Российская академия государственной службы при Президенте Российской Федерации Политология международных отношений (курс лекций)

Вид материала

Курс лекций

Содержание Фашизм как общественно-политическое явление. Экономические предпосылки германского нацизма. Социальная база нацизма. Экономическая политика германского фашизма. Особенности австрийского фашизма.

Подобный материал:

• Б. Н. Ельцина российская  академия  государственной службы при  президенте  российской  федерации, 552.6kb.
• Президенте Российской Федерации». автореферат размещен на Интернет сайте фгоу впо «Российская, 370.77kb.
• Институт государственной службы российской федерации: политико правовое исследование, 819.09kb.
• Курдский вопрос в современных международных отношениях, 385.97kb.
• Политологический анализ трансформации молодежных субкультур в условиях глобализации, 387.31kb.
• Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального, 92.05kb.
• Неправительственные организации в системе международных отношений, 390.3kb.
• Динамика развития международных отношений в космическом сотрудничестве, 402.61kb.
• Президенте Российской Федерации (1 учебный корпус). автореферат, 401.38kb.
• Конференция проводится 1 декабря 2011 г на международно-правовом факультете Воронежского, 70.98kb.

Фашизм как общественно-политическое явление.


План:

1 Фашизм как общественно-политическое явление.

2 Германский нацизм: особенности национальной модели; экономические предпосылки; социальная база германского нацизма; экономическая политика.

3. Австрофашизм.
   

Источники и литература:

Алатри П. Происхождение фашизма. – М., 1961.

Опитц Р. Фашизм и неофашизм. – М., 1988.

Лопухов Б. Фашизм и рабочее движение в Италии, 1919-1929 гг. – М., 1968.

Галкин А.А. Германский фашизм. – М., 1967; Социология неофашизма. – М., 1971.

Рахшмир П. Происхождение фашизма. – М., 1981.

Проеэктор Д.М. Фашизм: путь агрессии и гибели. – М., 1989.

Дашичев В.И. Банкротство стратегии германского фашизма. – М., 1973.

Тараданов Г., Кибардин В. Азбука фашизма./под ред. И с добавл. К.В. Родзаевского. – М., 1994. – с. 191.

Грамши А. Тюремные тетради. – т. 3 – М., 1952.

Муссолини Б. Доктрина фашизма. – Б.М., 1995.

Белоусов Л.С. Муссолини: диктатура и демагогия. – М., 1993.

История фашизма в Западной Европе. – М., 1978.

Кин Ц.И. Итальянский ребус. – М., 1991.

Лопухов Б.Р. История фашистского режима в Италии. – М., 1977.

Фашизм и антидемократические режимы в Европе. – М., 1981.

Филатов Г.С. Фашизм, неофашизм и антифашистская борьба в Италии. – М., 1984.

Тоталитаризм, как исторический феномен. – М., 1989.

Тотольятти П. Лекции о фашизме. М., 1974.

Художественная литература:

Стругатские Б. и А. Отягощенные злом. (сцена о картине Шилькгрубера).


Фашизм как общественно-политическое явление.

Проблемы фашизма занимают довольно значительное место в истории. Исследователи выделяют ряд важнейших вопросов. Во-первых, определяется ли возникновение фашистских движений и режимов внутренней логикой общественного развития или это историческая аномалия? Если их возникновение объективно детерминировано, то чем и какова степень этой детерминации? Вариативны ли события? Это – во-вторых. И, в третьих, какова социальная природа фашизма, какие социальные группы несут ответственность за его деяния?

Ставится также задача проследить эволюцию политического экстремизма, дать типологию фашистских и фашизоидных движений и режимов.

Реакция массового сознания на такое понятие, как фашизм, однозначно негативна. Негативна и реакция на все внешние признаки этого явления – свастику, коричневую униформу и т.д. В условиях острой политической борьбы ее участники, естественно пытаются использовать эту настроенность общественного сознания. Отсюда и обвинения в фашизме для демонизации противной стороны. Сходное положение наблюдалось и в прошлом: Коминтерн с подачи немецких коммунистов широко использовал термин «социал-фашизм», относя его к социал-демократическим партиям, а социал-демократы охотно называли коммунистов коммуно-фашистами, и те и другие приклеивали этикетку клерикалофашистов католически ориентированным партиям. При этом неумеренное использование этого понятия приводило к девальвации эмоционального отношения к нему, его стали воспринимать не как содержательную характеристику, а форму политической перебранки. Фашизм – ситуационное явление, связанное с кризисом общественной жизни.

Анализ фашизма как общественно-политического явления существенно затруднен сложностью его структуры. Уязвимость многих попыток объяснить это явление, чаще всего обусловлена тем, что в основу его анализа кладется один из элементов структуры. А оно должно быть рассмотрено системно.

