Geum.ru

Вадим Цымбурский

Вид материалаДокументы

Содержание


Тюрки. "Новая" Центральная Азия
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7

Тюрки. "Новая" Центральная Азия


Через Азербайджан и турецкое Прикавказье мы переходим к вопросу о месте тюркских народов среди цивилизаций современного мира. На этот счет мнения политологов разноречивы. Хантингтон, например, то относит нынешнюю Турцию к "расколотым" странам, то говорит о "тюркской цивилизации", никак не уточняя ее отношения к цивилизации ислама [20]. Такая непоследовательность понятна, поскольку в самих тюркских обществах на протяжении всего ХХ века, начиная с первых шагов пантюркизма, идут бесконечные споры на этот счет. Это сегодня татары России и Литвы, уже отчасти забывающие родной язык, на вопрос, что делает их татарами, вполне могут ответить: "Ислам" [21]. А пантюркисты-младотурки начала столетия, культурно переориентируясь с Ближнего Востока на Евро-Атлантику и взывая к памяти доисламского "героического века" тюрок, были убеждены: "Тюрк уже сделал для ислама больше, чем того требовал его долг. Ради ислама он оставил все: свою национальность, свой язык, свое прошлое, тогда как араб остается арабом" [22].

Усиление исламистских веяний в Турции 90-х годов побуждает иных экспертов писать о том, что противоречию между "тюркской безрелигиозностью и исламской интернациональностью" пришел конец и перед Анкарой открывается перспектива стать центром притяжения всего постсоветского мусульманского юга, включая Северный Кавказ и Таджикистан [23]. Впрочем, большие успехи Турции в ираноязычном Таджикистане малоправдоподобны, если учесть, что даже созданная в СНГ Исламская партия возрождения раскололась из-за нежелания таджиков входить в одну организацию с тюрками [24]. Пока что турки разыгрывают в Причерноморье роль межцивилизационной имперостроительной силы: пытаются выступать основными доверенными представителями НАТО в регионе, притягивают к себе Азербайджан и Грузию в связи с одним из вариантов каспийского нефтяного проекта. Кое-кто из российских политиков (например, Григорий Явлинский) весьма опасается стратегического партнерства Турции с Украиной. С другой стороны, похоже, что сколько-нибудь серьезная исламизация внешней политики Анкары, скорее, отпугнет сугубо светские и проатлантистские по своим установкам правящие круги тюркских республик "новой" Центральной Азии [25] , включая и столь значительную региональную державу с большим геостратегическим замахом, как Узбекистан [26].

Если от сегодняшних дел обратиться к прошлому, то вся история ислама подтвердит нам, что любую цивилизацию в пору ее возвышения правильно трактовать как геополитическую и культурную гегемонию, которую осуществляет группа народов, действующих под знаком определенной сакральной вертикали. Халифат создавался в VII веке как гегемония арабов. Однако быстро исламизировавшиеся зороастрийцы-иранцы меньше чем за век вошли в число сильнейших властных элит Халифата, а еще через два столетия выросли в одну из двух признанных составляющих его ядра, наряду с арабами. Таким образом, в свою золотую эпоху, в IX-X веках, ислам являл собой гегемонию дуального, арабо-иранского, Основного Человечества.

Начав распространяться на север от Памира, в обжитую иранцами Среднюю Азию, ислам рано выходит за свою опорную географическую платформу и вступает в соприкосновение с тюркским миром, простиравшимся вглубь материка от Алтая до Дона, а временами даже и до Северных Балкан (булгары, печенеги), и постепенно подвергает его своему "духовному облучению". С первых же веков истории Халифата тюрки участвуют в антиарабских восстаниях по его окраинам, совершают грозные набеги на среднеазиатские иранские города, а затем в роли воинов-наемников приобщаются через арабский язык и фарси к средневосточной цивилизации и все активнее присутствуют в милитаристской политике. Хотя, как известно, ислам запрещает обращать мусульман в рабство, тюрок широко использовали как рабов. Такой первоначальный статус этих народов в структуре цивилизации напоминает древнее отождествление славянина с рабом в Европе: именно так цивилизация обращается со своими маргиналами. Уже Х век видит первые тюрко-исламские государства по северным окраинам распространения ислама — на Волге и в Притяньшанье. Но подлинное время тюрок в истории мусульманского сообщества наступает в XI-XII веках вместе с глубоким политическим кризисом Халифата и началом стилевого закоснения арабо-иранской культуры [27].

