым выводам приводят нас и наиболее достойные доверия сказания, дошедшие от древних времен Англии и Нормандии. Профессов Стеббс говорит: «Керл (caorl)002 имел право на общественные земли своего городского округа. Его латинское имя villanus (гражданин) было символом свободы, но его привилегии были связаны с землею; и когда норманский лорд завладевал землей, он овладевал вместе с нею и вилленами. Однако виллен еще удерживал свои древние привилегии, свой дом, свою землю, свои права на лес и на сено; земли лорда нуждались, для обработки, в его услугах, и лорд из чувства собственного интереса оказывал ему некоторого рода покровительство наравне с тем, которое доставалось на долю лошади или вола». Такое же значение имеют и следующие строки из Иннеса: «Я говорил, что между обитателями Гренджа на самой низкой ступени стоял керл, бонд, серф, или виллен (ceorl, bond, seft, or villan), переходивший из рук в руки вместе с землей, которую он обрабатывал; в случае, если бы ему вздумалось убежать, его можно было изловить и вернуть на прежнее место, также, как заблудившегося вола или овцу. Их законное имя nftivus или neyf, которое, впрочем, я встречал лишь в Британии, указывает, как кажется, на их происхожджение от туземной расы первобытных владетелей земли. в регистре Дунфетмлина находятся многие «генеалогия» или stud books, предназначенные для того, чтобы лорд мог проследить и вывести свой род в восходящей лини от серфов. Достойно замечания, что многие из них носят кельтские имена».
Ясно, что покоренная территория оставлялась в руках ее первобытных возделывателей, потому что без обработки она стала бы ни к чему негодной и потому, что не было никакой выгоды замещать этих возделывателей другими, если бы даже и имелось адекватное количество этих других. Таким образом, подобно тому, как в собственном интересе завоевателя было прикрепить к земле ее первобытного культиватора, в его же интересе было оставить за последним и известную сумму дохода, необходимую для того, чтобы поддержать его жизнь и доставить ему возможность производить потомство, а также интерес завоевателя заставлял и охранял возделывателя его земли от всего, что могло сделать его неспособным к работе.
Для того, чтобы показать, насколько существенно различие между рабством первобытного типа и рабством крепостной зависимости, здесь необходимо прибавить, что тогда как первое может существовать – и на самом деле существует – среди диких и кочевых трибов, второе становится возможным только на земледельческой ступени развития, потому что только на этой ступени можно наблюдать случаи покорения одного общества в целом его составе другим обществом, и только она дает какую-либо возможность прикрепления к земле.
Ассоциация людей, живущих охотой, для которых занимаемое ими пространство земли ценно только по водящейся на нем дичи, конечно, не может требовать ничего иного, кроме общего участия в выгодах занимаемой ею площади: право, которое ее члены имеют на землю, должно быть общим правом. Естественно при этом, что вначале все взрослые мужчины, которые суть вместе и охотники, и воины, сообща владеют неразделенной землей и оказывают противодействие захвату ее другими трибами. Хотя на низшей ступени пастушеского образа жизни, особенно в том случае, когда бесплодие почвы заставляет людей далеко расходиться друг от друга, еще и нет определенного пользования на правах собственности местностью кочевья, однако уже и здесь, как мы можем видеть в ссоре за пастбища пастухов Авраамовых с пастухами Лота, начинают возникать некоторые поползновения к исключительному пользованию землей; а на позднейшей полукочевой ступени развития, как то мы видим у древних Германцев, кочевье каждого отдельного отряда определяется границами. Я привожу эти факты для того, чтобы показать установленную вначале тождественность класса воинов с классом землевладельцев. Потому что и в тех группах, которые живут охотой, и в тех, которые занимаются скотоводством, рабы одинаково исключены из пользования землей, а свободные люди, которые в то же время и воины, само собою разумеется, становятся владетелями территории. Эта связь, под различными видоизменениями форм, долго существует и на последующих ступенях социального развития, – противное вряд ли и возможно: так как на ранней ступени оседлости земля составляет почти исключительный источник благосостояния, то неизбежно случается, что во времена господства принципа «сила есть право», личная сила и владение землей идут рука об руку. Отсюда следует факт, что везде, где вместо того, чтобы принадлежать целой политической общине, земля является разделенной между составными сельскими общинами, или между семействами, или же между отдельными лицами, владение ею обыкновенно соединяется с военными занятиями. В древнем Египте всякий солдат был землевладельцем и «имел участок земли около шести акров». В Греции вторгнувшиеся Эллины, вырывая обладание землей из рук прежних собственников, соединяли военную службу с землевладением. В Риме также «каждый свободный собственник от семнадцатилетнего до шестидесятилетнего возраста был обязан службою…, так что даже вольноотпущенник должен был служить, если каким-нибудь исключительным случаем он делался владетелем земельной собственности. Подобное же встречаем мы и в древней Тевтонской общине: составленная из воинов по профессии, армия общины включала в себя массу свободных людей, устроившихся семействами и сражавшихся за свои дома и очаги» – эти свободные люди или стрелки (markmen) владели землею частью сообща, частью на правах личных собственников. Равным образом и древние англичане «селились на занимаемой ими земле родственными группами (cognationes), происшедшими от их расположения на поле битвы, где каждая родственная группа предводительствовалась офицером, выбранным из своего рода по взаимному соглашению; и до такой степени была тесна эта зависимость, что «тан за дурное командование на войне терял свое наследственное право на владение землею».
