Предисловие составителя ни один обман в науке не вечен; в истории он возможнее, но

Вид материалаДокументы

Содержание


О взятии немцами Изборска и Пскова сообщает в своей хронике, составленной значительно позднее интересующих нас событий, капеллан
Воеводу немцев в Ледовом побоище русские летописи называют Спиридоном. Он пал в битве вместе с неким безымянным епископом.
После шведов и немцев Александр обратил оружие на литовцев и целым рядом побед показал им, что нельзя безнаказанно делать набеги
Другим широко распространённым вымыслом является так ярко изображённое в фильме «Александр Невский» массовое утопление немцев.
Наиболее объективно, на мой взгляд, итоги ливонской войны подводит Д. Шкрабо в своей книге
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   37
Необходимое примечание: вопреки распространённому мнению, что Александр был прозван Невским современниками, на самом деле это произошло значительно позже ─ в конце XV века. И ещё: личное участие Биргера в ижорском набеге шведов более чем сомнительно. Могу предположить, что он «подставил» кого-то из конкурентов в борьбе за власть, «благословив» его на эту авантюру ─ данный нехитрый приём был в арсенале мудрого правителя: уничтожать своих врагов чужими руками.

Вообще, нет ясности в вопросе: «откуда растут ноги» у шведской агрессии 1240 г.? О такой несбыточной цели, как захват Новгорода, шведы, естественно, и мечтать не могли {как и немцы двумя годами позднее}. Русские историки (Карамзин, Соловьёв, Костомаров и др.) считали, что удар замышлялся по Ладоге, а в устье Ижоры налётчики остановились для отдыха перед решающим броском через Ладожское озеро. Подобный рейд они предпринимали в 1164 году: ладожане тогда укрылись в своей каменной крепости, успешно отразили нападение, а подоспевшие новгородцы во главе с князем Святославом Ростиславичем поставили решительную точку на этой странице истории: из 55 шнек шведы потеряли 43, и мало кто спасся бегством. Потому и ладожские устремления нападавших не выглядят оптимистичными, во всяком случае, их силы должны были быть {учитывая печальный опыт прошлого} соответствующими этим устремлениям ─ порядка 70-100 шнек (≈3000 воинов) ─ иначе поход следует считать даже не авантюрой, а выходкой мазохистов, которым нравится, когда их бьют.

Поэтому в последнее время рассматривались возможности и более скромных намерений шведов: постройка крепости в устье Ижоры как плацдарма для своих будущих походов на восток или, что более вероятно, для отражения походов новгородцев на запад: воодушевлённые успехом 1164 г. новгородцы подвергли разгрому шведские поселения в Финляндии в 1178 {при этом был захвачен и казнён епископ} и 1198 годах. Гипотеза о постройке крепости весьма непринуждённо объясняет лёгкость победы дружины Александра над превосходящими силами противника: шведы, занятые рубкой леса и земляными работами, в момент атаки конницы были, естественно, без лат. Ещё одно предположение: это был даже не военный, а купеческий поход; нарушение монополии торговли Новгорода на этих землях вызвало соответствующие меры со стороны новгородцев.

Но в любом случае, всем этим шведским действиям одно название ─ легкомысленная авантюра, которая заранее была обречена на неудачу. Единственное, что достойно внимания, так это то, что расплата за эту авантюру последовала так быстро, что и служит одним из объяснений необъяснимого поражения шведов. Стремительность и решительность действий Алексанра, заранее осведомлённого о появлении кораблей противника, явная неготовность шведов к битве и их беспечность обеспечила новгородскому князю его первую и невероятную победу. Шведам, впрочем, к подобным ударам судьбы было не привыкать: сто лет тому назад, в 1142 г., 60 шведских шнек напали на караван из трёх ладей, перевозивших новгородских купцов, и чтобы вы думали ─ купцы отбились, угробив при этом полтораста противников. Заключая тему Невской битвы, вспомним, что у новгороцев со шведами была давняя {с 1056 г., когда шведским королём стал потомок ладожского наместника, что дало повод шведом считать Приладожье сферой своих жизненных интересов} необъявленная война, в которой новгородцы всегда поддерживали своего князя и были непримиримы {в отличие от более гибкого их отношения к немцам}.