Исторически наивысшей степени массового влияния идеология и основанные на ней организации и движения достигли в межвоенный период. Сопоставление конкретных ситуаций позволяет выделить три основные причины, создающие условия, благоприятствующие возникновению и подъему фашизма.

Первая – резкая ломка устоявшихся социальных структур, их быстрые и глубокие изменения. Подрыв устоев традиционного образа жизни и основанного на них самоуважения массовых общественных групп, психологическая маргинализация этих групп.

Вторая – кризис существующих политических систем. В межвоенные годы основу этих систем составляли парламентские демократические институты. А в обществе начинали доминировать антипарламентские, антидемократические настроения. Сложная экономическая и политическая обстановка способствовала тому, что действующие структуры во все большей степени подвергались обвинению в неэффективности, неспособности принимать быстрые и энергичные меры для преодоления негативных явлений, в попустительстве коррупции. При этом многие обвинения были действительно объективными. Это создавало благоприятные условия для фашистской активности. Но в США, Англии, Франции фашистская волна в конце 20-х – 30-е годы разбилась именно об относительную устойчивость действовавшей там политической системы.

Третья – кризис массового сознания на обыденном идеологическом уровне. Проявлением этого кризиса можно считать размывание прежней системы ценностей, потерю сформировавшихся целевых установок, исчезновение целостного видения мира, веры в сложившееся общественное устройство, в традиционных политических лидеров. В подобных условиях массовое сознание уподобляется своеобразной губке, жадно впитывающей все то, что оказывается на поверхности. И если там доминируют фашистские идеи, оно впитывает их. И это понятно, ибо массовое сознание по своей сути не приспособлено к восприятию сложной и противоречивой совокупности причин, вызывающих общественный кризис, а воспринимает упрощенное объяснение хода событий и способы разрешения назревающих проблем.

Важная отличительная черта фашизма – четко очерченная духовная ориентация и основанная на ней система взглядов. При всей ее гибкости она содержит набор устойчивых ценностей.

Во-первых, генетическая связь с традиционными ценностями консерватизма. Теоретики консерватизма определяют первую из них как преемственность, которая понимается как верность традициям, а, следовательно, как забота о создании материальных и духовных условий, при которых преемственность и традиции были бы восприняты и реализованы обществом. Но в трактовке фашистов происходит канонизация этой ценности – преемственность выступает как некритичное превозношение, «глорификация» исторического прошлого.

Вторая ценность консерватизма – стабильность, как главное условие, делающее возможным создание истинной системы ценностных ориентаций человека. Для фашистов стабильность оборачивается жесткой формой категорического отрицания позитивного характера достижений человеческого разума, цивилизации и культуры.

Третья ценность консерватизма заключается в осознании необходимости противостоять губительному процессу освобождения человека от институционального обоснованного порядка, от ориентации на государственный авторитет. У фашистов этапистская ценность воспринимается как необходимость тотального подчинения личности государственным структурам и лицам, возглавляющие эти структуры, что соответствует идее фюрерства.

Четвертая, вытекающая из третей, ценность заключается в безоговорочной ориентации на государственный авторитет, который должен быть не просто сильным, но и выступать в качестве проводника единой четко выраженной воли. У фашистов эта ценность приобретает тенденциозно однонаправленный характер, а подчинение государству охватывает все стороны жизни индивида. – «Германия – превыше всего!»

Пятая ценность – негативная оценка природы человека, неверие в возможность гармонии человеческого сообщества, провозглашение иллюзий идеи счастья для всех, возможности его достижения. Фашисты поддерживают это неверие в гармоническое человеческое общество, отстаивают неизбежность строгой иерархии, подчинение слабых сильным.

Считают, что для фашистов это неприемлемо обращение консервативных сил (особенно в послевоенные годы) к лозунгу свободы. Но и консерваторы допускают его реализацию в строго иерхаризированном порядке.

Различие между консерватизмом и фашизмом (правым радикализмом) лежат в иной плоскости. Консерваторы стремятся добиться реализации своих ценностных установок в существующих институциональных рамках, поэтому они декларируют верность правилам игры. Фашисты отвергают этот путь и провозглашают необходимость ликвидации сложившихся порядков. При этом от степени прочности парламентско-демократических институтов зависит переход части правых радикалов на позиции консерватизма или наоборот. Аналогичную роль играет углубление духовного кризиса общества.

Все это хорошо видно на примере германской истории.

К началу 30-х годов Версальский договор, территориально обкорнавший Германию, ограничивший ее свободу действий, как в военный, так и экономической областях, с полным основанием воспринимался значительной частью населения Веймарской республики как дискриминационный и оскорбительный по отношению к немецкому народу. Экономический кризис 1929-1933 годов погрузил страну в пучину экономических бедствий. Система политического правления оказалась почти парализованной международной борьбой, сделавшей недееспособным и парламент и сменявшие друг друга правительства. Рейхстаг при фашистах называли самым высокооплачиваемым мужским хором в Германии, поскольку все заседания начинались и заканчивались пением гимна.

