Как пройти тест на допинг-контроль и наличие алкоголя в крови Глава 8 Правила игры в подкидного дурака Главы 4, 9
| Вид материала | Правила пользования |
- Как пройти тест на допинг-контроль и наличие алкоголя в крови Глава 8 Правила игры, 8645.76kb.
- Правила проведения международных соревнований по фристайлу (icr), 1843.41kb.
- Влияние алкоголя на организм, 129.73kb.
- Что такое донорство крови, 93.52kb.
- Быстрый Алкогольный Скрининговый Тест (баст) Паддингтонский Алкогольный Тест (пат), 230.88kb.
- Урока: обобщить полученные знания по теме «Басня как жанр. Басни И. А. Крылова», 79.24kb.
- Тест (работоспособность всего теста) Система навигации по слайдам (наличие общего меню, 8.96kb.
- План работы Введение Глава I. Использование дидактической игры в учебно-воспитательном, 419.99kb.
- Книга написана авторским коллективом в составе кандидата психологических наук Соснина, 3408.32kb.
- Основы ипотечного кредитования, 8359.81kb.
Иногда может показаться, что солирующая партия отдана какому-то народу навсегда. Пожизненно. Сколько античных развалин понатыкано по всему миру, их обломки встречаешь и в Турции, и в Тунисе, и в Крыму. Иногда какому-то избраннику небес по тем или иным причинам позволяют исполнить свой монолог или арию даже дважды, причем порой в совершенно различных амплуа – Реформация и фашизм в Германии, но как бы долог и пышен ни был речитатив, рано или поздно ему приходит конец: истощившись, перенапрягшись, отдав все силы солированию, артист, то есть сказавшая свое слово нация, тихо ретируется. И еще хорошо, если в гримерку. А то ведь прямиком – на свалку. Вместо дружного хора миллионов согласно певших граждан могучей державы до слушателя теперь доносятся отдельные голоса редких представителей некогда могучей державы – писателей, политиков, преступников, сумевших прогреметь своими изощренными деяниями на весь мир. Это – последние всплески затихающего после бури моря. Греки, итальянцы, немцы – где они теперь? Мелкие торговцы, приятные или не слишком приятные собутыльники, сытые бюргеры… Нации, как и люди, имеют тенденцию дряхлеть и умирать.
ЗАКАТ ЕВРОПЫ
- Европейцы уже исполнили свое предназначение: подарили миру эпоху Возрождения, христианство, открытие Америки, - говорил он, - и теперь должны уступить место другой расе…
Он восклицал:
- Старушка Европа! Именно это избитое сравнение приходит на ум, когда смотришь в лица населяющих Старый Свет людей. Вот именно – Старый! Видишь следы вырождения, присущие древним дворянским родам, лишенным притока свежей крови. Браки внутри одних и тех же кланов, среди одних и тех же семей, сплетенность ветвей по существу одного и того же дерева, усталость поколений и ослабление корневой системы... Европа пребывает в расслаблении. Попивает, покуривает, утратила бойцовскую форму. То ли дело молодые нации, получившие от своего Бога запрет бражничать. Не все, но фанатики исполнят приказ. И произведут здоровое потомство. Ох, и огребет же Европа за свою самонадеянность и якобы превосходство…
Он сказал:
- Молодые нации и народы будут наследовать планету. В уютных австрийских особнячках поселятся белозубые негры, респектабельные районы Лондона наполнятся шустрыми китайцами, парижскую Эйфелеву башню преобразуют в минарет фундаменталисты… Произойдет естественная революция, похожая на российскую, когда толпы безродных рабочих и крестьян стерли с лица земли жалкую горстку неспособной постоять за себя элиты. Европа находится по отношению ко всему остальному миру в том же положении, в каком находилась верхушка русского общества накануне революции 17-го года – по отношению к остальному дикому и дремучему населению.
Так он теоретизировал… Но помимо того, что был блестящим философом, оставался и непревзойденным практиком!
СЕКРЕТНАЯ МИССИЯ
Было решено, что с секретным заданием в Москву отправится Моржуев. На него возлагалась функция: передать деньги спикеру Госдумы, который (по договоренности с Мишей) готов был подписать любую бумагу, разрешающую Маркофьеву приобретение любой собственности и любого количества акров земли за рубежом и на любой из планет солнечной системы.
