Герберт спенсер

Вид материалаДокументы

Содержание


IX. Представительные организации
Подобный материал:
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   ...   25
status, в странах, управляемых деспотически на Востоке, как в древних, так и в новых. Хотя о Египетском государе мы читаем, что «он является на войне сопутствуемый советом тридцати, состоящим, по-видимому, из особых советников, книжников и высших государственных чиновников», но здесь подразумевается, что члены такого совета были только чиновники, обладающие лишь той властью, какую доверял им государь. Подобное же мы находим в Вавилоне и Ассирии: свита и те, которые исполняли обязанности министров и советников, правителя, имевшего божеское происхождение, не составляли прочного собрания с совещательными целями.

В древней Персии точно также были подобные условия. Наследственный государь, священный в высшей степени и носящий чрезвычайные титулы, хотя и подчиняющийся какому-нибудь шаху из принцев или дворян царской крови, которые были предводителями армии и советом которых он дорожил, – не был ограничен организацией, установленной из них. Сквозь всю историю Японии до наших дней проходит подобное же состояние. Даймиосы требовались для присутствия в столице в течение предписанных промежутков времени, из предосторожности против неповиновения; но их никогда не созывали вместе для какого-нибудь участия в правлении.

Наследственная божественная монархическая власть, имеющая такие последствия в Японии, имела подобные же последствия и в Китае. Мы читаем, что в Китае также, номинально нет совещательно или обсуждающего органа, или чего-нибудь похожего на конгрессы, парламенты или tiers-etats, только необходимость вынуждает императора советоваться и совещаться с некоторыми из его чиновников. Европа также дает нам подобные примеры. Я говорю не только о России, но гораздо более о Франции в то время, когда монархия приняла в ней наиболее абсолютную форму. В эпоху, когда богословы, подобно Боссюэту, учат, что «король один безотчетен… все государство в нем, и воля целого народа содержится в его воле» – в эпоху, когда король (Людовик XIV) «проникнутый идеей о своем всемогуществе и божественной миссии», «обожался своими подданными» – он «затмевал и поглощал даже малейший след, идею и воспоминание о всякой другой власти, кроме той, которая истекала из него самого». Вместе с установлением наследственной преемственности и приобретением божественного обаяния, та власть других учреждений, какая существовала в ранние времена, исчезла.

Наоборот, существуют факты, доказывающие, что там, где король никогда не имел или не сохранил обаяния своего предполагаемого происхождения от бога и где он продолжает быть избирательным, власть совещательного органа способна приобретать преобладание над королевской, а иногда и отменять ее. в этом случае, на первом месте должно указать на Рим. В начале государь созывал сенат, когда хотел, и предлагал ему свои вопросы; ни один сенатор не мог высказать своего мнения, не будучи спрошен; еще менее мог сенат собраться, не будучи созван». Но тут, где король, хотя и считающийся обладателем божеского одобрения, не считался происходящим от богов, – и, хотя обыкновенно он указывался своим предшественником, но на практике иногда избирался сенатором и всегда подчинялся форме народного одобрения (апробации), – здесь совещательный орган сделался действительно высшим. «Сенат с течением времени обратился из совещательной корпорации магистратов, т.е. высших государственных лиц, в собрание, распоряжающееся магистратами и самоуправляющееся». Позднее право назначать и увольнять сенаторов, принадлежащее первоначально магистратам, было у них отнято; и, наконец, окончательно утвердился «несменяемый характер и пожизненность членов правящего класса, обладавших местом и голосом;» олигархическая конституция была объявлена. История Польши представляет другой пример. После соединения несложно управлявшихся племен произошли маленькие государства и зародилось высшее сословие, а после объединения этих маленьких государств возникла королевская власть. Королевская власть, будучи здесь вначале, как и везде, избирательной, такой тут и осталась и никогда не сделалась наследственной. Благодаря каждому избранию вне королевского рода был благоприятный случай избрать в короли того, чей характер беспокойная аристократия считала удобным для своих целейNo а отсюда произошло, что власть короля упала.