Это обстоятельство четко фиксировалось в демократической, либеральной и национал-социалистической литературе. «Хаос господствует ныне на земле, - говорилось в комментарии к программе НСДАП (1930), - Повсеместно царят замешательство, борьба, ненависть, зависть, несогласие, взаимное подавление, эксплуатация, грубость, эгоизм. Брат не понимает больше брата…» Причиной этого в соответствии с потребностями массового сознания объявлялся заговор, имевший целью подорвать биологические и духовные основы существования немецкого наряда.

Но если есть заговор, то должны быть и заговорщики. И они были найдены. В качестве конкретных исполнителей были названы группы, чьи действия вызывали отторжение у населения: иностранные правительства, продолжавшие курс на дискриминацию Германии; собственные политики, демонстрировавшие полную неспособность к решительным действиям; банкиры и владельцы крупных универмагов, душившие самостоятельных товаропроизводителей конкуренцией, и высоким ссудным процентом; марксистские партии «игнорирующие национальные интересы», подчиняя их интернациональным и т.д.

Однако многообразие «заговорщиков» существенно усложняло картину, затрудняя ее восприятие, и создавая внутреннее противоречие. Возникла необходимость объяснить, почему заговорщики-исполнители действуют так недружно, направляя главные усилия, на борьбу друг с другом: иностранные державы между собой и с правительством Германии, банки и универмаги с собственным парламентом, левые рабочие партии против центральных и правых и т.д.

Чтобы снять эту несообразность и сделать картину предельно простой, в нее была внесена категория «суперсилы», стоящей во главе заговора, сознательно распределяющей роли, в частности, имитируя внутреннюю борьбу между его участниками.

Как известно, в качестве такой суперсилы были избраны евреи. Выбор этот не был случайным. В результате Ноябрьской революции 1918 года евреи получили гражданское равноправие. Ко времени подъема фашистского движения в Германии имелось значительное еврейское меньшинство. Были сняты ограничения на производственную деятельность евреев из гетто в так называемой прусской Польше. Оттуда в коренную Германию хлынуло множество энергичных людей, получивших возможность неограниченной коммерческой и другой деятельности. Ряд граждан еврейской национальности занял заметные позиции в области культуры, политической жизни, журналистики.

Консервативная жизнь населения Германии восприняла этот процесс с откровенным недовольством. Это недовольство способствовало оживлению бытового антисемитизма, насаждавшегося среди немцев еще со времен средневековья.

То обстоятельство, что евреи живут в разных странах, помогло сконструировать фантом всемирного еврейского (а затем еврейско-массонского) секретного плана, направленного якобы против Германии и немцев в целом. В интересах этого плана действуют, согласно такому фантому, и международная финансовая плутократия, стимулируемая еврейскими банкирами, и все левые партии, как социал-демократы, так и коммунисты, руководство которыми находится в руках евреев, и буржуазно-либеральные силы, насквозь проникнутые еврейским духом.

С помощью этой конструкции нетрудно было найти «объяснение» любому явлению, любому процессу. Все негативное, происходившее в стране, списывалось на интриги евреев. Соответственно любые возможные позитивные действия непосредственно связывались с акциями против них.

Вот как, например, формировалась будущая политика национал-социалистов в «еврейском вопросе» в комментариях к нацистской программе из 25 пунктов.

«…3. Изгнание евреев и всех не немцев с ответственных постов в общественной жизни…

4. Прекращение иммиграции в Германию евреев из Восточной Европы, а также других паразитических иностранцев. Докучливые иностранцы и евреи могут быть высланы из Германии…

5. Гражданскими правами будут пользоваться только немцы, готовые разделить свою судьбу с германской народной общностью и воспринявшие германскую культуру…

6. Лица, не являющиеся немцами по национальности, вправе проживать в Германии лишь как гости и подлежат законодательству об иностранцах…

7. Права и интересы немцев имеют приоритет по отношению к правам и интересам представителей других народов…»

При всей антиевропейской направленности приведенных программных документов в них достаточно явственно проступает враждебность к «инонациональным» элементам в целом. И это закономерно. Крайний национализм в своей ксенофобии не избирателен. По мере избавления от одного инонационального вопроса на его место становится другой. Приоритеты при этом определяются прагматически.

На практике все так и было. Рядом с евреями заняли место цыгане, хотя о «всемирном цыганском заговоре» речь не заходила. Потом настала очередь славян. Когда-нибудь она дошла бы и до англосаксов.

В программных документах германских фашистов речь еще не шла о физическом уничтожении целых народов. Делать это до прихода к власти было бы не разумно: такое признание могло бы помешать электоральным успехам. Однако сама постановка вопроса о необходимости изоляции «национально и расово чуждых элементов уже содержала в себе возможность карательных акций по отношению к тем, кто уже своим существованием наносит ущерб избранному народу».