Конечно, невозможно всерьез принять суждение Трубецкого, будто тюрки, воины и строители империй, восприняв ислам как определенную схематику быта, тип "бытового исповедничества", не дали ему "ни одного сколько-нибудь крупного богослова, мыслителя или юриста" [28]. Имени одного лишь философа, "второго Аристотеля" Х века — арабизированного тюрка аль-Фараби достаточно, чтобы отвергнуть подобные обобщения как огульные. И все же неоспоримо: даже после того как тюрки Малой и Средней Азии выработали в XIV-XVI веках собственные языки высокой культуры, творчество на этих языках не сравнялось по своему влиянию в исламском ареале с арабской и персидской классикой, предоставившей тюркским авторам образцы, а также и формы выражения. Турецкое завоевание Византии, религиозно воссоединившее Малую Азию с остальным Ближним и Средним Востоком, создало империю, которая даже в свою лучшую пору отличалась, скорее, не культурными, а управленческими и военными достижениями. Вообще, с XV века мы наблюдаем парадоксальное положение, когда военная и экономическая "сердцевина" ислама, как ее понимает Хантингтон, явно расходится с тем, что разумею, говоря о "ядре цивилизации", я. Процветанию в Порте христианской, особенно греческой, административной и финансовой элиты вторит геополитическое смещение центра тяжести "нового Халифата" в сторону Европы. Опорные же ближневосточные области цивилизации ислама фактически обращаются в имперские окраины.

Когда эта сверхдержава надломилась в военном отношении, ее популярными идеологами в начале ХХ века стали уже вполне европеизировавшиеся татары из России. Просветители и насадители секуляристской школьной реформы, они выработали доктрину "неоязыческого" пантюркизма, делающего упор на "тюркскую кровь" и языковое родство (Юсуф Акчура и другие). Как отмечают историки пантюркизма, создатели этой теории соблазняли слабеющую империю, удрученную торжеством христианского капитала, примерами российских татар-бизнесменов, которые преуспевали на просторах от Средиземноморья до Китая [29]. Во время Первой мировой войны восстания отпавших от турецкого владычества арабов, ядровых этносов ислама, проложили путь прозападнической кемалистской революции, развернувшейся в 20-е годы параллельно большевистскому национально-государственному строительству в бывшем Туркестане. Суждения о "тюркской безрелигиозности" неосторожны: даже вполне усвоив западный или российско-советский стиль жизни и культуры, тюрки-мусульмане никогда не отказывались использовать ислам как знак своей "особенности" в отношениях с Евро-Атлантикой и Россией. И тем не менее эти народы, некогда принявшие ислам как "завершенное целое" (Трубецкой), стали застрельщиками секуляризма в мусульманском человечестве. Тюрки — самая большая группа "народов интервала" не только между Европой и арабо-иранским Востоком, но также и между ним и Россией. Функционально она сходна со славянами балтийско-балканского пояса.

В ХХ веке почти все тюрки отказались от арабского письма, повсеместно принятого на основной платформе ислама, и перешли на латиницу или кириллицу; даже постсоветское тюркское отталкивание от России нигде не сопровождалось попытками возродить арабскую графику. По обе стороны от Каспия и в Татарстане тюркская кириллица маячит своеобразным знаком межцивилизационности этих народов, "зависших" между ареалами кириллицы и арабской письменности, между Россией и "коренным" исламским Югом — в полном согласии с шансами некоторых центральноазиатских режимов (особенно алма-атинского и ташкентского) подсоединиться в будущем к "осям" Баку-Тбилиси-Киев или Баку-Тбилиси-Анкара.

Подобные планы могут вызывать в Москве озабоченность, но "новая" Центральная Азия, включая анклавы среднеазиатских народов к югу от Памира, важна для России как огромное пространство, отдаляющее русских от наиболее конфликтных секторов Среднего Востока. Напомню, как афганские узбеки и таджики в 1996 году отразили победное движение талибов на север страны.