В конце концов: из трех элементов, на которые было разделено государство, король, хотя его власть была в древности деспотической, имел наименьшее значение. Его достоинство не сопровождалось властью; он был только президентом сената и главным судьей республики.

Скандинавия представляет пример, уже упомянутый в другом отношении. Датские, Норвежские и Шведские короли были первоначально избираемы; и хотя, по различным случаям, наследственная преемственность сделалась со временем обычаем, здесь повторилось упразднение избирательной формы с тем последствием, что преобладание было достигнуто феодальными вождями и прелатами, образовавшими совещательный орган.

Второй элемент в тройственной политической структуре, подобно первому, развился, таким образом, благодаря войне. Благодаря ей, предводитель в конце концов отделился от всего, что было ниже его; благодаря ей, высшее меньшинство соединилось в обсуждающий орган, отдельный от низшего большинства.

Что военный совет, образуемый из предводителей воинов, рассуждавших в присутствии своих соратников, был зародышем, из которого возник совещательный орган, – это ясно видно в переживании обычаев, доказывающих, что политическое собрание было первоначально военным собранием вооруженных людей. В гармонии с этим доказательством стоят такие факты, как тот, что после установления сравнительно оседлого состояния, власть народных собраний ограничилась принятием или отвержением сделанных предложений, и что члены совещательных органов, приглашавшиеся правителем, который был также и полководцем, подавали свое мнение лишь тогда, когда он их приглашал это сделать.

Мы не имеем недостатка в данных для суждения о процессе, которым первобытные военные советы развились, окрепли и выделились. Вместе с военным классом, который в то же время есть класс землевладельческий, война произвела увеличение неравенства богатств, точно также как усиление разницы в положении; так что, вместе с осложнением и переосложнением групп, которое вызвала война, военные предводители стали отличаться, как крупные землевладельцы и местные правители. Отсюда, члены совещательного органа стали противополагаться свободным людям в широком смысле, не только тем, чем военные предводители противополагаются своим соратникам, но и еще более тем, что они были людьми богатства и власти.

Это увеличение противоположности между вторым и третьим элементом тройственной политической организации кончается их разъединением. Вооруженные свободные люди, рассеявшись по обширной местности, были устранены от периодических собраний дороговизной проезда, ценностью времени, опасностью, а также тем опытом, что множество людей, неприготовленных и неорганизованных, беспомощно в присутствии организованного меньшинства, лучше вооруженного, конного и сопровождаемого толпой проводников. Так что, пройдя через эпоху, в течение которой на собраниях присутствовали только вооруженные люди, живущие близко от места заседаний, мы приходим к эпохе, когда те, которых не пригласили, считались не имеющими права участвовать; и таким образом совещательный орган становится вполне дифференцировавшимся.

Перемены в относительной власти правителя и совещательного органа определялись очевидными причинами. Если король сохранил или приобрел репутацию сверхъестественного происхождения или властности, и закон о наследственной преемственности установился настолько, что исключил избрание, тогда те, которые прежде могли образовывать совещательный орган, имеющий равную власть, стали простыми, назначаемыми советниками. Но если король не имел обаяния предполагаемого священного происхождения или назначения, и продолжал оставаться избирательным, в таком случае совещательный орган сохранял власть и склонялся к образованию олигархии.

Между прочим, этим не утверждается, что все совещательные органы возникли описанным путем или что они все были подобным образом установлены (constituted). Общества, изломанные войнами или разложенные революциями, могли сохранить столь немногое от их первоначальной организации, что там не оставалось классов того рода, из которого возникают такие совещательные органы, как вышеописанные. Или, как мы видим в наших колониях, общества могут образовываться таким путем, который не благоприятствует происхождению класса землевладельческих военных глав, а потому не имеют элемента, из которого первоначально состоит совещательный орган. При условиях этого рода собрания, более или менее соответствующие ему по положению и функции, образуются под влиянием традиции или примера; а за отсутствием людей, составлявших собрания первоначального типа, они образуются из других – вообще, однако, из таких, которые положением, властью или предварительной служебной опытностью, более известны, чем те, которые образуют народные собрания. Предыдущее описание приложимо только к таким совещательным органам, которые могут быть названы нормальными, которые развились в течение усложнения и переусложнения малых обществ в большие под влиянием войны; и сенаты или верхние палаты, которые возникают при позднейших и более сложных условиях, могут быть рассматриваемы, как однородные с ними в функциях и составе, лишь настолько, насколько позволяют новые условия.