От Невской битвы до Ледового побоища дистанция всего-навсего в 2,5 года. Но этот небольшой промежуток времени был довольно насыщенным. Прежде всего, сразу же после победы над шведами, Александр поссорился с новгородцами {о чём последние вскоре горько пожалели}, потому что хотел управлять так же властно, как его отец и дед. Он, очевидно, решил, что под сенью недавнего успеха и в тени новой, неотвратимо надвигающейся опасности, можно слегка прижать новгородцев. Конфликт завершился отъездом князя со всей семьёй во Владимиро-Суздальскую землю {в Переяславль} зимой 1240/41 гг. Там он, по мнению М. Хитрова, поспешил прежде всего исполнить, вероятно, давнее желание своего сердца: основать Александровский монастырь с храмом во имя святого мученика Александра Персского. Что ж, дело богоугодное…

Тем временем немецкие рыцари пережили кризис и вновь были на подъёме. Первым магистром объединённого ордена в Ливонии {провинциальным магистром} стал, как уже упоминалось, Герман Балк, но магистратура его была недолговечной, как древнеримская, годичная. Немецкий хронист Герман фон Вартберге сообщает, что братья-рыцари были недовольны уступками Германа Балка датскому королю Вальдемару при разделе прибалтийских земель, на которые последний также имел претензии. В результате Герман Балк в июне 1238 покинул Ливонию, оставив своим заместителем Дитриха Гронингемского, а по возвращении к великому магистру был уволен от должности и вскоре умер {1239}. Кстати, в том же, 1239-м году, произошла смена и на посту великого магистра Тевтонского ордена: вместо умершего многоопытного {состоял в должности с 1210 г.} Германа фон Зальца «свято место», чтоб не было пусто, занял Конрад, ландграф тюрннгенский {находился при исполнении в 1239—1241 гг., с 1241 г. магистром стал Хайнрик фон Вида}. Дитрих же Гронингемский оставался заместителем при двух последующих ливонских магистрах: уже упоминавшемся Андрее Вельвене (Фельфенском) {с 1241} и Генрихе Гинненбергском {с 1245}. Это обращение к немецким хроникам вызвано тем, что в советской исторической литературе вопрос о том, кто вёл братьев-рыцарей на Русь, основательно запутан. Начало положил А.И. Козаченко в своей очень-очень популярной брошюре «Ледовое побоище» (М., 1938). По словам автора, во главе похода 1242 г. на Русь «выступил со всеми рыцарями ордена магистр Валк», т.е. магистр Тевтонского ордена Герман Балк; однако в действительности Балк, как отмечалось выше, умер в 1239 г., и по этой, весьма уважительной причине, в событиях 1240—1242 гг., естественно, участвовать не мог. Между тем вслед за А. И. Козаченко авторы ряда популярных работ считали магистра Балка предводителем «псов-рыцарей», напавших на Русь в 1242 г.; в качестве предводителя рыцарей во время Ледового побоища фигурировал магистр Балк и в кинофильме «Александр Невский».

«Хроника Ливонии» Германа фон Вартберге, капеллана Тевтонского ордена {составленная значительно позднее интересующих нас событий}, из которой взяты приведённые выше годы деятельности ливонских магистров, ничем помочь в данном вопросе не может: автор её почему-то относит немецкое вторжение во владения Господина Великого Новгорода к более раннему времени.