Под эту чисто прагматическую задачу был подведен теоретический фундамент. Его основу составил комплекс взглядов, изложенных одним из наиболее известных германских теоретиков младоконсерватизма Меллером ван ден Бруком в его книге «Третья империя». Основные идеи этой книги могут быть воспроизведены в виде следующих положений:

• Чтобы разрушить Веймарскую республику необходимо осуществить консервативную революцию. Такая революция вовсе не означает возвращения к кайзеровским временам. Она призвана ликвидировать урон, нанесенный немецкому народу Ноябрьской революцией 1918 года, которая посадила на место устаревших – неспособных. Причины несостоятельности Ноябрьской революции в том, что она чужда немецкому духу. Поэтому последующая революция должна быть немецкой.
  
• Идеи социализма не следует отдавать на откуп марксизму. Истинный социализм должен быть империалистическим, ибо империализм – естественная политика для перенаселенной страны. Покорив поляков, итальянцев и другие необразованные народы, немецкий рабочий класс сможет перепоручить им свою грязную работу. Тем самым он перестанет быть пролетарием, а в Германии будет осуществлен социализм.
  
• Важнейшая задача консервативной революции – покончить с либерализмом, представляющим собой проявление упадка, убивающим религию и разрушающим родину. Следует также положить конец демократии, и ее либеральным хамелеонам. Парламентская система должна быть заменена сословной. Необходимо также разогнать все политические партии, заменив их «третьей партией», способной преодолеть различия между левыми и правыми, быть одновременно и национальной и социальной.
  
• Действительный пролетарий – это тот, кто считает себя пролетарием. В результате военного поражения и Ноябрьской революции 1918 года все немцы, в сущности, стали пролетарской нацией. Поэтому классовая борьба внутри страны бессмысленна. Ее место занимает борьба народов. В этой борьбе немецкие рабочие не могут иметь союзников вовне; они найдут их лишь у себя дома.
  

Эти взгляды с некоторой модификацией осуществились на практике. В соответствии с расовой теорией человечество было провозглашено состоящим из двух частей: избранного, биологически элитарного меньшинства (высшая раса) и малоценное меньшинство (низшие расы). Представители высшей расы, к которым были, в первую очередь, отнесены германцы, наделялись всеми добродетелями, тогда как низшие расы изображались носителями всевозможных пороков.

Из расовой теории непосредственно вытекал тезис о «недочеловеке» как о крайней форме представителе низшей расы. Одним из ярых сторонников этого тезиса был руководитель германских СС Гиммлер.

«Недочеловек, - заявлял он, - это биологически на первый взгляд полностью идентичное человеку создание природы с руками, ногами, своего рода мозгами, глазами и ртом. Но это совсем иное, ужасное создание. Это лишь подобие человека, с человекоподобными чертами лица, находящимися в духовном отношении гораздо ниже, чем зверь. В душе этих людей царит жестокий хаос диких, необузданных страстей, неограниченное стремление к разрушению, примитивная зависть, самая неприкрытая подлость. Одним словом, недочеловек. Итак, все то, что имеет человеческий облик, равно. Горе тому, кто забывает об этом».

Сказанное должно было означать, что изоляция «недочеловека» или множества «недочеловеков» и даже их уничтожение не нарушают принципов, на которых базируется общество, и даже наоборот – способствуют их реализации, поскольку ликвидируется то, что препятствует нормальному существованию действительно ценных людей.

Этот вывод формулировался в достаточно ясной форме: «Живут ли другие народы в изобилии или дохнут от голода, - подчеркивал Гиммлер, - интересует меня лишь в той степени, в какой мы нуждаемся в рабах для поддержания нашей культуры… Мы, немцы, единственные в мире, кто хорошо относится к животным. Мы будем прилично относиться и к этим людям-зверям. Однако было бы преступление перед собственной кровью заботиться о них и внушать им какие бы то ни было идеалы и тем самым еще больше затруднять нашим детям и внукам обращение с ними».

Чтобы чувство превосходства над другими людьми превратилось в готовность к их физической ликвидации, проповедь реализма была дополнена культом насилия. Ницшеанские идеи «падающего толкни» были реализованы с перевыполнением.

Важное место, как в идеологии, так и в практике германского фашизма занял этатизм: высшая форма апологетики всеобъемлющий, тоталитарной роли централизованной власти. Созданный им политический режим подавался, прежде всего, как антипод хаоса, неразберихи, беспорядка. Согласно этому основное внимание уделялось доказательству естественного права государства определять все стороны общественной и личной жизни своих граждан.