IX. Представительные организации

Несмотря на разнообразие и сложность политических организаций, оказалось не невозможным проследить пути, которыми развились как простые, так и сложные политические главенства, а также и те определенные условия, при которых оба эти элемента начали объединяться в виде правителя и совещательной организации. Но указать путь, каким возникли представительные организации, оказывается гораздо труднее, потому что и процесс их образования, и его результаты гораздо более изменчивы; нам придется довольствоваться менее значительными результатами.

Как и до сих пор, мы должны теперь вернуться к началу, чтобы найти здесь ключ. В самой первобытной стадии дикой орды, в которой не существует ни какого преобладания, исключая того, которое дается человеку силой, храбростью, или хитростью, – первая ступень применения выборного начала есть сознательное избрание предводителя для войны. Относительно производства выборов у диких племен путешественники хранят молчание. Но мы имеем сведения о том, как совершались избрания европейцами в древние времена.

В древней Скандинавии, главу провинции, избранного народным собранием, тотчас после того поднимали среди рукоплесканий и ликования толпы; а у древних германцев его носили на щите. Припоминая, как в новейшее время происходит церемония ношения на стуле вновь избранного члена парламента, и размыслив, что первоначально среди нас избрание производилось поднятием рук, мы заключим, что избрание представителя было когда-то тождественно с избранием главы. Наша Палата Общин имела свои корни в местных собраниях, подобных тем, в каких нецивилизованные племена избирали своих военных предводителей.

Но кроме сознательного избрания, встречается у грубых племен избрание по жребию. Например, самоанцы производят избрание верчением кокосового ореха, который останавливается острым концом против какого-либо из окружающих и этим указывает его. Древние исторические племена дают немало подтверждений этому, как, например, у древних евреев в истории Саула и Ионафана, а у гомеровских греков -–в истории Гектора. В обоих этих случаях присутствует вера в сверхъестественное вмешательство: предполагается, что жребий определен божеством. И по всей вероятности в других местах выбор по жребию с политическими целями, например, у афинян, и с военными целями у римлян, также как и в позднейшее время выбор депутатов в некоторых итальянских республиках и в Испании (например, в Леоне в XII столетии), был под влиянием подобных верований; хотя, несомненно, желание дать одинаковые шансы быть избранным и богатому, и бедному, или просто определить без спора назначение, бывшее почетным или опасным, входило в мотивы или даже было преобладающим. Однако тут необходимо отметить факт, что этот способ выбора, который играл роль в избрании представительства, может также быть прослежен далеко ниже, т.е. в обычаях примитивных народов.

Значит, мы находим также следы предзнаменования процесса делегации. Группы людей, открывавших переговоры, или плативших дань, обыкновенно назначали известных членов из своей среды для действования в их пользу. В этих случаях этот прием обусловливался действительно необходимостью, так как все племя не могло исполнить такого действия в полном своем составе. Отсюда также явствует, что назначение представителей в первой стадии порождено теми же причинами, которые породили его вновь в позднейшей стадии. Потому что, совершенно также, как желание племени, – без всякого затруднения сообщавшееся в собраниях его собственных членов, – не могло быть таким же образом сообщено другим племенам, но должно было, относительно межплеменных дел, сообщаться через депутатов, также точно и в обширных нациях, народ каждой местности, способный к местному самоуправлению, но неспособный соединять народы отдаленных местностей для обсуждения вопросов, касавшихся всех их, посылал одно или несколько лиц для выражения своего желания. Расстояние в обоих случаях изменяет прямое выражение голоса народа в косвенное выражение.