Но сохранились и другие немецкие хроники, из которых наиболее содержательна «Старшая ливонская Рифмованная хроника», написанная в последнее десятилетие XIII в., все прочие {«Хроника Тевтонского ордена», «История Ливонии» Иогана Реннера и «Хроника Ливонии» Бальтазара Руссова} восходят к ней. Однако и в «Рифмованной хронике» руководитель похода на Русь по имени не назван, похоже, что автор и не знает этого имени. Хотя в начале хроники, при описании взятия немцами Изборска, он и упоминает о каком-то безымянном магистре, в дальнейшем даже и звание «магистр» опускается. Командование рыцарями рисуется безличными предложениями типа «было приказано». Кем приказано, неясно. Поскольку другие хронисты, как я уже говорил, брали за основу «Рифмованную хронику», то и они не проясняют ситуацию. Остаётся предполагать, что нападением на Изборск {1240} и Псков руководил «вечный зам» Дитрих Гронингемский. Он же, очевидно, и воздвиг немецкую крепость у русского погоста Копорье {1241}. Кстати, с именем этой, в дальнейшем русской, крепости связано название растения кипрей (иван-чай). Похоже, что ещё в глубокой древности копорцы приохотились заваривать листья этого растения, позднее копорский чай фигурировал в качестве подделки под более дорогой настоящий. Покончив с лирическим отступлением, вычислим, что в Ледовом побоище Александру должен был противостоять магистр Андрей Фельфенский или, в крайнем случае, тот же Дитрих Гронингемский. Однако неосведомлённость немецких хронистов, которые и сами гадают о личности предводителя {фон Вартберге называет Волквина, а «Хроники Тевтонского ордена» того же Балка — «бесценные» сведения для историй с привидениями}, молчаливо красноречива: захват Пскова вовсе не был проявлением какой-то плодотворной страгеческой идеи в дебюте предстоящего крестового похода на восток, а являлся, скорее всего, проявлением частной поддержки некоторых немецких деятелей {епископа Генриха, несомненно, а возможно, и Дитриха Гроннингемского} устремлений князя-изгнанника Ярослава Владимировича.

Причиной войны с Новгородом немецкие хронисты единодушно называют притеснения, которые изведал от русских дерптский епископ Герман, причём лишь Бальтазар Руссов мимоходом упоминает {в порядке объяснения притязаний новгородцев}, что Дерпт был ранее русским городом Юрьевым, захваченным рыцарями. Столь же единодушно причиной войны русские летописцы считают действия упомянутого епископа и его посягательства на исконные новгородские земли.

О взятии немцами Изборска и Пскова сообщает в своей хронике, составленной значительно позднее интересующих нас событий, капеллан ордена.

«Затем [он] приступом взял у русских замок Изборск [16 сентября 1240]. Русские, вернее псковичи, сожгли свой город и подчинились ему. А тот магистр оставил там двух братьев-рыцарей с небольшими силами для береженья замка и для того, чтобы увеличилось число обращаемых в католичество. Но новгородцы этих упомянутых оставленных братьев-рыцарей с их слугами внезапно изгнали [март 1242]» («Хроника Ливонии» Германа фон Вартберге). Что касается поджога псковитянами посада в 1240 г., то более авторитетная «Рифмованная хроника» умалчивает об этом, зато сообщает, что псковичи сожгли свой посад и укрылись в Кремле во время другого набега рыцарей на Псков в 1269 г., очевидно, Вартберге объединил эти события. Ничего более о событиях 1240-42 гг. Герман фон Вартберге не сообщает. Правление ливонского магистра Андрея Фельфенского он удостоил практически одной, не имеющей отношения к рассматриваемому вопросу, фразой: «В его время эзельцы отложились от веры и избили христианский народ вместе с бывшим на лицо духовенством, причем преосвященный Генрих, их епископ, едва избежал смерти». Похоже, мятеж эзельцев {жителей остова Саарема} обеспокоил немцев больше, чем поражение от Александра Невского на Чудском озере.

Русские летописи, из которых самой авторитетной является Новгородская первая летопись {в дальнейшем НПЛ}, дополняют сообщения немецких хроник о ливонской войне. О времени составления статей 1240-1242 гг. среди исследователей существует две точки зрения. По традиционному взгляду, они были написаны современником вскоре после описываемых событий. Недавно Б.М.Клосс показал, что статьи 1230-х – 1260-х гг. имеют стилистическое единство и созданы в 1260-х гг. Изложение событий на основании НПЛ соответствует нижеследующему.