У всех проявлений межцивилизационности этого пространства есть аналоги в функционировании рассмотренных выше более западных лимитрофных зон. В отличие от Кавказа, но подобно Восточной Европе, "новая" Центральная Азия, похоже, дает пример мягкого перехода от одной цивилизационной платформы к другой. По мнению экспертов, с юга на север убывают признаки, объединяющие ее народы с запамирским исламским миром. Российский исследователь Сергей Панарин различает в этом ареале три демохозяйственные зоны:
  • области поливного земледелия, традиционным укладом примыкающие к Среднему Востоку (Таджикистан, Узбекистан);
  • стоящую особняком Туркмению, комбинирующую поливное земледелие с пустынным скотоводством;
  • исконные края скотоводов-кочевников, киргизов и казахов, где урбанизация уже зашла далеко, а население исламизировано весьма поверхностно и по своей открытости новому близко к российскому [30].

В пользу этой типологии говорит ее сходство с той, которой оперировали в конце XIX века русские православные миссионеры. Они отделяли "оседлых сартов", таджиков и узбеков, которых трактовали как закоренелых исламистов, от "номадов" с их, пользуясь сегодняшней терминологией, "механизмами социальной и межличностной регуляции, позволяющими избегать и традиционно-мусульманского, и колонизаторско-русского контроля" [31]. Различие между разделенными столетием типологиями — в том, что более давняя не учитывает своеобычного положения туркмен и относит к "номадам" группы кочевых узбеков.

В этой зоне чем севернее, тем ощутимее снижается потенциал исламского возрождения. В Таджикистане, особенно на юге, вероятность прихода к власти исламского движения на протяжении 90-х годов оставалась внушительной. В Узбекистане попытки "зеленого прорыва" в 1992 году оказались локальными и провалились. А еще севернее — у киргизов и казахов, как и западнее — в Туркмении таких поползновений пока вовсе не отмечено. За будущее нельзя ручаться [32], но пока что ираноязычный Таджикистан по остроте исламистской проблематики выглядит на фоне тюркских республик "иррационально" выдвинувшимся за Памир лимесом "коренного" Среднего Востока; отношения между ним и геополитическим ядром ислама подобны тем, что существуют между Восточной Германией и "коренной" Европой, а также между Левобережной Украиной или Белоруссией и Россией.

Важно отметить, что ландшафтному отличию Восточной Европы от "новой" Центральной Азии вполне отвечает расхождение в типах межцивилизационных континуумов. Как мы помним, восточноевропейский пояс испещрен сеткой пересекающихся этнических, религиозных, культурных признаков. Между тем огромные площади к северу от Таджикистана находятся под контролем разных подгрупп одной и той же этнической семьи; по физико-географическим причинам они практикуют разные формы хозяйств, но веру исповедуют одну и говорят на близко родственных языках. Если следовать Панарину, то в этом ареале близость того или другого региона к российской цивилизации определяется не столько даже накоплением у местных уроженцев общих с ее ядром исторических свойств (ведь русские никогда не были кочевыми скотоводами!), сколько ослаблением традиционно-исламского контроля над бытом и поведением тюрок. И, конечно, тем, как параллельно в составе обитателей нарастает доля русских и вообще "северян".

Применять матрицу бинарных (то есть требующих ответа "да" или "нет") различительных признаков к этим краям, как и к Кавказу, малопродуктивно, хотя и по другой причине. На Кавказе этнокультурное (и ландшафтное) членение для этого слишком глубоко, к востоку же от Каспия, наоборот, настолько сильно сглажено, что не дает той восточноевропейской "ступенчатости", к которой приспособлена указанная исследовательская методика.

Добавлю, что межцивилизационность этих территорий способна проявляться и через уже описанный эффект идеологической и культурной "поляризации" на их стыках с соседними ядровыми платформами цивилизаций. Если в 90-х годах отталкивание бывших "номадических" народов от России выразилось в планах введения латиницы и в усилении проявлений "бытового ислама", то тюркизированный таджикский Север в ответ на исламистский нажим с юга страны явно обнаруживает симпатию не только к планам секулярного "Великого Узбекистана", но и к "красной идее", которую в этих местах по-прежнему связывают с Россией [33].