РАДОСТИ В ОДИНОЧКУ
Я горячо приветствовал затею. Я давно (честно признаюсь, из лично-корыстных побуждений) ратовал за перенесение театр наших действий на территорию России. Почему настаивал на этом? Нужно ли объяснять?
Разве мог я вкушать радости, которые передо мной искрились – в одиночестве? И сугубо эгоистично… Я скучал по Веронике. Не давала покоя мысль о Машеньке – ее больной девочке… И о бывшей моей жене Маргарите. И собаках Джеке и Джое, которых ей чем-то, но не на что было кормить. И о родителях. Я постоянно думал о своей дочке Кате. Которая все еще оставалась без крыши над головой. Как они все без меня обходились и справлялись?
Увы, Маркофьев не отпускал меня от себя ни на минуту. Я был нужен ему как фиксатор и хроникер, как постоянный запечатлитель каждого шага его поучительной и великой жизни.
О СЕБЕ
Думая о нем, я задумывался о себе. Задавался вопросом: "Что я за человек?" И открывал много неожиданного.
Мне было скучно и даже неинтересно ходить в театр или на концерт одному. Мне хотелось, чтобы радость делил со мной кто-то сидящий рядом.
Если являлся на свидание вовремя, а меня уже ждали, начинал извиняться, что не пришел на пять минут раньше. Чего извиняться, если явился в срок? Но нет, я все равно чувствовал себя виноватым. Постоянно виноватым.
Я был странно устроен: радовался, когда меня обвешивали – меньше придется тащить, ноша не те оттянет руки! Но сейчас я остро ощущал неполноту и обманную легкость своей жизни.
Вывод. Во всем надо находить радость и плюсы!
ГЛЯНЕЦ
Меня точили тоска и виноватость. Такая порой охватывала хандра… Что впору было завыть. Особенно где-нибудь на вокзале или в аэропорту… Возле киоска с глянцевыми журналами. Обложки их блестели, переливались всеми цветами радуги… Праздник… Карнавал, да и только. Улыбающиеся лица смотрели с рекламных страниц, уверенно улыбаясь и как бы призывая красиво жить, легко жить… Подстрекая к этому. Подталкивая пуститься в пляс и забыть о трудностях и проблемах… Но не покидало ощущение, что праздник это не мой. Тексты были не понятны, рябило в глазах от иностранных букв, фотографии же – с затверженными улыбками – явно принадлежали чужому обиходу. Кем эти рекламно-дежурные улыбальщики были? Актерами? Врачами? Победителями конкурсов и викторин? Лотерейными счастливчиками? Равнодушный мир (несмотря на его глянцевость) обступал и окружал меня со всех сторон… До чего трудно было не остаться в нем одному! Как этого было достигнуть? Предлагать, навязывать налево-направо свои услуги – в надежде на ответное тепло? Такое не всегда получается. Ты можешь не понадобиться. Несчастная бездомная дворняга предлагает себя равнодушному прохожему, грезя обрести в нем хозяина, а получает удар… Только собственный дом, собственная семья могут согреть и обласкать…
ЖАЛЕЙТЕ СЕБЯ!
И я нудел и нудел о возможности приезда Вероники на Капри. Или своем краткосрочном визите в Москву. Я задолбал своего друга просьбами. Он лишь хмыкал и говорил:
- Зачем тебе?
Впоследствии я частенько вспоминал эти его слова.
ЗАБОТЬТЕСЬ О СЕБЕ – ТАК БУДЕТ ПРАВИЛЬНО!
Если каждый будет заботиться прежде всего о себе – то каждый и будет счастлив. А другому своего счастья не навяжешь.
Мы – на государственном уровне - пытались: в Афганистане, Польше, Чехословакии, Венгрии и на Кубе. Что из этого вышло?
ВО ВСЕХ СИТУАЦИЯХ ЖАЛЕЙТЕ И ЛЮБИТЕ ПРЕЖДЕ ВСЕГО СЕБЯ (ТЕМ БОЛЕЕ, ВЫ ЭТОГО ЗАСЛУЖИВАЕТЕ, ПОВЕРЬТЕ), А УЖ ПОТОМ ДРУГОГО, БЛИЖНЕГО.