«15 июля 1240 года Александр Ярославич разбил шведов на Неве. Почти через 2 месяца после этого, в 1-й половине сентября 1240 г. объединенная армии дерптского епископа Германа, Ордена и эстонских датчан вторглась на территорию Псковской земли. С ними шел отряд русского князя-изгнанника Ярослава Владимировича. Они захватили Изборск. Псковичи собрали войско, но были разбиты 16 сентября под Изборском и бежали, потеряв 600-800 убитых. Их военачальник Гаврила Гориславич погиб. Немцы заняли и сожгли посад Пскова, неделю безрезультатно осаждали сам город. При опустошении окрестностей они захватили семьи многих псковских аристократов, а затем отошли от города. Начались переговоры. Пронемецкая партия Твердилы Иванковича и наличие в руках у немцев заложников привели к капитуляции города. Проновгородская знать бежала в Новгород. Видимо, в это время епископ и ливонские братья-рыцари получили от Ярослава {естественно, Владимировича} грамоту о передаче им прав на Псков и его земли. В городе остался отряд кнехтов, возглавлемый двумя братьями-рыцарями с полномочиями фогтов. Они управляли Псковом вместе с группировкой Твердилы. Основные силы ливонцев ушли домой. Из Пскова был предпринят набег на пограничные новгородские села…

В эту же зиму {1240-41 гг.} войска Ордена захватили Водскую землю и основали крепость в погосте Копорье. При этом они привлекли на свою сторону какую-то часть вожан, недовольных Новгородом. Оттуда немецы (видимо, орденские) атаковали верховья бассейна Луги, захватили Тесов на р.Оредж. Они действовали в 30 верстах от Новгорода, грабили купцов, доходили до погоста Сабля. Последний обычно помещают в верховьях р. Луги, хотя географические названия с корнем "саб"/"сяб" встречаются также в средней части бассейна этой реки…

Затем последовал новый набег по Луге немцев, эстонцев и литовцев. Набеги по Луге привели к срыву там посевной кампании. В то же время немцы не пытались закрепиться здесь, но ограничивались опустошениями. Текст НПЛ допускает толкование, что литовцы пришли вместе с немцами. Не ясно, кем они были, союзниками или изгнанниками, укрывшимися в Ливонии. Последнее более вероятно, так как в источниках отмечается появление литовских изгнанников в Риге в 1240-1250-х гг… Если литовцы на Луге были изгнанниками, то их присутствие указывает на отправку эстонским немцам подкреплений с территории нынешней Латвии. Там обычно находились литовские изгнанники» (Д. Шкрабо).

При таких-то обстоятельствах новгородцы и послали к Ярославу просить князя. Ярослав прислал им сына Андрея. Но новгородцы рассудили, что только Александр может их выручить, и отправили с просьбой к нему владыку Спиридона.

После долгих переговоров Александр со своими дружинниками снова появился в Новгороде. На севере немцы так и не смогли реализовать свои радужные планы относительно Карелии и Ижоры. Летом или осенью 1241 г. Александр с армией из новгородцев, ладожан, карел и ижорцев захватил и разрушил немецкую крепость в Копорье. По летописи он, милостиво обращаясь с пленниками, перевешал, однако, изменивших Новгороду вожан и чудь {«Немци приведе в Новгородъ, а инехъ пусти по своеи воли; а Вожанъ и Чюдцю переветникы извеша» (НПЛ)}.

Ярослав прислал на помощь Александру войска, возглавляемые своим вторым сыном Андреем. Это была армия Владимиро-Суздальской (Низовой в новгородской терминологии) земли, а не просто дружина Андрея. Об этом говорит то, что военачальник Кербет был великокняжеским наместником в Дмитрове {в 1245 г., а может и ранее}. Войска Александра подошли к Пскову, в котором к тому времени царило недовольство немцами, и овладели им. Гарнизон был изгнан или, что более вероятно, пленен: в Новгород были отправлены в оковах два немецких наместника Пскова. К армии Александра присоединились псковские войска. Затем русские вторглись в Эстонию и начали ее опустошать, при этом сторожевой отряд Кербета и Домаша Твердиславича нарвался на превосходящие силы немцев и был разбит.

