Герберт спенсер
| Вид материала | Документы |
- Герберт спенсер, 1642.09kb.
- Герберт Спенсер. Опыты научные, политические и философские. Том, 5731.49kb.
- Вопросы к экзамену по дисциплине «Социология», 24.17kb.
- Тема: Становление и развитие социологии. Социологические теории, 59.99kb.
- Вопросы к экзамену по социологии для студентов, обучающихся по направлению «Сервис», 14.64kb.
- Герберт Маркузе "Эрос и цивилизация", 683.15kb.
- Эдмунд Спенсер «Я имя милой вздумал написать, 1467.71kb.
- Трудового Красного Знамени гупп детская книга, 2911.61kb.
- Трудового Красного Знамени гупп детская книга, 2911.77kb.
- Kfi/rph zs 2011 – 2012 Téma, 102.91kb.
Особенно ясно мы поймем контраст между этими двумя родами организации, когда заметим, что, хотя оба они служат орудиями общественного благосостояния, они действуют обратными путями. Организация, являющаяся нам в разделении труда для промышленных целей требует соединенного действия; но это соединенное действие прямо стремится и служит средством благосостояния индивидуумов, косвенно – посредством сохранения индивидуумов – служит и благосостоянию общества, как целого. Наоборот, хотя тот род организации, который развивается из правительственных и защитительных целей, также требует соединенного действия, но это те соединенные действия, которые прямо стремятся и служат средством для благосостояния общества, как целого, а косвенно служат средством для блага индивидуумов, так как охраняют общество. Усилия единиц для самосохранения порождают одну форму организации; усилия самосохранения целого агрегата порождают другую форму организации. В первом случае сознательно преследуются только частные цели, а соответствующая организация, образующаяся из этого преследования частных целей, вырастает бессознательно и без принуждения власти. Во втором случае есть сознательное преследование общественных целей, а соответствующая организация, установленная сознательно, действует принуждением.
Из этих двух родов кооперации и структур, связанных с ними, мы здесь займемся только одной. Политической организацией мы называем ту часть общественной организации, которая сознательно исполняет направляющие и сдерживающие функции для общественных целей. Совершенно верно, как уже было замечено, и как мы увидим теперь, что эти два рода смешаны различными путями, – что каждый из них разветвляется в другом то более, то менее, согласно со степенью своего преобладания. Но оба существенно различны по происхождению и природе; и в настоящее время мы должны, насколько это возможно, ограничить наше внимание последним.
Что кооперация, в которую постепенно входили люди, обеспечивала им выгоды, которые не были обеспечены в то время, когда в своем примитивном состоянии они действовали отдельно, и что политическая организация, как необходимое средство такой кооперации, была и есть выгодна, мы увидим, сопоставляя состояния людей, неорганизованных политически, с состоянием людей, которые политически организованы в большей или меньшей степени.
Действительно, возможны условия, при которых индивидуальная жизнь столь же хорошо возможна без политических учреждений, как и с ними. Там, где как в странах, обитаемых эскимосами, мало жителей и они слишком разбросаны, – там, где нет войны, быть может, вследствие того, что физические препятствия к ней велики, а мотивы слабы, – там, где условия делают занятия однообразными, так что дают мало простора для разделения труда, там взаимная зависимость не имеет места, и устройства, которые имеют ее своим следствием, не представляются необходимыми. Признавая эти случаи исключительными, позвольте нам рассмотреть не исключительные.