Прежде чем приступить к обозрению условий, при которых это избрание тем или иным способом лиц, исполняющих вышеуказанные обязанности, стало делаться употребительным в образовании представительной организации, мы должны исключить целые классы случаев, не относящихся к нашему теперешнему исследованию. Хотя представительства, как их понимают обыкновенно, а также и те, с которыми мы будем иметь дело здесь, – ассоциируются с народной формой правления, однако связь между ними не есть нечто необходимое. В некоторых местах и в известные эпохи представительство существовало наряду с полным исключением масс из участия в управлении. В Польше, как во время предшествующее, так и сопровождавшее, так называемую, республиканскую форму, центральный сейм в дополнение к сенаторам, назначавшимся королем, состоял из дворян, избираемых провинциальными дворянскими собраниями: народ в своем целом был безвластен и состоял по большей части из крепостных. В Венгрии, точно также, в новейшее время, привилегированный класс, который даже после того, как был значительно расширен, достигал только «одной двадцатый части взрослого мужского населения», составлял единственный контингент представительства. «Венгрия, перед реформами 1848 г., могла быть названа прямой аристократической республикой», так как все члены дворянского сословия имели право собирать местные ассамблеи, избирая голосованием представителей дворянства в общий совет, тогда как низшие классы не имели участия в управлении.

Некоторые представительные организации иного рода, но также исключительно аристократические, должны быть упомянуты здесь, чтобы их не смешать с предметом этой главы. Как заметил Дюрюи: «Древним далеко не так мало была известна представительная система, как то предполагают обыкновенно… Каждая римская провинция имела свои общие ассамблеи… Так, ликияне обладали настоящим законодательным собранием, образуемым из депутатов от двадцати трех городов… Это собрание имело также и исполнительную функцию». Павия, Галлия, Испания, все восточные провинции и Греция имели подобные же собрания. Но, как ни мало известно о них, а все-таки можно не опасаясь сделать заключение, что они имели лишь отдаленную связь, по происхождению и положению, с теми организациями, которые мы в настоящее время считаем представительными. До нас не относятся теперь управляющие сенаты и советы, избираемые различными классами городского населения, вроде тех, которые образовались с различными видоизменениями в итальянских республиках – организации, служившие просто исполнителями (agents), действия которых были подчинены прямо выражаемому одобрению или неодобрению собрания граждан. Здесь мы должны ограничиться лишь теми родами представительства, которые возникают в обществах, занимающих столь обширную площадь, что их члены вынуждены проявлять через депутатов ту власть, которой они обладают; и, кроме того, мы имеем дело исключительно со случаями, в которых собрания депутатов не замещают прежде существовавшие политические учреждения, но кооперируют с ними.

Из наблюдений боле точных, чем те, которые мы до сих пор делали, выяснится, из какой составной части примитивной политической структуры произошли те представительные организации, о которых мы говорим здесь003 .

В общих чертах, на это мы находим молчаливый ответ в содержании предыдущей главы. В самом деле, если по случаю публичного обсуждения примитивные орды сами собой разделялись на низшее большинство и высшее меньшинство, из которого кто-нибудь один пользовался наибольшим влиянием; и если в течение вызванного извне войной усложнения и переусложнения групп, признанный военный вождь развился в короля, тогда как высшее меньшинство сделалось совещательной организацией младших военных вождей, то из этого следует, что какова бы ни была политическая сила третьей части, она должна была быть или самой массой низших классов, или некоторым агентом этой массы, действующим в ее пользу. Хотя это может быть названо труизмом, но мы здесь должны его выяснить, потому что прежде отыскания того, при каких условиях развитие представительной системы следовало за развитием народной власти, мы должны узнать отношение между ними.