«И яко быша на земли, пусти полкъ всь в зажития; а Домашь Твердиславичьи Кербетъ быша в розгоне, и усретоша я Немци и Чюдь у моста и бишася ту; и убиша ту Домаша, брата посаднича, мужа честна, и инехъ с нимь избиша, а инехъ руками изъимаша, а инии к князю прибегоша в полкъ; князь же въспятися на озеро, Немци же и Чюдь поидоша по нихъ. Узревь же князь Олександръ и новгородци, поставиша полкъ на Чюдьскомь озере, на Узмени, у Воронея камени; и наехаша на полкъ Немци и Чюдь и прошибошася свиньею сквозе полкъ, и бысть сеча ту велика Немцемь и Чюди. Бог же и святая Софья и святою мученику Бориса и Глеба, еюже ради новгородци кровь свою прольяша, техъ святыхъ великыми молитвами пособи бог князю Александру; а Немци ту падоша, а Чюдь даша плеща; и, гоняче, биша ихъ на 7-ми верстъ по льду до Суболичьского берега; и паде Чюди бещисла, а Немець 400, а 50 руками яша и приведоша в Новгородъ. А бишася месяца априля въ 5, на память святого мученика Клавдия, на похвалу святыя Богородица, в суботу. Того же лета Немци прислаша с поклономь: "безъ княззя что есмы зашли Водь, Лугу, Пльсковъ, Лотыголу мечем, того ся всего отступаемъ; а что есмы изъимали мужии вашихъ, а теми ся розменимъ: мы ваши пустимъ, а вы наши пустите"; и таль пльсковскую {псковские заложники, о которых говорилось выше} пустиша и умиришася» (НПЛ).

Воеводу немцев в Ледовом побоище русские летописи называют Спиридоном. Он пал в битве вместе с неким безымянным епископом.

Мирные переговоры с немцами новгородцы вели "без князя" самостоятельно ─ Александра в это время не было в Новгороде.

После шведов и немцев Александр обратил оружие на литовцев и целым рядом побед показал им, что нельзя безнаказанно делать набеги на русские земли.

«Летом 1242 года, с получением первых известий о набегах литовцев, Александр с немногочисленным войском выступил навстречу врагам. Недостаточность сил он восполнял искусством и необыкновенною быстротою: за один поход ему удалось рассеять до семи неприятельских отрядов, причем много литовских князей было избито или взято в плен. Раздраженные опустошениями, новгородцы не щадили пленных: привязав их к хвостам своих лошадей, они гнали за собой нестройные толпы неприятелей. Поход Александра достиг цели, хотя и не надолго: с этого времени литовцы "начаша блюстися имени его".

В следующем, 1245 году, оправившись от понесенных поражений, литовцы вновь сделали набег на русские земли. Жестоко опустошив окрестности городов Торжка и Бежецка- они сбирались уже с захваченной добычей возвратиться на родину, но под стенами Торопца были настигнуты соединенными силами новоторжцев, тверичей и дмитровцев. Потерпев поражение в открытом поле, литовцы засели в Торопце. На утро следующего дня с неожиданной быстротой явился со своей дружиной и новгородцами грозный Александр. Появление его произвело великое одушевление и радость среди русских. Торопец в тот же день был взят. Литовцы в ужасе бросились бежать из города, надеясь на быстроту своих коней, но большею частью были иссечены русскими. Восемь князей их пало в битве. Вся добыча и пленные достались победителям. Довольные победой, новгородцы не захотели продолжать борьбы, но дальновидный князь их на этот раз решил иначе: с дикарями нельзя заключать мирных договоров - они нарушают их при первой возможности. Только страх перед силой, только тяжесть руки, наносящей сокрушительные удары, могут удерживать их от новых набегов. Как бы предвидя, что скоро нужды отечества надолго отвлекут внимание от западных врагов, Александр решился на этот раз дать литовцам урок, который остался бы у них в памяти. Поэтому, не желая терять времени на убеждения близоруких новгородцев, с одной своей дружиною, "со своим двором" Александр погнался за врагами, которые успели спастись бегством. Недолго пришлось ему отыскивать неприятелей. Бежав без оглядки после торопецкого погрома, литовцы остановились было передохнуть близ озера - Жизца, в той же Торопецкой области, как вдруг нагрянул на них страшный новгородский князь и истребил всех до последнего человека, до последнего князя. Но этим дело не кончилось. Александр Ярославич прибыл в Витебск, где в то время княжил тесть его Брячислав. Там у деда гостил его сын. После кратковременного отдыха в Витебске, взяв с собою сына, Александр выступил в поход и встретился с новыми полчищами неприятелей близ Усвята (местечко в Витебской губернии Суражского уезда, при озере того же имени) . Неожиданное нападение Александра привело неприятелей в смятение: несмотря на свою многочисленность, они бросились бежать. Но Александр, не давши им опомниться, спешил нанесть им решительное поражение» (Хитров).