Индийцы-диггеры (Копатели), «в очень малой степени отличающиеся от орагутангов», скитающиеся между городами Сиерра-Невады, прячущиеся в пещерах и питающиеся корнями и гадами, «влачат свое несчастное существование в естественном состоянии, среди самой отвратительной, безобразной грязи и отличаются от других подразделений Шошонов совершенным отсутствием общественной организации. Подразделения той же расы, обитающие по рекам и долинам – под некоторым, хотя и незначительным, правительственным контролем, ведут более удовлетворительную жизнь. В Южной Америке, Индийцы Чако, столь же низкого типа, как и Диггеры, и подобно им ведущие унизительную и несчастную жизнь, – точно также отличаются от высших и более комфортабельно живущих кругом дикарей, которые ассоциировались. Между племенами бедуинов, Шерараты живут не похоже на других, так как они разделяются и подразделяются на бесчисленные шайки, не имеющие общего главы; их описывают, как самых несчастных из бедуинов. Еще решительнее контраст между некоторыми соседними африканскими народами, как заметил Бэкер. Переходя внезапно, говорит он, от обнаженных, неуправляемых племен – от «самой крайней дикости к полуфивилизации», мы приходим в Униоро (Unyoro) к стране, управляемой «бесстрашным деспотом», назначающим «смерть или пытку» за «самые обыкновенные проступки», но где развилась администрация, наместники, налоги, хорошее одеяние, искусства, земледелие, архитектура. То же самое заметил Кук при открытии Новой Зеландии: наибольшее народонаселение и благосостояние было замечено в областях, подчиненных королю.
Эти последние случаи приводят нас к дальнейшей истине. Не только первая степень политической организации, где индивидуум находится под контролем главы племени, приносит выгоды, происходящие от лучшей кооперации, но эти выгоды возрастают, когда меньшие политические главы становятся подвластными высшему политическому главе. Чтобы представить наглядно те бедствия, которые при этом устраняются, я упомяну факт, что между Белучами (в Западном Белуджистане), племена которых, не подчиненные общему главе, находятся в постоянной войне друг с другом, существует обычай строить нечто вроде глиняной крепостцы на каждом поле, где владелец и слуги берегут свои продукты. Это состояние вещей родственно, однако хуже, чем а нагорных кланов, с их крепостями для защиты женщин и домашних животных от набегов соседей, в те времена, когда они не были под контролем центральной власти. Выгоды, происходящие от такого широкого контроля, простого ли главы или сложной власти, были поняты древними греками, когда Совет Амфиктионов установил закон, что «никакое племя, принадлежащее к союзу, не разрушит обиталища другого до основания; и ни от какого из городов союза, в случае осады его, не будет отведена вода». Благо, происходящее от успехов политического устройства, которое объединяет мелкие общины в одну большую, было доказано в нашей стране, когда во время побед римлян остановились беспрестанные взаимные войны между племенами, а затем позднее, когда благородное дворянство, по мере подчинения монархии, было удержано от частных войн между собою. Ту же истину мы можем видеть и обратной точки зрения, когда, например, среда анархии, последовавшей за падением Каролингов, принцы и бароны, возвратив свою независимость, начали деятельную вражду друг с другом: их положение было таково, «что когда они не были на войне, то жили открытым грабежом». История Европы многократно, во многих местах и в разные времена, дает совершенно подобные же иллюстрации.
Между тем как политическая организация, распространяясь в массах, увеличивающихся в объеме, прямо помогает благосостоянию, устраняя те препятствия для кооперации, которые возникают от антагонизма личностей и племен, – она в то же время помогает этому и косвенным путем. В малых общественных группах ничто не может возникнуть, кроме зародышевого разделения труда. прежде чем могут умножиться виды продуктов, должны умножиться виды производителей; а прежде чем каждый продукт может быть произведен самым экономическим путем, различные стадии его производства должны распределиться между специальными руками. Ничего этого нет. Ни необходимого сложного сочетания индивидуумов, ни выработанных механических приспособлений, облегчающих мануфактуру, не может возникнуть без обширной общественности, порождающей большой спрос.
Но хотя выгоды, проистекающие из кооперации, предполагают вперед политическую организацию, эта политическая организация влечет необходимо невыгоды, и совершенно возможно, что эти невыгоды превосходят выгоды. Контролирующие органы требуют себе содержания и налагаемые ими тяжести имеют способность развиваться; и вот, несчастья, производимые налогами и тиранией, могут сделаться тяжелее всех предшествующих зол.
