Вадим Цымбурский

Вид материала

Документы

Содержание "Старая" Центральная Азия

Подобный материал:

• В. Л. Цымбурский "европа-россия": "третья осень" системы цивилизаций, 513.05kb.
• А. Н. Островский последняя жертва, 774.58kb.
• Тунгусский феномен (инсценированный рассказ) Действующие лица и исполнители: Вадим, 78.51kb.
• Вадим Абдрашитов: бескомпромиссность, 375.99kb.
• 2011. 04. 12. Йога Триада. Лекция Вадим Запорожцев.  Введение, 323.22kb.
• Врез: 80 лет назад, 26 мая 1929 года, Вадим Синявский провел первый спортивный радиорепортаж, 89.12kb.
• C copyright Вадим Чернобров. Разрешено только размещение в электронных сетях без права, 8761.76kb.
• C copyright Вадим Чернобров. Разрешено только размещение в электронных сетях без права, 10556.55kb.
• Доклада, 127.9kb.
• Рокотов Вадим Алексеевич, 45.49kb.

"Старая" Центральная Азия

И, наконец, еще восточнее между Китаем и русской Сибирью протянулась "старая" Центральная Азия, охватывающая Большой Алтай с прилегающими к нему степями, полупустынями и пустынями, продолжающаяся к югу в Тибете и выходящая через Маньчжурию на Дальний Восток. Тысячи лет эти места, где архаическое язычество сплавлялось с "вытесненными" версиями мировых религий (манихейством, несторианством и т.д.), представляли собой беспокойную околицу Китая. Отсюда на него наступали завоеватели: тюрки, монголы, тибетцы и, наконец, маньчжуры, испытывая эту цивилизацию-империю на прочность, а если повезет, оседая в Китае и обновляя его элиту приливом свежей крови. Тут по краю царства китайской иероглифики возник ряд специфических местных письменностей. Среди них своим историческим значением особо выделялось так называемое уйгурское письмо, одно время возвысившееся чуть ли не до ранга универсальной графики алтайских народов. Оно было создано для тюрок-уйгуров в конце I тысячелетия, усвоено монголами в XIII веке, в эпоху их великих завоеваний, а в XVII веке воспринято и наступавшими на Китай маньчжурами. Тем самым уйгурское письмо стало историческим признаком всего северокитайского приграничья, которое после "русификации" Сибири превратилось в разделительную полосу между Поднебесной империей и Третьим Римом.

В истории Центральной Азии нам вновь открывается феномен культурно-религиозной и идеологической "самообороны" лимитрофных народов от ближайшей цивилизации. Как свидетельствует история, в XIV-XVII веках монголы, сперва правившие Китаем, а затем отброшенные китайцами на север, усвоили тибетский ламаизм. Он "стал специфическим национальным признаком монголов и фактором их сопротивления внешним культурным воздействиям" [34]. Будучи в глазах китайской элиты верованием "варваров", ламаизм получает позднее, в XVII-XVIII веках, поддержку от маньчжурских императоров Китая; те явно пытались избежать ассимиляции и поглощения со стороны политически им подвластных китайцев — Основного Человечества Поднебесной империи. Противополагая ламаизм китайскому буддизму, монголы и маньчжуры демонстративно пестовали особый вариант религиозной традиции, известной китайцам в иной версии, и использовали этот непривычный для Китая вариант как знак своей духовной автономии.

В XIV-XVII веках уйгуры Синьцзяна, прежде полубуддисты-полухристиане, а еще раньше манихейцы, пережили очередную в своей долгой истории и поначалу едва ли слишком глубокую религиозную метаморфозу: их притянуло к среднеазиатской — тюркской — периферии ислама. Но этот выбор приобрел для уйгуров новое значение позже, в XVIII веке, когда владыки Китая — маньчжуры с их уйгурским письмом — приступили к покорению Синьцзяна. Уйгуры решительно переходят на давно им известное арабское письмо, демонстрируя тем самым свое безоглядное обращение к цивилизации Ближнего и Среднего Востока. В последующие века для уйгуров и ислам, и арабское письмо, которое они чуть ли не последними из тюрок сохраняют и поныне, сделались важнейшими компонентами мощной "культуры сопротивления" Китаю.

В обоих случаях религиозное самоопределение алтайских народов отделяет их от миропорядка Поднебесной, где им отведена роль окраинных варваров, и последовательно ориентирует на другие центры: одних на Тибет, священную землю будды Амитабы, а других — на далекую Мекку. Можно проследить поразительные параллели между историей ислама в Синьцзяне и на Северном Кавказе, а также указать и на более отдаленное типологическое сходство между оппозицией ламаизма китайскому буддизму, с одной стороны, и отношениями униатства с российским православием в XIX-XX веках — с другой. В трудах Льва Гумилева мы находим многочисленные указания на то, что тюрко-монгольские народы, граничащие с Китаем, за последние два тысячелетия принимали самые разные вероучения — но всегда за исключением и в противовес той идеологии, которая в данный момент господствовала в Китае. Таким образом, религиозный выбор народов этого пояса с давних пор имеет характер отталкивания от китайской цивилизации-империи.

За последние триста лет наступление России и Китая на "сплющивающиеся" под их давлением междумирья проявлялось не только во внешнем приросте обеих платформ, включивших в себя Внутреннюю Монголию, Синьцзян, Хакасию, бурятское Прибайкалье, Туву и др. Не менее явно оно выразилось и в китаизации маньчжуров, и в участи уйгурского письма. В российской Бурятии и в независимой Монголии его вытеснила кириллица (правда, оно сохранилось у монголов Китая); советские уйгуры вместе с дунганами — исламизированной группой китайцев — были тоже переведены на русскую графику. По отношению к Китаю и России очерченные области нынче представляют собой особый вид межцивилизационных интервалов, который я называю "расселиной". Это ареал народов, отличающихся и от китайцев, и от русских как этничностью, так и верованиями. Но в своем нынешнем состоянии они обнаруживают признаки, сближающие, хотя и не роднящие их с цивилизациями к северу и к югу от Центральной Азии. При всей своеобычности ламаизм монголов — все-таки разновидность религии, издревле усвоенной Китаем. Уйгуры как тюрки-мусульмане — этнический тип, знакомый и понятный русским, в том числе по анклавам внутри самой России, а принятие кириллицы формально отметило монголов и часть уйгуров этой печатью "русского мира".

И, наконец, минуя Маньчжурию — лимес китайской платформы [35], — скажу немного о Корейском полуострове. Корейцы состоят в языковом и расовом родстве с алтайскими народами и с начала I тысячелетия представляют собой иноэтнический филиал конфуцианско-буддистского Китая. При этом они проявили себя не только творцами самобытного фонетического письма, но и даровитыми духовными синкретистами. Намного раньше других народов Дальнего Востока корейцы попытались пересадить к себе европейскую науку (школа Сирхак в XVII веке), а в XIX и ХХ веках броско сплели западные и индо-тихоокеанские традиции в новые доктрины спасения (в ХIХ веке — это движение Тонхак, в наши дни — мунизм и т.д.). Русские могут оценить это дарование корейцев по текстам Анатолия Кима, особенно по его стилистически очень русскому роману "Отец-лес", где христианское откровение предстает единственным мыслимым прорывом из буддистской кармической коловерти.

Подобное синкретистское творческое проявление межцивилизационности могло бы, вероятно, найти немало аналогий в еще не написанной "Всеобщей истории окраин великих цивилизаций".