Соответственно высшей формой управления был объявлен принцип вождизма, обеспечивающий наилучшую реализацию функций общества и государства. Этот принцип трактовался не только как необходимость подчинения верховному вождю, но и как основная форма построения всей государственной иерархии сверху донизу. Фашистский государственный или партийный чиновник на любой ступени не просто пользовался самыми широкими полномочиями, но и провозглашался полновластным вождем в своей области. На практике это превращалось в своеобразную ленную систему, при которой каждый вассал, сохраняя верность сюзерену, был полным господином в своем поместье. Теоретически же это объявлялось лучшей формой централизованного управления страной и обществом и, более того, высшим проявлением народовластия.

Характерный для фашистов этатизм накладывал решающий отпечаток и на социальную проблематику. Исходя из, необходимости сохранить массовую базу, фашистские идеологи всячески подчеркивали роль труда и соответственно трудящихся в общественной системе. Был провозглашен своеобразный культ «рабочей руки» (трудящихся, занимающихся физическим трудом) и «рабочей мысли» (лиц умственного труда). Они были объявлены главными устоями, костяком народного механизма. Однако в конечном итоге, всем этим устоям отводилось определенное место: им надлежало выполнять функцию органов труда, в то время как нацистской верхушке предназначалась роль головы.

Особого внимания заслуживает религиозный аспект мировоззрения фашистов. Поскольку официальные каноны христианства противоречили основным мировоззренческим принципам германских нацистов, теоретики НСДАП заняли фронт против церкви. В национал-социалистической периодике была развернута компания против религии. Враждебность к христианской церкви была характерной и для личных взглядов многих фашистских лидеров, что достаточно явственно проявляется во многих высказываниях Гитлера.

Практика, однако, показала, что антихристианская струя в нацистской идеологии скорее ослабляет, чем усиливает воздействие ее на широкую публику. Антихристианская позиция затрудняла фашистам проведение политики союза с правыми силами и тем самым приход к власти. Это побудило руководство фашистской партии приглушить антихристианскую пропаганду. После заключения 20 июля 1933 года конкордата с Ватиканом эта тенденция начала обозначаться еще заметнее.

Тем не менее, несоответствие между нацистским учением создавало объективные условия для превращения верности последнему в форму выражения оппозиции фашистскому режиму и фашистской идеологии. Для многих верующих несовместимость фашистского учения с христианской моралью стала катализатором, ускорившим их отход от национал социализма и даже сопротивление ему. В свою очередь, попытки фашистских сил покончить с подобными настроениями неизбежно приобретали характер религиозных преследований.

Экономические предпосылки германского нацизма.

Проследив динамику экономического развития Германии с 1918 по 1933 год, нетрудно убедиться в том, что в эти годы страна переживала несколько экономических кризисов различного вида. Накладываясь один на другой, они создали в Германии во многом уникальную ситуацию. Поражение в первой мировой войне, жесткие унизительные условия Версальского договора, огромные репарации привели к финансовой катастрофе, выражением которой стала гиперинфляция 1918 – 1923 годов. В ходе этой гиперинфляции были ограблены все, в том числе и, прежде всего, состоятельные слои населения. На плаву остались три группы населения. Во-первых, крупные землевладельцы, которым удалось сохранить часть недвижимости. Она не потеряла своей ценности, и ее можно было, потом реализовать. Во-вторых, владельцы (или совладельцы) отдельных промышленных гигантов, имевших резервы в ценных бумагах и зарубежных активах. Они понесли серьезные потери в домашней валюте, но ценные бумаги начали опять котироваться достаточно высоко. Выручили их и зарубежные активы, особенно если они были в устойчивой валюте. В-третьих, группа представителей спекулятивного капитала, которые всегда снимают сливки в кризисных ситуациях, используя финансовый хаос для собственного обогащения. Кстати, многие крупные концерны послевоенной Германии базировались именно на спекулятивном капитале. В частности, это относится к знаменитому концерну Стиннеса.

Между финансовой катастрофой 1918 – 1923 гг. и началом кризиса 1929 – 1933 гг. лежала небольшая временная дистанция. С конца 1923 года началось оздоровление хозяйственной жизни. В 1924 году на ее состояние позитивно сказались результаты денежной и общеэкономической реформы. Но в 1929 году наступил мировой кризис. Прошло всего шесть лет. За это время обнищание основной массы средних слоев населения не пошло на убыль. Оно поразило не только традиционные средние слои, – то есть мелкую буржуазию, ремесленников и т.д., но и массовое служивое сословие. Принципиально новым для Германии феноменом стало обнищание офицерства. После войны, не будучи зачислены с сокращенную новую армию, оно оказалось буквально выброшенным на улицу. Чтобы представить себе ситуацию, достаточно прочесть романы Э.-М. Ремарка. На все это наложилось катастрофическое положение, в котором оказались наемные рабочие.

Иными словами, было ограблено, за исключением небольшой прослойки, практически все общество. Пострадали не только социально слабые, но и в прошлом социально сильные группы населения.