Когда, например, на Востоке, жадность монархов доводит иногда размер поборов с земледельцев до столь значительной части их продуктов, что потом приходится некоторую долю возвращать на семена, то мы имеем здесь наглядный образчик истины, что орган, поддерживающий порядок, может причинять гораздо большие несчастья, чем те, какие происходят от отсутствия порядка.
Управление Египта при римлянах, которые местных должностных лиц заменили собственными и которые делали назначения из доходов страны не только на содержание местной администрации, но также для императорского управления, дает такой же пример. Кроме прямых налогов, требовались сборы на пищу и одежду войск, или же натуральная постойная повинность; экстренные сборы постоянно делались с народа для поддержания общественных работ и второстепенных агентов; сами должностные лица были так разоряемы взысканиями, что «они должны были прибегать к позорным занятиям или же делались рабами сильных; подарки, делавшиеся управлению, превратились скоро в вынужденную контрибуцию и те, которые приобретали себе льготы путем лихоимства, видели к себе презрение, едва только требуемая сумма была от них получена». Еще более заметны бедствия, следовавшие за излишним развитием политической организации в Галлии, в течение падения Римской Империи.
Так были многочисленны получатели сравнительно с плательщиками, и так безмерна тяжесть налогов, что земледельцы разорялись, поля обращались в пустыни и лес вырастал там, где прежде ходил плуг… Было невозможно сосчитать чиновников, падавших как дождь на каждую провинцию и город… Треск плетей и крики пытаемых наполняли воздух. Преданного слугу пытали в качестве свидетеля против его господина, жену допрашивали о муже, сына об отце. Не удовлетворялись податями, взятыми по исчислению одних, они вслед отправляли других, из которых каждый возвышал оценку, чтобы доказать, что он тоже послужил; таким-то образом налоги шли повышаясь. Между тем число скота упадало, народ умирал. Тем не менее, оставшиеся в живых платили налоги за мертвых.
Как буквально в этом случае выгоды превышались несчастья, доказывает замечание, что «они менее боялись врагов, чем сборщиков податей: совершенно справедливо, что они бежали к первым, чтобы скрыться от последних. Отсюда единодушный предмет желаний римского населения, это их назначение жить с варварами».
В позднейшее время те же самые уроки повторились в тех же областях. Внутренний мир и его благо были достигнуты в средневековой Франции, по мере подчинения феодального дворянства королю, пока центральная власть, вырастая и укрепляясь, прекращала ту первобытную практику кровавого возмездия, которое переносило мщение на каждого родственника обидчика и сделало «Божие перемирие» необходимым для смягчения всеобщей дикости; однако из этого напряжения политической организации возникло в скором времени столь же большое и даже большее зло – увеличение налогов, принудительные займы, беспричинные конфискации, произвольные штрафы, прогрессивное понижение достоинства монеты, и всеобщее потрясение правосудия, вследствие продажности чиновников: результатами было то, что множество народа умирало от голода, немало кончало самоубийством, между тем как другие бросали пустыми свои жилища и вели жизнь бродяг. И таким-то образом, когда верховный управитель, сделавшись неограниченным, контролировал жизнь общества во всех ее деталях, через административную систему, огромную по размерам и разветвлениям, получился тот общий результат, что менее чем в два столетия одни косвенные налоги «возросли на безграничную разницу между 11 и 311 миллионами», приведя к национальному обнищанию и бедствиям, которые имели своим результатом великую революцию.
Но и настоящее время дает подобные же примеры в разных местах. Путешествие на Нил доказывает каждому наблюдателю, что народу лучше там, где он отдален от центра управления, – где административные агенты не могут так легко настигать его. И это случается не только от варваров турок. Несмотря на хвастливые благодеяния нашего управления в Индии, чрезвычайное обременение и тяжести, которые с ним соединены, произвели то, что народ предпочитает соседние страны; риоты (землевладельцы и крестьяне собственники земли, арендуемой ими бессрочно) в разных местах бросают свои жилища и переселяются на территории Низама и Гвалиора.