Необходимое примечание: картина Ледового побоища значительно искажена советскими историками. В уже упоминавшейся брошюре Козаченко утверждается, что при подготовке к сражению Александром Невским «часть дружины была поставлена в засаду за возвышенностями берега» и в разгар боя засада ударила «с тыла..., закупорив окончательно щель, пробитую германской свиньей», т.е. решила окончательно исход битвы. Эта дружина, поставленная в засаде — чистейшей воды домысел автора, не основанный ни на каких данных источников (и явно придуманный по аналогии с действиями «засадного полка» во время Куликовской битвы). С легкой руки Козаченко эта фантастическая «засадная дружина», или «засадный полк», прочно вошла в военно-историческую литературу, в том числе — в учебные пособия, по которым изучалось Ледовое побоище в военно-учебных заведениях; см. выпущенные Воениздатом сочинения: Е. А. Разин. История военного искусства с древнейших времен до первой империалистической войны 1914—1918 гг. М., 1940; История военного искусства. Сборник материалов. Вып. 1. Военное искусство рабовладельческого и феодального общества. М., 1951; С. В. Липицкий. Ледовое побоище. М., 1964; Атлас офицера. М., 1947. Домысел о «засадной дружине», кроме военных историков, был подхвачен и некоторыми «гражданскими» историками (например, в числе прочих ─ Н. И. Сутт. Александр Невский. Ярославль, 1940) и даже вошёл в БСЭ, изд. 2-е, статья «Ледовое побоище» (т. 24, стр. 435 и схема на той же стр.).

К сожалению, и такой авторитетный историк, как В. Т. Пашуто, в серьезной и основательной книге «Александр Невский и борьба русского народа за независимость в XIII в.» (М., 1951.) тоже отдал дань домыслу А. И. Козаченко о «засадной дружине»; в тексте книги этого домысла нет, но на схеме построения войск засадная дружина изображена на «положенном» месте.

Другим широко распространённым вымыслом является так ярко изображённое в фильме «Александр Невский» массовое утопление немцев.

И ещё: значение победы Александра Невского в русской истории преувеличено: недаром в Ипатьевской летописи под 1242-м годом значится запись « В лето се не бысть ничтоже».

Однако и появившиеся в начале XXI века публикации с сенсационным развенчанием заслуг Александра Невского следует в основной их массе считать тенденциозными и искажающими действительность.

Наиболее объективно, на мой взгляд, итоги ливонской войны подводит Д. Шкрабо в своей книге:

«Об условиях мира кратко пишут только новгородские летописи. Немцы отказались от территориальных претензий к Северной Руси. Отказ немцев от Латгалии интерпретируется как признание русских прав на сбор дани с Восточной Латгалии. Псков брал с этих земель дань еще в 1280-х годах… Полагают, что ливонский ландмейстер Дитрих фон Грюнинген использовал поражение для консолидации тевтонских братьев в Ливонии и сужению внешнеполитических задач. Бывших меченосцев мелкими группами разбросали по Ливонии или направили в Пруссию и Палестину. 1 октября 1243 года епископы Риги, Дерпта, Эзеля и заместитель ливонского ландмейстера заключили договор о взаимной защите и помощи. Основным направлением экспансии Ливонской провинции Тевтонсокого Ордена становится юго-запад. Завоевание земель куршей и земгалов на полвека становится государственной задачей Ливонской конфедерации. Столкновения датчан и дерптцев с Новгородом и Псковом временами возобновляются, но Орден вмешивается лишь в критических ситуациях, например, при атаке русских на Дерпт в 1262 году или во время войны 1268-1269 годов».