Безразличная масса, сохраняющая скрытую (латентную) верховную власть в простых обществах, еще политически не организованных, хотя она и вынуждена подчиниться, коль скоро война установила подчинение и завоевания установили разделение классов, но стремится, однако, когда позволяют обстоятельства, вновь восстановить свое значение. Чувствования и верования, которые, организуясь и распространяясь, в течение известных стадий общественной эволюции, привели большинство к подчинению меньшинству, начинают при некоторых условиях проникаться новыми чувствами и верованиями. Об этом уже было говорено мною мимоходом в некоторых местах, теперь мы должны рассмотреть то же по сериям и более пространно.

Один фактор в развитии патриархальной группы в течение пастушеской жизни, как было показано, состоял в усилении подчинения главе группы, вследствие войны; отсюда постепенно, во взаимной борьбе, переживали те группы, в которых подчинение было наибольшим. Но если так, то наоборот, прекращение войны должно порождать наклонность к уменьшению подчинения. Члены сложной семьи, первоначально живущие вместе и вместе же защищающиеся, делаются менее прочно связаны, пропорционально тому, как они все реже и реже кооперируют для соединенной защиты под властью своего вождя. Отсюда-то: чем миролюбивее государство, тем независимее становятся умножающиеся подразделения, образующие роды, фратрии, трибы. С прогрессом промышленной жизни возникает большая свобода деятельности.

Точно также должно быть в обществе с феодальным управлением. Пока постоянные споры с соседями влекут местные войны; пока группы вооруженных людей держатся наготове и вассалы от времени до времени призываются сражаться; пока, как спутник военной службы, требуется ряд действий, выражающих покорность, – до тех пор поддерживается военная подчиненность, распространяющаяся по всей группе. Но, как скоро взаимные нападения стали реже, предводительствование войсками делается менее необходимым, является меньше случаев для периодического выражения покорности, происходит пропорциональное усиление насущных деятельностей, совершаемых не по приказанию власти, и укрепляющих возрастающую индивидуальность характера.

Эти перемены были усилены ослаблением суеверных понятий относительно природы глав, как местных, так и общих. Как показано ранее, вера в сверхъестественное происхождение или сверхъестественное могущество короля значительно усиливала его господство, и когда главы составляющих групп обладали священным значением, происходящим от родства по крови с полубожественным предком, обоготворяемым всеми, или были членами завоевательной, происходящей от бога, расы, их авторитет над подданными чрезвычайно усиливался этим. Отсюда, естественно предположить, что всякое ослабление обожания предков и сопровождающей это обожание системы верований благоприятствует развитию народной власти.

Эти причины имели сравнительно малое влияние там, где народ был рассеян. В земледельческих странах авторитет политических владык ослабляется с сравнительно меньшей успешностью. Даже после того, как мир становится явлением обычным и местные главы теряют свой полусвященный характер, относительно их держатся, внушаемые благоговением, традиции; они не состоят из обыкновенного мяса и крови. Богатство, которое в течение долгих периодов отличает исключительно дворянина, дает ему сразу и действительную силу, и силу, возникающую из внушительной обстановки. Прикрепленные к мету буквально или просто практически, так как передвижение дорого, различные слои его подданных долгое время сохраняют на него взгляд, как на единственный образец великого человека: другие известны только по слухам; он известен по опыту. Надзор над подданными ему легко поддерживать; а непочтительный или возмущающийся, если его нельзя наказать открыто, может быть удален со своего места или другим способом так ограничен в своей жизненной обстановке, что должен будет или подчиниться, или эмигрировать. Вплоть до наших дней поведение крестьян и фермеров относительно их землевладельцев обусловлено теми тяжкими узами, которые держали земледельческое население в полурабском состоянии после того, как влияния примитивного контроля давно исчезли.