Но не одни управляемые терпят от политической организации те страдания, которые не только ослабляют ее пользу, но иногда и превышают ее. Многочисленные и суровые правительственные стеснения потрясают и тех, кто их налагает, так же как и тех, на кого они налагаются. Последовательные ранги правительственных агентов давят на те ранги, которые идут книзу, и терпят давление от верхних рангов; и даже самый высокий агент управления порабощен этой системой, созданной для предохранения его верховности. В древнем Египте дневной обиход царя был распределен по минутам относительно молитвы, занятий, церемоний; так что номинально всемогущий царь в действительности был менее свободен, чем его подданный. То же самое было и есть в других деспотических монархиях. Еще недавно в Японии, где форма организации неподвижна и где, от высочайших до самых низших, все жизненные действия были предписаны в подробностях, экзерсиции лиц, пользующихся властью, были так обременительны, что добровольное их увольнение весьма часто. Адамс пишет: «Обычай отречение распространен между всеми классами от императора до его нижайшего подданного». Европейские государства представляют примеры такой возвратной тирании. «при византийском дворе, говорит Гиббон, император был первый раб церемоний, предписанных им самим». Относительно скучной придворной жизни Людовика XIV, г-жа де Ментенон замечает: «Кроме тех, которые занимают высочайшие должности, я не знаю более несчастных, исключая лиц, им завидующих. Если бы только вы могли себе представить, что это такое!»
Таким образом, хотя удовлетворение личным нуждам людей подвигается вперед сразу и путем поддержания порядка, и путем образования агрегатов, достаточно обширных для того, чтобы стало возможно значительное разделение труда, однако оба эти средства извращались и тормозились вычетами, часто очень большими, из продуктов их действия, и препятствиями, налагаемыми на эти действия, обыкновенно с излишком против необходимого. А политический контроль косвенно причинял страдания тем, кто его совершал, так же, как и тем, над кем он совершался.
Камни, составляющие дом, не могут быть употреблены на что-нибудь другое или расположены иначе до тех пор, пока дом не разобран. Если камни соединены цементом, должно употребить чрезвычайно много хлопот, чтобы разрушить их настоящее соединение, прежде чем они могут быть употреблены для другого соединения. А если камни были соединены цементом в течение столетия и успели отвердеть, то разламывание масс, образованных ими, есть дело такой трудности, что постройка из совершенно нового материала обойдется гораздо выгоднее, чем перестройка из старого.
Я привел эти факты для иллюстрирования той истины, что всякий род строения служит препятствием переустройству; и это должно быть справедливо относительно организации, которая есть одна из родов строения. Когда, в течение эволюции (развития) живого тела, составляющее его вещество, первоначально сравнительно однородное, преобразуется в соединение разнородных частей, в результате получается препятствие, всегда значительное, часто непреодолимое, к какому бы то ни было значительному изменению структуры; самые выработанные и определившиеся строения представляют и наибольшее сопротивление, противополагаемое ими всякому изменению. Это положение, справедливость которого для индивидуального организма очевидно, – не менее справедливо, хотя не так очевидно, для общественного организма. Хотя общество, состоящее из раздельных единиц, и не получающее своего типа установившимся и наследственным от бесчисленных подобных обществ, – представляется более пластическим, однако и оно управляется тем же принципом. Коль скоро его части дифференцировались (стали различаться друг от друга) – т.е., коль скоро в обществе возникли классы, группы должностей, установились учреждения – они, становясь связанными между собой и с другими, сопротивляются таким силам, которые стремятся их изменить. Консерватизм каждого давно установившегося учреждения дает нам ежедневно наглядное подтверждение этого закона. Будет ли это борьбой церкви против законодательства, вмешивающегося в ее устройство; будет ли это оппозицией армии против отмены системы покупки чинов; будет ли это – то нерасположение, с каким законодательная профессия смотрит на реформу закона, – мы видим, что нелегко изменить ни строения, ни способов деятельности, в которых они участвуют, – раз они специализировались.