ПОЧЕМУ НАДО БЫТЬ ЭГОИСТОМ?
Почему надо заботиться и думать в первую очередь о себе?
Почему надо быть о себе высокого мнения?
Понять это элементарно просто. Если будете кого-то любить больше, чем себя, станете заботиться о ком-то больше, чем о себе, то – если этот кто-то не оправдает ваших надежд, отнесется к вам грубо, неблагородно, подло – вы расстроитесь. Огорчитесь. Вам это нужно? Единственный, кто оценит по достоинству хорошее отношение к себе самому – это вы сами. И вы-то уж себя не подведете. А если и допустите ошибку, то сами себе ее и простите. Другого за подобную оплошность возненавидите. А себя – нет! ТОЛЬКО СЕБЯ МОЖНО И НУЖНО ЛЮБИТЬ И ЖАЛЕТЬ, чтоб не испытать разочарования!
Если вас окружит толпа очень умных и очень опытных людей и начнет давать советы: что делать, как поступать – и вы последуете их указаниям и ошибетесь, приятно вам будет? К тому же все они выскажут разные, зачастую взаимоисключающие мнения. Кому верить? Нельзя исключить и корыстной заинтересованности с их стороне в вашей ошибке. Поэтому: пошлите их всех подальше! ТОЛЬКО СЕБЯ СЛУШАЙТЕ! Только себе верьте. Вы – самый умный!
РУБИТЬ И РЕЗАТЬ!
Маркофьев мне говорил:
- Зачем тебе они, люди из прежней жизни? Забудь их! Ты стал другим. А они все те же. Ведут те же разговоры, решают те же проблемы. От которых ты давно удалился. Даже пространственно. Они, эти люди, тормозят тебя, тянут назад. Иное дело люди, которые идут с тобой рука об руку сейчас… Моржуев и Овцехуев, детектив Марина и я… У нас у всех общие интересы, мы постоянно вместе. Мы – не камень у тебя на шее, в отличие от тех прежних.
Он продолжал:
- УЖ ЕСЛИ РАСХОДОВАТЬ ЭНЕРГИЮ, ТО НЕ НА ЖАЛКИХ И НИЧТОЖНЫХ ПИГМЕЕВ, А НА КРУПНУЮ ДИЧЬ!
И заключал:
- Рубить и рубить решительно! Что означают твои контакты с людьми из прежней жизни? Что ты остаешься таким же, как был. Иногда приходится резать по живому, чтобы та, прежняя жизнь от тебя отстала… Режь!
НАПОР
И еще он говорил:
- Вероника ведь моложе тебя? Существенно моложе? Как ты выдерживаешь ее напор в постели?
Я задумался. Вспоминая, как давно происходил у нас этот самый напор. Маркофьев истолковал мое молчание по-своему.
- Ну так и отдыхай, - сказал он.
ЖАЛОВАНЬЕ
Было решено, что мое накопившееся за несколько месяцев жалованье доставит Веронике Моржуев. (Раз уж он все равно летел в Москву). Он обещал, вручив конверт лично ей в руки, тут же мне перезвонить.
Однако, прошло несколько дней, а сведений от него не поступало. И Вероника тоже к телефону не подходила. Я разволновался. Стал отчаянно просить, чтоб Маркофьев все же позволил мне самолично отправиться на родину.
Маркофьев вздохнул и сдался.
- Поезжай. Так уж и быть, - сказал он. – И помни мою доброту. Заодно кое-что разведаешь… Как там вообще… И куда, в частности, запропастился этот обормот… Знаешь, где Белый дом?
- В Америке. В Вашингтоне, - похолодел я, испугавшись, что он передумал отпускать меня к Веронике.
Маркофьев мягко улыбнулся.