Вторая сторона дела связана с макроэкономическими и структурными процессами, которые проходили в немецкой экономике. Годы после Ноябрьской революции 1918 г. были временем ее освобождения от жестких форм управления, существовавших при кайзере. С точки зрения организации управления экономикой Германия была страной особой. С одной стороны, в 60-е – 70-е гг. ХХ в. там началось бурное развитие – т.н. период грюндерства. В результате в последней трети ХIV – начале ХХ в. страна сделала большой рывок вперед в экономическом отношении. Но в то же время на этот рывок в качестве рода корсета были напялены традиционные бюрократические, полуфеодальные структуры, которые очень жестко регламентировали проявления бюрократической активности.

После Ноябрьской революции, существовавшие прежде ограничения, отпали, – вместе со старыми структурами. Потом эти ограничения были восстановлены, но уже не в прежних пределах. Одновременно отпали и всякого рода сословные и национальные преграды, например, в отношении евреев.

Первоначально, ликвидация всех ограничений и регламентаций была воспринята большинством народа исключительно позитивно. Однако, вскоре оказалось, что при разветвленной, сложно структурированной экономике неограниченная свобода действий приводит к негативным результатам. Не срабатывает смягчающий педэлирующий инструментарий, что было подтверждено мировым кризисом.

В Германии он проходил гораздо болезненнее, чем во Франции, Англии и даже США. Было парализовано до 40% промышленного производства. За воротами предприятий оказалось до одной трети рабочей силы.

Необходимо было приведение экономики в соответствие с новыми объективными реалиями, с потребностями организаций производства в изменившихся условиях. А требуемого для этого инструментария не оказалось. Старые структуры распались, новые еще не сложились. Соответственно, в обществе возникла тяга к более жесткому государственному управлению экономикой.

Хозяйственные трудности были углублены рядом просчетов в экономической политике. К началу мирового кризиса во главе Германии находились правительства демократическо-парламентской ориентации, придерживавшиеся крайне односторонних взглядов на экономические процессы. Эти взгляды можно было бы назвать «монетаристскими», хотя тогда монетаризм как течение экономической мысли еще не был известен. Эти правительства исходили из представлений, сложившихся в ХIХ веке. Экономика, считали они, способна нормально функционировать только тогда, когда налицо сильные деньги и большие валютные резервы. Все остальное образуется.

Политика, вытекающая из этих взглядов, проводилась в последовательной форме. Канцлеры и правительственные кабинеты менялись, а она продолжалась. На нее не действовало ничто: ни крах множества предприятий, ни растущая взаимная задолженность, парализовавшая коммерческую деятельность, ни массовая безработица, ни растущая социальная напряженность. Если бы социальная и политическая ткань общества оказалась настолько крепкой, чтобы в течение некоторого времени выдержать такое напряжение, то, не исключено, такая политика оправдала бы себя. Но это из области «если бы». В итоге, демократические, парламентские политические силы подверглись тоталитарной дискредитации. Произошел социальный и политический взрыв, к власти пришли национал-социалисты.

Каковы же наиболее существенные выводы из анализа экономической ситуации?

Во-первых, если за обесценением накоплений населения путем инфляции без (или почти без) перерыва следует дифляционная политика, разрушающая рынок труда, социальная и политическая ткань общества испытывает такое напряжение, которое только может выдержать в исключительных случаях.

Во-вторых, если такая политика проводится силами, провозглашающими себя демократическими и опирающимися на парламентские институты, демократия и парламентаризм начинают негативно восприниматься массовым сознанием.

В-третьих, если указанные процессы происходят на фоне национального унижения страны и связываются в общественном сознании с давлением извне, политический выигрыш получают резко оппозиционные властям националистические, антипарламентские силы.

Социальная база нацизма.

Проблема социальных сил социально-психологических корней фашистских движений – одна из наиболее дискуссионных тем в истории фашизма. Основное содержание полемики можно свести к нескольким основным, принципиально значимым вопросам.

-Можно ли говорить о существовании специфической сущности, сущностной социальной базы фашизма, социальная однородность и устойчивость которой, не зависящие от исторических и национальных разновидностей фашистских движений, позволяют предполагать наличие некоего «социального феномена» фашизма, как «продукта» политического активизма определенных социальных групп, слоев, классов?

-Может ли существование такого социального слоя, политический активизм которого непременно ведет к фашизму, быть залогом обязательного воспроизводства фашистских движений в любых социально-исторических условиях?

-Является ли правоэкстремистская политизация масс продуктом – исключительных обстоятельств или неизбежной логикой структурной эволюцией классов, больших социальных групп, в специфических общественно-политических условиях?

-Является ли фашистский экстремизм (вообще параноидные формы политического поведения, иррациональное бунтарство) отражением сугубо личностной или социальной аномалиями? Групповым проявлением индивидуальных психопатологий или видом социально-политической дисфункции той или иной общественной системы?