Как справедливо относительно живого тела, что его раз0личные действия имеют одну общую цель – самосохранение, так же точно справедливо относительно составляющих его органов, что они стремятся сохранить себя в целости. И подобным же образом, как справедливо для общества, что цель его соединенных действий есть поддержание его существования, точно также справедливо относительно его отдельных классов и должностных систем, что господствующая цель каждой такой части есть сохранение себя. Дело идет не о том, чтобы совершалась известная функция, а только о кормлении тех, кто совершает эту функцию: результат будет одинаков, когда функция совсем не нужна, или даже вредна, а строение все еще сохраняет себя до тех пор, пока может. В древние времена иллюстрацией этого стремления служила история рыцарей Темплеров. В наше время мы имеем перед собой подобный пример в торговых гильдиях Лондона, которые перестали выполнять свои первоначальные функции, тем не менее, ревниво охраняют себя без всякой иной цели, кроме вознаграждения своих членов. А отчеты, даваемые в «Белой книге» о синекурах, которые дожили до нашего времени, представляют бесчисленные иллюстрации.
Степень сопротивления, которое оказывает организация преобразованию (реорганизации) мы поймем не вполне, если не заметим, что сопротивление увеличивается в сложной прогрессии. Ибо между тем, как каждая новая часть представляет добавочное сопротивление перемене, ее образование кроме того предполагает вычет из сил, причиняющих перемену. Если, оставляя все другое без изменения, политические структуры общества развиваются далее – если существующие учреждения расширяются или возникают какие-нибудь новые, если для направления общественных деятельностей в обширных частностях, назначен чрезвычайный штат чиновников, – будет подобный результат, т.е. увеличение в обществе (аггрегате) тех, которые образуют управляющую часть и уменьшение в аггрегате тех, которые образуют часть управляемую. Различными путями все, составляющие контролирующую и административную организацию, становятся объединенными друг с другом и отделенными от остальных. Каковы бы ни были их частные должности, они подобны друг другу по отношению к малым и большим управляющим центрам своего ведомства, а через них – к верховному управляющему центру; в них укореняются родственные чувствования и идеи относительно целого учреждения, в котором они соединены. Получая средства к своему существованию из национальных доходов, они тяготеют к родственным им взглядам и чувствованиям относительно увеличения этих доходов. Какое бы соревнование не могло существовать между их подразделениями, оно преодолевается симпатией, когда существованию или привилегии какого-нибудь отделения грозит опасность, так как потрясение какого-нибудь одного отделения может распространяться и на другое. Тем более все они стоят в сходных отношениях к остальным членам общества, действия которых так или иначе находятся под их надзором; а отсюда выходят их родственные взгляды относительно необходимости такого надзирательства и о свойствах лиц, подвергнутых ему. Не в том дело, каковы были их прежние политические мнения, – но они не могут стать публичными агентами какого-либо рода, не склонясь к мнениям. Соответствующим их функциям. Так что неизбежно всякий дальнейший рост органов, контролирующих, администрирующих, инспектирующих или иным образом направляющих социальные силы. Увеличивает препятствия к будущим изменениям, сразу и положительно, подкрепляя то, что должно быть изменено, – и отрицательно. Уменьшая число тяготеющих к реформе; это продолжается до тех пор, пока, наконец, прочность станет столь большой, что перемена делается невозможной и тип становится неподвижным.
Каждое чрезмерное развитие регулятивной организации увеличивает препятствия к переменам не только уменьшением силы тех, которые, как регуляторы, поддерживают установившийся порядок, и не только уменьшением силы тех, которые, как регулируемые, не имеют такого же прямого интереса его поддерживать; нет, сами идеи и чувствования целого общества приспособляются к