- Наш правительственный Белый дом. В Москве. На набережной, которую еще не переименовали в Вашингтонскую, хотя к тому идет… Если не разыщешь Моржуева, подойдешь к проходной Белого дома, наберешь этот номер, - он протянул мне бумажку, - спросишь Мишиного помощника. У него там кабинет. Ты его знаешь… Ты еще неудачно пытался похитить у него "Ауди".А потом - неудачно приобрести квартиру… Экий ты во всем неудачливый… Он, если помнишь, уже тогда был помощником депутата… Им и остается. Только теперь он - Мишин помощник… Секретарем у него та самая женщина без яиц… У нее ты слямзил кошелку с яйцами… Кто-то из них вынесет и передаст тебе коробку…
Я уточнил:
- Коробку?
- Или две… Назовешь мою фамилию… В качестве пароля. Не забыл, кто я?
ПРИВЫЧНЫЙ ТАЗ
Вечером я сел в самолет. Ночью был в Москве. Дома, где появился нежданно и без предупреждения (к телефону так никто и не подходил), я застал знакомую картину: на диване лежал Моржуев, рядом с ним стоял таз. В углу заламывала руки Вероника.
- Пил портвейн и не закусывал? – догадался я.
- Водку, - глухо ответила она.
ЗАГРАНВИЗА
Естественно, они должны были прогулять мое жалование, а как же иначе! Я ведь развлекался с Маркофьевым напропалую. Вероника предъявила мне улики: фотографии наших путешествий и копии счетов и квитанций об оплате гостиниц и ресторанных застолий. Я гулял, а она не должна была себе этого позволить? С какой стати, если между мужчинами и женщинами давно установлено равноправие?! Так объяснил мне чуть позже заплетающимся языком пробудившийся и просивший меня сбегать за пивом Моржуев. На его плечи была наброшена моя клетчатая рубашка.
- Холодно, знобит, - объяснил он мне.
Я выставил его из квартиры, вытолкал взашей. Это было несложно, хоть он и сопротивлялся.
Оправдаться перед Вероникой оказалось значительно трудней. Напрасно я твердил, что неправильно думать, будто я жил в свое удовольствие. Это было не так! Я ведь старался ради общего счастливого будущего. Да и настоящего… Напрасно я убеждал ее, что специфика моей нынешней работы непроста, но что это - не самая худшая из работ; быть секретарем великого человека даже почетно… Иной вопрос, что у гениев свои заморочки и закидоны, и подневольным вольнонаемным (такое сочетание слов у меня вырвалось) приходится с этим мириться, считаться и подлаживаться. Лишь бы платили. А деньги я получал, Маркофьев не скупился, Моржуев должен был передать немалую сумму… Ее (так я Веронику убеждал) с лихвой должно было хватить и на погашение первостепенных долгов, и на лекарства для больной девочки…
Вероникам слушала рассеянно. Кошечка Долли испуганно жалась к ее ногам. Я хотел ее погладить, но она увернулась.
- За время твоего отсутствия, - произнесла Вероника странным, чужим голосом и тонкими пальцами откинула упавшую на лоб прядь, - произошли изменения. Я переосмыслила наши отношения…
Я встревоженно, не узнавая, на нее посмотрел и увидел: она похудела - резче обнажились скулы, глубже запали глаза.
- Да-да, не думай, что я сидела сложа руки, - продолжала она.
- Что же ты делала? – спросил я, надеясь услышать умиротворяющий ответ и мысленно констатируя: именно неунывающей энергичностью, упрямым желанием действовать вопреки неблагоприятным обстоятельствам она мне и нравилась, и была близка.
- Я искала человека, который сделал бы мне загранвизу…
Я все понял. Краска стыда залила мое лицо.
- Ты стремилась ко мне?
- Я решила строить отдельную от тебя, самостоятельную жизнь, - холодно сообщила она, избегая встречаться со мной взглядом. - Я выхожу замуж.
Мне показалось, что на меня рухнул потолок.
- Как? За кого? – пролепетал я.
- Да. И нечего пялиться, - воскликнула она, хотя по-прежнему не поднимала глаз и видеть моей оторопи не могла. – А ты что думал? Я дура? И буду ждать у моря погоды? Появился человек. Он сделал мне предложение…
Мне пришло в голову: она шутит. Разыгрывает. Я облегченно или, вернее, несмело улыбнулся и попытался взять ее за руку. Она вырвалась с раздражением и отодвинулась, загрохотав стулом. Мое глупое хихиканье прозвучало неуместно и дико, я сам это услышал.