Ответы на эти и близкие им вопросы определяли особенности трактовки сущности самого фашизма, его исторической роли различными представителями и направлениями общественно-политической мысли.

Дискуссия о социальной базе фашизма, его социальной опоре с 30-х годов концентрируется вокруг двух тезисов, двух предпосылок. Одна, окончательно сформулированная на VII конгрессе Коминтерна, исходила из того, что фашизм – это крайнее проявление диктатуры наиболее реакционных фракций монополистической буржуазии. Вторая была высказана тогда же, в 1935 году, Л. Троцким и развита О. Бауэром, а также рядом американских ученых. В соответствии с ней, фашизм – это массовое явление, идейный, поведенческий и политический феномен, порождение средних слоев.

Анализ социальной базы фашизма свидетельствует о ее предельной чересполосице, разнообразии. Средние слои действительно наиболее активны в поддержке правоэкстремистских движений. Но в то же время в этих движениях широко представлены и элита общества, включая видных интеллектуалов. Германский фашизм объединил и представителей средних слоев, и прусскую аристократию, военщину, деклассированные элементы и т.д.

Социальная база фашизма в принципе не однородна, а конгломеративна. Это – коалиция социальных сил. Далеко не всегда их сплачивают лозунги, идеи. Не обязательно сплачивают их и поведенческие факторы. Поддержка фашизма всегда структурирована. Может иметь место активное участие в движении. Может быть поддержка без вхождения в структуры, путем одобрения, голосования на выборах. Свою роль играют прагматические соображения: расчет на привилегии, большие карьерные возможности. Наконец, существует надежда на то, что таким образом удастся избежать опасности для себя лично, для семьи. А ведь такая опасность существует только в тех случаях, когда фашисты находятся у власти. Игнорировать массовые психозы не просто.

Можно проследить базовые наиболее общие предпосылки зарождения фашистских движений. В их числе – масштабные и, как правило, достаточно быстротечные сдвиги, переломы в социальных структурах стран низкого и среднего уровня развития. Именно такие сдвиги были характерны для Германии веймарского и поствеймарского периодов.

В ситуации распада традиционных ценностных систем, когда отсутствует достаточно ясная и приемлемая система альтернативных ценностей, идеология, политические установки, методы действия ультраправых, фашистских движений и партий редко играли роль своеобразных «эрзац ценностей». Не являясь, как правило, реальной альтернативой ценностям устойчивым, экстремистские лозунги и программы давали мятущемуся сознанию временное успокоение, временную опору.

Характерной чертой фашизма является антииндивидуализм. Не случайно фашизм начинался с группы, общины, клана. Именно так обстояло дело в послевоенной Германии. Классы, слои, группы, отдельные индивиды, привыкшие в силу собственности, которой они владели, быть индивидуально защищенными и самостоятельными, вдруг почувствовали себя беспомощными, беззащитными. Рухнули структуры, экономические устои, на которых зиждилась их самозащита. Отсюда естественное стремление найти иные формы социальной защиты. Отсюда безоглядное доверие к тем, кто предлагает такие формы или заявляет о готовности взять на себя защиту всех и вся. Пусть это будет вождь, государство – лишь бы они приняли на себя ответственность за безопасность тех, кто утратил статусные гарантии.

Конечно, имелись компенсаторные механизмы выхода из сложившейся ситуации: внутренняя миграция в Америке, традиции, церковь, привязанность к дому, семье – в Европе.

Известно, что в наибольшей степени снимает страхи, компенсирует не оправдавшиеся ожидания четкое указание причин твоих бед. Ситуацию можно сравнить с современной популярностью «целителей». Причем совершенно не обязательно, чтобы такое указание соответствовало реальным причинам. История фашизма демонстрирует десятки подобных снимающих идей и программных установок: во всем виноваты евреи, монополистический капитал, коммунисты, США и т.д. Таким образом, формируется готовность отдаться любой идее, даже не предполагающей рационального решения, не снимающей фрустрации, социальное отчаяние и страхи. Фашизм навязывал идею национальной, этнической и культурной аутентичности. Идеологически попадая в цель, ибо с разрушением Империи требовались новые ориентиры, а фашисты готовы были восстановить старые отреставрированные.

По мере перерастания фашизма-движения в фашизм-режим возможно кардинальное изменение социальной базы фашизма, когда опорой режима становятся чиновничье-бюрократические, партийные, военные структура при сохранении отдельных (часто предельно вербализированных) связей с начальной социальной базой.

Экономическая политика германского фашизма.