Обратный результат может быть ожидаем при обратных условиях, а именно, когда значительные массы становятся тесно сплоченными. Даже если такие обширные массы образованы из групп с различным подчинением главам кланов или феодальным владетелям, все равно, разнообразные влияния соединяются для уменьшения подчинения. Когда в одном и том же месте присутствуют многие владетели, которым повинуются принадлежащие каждому из них подданные, эти владетели имеют наклонность унижать друг друга. Ни один из них в отдельности уже не внушает такого благоговения к своей власти, когда в том же месте видят других, обладающих подобной же обстановкой. Затем, когда группы подданных смешаны, верховный надзор за ними не может так хорошо поддерживаться их главами. А все то, что ограничивает действие управления, облегчает комбинации между теми, которыми управляют; заговоры становятся легче, а противодействие им труднее. Кроме того, соревнуя друг перед другом, как это бывает при подобных условиях между главами соединенных групп, они расположены различными путями усиливать себя самих, и с этой целью, соревнуя о популярности, чувствуют великий соблазн распускать бразды над своими подданными и давать защиту подданным, обиженным другими главами. Их власть еще более уменьшается, когда общество начинает включать в себя многих иноземцев. Как предполагалось ранее, это, во всех случаях, благоприятствует развитию народовластия. Пропорционально тому, как пришлецы, отделившиеся от родовых или феодальных подразделений, которым они в отдельности принадлежали, делаются многочисленными, они ослабляют строение тех подразделений, среди которых поселяются. Такая организация, в которую попали чужестранцы, конечно, должна быть свободнее; и их влияние становится разлагающим деятелем окружающих организаций.

Здесь мы возвращаемся назад к истине, на которую следует обратить особенное внимание, – что развитие народовластия всевозможными путями связано с промышленными (trading) деятельностями, ибо только таковые деятельности могут привести многие народы к жизни в тесном соприкосновению физическая необходимость поддерживать широкое рассеяние земледельческого населения, между тем как та же физическая необходимость требует сплочения вместе тех, кто занимается индустрией. Очевидные факты разных стран и эпох доказывают, что периодические собрания для религиозных целей служат благоприятными случаями для покупки и продажи, которыми обыкновенно пользуются; и эта связь между собранием многих людей и обменом продуктов, которая является первоначально сама собою в известные промежутки времени, становится постоянной связью, когда многие племена становятся постоянно собранными вместе, например, там, где вырос город в соседстве с храмом, или вокруг крепости, или на месте, где локальные условия благоприятствуют какой-нибудь мануфактуре.

Далее, промышленное развитие благоприятствует эмансипации народа зарождением класса людей, сила которых, происходя из богатства, конкурирует, а в некоторых случаях начинает и превышать силу тех, которые прежде были одни богаты, т.е. знатных людей. Как только эта новая сила начинает борьбу, уменьшающую господствовавшее прежде влияние патриархальных и феодальных глав, так она начинает в то же время смягчать и формы подчинения. Так как древний торговец выходил обыкновенно из непривилегированных классов, то отношения между ним и теми, кто стоял ниже его, исключали всякую идею о личном подчинении. Пропорционально тому, как промышленные деятельности становились преобладающими, они устанавливали более фамильярные связи между нанимаемым и нанимателем, которые уж значительно отличались от отношений между господином и рабом, или лордом и вассалом, так как не включали подданства. При древних условиях не существовало идеи о независимой индивидуальной жизни – жизни, которая не иначе получала защиту от глав кланов или феодальных владельцев, как только при условиях повиновения им. Но в городском населении, состоявшем в значительной части из беглецов, которые или сделались мелкими промышленниками, или служили по найму у больших – опыт сравнительно независимой жизни становился обычным и общим, и понятие о нем – ясным.

И самая форма кооперации, отличающая промышленное состояние, возникшее таким путем, укрепляет чувства и мысли, свойственные народной власти. Здесь в ежедневном обиходе является уже стремление у уравновешению взаимных требований; понятие равенства делается яснее с каждым поколением. Отношения между нанимателем и нанимаемым и между продавцом и покупателем могут быть поддерживаемы только под условием, что каждая сторона исполняет свои обязательства. Там, где они не исполнены, отношения прекращаются, и продолжаются лишь там, где взаимные обязательства исполняются. Коммерческий успех и развитие имеют, таким образом, своими неоспоримыми спутниками поддержание относящихся к ним прав теми, кого они касаются, и усиление их сознательности.

Говоря кратко, прогрессирующий индустриализм, разлагая различным образом старое отношение –