- Разве мы не были мужем и женой? – спросил я.
- То есть? – в свою очередь спросила Вероника. – Жить под одной крышей еще не значит быть мужем и женой. Он предложил мне расписаться. И даже обвенчаться. Сделал то, чего не предлагал ты.
Я уставился на нее, уже абсолютно поверив: она меня морочит. Такой чуши она всерьез молоть не могла.
- Вон куда ты клонишь, - примирительно и даже отчасти игриво сказал я. – Что ж, я согласен. Наши отношения действительно пора оформить.
- Поздно, - вскинулась она. – Пока ты колупался и телепался, тебя обыграли.
Терминология показалась мне знакомой, но я еще не придал этому значения. Меня лишь слегка покоробили непривычные, никогда прежде не вылетавшие из ее уст слова.
- Скажи прямо, чего ты хочешь? Венчаться? Пожалуйста.
Она взглянула на меня свысока и почти надменно.
- Ты не понял… Я почти обвенчана…
- Почти что… С кем? – пробормотал я.
- Он твой друг… Но это не имеет значения. Он, а не ты, позаботился обо мне. Приехал, привез деньги…
- Моржуев? – со стоном вырвалось у меня.
- Да. Человек потрясающей выдержки и порядочности…
Чтобы прийти в себя, я допил остатки водки из неунесенной с собой Моржуевым бутылки. Вероника наблюдала за мной с неодобрением…
- Пьешь?
- В отличие от него очень редко, - сказал я. И перешел в наступление. - Но ведь он женат! Причем многократно...
- Он вдовец, - надтреснутым от страдания голосом и стыдя меня интонацией, произнесла она. – В его жизни была всего лишь одна женщина. Его покойная супруга. Он похоронил ее три года назад. С тех пор посыпал голову пеплом. Не мог найти себе места на земле. Не знал, как жить. Не знал женщин. Пока не увидел меня. То, что ты не мог различить во мне на протяжении нашего общения, он оценил сразу. Мгновенно. Он, не колеблясь, сделал мне предложение. Я спросила: "Вы не боитесь ошибиться? Вы видите меня первый раз…" Он ответил: "Такую афродиту я искал всю жизнь… И я ее нашел!" Обещал удочерить мою девочку… Сказал, что покажет ее знакомому профессору…
- Показал? – спросил я.
- Учитывая, что ребенку необходим целительный климат, пригласил меня в Италию… А что сделал ты?
Я стиснул зубы, чтобы снова не застонать. И, чувствуя, что поступаю недостойно, все же мы с Моржуевым были коллеги и собутыльники, а о такого рода знакомцах не принято отзываться плохо, особенно за глаза, тем не менее, продолжил линию позорного доносительства:
- Легко сыпать безответственными заявлениями…
- Не надо, - отрезала Вероника и выставила вперед ладони, как бы отгораживаясь от меня или защищаясь. - Вовсе нет! В нем я нашла защиту и опору. Он такой… Замечательный… Недолюбленный… - Вероника взяла замурлыкавшую кошку на колени и излила на нее, кажется, всю скопившуюся за время моего отсутствия нежность.
- Да вы знакомы не больше недели! – заорал я.
- Ну и что? Мы будто знаем друг друга вечность! Я дорожу отношениями с ним! Он предугадывает малейшие мои желания!
- Какие, например?
Она помялась.
- Ну, в общем… Это я подаю ему тапочки… - И горячо затараторила. – Тебе не понять. Вы с ним разные, совершенно непохожие люди… Он, когда я попросила, чтоб надел презерватив, ничуть не обиделся и не огорчился…
Я перевел дух и сказал:
– Может быть, я не слишком расторопен… Но когда выбираешь спутника жизни, не надо спешить. Поспешишь – людей насмешишь… – Я говорил, боясь остановиться. Мне самому была отвратительна утлость моих доводов, но других не подворачивалось. Я спешил их выложить, так выкладывает на прилавок залежалый товар торговец, обнадеженный присутствием покупателя, а не намерением того что-либо купить. - Мне кажется, люди сообща могут добиться очень многого, преодолеть любые трудности, если они любят друг друга. Ведь у нас было чувство… И оно остается… Я, наверно, виноват. Никогда не думал, что для тебя важны формальности… Штампы в паспорте и фата… Тебе надо было просто сказать…
- Ему не понадобилось напоминаний, - был ее ответ.