Из первоначальной связи между воинскими занятиями и владением землей, естественным образом возникающей из общего интереса, который имеют индивидуальные или коллективные владетели земли при защите от нападений, возникает с течением времени дальнейшая связь. Так, с военными успехами прогрессирует и социальное развитие, дающее все большее и большее могущество господствующему правителю; а у этого последнего входит в обычай награждать военных предводителей участками земли. древние египетские государи награждали отличившихся военными подвигами офицеров «участками коронной земли». когда варвары вошли в состав римских войск, «им, согласно обычаю, господствовавшему в римской армии, было назначено жалованье землею. Эта земля отдавалась солдату под условием, чтобы сын его также поступал в ряды войска». А то, что родственный с этим обычай идет сквозь весь феодальный период, составляет общепризнанную истину; из него возникло временное феодальное пользование землей, и поводом к исключению женщин из права на наследование земли послужила их неспособность носить оружие. Достаточным примером установленного отношения может служить и тот факт, что «Вильгельм завоеватель… разделил свое королевство на части приблизительно равного достоинства числом около шестидесяти тысяч и распределил их между солдатами сообразно заслугам каждого», и что одним из своих законов он требовал от всех владельцев земли «клятвы в том, что они признают себя вассалами или ленниками (временными владельцами)» и «будут защищать землю и титул своего государя, точно так же, как и его особу, являясь в военное время вооруженными и на конях».
По гербам графских фамилий и по портретам их предков, представленных большей частью в военных костюмах, мы можем видеть, до какой степени долго держалась эта первоначальная связь между воинскими занятиями и землевладением.
Исходя из того, что класс воинов, или людей, носящих оружие, есть вместе с тем в первоначальных трибах и класс людей, владеющих землей на правах коллективной или личной собственности, мы приходим к вопросу: каким образом дифференцируется этот класс на дворян и просто свободных граждан?
Самый общий ответ на это будет естественно состоять в том, что с того момента, как состояние однородности неизбежно делается неустойчивым, время неизбежно вносить неравенство положений в среду тех, чье положение первоначально было равным. Раньше достижения обществом полуцивилизованной стадии развития, дифференциация не может быть решительной, потому что до нее большое накопление богатств является невозможным и потому, что еще нет законов о наследовании, которые дают такую важную поддержку этому накоплению. Но в пастушеских, а еще более в земледельческих союзах, и особенно там, где уж установился закон наследования по мужской линии, появляются различные причины, благоприятствующие дифференциации. Первая из них – это неодинаковая степень родства с родоначальником.
Очевидно, при смене поколений новые потомки отдаленных линий все далее и далее расходятся со старшими потомками ближайших линий и степеней родства. Таким образом возникает социальное неравенство; как обязанность кровавой мести за убитого члена фамилии не простирается далее известной степени родства (в древней Франции не далее седьмого колена), также точно и никакие другие отличия не переходят за этот предел. От этой же самой причины возникает и неравенство имущественное. Наследство старшего в роде от поколения к поколению ведет к тому, что те, которые по крови имеют наименее тесную связь с главой группы, оказываются также и наибеднейшими. Для содействия этим факторам является еще и следующий за ними фактор, – а именно, высшая степень могущества, которую лает большое богатство. Потому что, в случае возникновения распрей между трибами, богатейшие из них, имея лучшие средства защиты и возможность купить себе помощь, натурально имеют преимущество над беднейшими. Доказательством важности этой причины может служить факт, приводимый Генри Мэном: «Основател части нашей новейшей европейской аристократии, а именно датской, были, как известно, поселянами, которые укрепили свои дома во время смертельной борьбы деревень, и воспользовались этим преимуществом». Это превосходство власти или положения, однажды возникшее, возрастает различными путями. В последней главе мы видели уже, что общины в известной степени возрастали через миграцию в них членов других общин, иногда преступников, иногда же тех, которые у себя подвергались угнетениям. Часто в тех случаях, когда эти беглецы оказываются принадлежащими к расе более высокого типа, они становятся правителями (так во многих трибах горных Индийцев – раджи Индусского происхождения); в случаях же принадлежности их к той же самой расе, и если они не могут сами стать повелителями, то пристают к наиболее могущественным вождям принявшей их трибы.
Иногда они отказываются от своей свободы, чтобы найти себе защиту; между обитателями восточной Африки человек, желая сделаться рабом, ломает свое копье в присутствии добровольно выбранного им господина; между фулахами, делающими чьим-нибудь рабом, наносит себе какой-нибудь незначительный телесный вред. И в древнем Риме класс полурабов, обозначаемый именем клиентов, возник из этого же добровольно принятого рабства для получения безопасности. При равенстве всех других условий, принимая службу и покровительство лица, отличающегося превосходством власти и имущества, он тем самым служил к еще большему возвышению могущества уже и без того могущественного человека. Эти вооруженные подданные, не имевшие в качестве чужеземцев права требовать части в землях группы и связанные с нею только подданством главе ее, удовлетворялись положением