Когда народное недовольство привело фашизм к власти, экономическая ситуация в стране была исключительно сложной, однако в 1933 году мировой экономический кризис близился к концу, в Германии сохранялась мощная промышленная база, относительно устойчивая финансово-денежная система, имелись также значительные запасы золота и зарубежной конвертируемой валюты. Учитывая это, необходимо оценивать то экономическое «чудо», которое ставили себе в заслугу национал-социалисты. В его основе лежали кейнсианские положения, правда, применявшиеся достаточно грубо. Это привело к быстрому рывку стабильности финансовой системы. Стремясь продемонстрировать преимущества нового курса и укрепить позиции, национал-социалисты активизировали общественные инвестиции в предприятия, поставлявшие сырье и полуфабрикаты, в промышленную инфраструктуру, прежде всего в транспорт, в жилищное строительство, на военные цели и административные нужды. При этом военная направленность этих инвестиций постоянно возрастала, пока не стала преобладающей.

Заметно увеличивались расходы на стимулирование частных фирм, главным образом, с помощью налоговых усилий. Были снижены налоги на предпринимательскую деятельность в целом. Хозяевам представлялась скидка с подоходного налога и налога с корпораций. Освобождались от налогообложения закупки, связанные с необходимостью поддержания оборудования в рабочем состоянии. Были отменены налоги с ряда инвестиций. Одновременно, из доходов, подлежащих налоговому обложению, стали вычитать затраты на приобретение инвестиционных товаров среднесрочного пользования и т.д. Эти меры требовали огромных средств, которых не хватало: запасы золота и валюты быстро исчезли, зарубежные займы почти не представлялись или за очень высокие проценты. Поэтому правительству приходилось форсировать инфляцию, выпуская практически непокрытые платежные средства.

Последствия инфляционной политики были печальными: в первую очередь пострадала внешняя торговля. Внешнеторговое сальдо Германии из положительного стало отрицательным. Чтобы избежать растущих внешнеторговых потерь, власти начали все активнее прибегать к административному регулированию. Осуществлялся переход от многосторонней системы взаимных расчетов, построенных на принципах клиринга, к двухсторонней. Было введено ограничение импорта, структура которого теперь определялась централизовано, в административном порядке. А экспорт стал формироваться путем расширения компенсационных сделок и введения дифференцированного обменного курса. Кроме того, незамедлительным результатом подобной политики стало исчезновение с рынка значительной части продовольственных и промышленных товаров, возрождение черного рынка, а затем и введение неофициальной карточной системы. С началом войны карточная система действовала уже официально.

Как и при других моделях администрирования в Германии выросли сложные бюрократические структуры управления экономикой. Крупные и средние состояния оставались в руках прежних хозяев, как и средства производства. Экспроприация затронула имущество, принадлежавшее «неарийскому» (еврейскому) капиталу. Но государство так и не остановило полный контроль над экономикой. Однако вся система управления оказалась чрезвычайно запутанной. Любые попытка что-либо модернизировать требовали бесконечных согласований в десятках различных инстанций. Это же было свойственно управлению сельским хозяйством.

Отношения собственности в нем также не подвергались глубоким изменениям. Но все труды производителя ограничивались действиями Имперского сословия питания – искусственного симбиоза государственной и общественной власти так, что крестьяне не были заинтересованы в расширении производства. Поэтому национал-социалистам не удалось обеспечить даже минимального продовольственного снабжения страны. Безусловно, такой способ управления экономикой должен был изжить себя, ибо находился в противоречии с логикой развития производительных сил ХХ века.

Особенности австрийского фашизма.

В «хеймверовском» движении, в середине 20-х гг. проявились фашистские тенденции. Правительство поощряло хеймверовские учения и марши. В 1923 году рабочие создали свои отряды самообороны – «республиканский шуцбунд», которым руководила с-д. В 1927 г. власти ответили жестокими репрессиями на антихеймверовскую демонстрацию. Хеймвер выступил с программой «самоуправления экономики на сословно-профессиональной основе».

В марте 1933 г. был распущен парламент, затем шуцбунд, в мае запрещена компартия. 12 февраля 1934 г. шуцбундовцы организовали вооруженное выступление против фашизма, но оно было подавлено.

1 мая 1934 г. была принята новая Конституция. В ней декларировалось установление «сословного государства». Фактически же практика канцлера Дольфуса заключалась в применении чрезвычайного закона военного времени, принятого еще в 1917 году. Идеология австрофашизма во многом опиралась на австрийскую христианско-социалистическую традицию, а также «универсалистские» построения философии Отмара Шпанна.

Влияние на политику и идеологию австрофашизма оказала внешнеполитическая ориентация ее лидеров: Дольфуса – преимущественно на Италию, Шушнига – на Германию, Хеймвера – поочередно на первую, а затем на вторую. Австрофашизму, как и другим разновидностям фашизма были присущи антипарламентаризм, корпоративные конструкции, антирабочий и антикоммунистический курс, внешние атрибуты, рассчитанные на привлечение масс (разнообразная символика, организация шествий, особенно молодежных, проповедь военных доблестей, культ фюрера). Однако в Австрии так и не нашлось «сильной личности».

Политика австрофашистов способствовала «аншлюсу» и облегчила гитлеровской Германии захват Австрии в марте 1938г.