Меня поразил стальной блеск ее глаз. Такой я Веронику никогда прежде не видел.
- Скоро вылетаете? В Италию? – спросил я.
Зло спросил, потому что ответа не требовалось. Картина складывалась предельно ясная. Я бы даже сказал – чудовищно очевидная.
Бессмысленно было рассказывать о двадцати моржуевских женах и его же сорока четырех невестах. Но я еще и еще раз пытался бедную, обманутую и потерявшую разум женщину если не образумить, то хотя бы отрезвить. Впустую…
НЕДОЛЮБЛЕННЫЙ
Ночевал я у родителей. Был в отчаянии и погружен в свои мысли, со стариками почти не говорил. Они обиделись. Все же мы долго пребывали в разлуке, а теперь я приехал и демонстрировал необъяснимую с их точки зрения черствость.
Утром, вместо того, чтобы отправиться в Белый дом за коробкой, снова потащился к Веронике.
Она приоткрыла дверь и, увидев меня, вышла на лестничную площадку. Полы махрового халата раскрылись, обнажив стройные голые ноги.
- Ко мне нельзя, - сказала она.
- Почему? – захотел узнать я.
- Он дома. Вернулся и спит, - шепотом, наверно, чтобы не потревожить покой любимого человека, произнесла она.
- Послушай, - заговорил я. – Давай обсудим ситуацию серьезно. Подлинное сочувствие неболтливо. И может выражаться и молчанием тоже. Лишнее же сюсюканье способно только возбудить подозрение в неискренности… Лишним напоминанием о девочке я боялся причинить тебе боль. Разумеется, я готов ее удочерить. И вообще сделать то, что ты скажешь.
Она была настроена покладистее и, я бы сказал, игривее, чем ночью. Возможно, приход Моржуева ее перезарядил, сменив минусовые эмоции на плюсовые.
- Ты еще устроишь свою судьбу. Ты – равнодушный, себялюбивый… А он… - Вероника метнула взгляд на незакрытую дверь. - Такой одинокий… Неприкаянный… Никому не нужный… Хотя говорит на восьми языках…
- Это он тебе сказал? Может, проще нанять восемь переводчиков, чтоб ты с ними общалась, ни на ком не зацикливаясь, - не слишком уклюже и уместно сострил я.
Она не поддержала шутливого тона.
- У него нет друзей… А у тебя… Один Маркофьев чего стоит!
Попутное замечание. Женщина, когда влюбляется, все видит в неверном, искаженном свете. Так же, как и мужчина, впрочем.
Потеряв рассудок, я схватил ее за плечи и попытался поцеловать. Она отпихнула меня.
- Но я без тебя не могу! – закричал я.
Она отчеканила:
- Если не отвяжешься, я пожалуюсь папе. Ты помнишь, кто у меня папа? Он с тобой такое сделает… Он может. У него право на хранение именного оружия…
НА БЛЮДЕЧКЕ
С центрального телеграфа (мобильная связь, я был предупрежден, может прослушиваться) я принялся названивать Маркофьеву и, когда его, разбуженного и плохо соображавшего со сна, подозвали к телефону, вернее, отнесли трубку ему в постель, заныл, заскулил, жалуясь и вопрошая: что делать и как мне теперь вернуть Веронику? Опытный жуир и ловелас сказал, что должен первым делом выпить кофе, я слышал позвякивание ложечки о чашку, видимо, Маркофьев размешивал сахар и сливки, потом раздался шелест газеты и, наконец, он лениво поинтересовался, забрал ли я коробку? Услышав отрицательный ответ, мой друг напустился на меня с упреками. Я сказал, что ни за какой коробкой не поеду, потому что не хочу жить. Тут он понял всю серьезность моего настроения. И моих намерений. И уточнил:
- Значит, Моржуев у нее поселился? И между вами вклинился? Вот собака! Но это дело исправимое. Хотя лично я не советую тебе ее возвращать. Это что получается – только ты за порог, она нашла другого?
Возможно, в кофе он подмешал коньяку, потому что вдруг запел: